Несколько слов о крышах и звездах (гет)

Дом был старым. И ветхим. Проломить крышу не составило никакого труда, хоть Влад и настаивал на том, чтобы просто постучать в дверь, как всем порядочным (тут его пробрал смех) людям. Но Мина уперлась не на шутку:

— Конечно! Тебе за пятьсот лет это уже наскучило, а я только начинаю! Должна же я попрактиковаться!

Кстати, идея разнести бордель, который стоял особняком на краю леса, принадлежала тоже Мине. Самым приятным моментом в этой прогулке было то, что, следуя призывам добродетельных матрон и почтенных отцов семейств, бургомистр велел вынести "гнездо разврата и порока" за пределы маленького городка. ("Дабы скверна не влияла дурно на неокрепшие умы подростков") И сам факт того, что "веселый дом" стоял на отшибе, только играл им на руку.

— Хоть не придется ожидать горожан с дрекольем, — заявил Влад.

Пфф... Таких вампиров, как они с Миной, мало чем испугаешь, тем более дрекольем. Просто не хотелось испортить себе вечер излишним шумом, криками, да беготней с факелами. Вот войти красиво, наделать переполоху (адреналин крови градуса прибавляет, как старому вину годы выдержки), это пожалуйста. А когда все уляжется, когда стихнут, наконец, вопли и стоны, вот тогда ощутить снова жизнь во всей красе, вдохнуть полной грудью чуть терпкий осенний воздух, на звезды посмотреть, в конце концов. Ибо в череде дней как-то забываются они, а смотреть на них надо время от времени, говорят, сие занятие ясности уму добавляет.

Так и вошли, как задумывалось: сквозь крышу и прямиком в хозяйскую спальню, где никого в тот час не оказалось — дело к ночи, самый наплыв клиентов, следить за публикой надо, чтобы, не ровен час, не улизнул кто без оплаты. Приземлились удачно, полог кровати, правда, сломали, но Мину это только развеселило, и началось...

Те, кто прибежали на шум первыми, даже испугаться толком не успели, как окончили бренные дни свои. А граф с Миной, едва запах свежепролитой крови тягучим маревом коснулся их обоняния, совсем головы потеряли. Не в прямом смысле, конечно, ибо ни одному из них голову терять нельзя ни при каких обстоятельствах. Да и что такое вампир без головы? Не вампир уже, а кусок дохлого мяса, от которого и бродячий пес побрезгует откусить.

Менее чем через час от обитателей заведения мало что осталось. Обычно все проходило традиционно — шли по комнатам, находили тех несчастных, которые на глаза попадались (тех, которые не попадались, тоже находили), и пробовали их кровь на вкус. Дегустировали. Ни один сомелье не смог бы уловить в благородном нектаре все оттенки винного букета так, как различал разнообразие страшного напитка Влад Цепеш. Говорил иногда:

— Рекомендую, Мина, это просто великолепно.

Или:

— А это даже не начинай — дрянь редкостная.

А вот сегодня случилась маленькая неприятность: в последней комнате обнаружились мужеложцы, которых миссис Харкер на дух не переносила по ряду причин, да еще граф масла в огонь подлил: брякнул как-то, что когда пьешь кровь такого... хм... мужчины, испытываешь нечто похожее на совокупление, а там и до логического финала недалеко, хотя сам он в противоестественные связи не вступал и сравнить ему не с чем. Мина же, хоть и причастилась Владовой крови, не перестала быть женщиной. Скорее наоборот, чувственность ее, едва разбуженная недолгим замужеством с Джонатаном, усилилась многократно. И, как всякая любящая женщина, не была лишена и изрядной доли ревности, хоть граф и не подавал повода — она одна заменила все и всех настолько, что даже и мысли о ком-то другом не возникало.

Потому-то Вильгельмина и разошлась сегодня не на шутку: неуловимый взмах изящной белой руки, и голова одного из молодых людей отлетела, как пробка из бутылки с дорогим шампанским, ударилась в стену и с глухим стуком упала на пол. Влад только успел увидеть насмерть перепуганный взгляд другого, как и его постигла та же участь. Алый фонтан из разорванных артерий хлынул на потолок, и тяжелые капли дробно застучали по половицам.

— Мина, Мина, — укоризненно покачал головой граф. — Ну зачем ты так?

Та облизнула испачканный палец и, демонстративно скривившись, сплюнула:

— В жизни не пробовала ничего более отвратительного.

— В которой из своих жизней?

— Не стоило им так смотреть на тебя.

— Как смотреть, дорогая?

Ответом ему послужило сердитое сопение и быстрый, сверкающий взгляд исподлобья.

Влад подошел к ней и медленно, словно лаская, пригладил ее растрепавшиеся волосы, потом обхватил обеими руками перепачканное лицо и нежно прошептал:

— Безумица, милая моя безумица, ты даже не представляешь, насколько дорога мне, моя сумасшедшая возлюбленная…

Мина резко дернулась в руках, но он держал крепко — никому не вырвать.

— ...и чужая жена к тому же.

Девушка нахмурилась. Словно облако набежало на ясный лик луны.

— Ты ведь знаешь: я ожидаю бракоразводное письмо со дня на день. Точнее, если можно так выразиться, "из ночи в ночь". Зачем тогда снова говоришь об этом?

— А зачем ты вышла замуж, зная, как дорога мне? Да ведь и ты, Мина, уже тогда любила меня. Или нет?

— Ты не понимаешь, Влад.

Молодая вампирша все-таки высвободилась из его рук и отошла к распахнутому настежь окну. Ночной прохладный ветерок чуть шевелил цветные простенькие занавески. Пламя свечи трепетало, и в полной тишине было слышно, как где-то в траве поет свою незатейливую песню сверчок.

— Ты не понимаешь. Я не от тебя тогда убегала.

— А от кого?

— От себя.

— И как? Убежала? — голос Влада был спокоен, а вот глаза смотрели пристально, словно искали в ней что-то.

Мина покачала головой:

— Нет. И когда поняла, что, убегая, осталась возле тебя, вернулась.

— Что-то не очень мне в это верится.

Лицо миссис Харкер полыхнуло гневным румянцем.

— Почему же? — сдержанно спросила она.

Граф неопределенно пожал плечами.

— Ты могла проверить свои чувства не столь варварским способом. Замужество... Это было уж слишком... Ты знаешь, в замке есть прекрасная библиотека, и я, бывает, беру оттуда книги, читаю, но не оставляю их у себя в спальне, а возвращаю на место.

Кто бы мог подумать, что такой необычный господин, как Дракула, может испытывать вполне человеческое чувство ревности? Мина периодически сталкивалась с подобными упреками с его стороны, но, несмотря на то, что вызывали у нее легкую досаду, они также привносили в размеренную жизнь некий элемент игры. Хотя, что греха таить, было приятно от осознания: даже спустя столько лет новизна отношений так и не притупилась.

Однако, сегодня она не была расположена к приятной пикировке и, вместо того, чтобы избегнуть щекотливой темы, приняла вызов:

— Что, по-твоему, нужно было сделать? — тихо спросила она. — В то время я не была уверена в том, что значу для тебя хоть что-то. Поверь, меньше всего мне хотелось оказаться книгой, которую ты взял и по прочтении забыл где-то между крышей и винным погребом. Тебе интересна причина? Хорошо, я скажу — любопытство. Не больше, чем простое любопытство: узнать, как живется замужним дамам.

— Из любопытства?!

— Ну да, — утвердительно кивнула Мина.

— Помилуй, как можно выйти замуж из любопытства?! Я многое мог бы понять, но из... Послушай, из любопытства, как ты выразилась, можно привести к себе в альков мавра для любовных утех, но выйти замуж! Этого я, наверное, никогда не пойму...

Мина вздрогнула, как от удара. Глаза потемнели, а лицо вспыхнуло ярким румянцем. Она всего лишь хотела уколоть в ответ, но забыла, что в спорах с ним всегда проигрывала, ибо против его аргументов возразить, как правило, было нечего. Вот и сейчас он снова переиграл ее.

— Потому я и говорю — тебе не понять. Однако, довольно, — с трудом сдерживая раздражение, промолвила она, — похоже, я задержалась дольше, чем было нужно. Пора возвращаться.

— Куда же? К супругу, который поклялся тебя извести? Или новая любовь зовет к оружию? — иронично вопросил Влад.

Последняя соломинка сломала спину верблюду: Мина в сердцах пнула одну из голов, что лежали на пути, и стремительно вышла за дверь. Только шелковый шлейф мелькнул багровой змеей. Решительные шаги гулко отдались под сводами старого дома, да, вторя им, в такт заскрипела на все лады лестница. Влад негромко выругался и, обогнув все еще катящуюся прямо к нему голову, бросился за ней. Но та текучей тенью уже скользнула на самый верх, откуда все началось: в комнату хозяев, что совсем недавно оставили ее. Как оказалось, навсегда. Граф усмехнулся — девушка оказалась способной и легко перенимала от него все, чему он ее учил. Или просто он был именно тем, кто мог наставить ее? На размышления времени не оставалось — нельзя позволить ей вот так уйти. Следовало напомнить: подобные дамские штуки с ним не проходят, чтобы впредь и думать забыла. Она всецело находится в его власти, и есть только один способ доказать это.

Не успела строптивица выбраться через проваленную крышу наружу, как Влад бесшумно настиг ее в аспидной темноте и рывком развернул к себе лицом:

— Никогда. Больше. Не смей. Так поступать.

Несмотря на то, что слова эти были сказаны довольно тихо, все, что нужно было услышать, Мина услышала. Однако, сдаваться не собиралась. Недоуменно приподняла бровь и с вызовом спросила:

— Иначе что?

Влад крепко стиснул ее в руках, будто опасался, что вновь ускользнет, и, наклонившись к маленькому ушку, еле слышно проговорил:

— Накажу.

Звучный глубокий голос, тон, которым это было сказано, теплота дыхания и едва заметное касание губ выбившейся у виска пряди, заставили ее вздрогнуть. Не от страха. От того, насколько чувственно это прозвучало. Сердце забилось пойманной в силки птицей, и в горле внезапно пересохло так, словно она испытывала неутолимую жажду.

— Как именно? — спросила чуть хриплым голосом, ощущая, как объятия из железных становятся ласкающими, а постепенно нарастающее возбуждение вытесняет остальные чувства.

— А как бы ты хотела? — глаза Влада смеялись: он читал в ее лице даже то, что она, возможно, желала бы скрыть от него, и виденное приятно грело его беспокойную душу. Говорят, у колдунов, ведьм и вампиров нет души... Полно! Как бы творили они свои темные дела, если бы не вкладывали в них самое дорогое на этом свете, том, да и во всех остальных мирах в придачу?

— Ох, ты просто невыносим! — в сердцах воскликнула Мина и снова предприняла попытку побега, разумеется безрезультатную, если не считать того, что за ней последовало.

— Ведь я только что предупредил тебя, — тихо прошептал граф, одной рукой удерживая обе ее руки за спиной, а другой нежно лаская длинную грациозную шею, на которой навсегда остался отпечаток зубов. Клеймо, тавро, — хоть как назовите, смысл не изменится. Знак того, что эта женщина принадлежит только ему и никому больше. Символ, что крепче обручки связывает — ведь кольцо не больше, чем вещь, а след, подобный тому, что оставил он, значил гораздо больше, ибо связывал воедино как библейских пращуров: "плоть от плоти, кровь от крови..."

— И, похоже, был недостаточно убедителен. Что мне тогда остается сделать, если не исполнить обещание?

Когда губы их невесомо соприкоснулись, Мина затрепетала и закрыла глаза.

Несмотря на то, что вместе они были не один год, всякий раз, когда любили друг друга, девушка удивлялась, до чего быстро, одним прикосновением, ее принц мог разжечь в ней огонь дикой, почти первобытной, потребности отдаться. И она, влекомая жаждой любви, ощущая себя послушной рабой, всегда охотно следовала его желаниям. А потом, в момент кульминации, приходило осознание: отдаваясь, она владеет им в той же мере, что и он ею. Миг абсолютного единения, когда большее слияние уже невозможно, а обоюдное обладание превращает их в мифического андрогина.

Сердце замерло на миг, чтобы вновь прорваться градом лихорадочных ударов — губы возлюбленного касались теперь ложбинки между грудями, туго схваченными жестким каркасом корсета. Она с сожалением подумала о том, что распустить шнуровку будет делом не одной минуты, но дальнейшее превзошло все ее ожидания: Влад поднял руку, один из ногтей вытянулся, приобретая совершенно нечеловеческий вид и смертоносную отточенность. Таким оружием можно было как бритвой вспороть любую плоть, что уж тогда говорить о творении неизвестного галантерейщика? Неуловимым движением шнур корсажа был взрезан, и Мина, лишившись тесных оков, смогла вздохнуть полной грудью. Проскочила совершенно неуместная сейчас мысль, что такой мгновенной трансформации ей никогда не достичь, и она же стала последней связной и здравой, ибо все умствования разлетелись стайкой вспугнутых нетопырей и пропали в темных лабиринтах сознания, уступая место совсем иным, хаотичным и сумбурным. Грохот крови в венах, дрожь, бессильно упавшая рука и перламутровые блики пота на виске. Сбивчивый шепот и бессвязные обрывки вечных слов: "люблю тебя... люблю..." Удовольствие, граничащее с безумием. Взрыв, что рассеивает тело на атомы и отправляет в бесконечный полет, ввысь, в глубину ночного неба. Смерть. И, через один удар сердца, возрождение и обновление. Осознание: "Я... живу..."

Чуть слышно потрескивала уцелевшая в разгроме свеча. Она одна могла бы рассказать о причудливом танце огня и теней на стене. Очертаниях двух силуэтов, беспокойных, постоянно меняющих форму, что сплетались друг с другом и вновь отстранялись для того, чтобы через мгновение слиться в единое целое, неделимое в своей бесконечности. Могла. Но пламя, подхваченное внезапным порывом ветра, вдруг оторвалось от фитиля и погрузило комнату во мрак. Тонкая струйка белесого дыма на миг изогнулась знаком вопроса и бесследно растаяла в звездном бархате ночи.

* * *

Много позже, лежа в кромешной тьме и слушая шелест листвы на ветру, Мине вдруг вспомнились слова: "Зачем ты вышла замуж?" Сама она вряд ли отдавала отчет своим поступкам в те дни. Венским вальсом подхватил вихрь жизни и, подобно тому, как неистовый ветер обрывает с дерева последние листья, стремительно оторвал от Влада. Каждый день убеждала себя тогда, что свадьба это то, что действительно необходимо. Чтобы жить как все. Жить... Жить ли? Всякий раз, когда задумывалась об этом, тихий голос сомнений набирал звук. Настолько, что Мине приходилось затыкать уши. Причем в прямом смысле. Беда в том, что времени на подобные раздумья у нее практически не было: сперва чехарда подготовки, а потом и сама скоропалительная свадьба... А после — путешествие, в котором брак состоялся уже не только на бумаге. Девушка хорошо помнила первую брачную ночь: волнение, стыдливость, робость. Она подспудно ожидала чего-то необычного, чего-то бесконечно прекрасного. Но когда впервые осталась в интимной обстановке наедине с мужчиной, пусть даже и законным супругом, тогда и увидела, сколь разительны между собой любовь земная и любовь небесная. Сейчас же, по прошествии нескольких лет, вспоминая ту ночь, приходила к мысли, что не так уж и любила того человека, что был ее мужем.

Нелегко осознать, что от тебя ушла жена. К другому. Вдвойне нелегко осознавать, что жена ушла к... вампиру. Джонатан, как никто другой, заслуживал счастья. Долгой жизни в кругу семьи. Объятий любящей супруги. Детей и внуков. Мина искренне, всеми остатками человеческого сердца, желала для него этого и надеялась, что так и будет. Но знать о нем ничего не хотела. В первую очередь потому, что не хотела еще раз прочувствовать полноту вины. А ведь все равно знала. Что колесит с Ван Хельсингом по городам и весям, задавшись целью истребить подобных ей, и, если верить слухам, справлялся весьма успешно. В этом она тоже виновна.

Да, после того, как они с Владом, по сути, стали единым целым, ее тело, ум, душа претерпели безумные метаморфозы. Ни единого раза девушка не пожалела, что оставила человеческую ипостась. Ибо взамен приобрела новые возможности и способности, о каких и понятия не имела. Сейчас Мина со смехом вспоминала, как испугалась в тот момент, когда все чувства внезапно обострились и открыли для нее мир совсем с другой стороны. Так, теперь могла слышать, как в высокой траве парка спешит по своим делам мохнатая гусеница, трескается лед на реке, а по весне на яблонях лопаются почки, выпуская розовые, благоухающие бутоны. Глаза приобрели остроту зрения кошки, и она вполне могла обходиться без света даже ночью. Свечи зажигала скорее по привычке, нежели действительно нуждалась в них. А про запахи и говорить нечего — могла перечислить все масла, которые Герлен собрал в аромате "Excellence", с недавнего времени очень любимом ею. Единственное, что доставляло некоторое неудобство — невозможность увидеть свое отражение в зеркале, а женская природа порой ой, как требовала этого! Но, тем не менее, бывало и так, что от обычного человека просыпалось в ней что-то, и тогда вновь могли ощущаться и стыд, и вина, и жалость. И все это адресовалось только одному человеку — Джонатану. Другим уже ничего не доставалось. Жалела ли она его? Безмерно. Была ли виновата? Безусловно. Потому что не смогла справиться с собой, не смогла одолеть любовь, нахлынувшую на нее неудержимой лавиной без шансов на спасение. Жалость и вина, смешиваясь между собой, порождали жгучий, разъедающий стыд. Память периодически подбрасывала воспоминания о прежней жизни, о непродолжительном супружестве, и, давно позабытые за ненадобностью эмоции снова заполняли остатки человеческой сущности. Многие чувства могли в такие моменты овладевать ею, но никогда — раскаяние.

Стоило только взглянуть на склонившегося над старинной рукописью Влада, и все картинки, что память рисовала в черно-белом цвете, становились неясными, смутными и расплывчатыми, как капля чернил упавшая в воду. Абсолютно ненужными. Тогда она обычно подходила к нему, усаживалась рядом, прижималась к мягкому пурпурному бархату его шлафрока, и все эти ощущения растворялись без следа. Она заворожено смотрела на пламя свечи, и в танце огня узнавала два силуэта — ее и Влада.

— Что, милая, тени прошлого? — понимающе спрашивал он.

— Да, — безмятежно улыбаясь, отвечала Мина.

— И кто в них? — пытливо заглядывая в глаза, привлекал ее к себе граф.

Мина легко качала головой, тянулась к нему, и, на выдохе, перед поцелуем, роняла:

— Уже никого.

О, эти поцелуи ее совершенного возлюбленного! Она хранила в памяти, как драгоценную реликвию, самый первый, сорванный им в ту страшную ночь, когда она узнала, кем он был в своей... жизни? Посмертии? Узнала, что он не только очаровательный собеседник и галантный кавалер, но еще и нелюдь, и убийца. Убийца Люси. Всякий раз, когда вспоминала об этом, стискивала руки и надолго уходила в себя. Помимо всего, что с ней произошло, ощущала себя еще и предательницей. Перед Люси она тоже была виновна — ведь Влад живет за счет чужих жизней, а значит, глоток его крови, что стал для нее первым причастием, содержал в себе и крохотную долю жизни ее красавицы-подруги. Тогда эта мысль молнией сверкнула в возбужденном разуме, но поцелуй принца, о котором она грезила по ночам, слушая ровное дыхание мужа, почти свел с ума. Мнилось, что падает в бездну, из которой нет возврата. И, Бог мой, как не хотелось оттуда возвращаться! И, когда время вынужденной разлуки, наконец, истекло, и губы их вновь соприкоснулись, Мина испытала такое чувство, словно вернулась домой после долгого отсутствия. Да она и была теперь дома — в его объятиях.

Поцелуи Влада, нежные и страстные, мимолетные и чувственные, доводящие до исступления и отнимающие всякую способность мыслить здраво. Она могла бы посвятить им целую поэму, если бы умела писать стихи. Хотя, надо признать, с недавних пор, после того, как однажды вечером они отведали крови певчего из местной церквушки, Мина обрела непреодолимую тягу к стихосложению. Парнишка, в свободное от служения Богу время, баловался рифмоплетством, и, похоже, этот дар, вместе с первым же глотком, она переняла от него.

Влад посмеивался и обещал в следующий раз привести ей китайского мандарина, чтобы она могла читать книги Ли Чжи в подлиннике. Но Мина раз за разом чинила перья и, несмотря на добродушные подтрунивания, упорно продолжала доверять бумаге то, что рождало ее воображение.

Вот и сейчас, лежа на огромной супружеской кровати хозяев дома, она вновь начала улавливать движение тонкого эфира, из которого и выхватывала свои стихи. Легкий ветерок, беспрепятственно проникающий сквозь разрушенную крышу, приводил в движение остатки порванного балдахина и складывал их разрозненные рисунки в причудливые арабески. Мина наблюдала за мимолетными шедеврами, и слова в голове снова стали складываться сами собой в странные, пока еще не оформленные строки. Солнце давно зашло, и, казалось, что время остановилось, вобрав в себя все живущее. Ей даже показалось, что никого в целом мире сейчас нет, да и не было никогда. Только она и Влад. Не то первые существа на Земле, не то последние...

Как всегда, после таких обильных возлияний, она вновь начала ощущать холод. Ненадолго, конечно, но легче от этого не становилось. Мина вздрогнула и попыталась стянуть на груди остатки разодранного корсажа. Разумеется, это движение не осталось незамеченным: граф приподнялся на локте и заботливо укрыл ее покрывалом. Девушка благодарно улыбнулась и придвинулась ближе. Кто сказал, что тело вампира на ощупь похоже на мрамор погребальных статуй? Тело Влада не просто излучало тепло — оно пылало. То, что оба испытывали по отношению друг к другу сжигало их дотла, горело ровным неугасимым пламенем, и никакие Адовы пещи огненные не могли напугать их, ибо они заживо горели друг в друге.

— О чем ты сейчас думаешь?

Мина неопределенно пожала плечами:

— Никак не могу закончить сонет.

— О чем?

Девушка повернула голову — бледное, тонкое лицо в темноте казалось алебастрово—белым. Глаза — два черных провала. Губы едва шевельнулись, когда она мелодично произнесла:

— О нас, мой принц.

И, повинуясь молчаливой просьбе, через миг продолжила:

— "Скрываясь под чужими именами

Мы встретились с тобой в одном из снов,

Блуждая молчаливыми тенями

По лабиринту непонятных слов.

И, заняты рутинными делами,

Минут не замечая и часов,

Прошли незримо мы, но между нами

Осталось эхо призрачных шагов.

Их звук лишь стал отчетливей с годами..."

— И?..

— Дальше не идет.

— И не надо.

— Почему?

— Потому что ты уже закончила свою мысль. И очень хорошо, что закончила, и этих строк никто и никогда не увидит. Надо признать, дорогая, они просто ужасны.

Влад откровенно рассмеялся, заметив, как на гладком лбу подруги обозначилась тонкая морщинка. Брови ее сдвинулись, и она фыркнула, как рассерженная кошка.

— Погодите, граф Дракула, а что вы скажете про это? —

"Я стоила свой замок много лет.

Я возводила стены и бойницы.

День уходил в закат, и ночь сменял рассвет,

И вырастали новые гробницы

Не зная устали..."

— Красиво, — одобрительно заметил тот. — Красиво. И все же особого впечатления не производит. Мина, дражайшая моя Мина, неужели ты и вправду полагаешь, что написать сонет так же просто, как выпить рюмку абсента? Хотя, впрочем, умение пить абсент — это тоже в некотором роде искусство. Куда же ты, Мина? Прошу, останься!

Прежде чем она выпуталась из покрывала, кляня на чем свет стоит "эти дурацкие тряпки", Влад схватил ее в охапку и прижал к себе.

— Не выйдет из вас, миссис Харкер, Вероники Франко, что тут поделать. Я, кстати, говорил тебе, что был знаком с ней? Потрясающая женщина! Невероятно талантливая, умная, и ровно настолько же сумасшедшая. Но оттого, что тебе никогда не быть великой поэтессой, я не стану меньше любить тебя. Пиши все, что захочешь, хоть перебранку Виорики с Михаем, поверь, я переживу — сильное слово, не правда ли? — и это, но только оставайся такой, какая ты есть. Ибо другой я тебя и не представляю, моя Мина.

Та перестала, наконец, сопротивляться, и лукаво усмехнулась.

— Знаешь, о чем я иногда думаю? — тихо спросила она. — Помнишь, ты как-то спросил меня, почему я так часто смотрю на звезды? Так вот, мне хотелось бы отыскать тот уголок неба, в котором записано, что мы с тобой были обречены на... друг друга. Я столько книг перебрала, столько древних томов и старинных карт, но нигде не нашла ответа. И еще один вопрос меня волнует порой — как? Как получается, что человек, с которым ты был едва знаком, или, что еще более немыслимо, о существовании которого ты не имел ни малейшего представления, в одночасье вдруг становится частью тебя самого? Проникает в кровь, овладевает всем существом и вот он уже неотделим от тебя, как воды рек, впадающих в океан. Жизнь наполняется смыслом только в его присутствии, и ты становишься похож на курильщика опиума, который настолько пристрастился к зелью, что не может и дня без него...

Влад задумчиво перебирал ее спутанные локоны, немного помолчал и совершенно серьезно заметил:

— Боюсь, ты никогда не сможешь найти ответы на свои вопросы. Веками люди бьются над их разгадкой, но никому из них не удалось приблизиться к ним даже на йоту.

Он приподнял ее голову и заглянул в темные глаза:

— А я и знать не хочу. Говорят же, "многие знания — многие печали". Мне достаточно того, что сейчас, именно в эту минуту, ты рядом, и все остальное уже не имеет никакого значения. И, поверь, я сделаю все, чтобы так было и впредь.

Однако, через мгновение, заметив выражение ее лица, сокрушенно протянул:

— О, нет, только не это! Опять?!

Теперь наступил черед Мины расхохотаться:

— Влад, ну же, позволь мне! Только еще один раз, и я не буду тебе надоедать... какое-то время.

Получив утвердительный кивок, она подняла взгляд, и, всматриваясь через провал в крыше в усеянное звездами небо, тихо прочла:

— "Старинный, древний фолиант,

В себе таящий тонны смысла,

Веков ушедших радиант,

Где на полях одни лишь числа,

Где неба звездного черты

Подробной картой обозначив,

Все смелые свои мечты

Гевелий Ян переиначил

Неторопливо вновь листаю,

С надеждой, в поисках ответа..."

Она замолчала.

— Что? Тоже не идет?

Мина удрученно покачала головой.

— Надо будет тебе столичного поэта выписать. На один ужин. Глядишь, и закончишь все стихи, что обрываются на полуслове, — участливо произнес граф и поправил съехавшее на пол покрывало.

— А еще закажи книги. Старые и редкие. Я очень хочу знать, как жили люди в то время, когда твоя история только начиналась. И потом, вдруг я все-таки найду в них ответы на те вопросы, что мне спать спокойно не дают.

Влад изумленно приподнял брови — ее детская непосредственность порой приводила его в замешательство. Временами казалось, что эта юная женщина, возвращенная ему после стольких пустых дней, старше его на несколько столетий; а иногда, наоборот, производила впечатление эфемера, сию секунду попавшего в мир из каких-то неведомых сфер. Мина с улыбкой ожидала ответа, а он все так же пристально изучал ее лицо, самое дорогое и самое родное в мире. Лицо вечной возлюбленной. И почему-то, он и сам не мог бы объяснить почему, впервые за много лет, мысленно произнес слова благодарности. Кому-то. Может быть, незримым силам, присутствие которых он всегда ощущал, может быть, изрядно исковеркавшей его судьбе, а может быть и... Богу.

Очнувшись от своих странных размышлений, он только и мог сделать, что махнуть рукой:

— Ба! Вот вернемся в замок, будут тебе книги. Фолианты и эльзевиры. И даже альдины. К тому же, вся библиотека в твоем распоряжении, читай — там на обе наши бесконечные жизни хватит.

Затем потянулся к Мине и, аккуратно слизнув с ее щеки капельку крови, нежно поцеловал в уголок смеющегося рта.

Сквозь рухнувшую крышу и впрямь ярко светили звезды.