Дождь (гет)

Чем для неё был дождь? Сложно сказать. Еще в раннем детстве она полюбила его. Так, чтобы выскочить на улицу, навстречу непогоде, бросив все дела, и подставить под капель лицо. Тогда когда крупные теплые капли уже барабанили по соседским крышам, долбили по кузовам автомобилей и рождали в лужах сотни мелких пузырьков. И бесилась она на улице с громадным удовольствием, шлепая по лужам и размахивая руками. Сначала намокали её каштановые пряди, прилипая к скулам и свисая с ушей, затем тяжелела одежда и хлюпала в туфельках вода. Но не было такой силы, чтобы загнать её домой: ни легкая укоризна в голосе отца, ни строгий альт матери — ничто не сбивало ей боевой настрой. Да, это было сродни единению с природой, когда ты и она словно одной плоти, и природа подстраивается под тебя, а ты ловишь милости её. И везде, во всём, царила гармония. Хуже, неприятнее было осенью, и эта её непосредственная, увлекательная тяга к дождю как-то сама собой поутихла с началом учёбы. Сначала, наверное, Кейт просто стеснялась, а потом, год от года, просто становилась серьезнее. Зубрила предметы, гуляла с подружками, обсуждая мальчиков, и мечтала о будущем. И затяжные осенние ливни, холодные и неприветливые, уже не побуждали к длительным прогулкам: душе и телу хотелось тепла. И лишь летом, в скаутских лагерях, она нет-нет, да и впадала в детство, иногда выбегая в дождь.

Так, чтобы никому ничего не объяснять. Так, чтобы побыть наедине с собой. Послушать шорох капель по веткам елей и нудное жужжание притаившегося в зарослях комарика. Пробежаться босиком по мокрому глянцевому асфальту и полюбоваться густой одежкой сосен и лиственниц, такой мрачно-зелëной в дождь и ярко-малахитовой в погожие дни. А бесконечные круги на воде? В них можно было бросаться камушками до посинения и беспричинно, беспричинно улыбаться. Да, всë это было и осталось, в том далеком беззаботном прошлом, где у них ещё была полноценная семья, а сейчас остались только они вдвоём: она и отец. И теперь дождь, какой бы легковесный он не был, уже не вызывал такого пиетета, такого стремления мчаться навстречу струям и смеяться задорно во всю грудь. Она теперь вообще разучилась смеяться, потому что несла в себе печаль и неудовлетворенное чувство мести, а дождь, особенно на месте преступления, стал просто обузой.

Некомфортно было осматривать труп, искать в лужах улики и процеживать стылую глинистую воду сквозь сведённые судорогой пальцы. Некомфортно и неудобно было бегать на каблуках за очередным ублюдком, скользя по глине и чертыхаясь во весь голос. Неприятно было сидеть в машине, в промокшей насквозь одежде, и ждать, пока хоть немного прогреется салон и наконец отпотеют стёкла. Да, к черту дождь, раз её тогда было некому согреть.. А сейчас, что сейчас?

До хруста стиснув в кулаке кольцо, Кейт перевела взгляд с надгробья на небо: сизое, клубящееся рваными тучами, оно было неприветливо и к ней, и ко всему Яблоку в целом. И хлестало её наотмашь, своими косыми струями, затекая в глаза и вызывая крупную нервную дрожь. Но ей уже было все равно. Провал во всём и везде, неудача, неуспех, фиаско. Отстранена от работы, поссорилась с Каслом и самое главное — чуть не погибла. Финал карьеры, крушение всех надежд. Опустив голову, Кейт отправила кулон в вырез блузки и глянула на свои ладони. Содранная кожа на подушечках, изломанные до крови ногти и ноющая, будто бы в генах, боль в суставах. Да, она не хотела умирать и цеплялась за жизнь изо всех сил, а теперь вот стоит у могилы мамы и не знает, куда направить шаги. Куда же? Куда? В участок? Домой? Нет? Нет...

Беккетт в нерешительности куснула губу, переступила с ноги на ногу, чавкая глиной. Здесь у могилы, она могла только клясться, а чтобы хоть немного осмыслить создавшуюся ситуацию, требовалось другое место. И Кейт подсознательно усвоила, какое...

Когда она подошла к тем самым качелям, дождь словно смилостивился, опомнился, и теперь сыпал ей на темечко лишь мелкую редкую "крупу". Но это ничего не значило, потому что она уже продрогла до самых-самых и даже набрякшая кожаная куртка была не в масть. Она словно приклеилась к телу и тяжко, гнетущей печалью, давила на хребет и плечи. И Беккетт опустилась на качель, в то время как соседняя оказалась пустой. И чем больше Кейт на неё смотрела, остановившимся безразличным взглядом, тем сильнее ей хотелось увидеть Касла. Почему? Наверное, хотелось бы просто извиниться для начала, потому что извинялся обычно он. Хотелось бы рассказать о смертельной схватке, и в то же время не стоило, потому что и тут Касл был бы прав. Но... Он стал настолько важной, неотъемлемой частью её жизни, что первый раз за много-много лет она пошла бы за ним на край света, в холода и дождь, но не ради работы, а просто так, чтобы бродить по лужам, взявшись за руки, избегая смотреть друг на друга, но чувствовать каждый удар его сердца одними лишь кончиками пальцев. А потом затащить его куда-нибудь в подъезд и зацеловать до самозабвения...

Она ещё помнила, как это могло быть. Когда-то в школе у неё был мальчик, её первая нерастраченная любовь. Улыбки, записки, портфель до автобуса. И когда однажды он пригласил её в кафе, по дороге обратно их застал ливень. И они, также вымокшие насквозь, невольно забежали в какое-то парадное. И там, подчиняясь внезапному порыву, целовались сначала стыдливо и неумело, а потом страстно и чуть ли не взахлеб. И только его рука, зачем-то спустившаяся пониже её спины, заставила её оттолкнуть его. И ей вдруг стало стыдно, за свою и его несдержанность, за опасение быть застуканной, за возможно идущие последствия, к которым она тогда не была готова, и несмотря на ливень, Кейт бросилась прочь. С того дня они перестали встречаться, но это необычайно легкое ощущение любви, романтический флёр первого чувства сохранился в ней на всю жизнь. И никто из её приятелей, как долго бы они не встречались, не смог бы опять оказаться в подобной ситуации. Потому что это было бы фейком, она сама бы этого не хотела, а вот с Каслом... Тем более сейчас, когда от стен её практически ничего не осталось. И их следует обязательно обрушить, а иначе ни за что не выжить — вот в чём горькая, сермяжная правда её бытия.. Да...

Не глядя себе под ноги, Кейт выпустила из руки цепь, за которую до этого держалась, устало выпрямилась и побрела к машине. Сейчас к Каслу, только к нему. Пусть отругает или промолчит, но только пусть не отталкивает и не презирает. Да, она это заслужила, но разве Касл не может прощать? Может, и даже кофе может угостить... Прямо сейчас и, возможно, даже утром... А чтобы и нет...