War (гет)

Кровь чередой капель скатывалась с лезвия меча, падая на сухую землю, покрытую желтой травой, и пропадала в мелких трещинах, совершенно не впитываясь в почву. Будто попадая куда-то в недра. Земля была медной от крови, закат был красным от смерти, а воздух душным и будто бы лишним, жарким и спертым. Им не хотелось дышать, и он не шел в легкие, словно был вязкой жидкостью, что наполняла изнутри, но мешала глотнуть свежего ветра. Удушье. А над полем уже взвилась стая ворон, предчувствуя кровавый пир, а где-то вдалеке взвыли другие стервятники. Куда ни глянь лежали трупы, без конечностей, без голов, с проткнутыми грудными клетками. Их рты раскрылись в немом крике, а глаза были устремлены в небо, ища помощи у богов, что отвернулись от них в час смерти. Их боги были несправедливы к проигравшим, несправедливы вообще. Кровь еще медленно вытекала из хрупких тел, блестя в заходящем солнце. Создавалась иллюзия, будто все это нереально. Может, порванные знамена хлопочут где-то по Ту сторону? Они все мертвы и груз убийц лишь фантом, что болезненно оборачивается вокруг ребер?

Может…

Воррак тяжело дышал, пытаясь вернуть сорванное дыхание и заставить скачущее в бешеной скачке сердце успокоиться, но все тщетно. Воздух тяжело вырывался в холодающий вечер, а глаза все искали новых врагов, не веря, что все закончилось, уже не нужно махать мечом, чтобы спасти свою жизнь и не подвести королеву. Кровь бурлила, толкая на действия, тяжелым гулом отдаваясь в ушах. Он еще не вернулся из боя. Он еще там, мысленно сражается, еще не приняв суть убийцы, еще невинный, борющийся за жизнь. Как иронично, тот, кто сражается, числится в рядах святых невиновных, но стоит бою закончится, как он сразу падает на дно, к убийцам.

Первая битва закончилась. С потерями, со стоном сквозь сжатые зубы и скрежет стали. Битва, теперь уже в прошлом, отозвалась болью в левом плече и голени правой ноги, полыхая подобно огню по всему телу, указывая на другие мелкие и крупные раны. Кажется, его задели. Правая бровь медленно кровоточила, грозя залить веко и не дать видеть что-либо, хотя Воррак предпочел бы ослепнуть.

Эльф огляделся кругом, не глядя на мешанину мертвых под собой, встречая похожие бешеные взгляды выживших, глядя на горы трупов, нещадно залитых кровью. Его ноги по колено были во врагах, те словно не желали отпустить, посмертно мстя. Шуметь в ушах перестало, и стали слышны редкие возгласы и разговоры живых, начало мутить от одного вида крови, которую он пустил сам или постарались товарищи, не важно. Врагов было много, очень много. Гордые правители решили, что мирно все не решить, поэтому нужно вновь орошать землю. Как глупо! Но, видимо, это решение не понять какому-то рядовому эльфу.

А после вспышкой в пустой черепной коробке появилась мысль: «Алеша!».

Такая простая мысль заняла все полуживое сознание мужчины, заставив оглядываться в поиске знакомого образа столь привычной и, чего греха таить, полюбившейся ведьмы. Она неслышно, незаметно и очень нагло пробралась в самое сердце Воррака, мешая жить и трезво думать. Еще, кажется, тогда, когда умерла.

Что же еще нужно для любви, как не смерть?

Девушка стояла относительно недалеко, еще занимая боевую стойку, как и он сам, в руке горел зеленый шар огня, изредка мерцая, будто магические силы ещё не решили, воплощать колдовство или нет. Она тоже была побита, хотя, наверное, не так сильно как эльф, что не владел магией. Она улыбнулась сквозь очевидную боль и выпрямилась. Доспехи слабо сверкнули в свете уходящего солнца. Взгляд ведьмы нашел его собственный. В глазах играл дикий воинственный огонь, что мужчина не удивился бы, увидев клыки и узкий зрачок как у дикой кошки, что всегда так яростно сражается за свою жизнь. Алеша неловко покачнулась, поглощая магию в руке, и развернулась, что-то произнеся. Что это было, Воррак не помнил, его память решила отключиться ровно на том моменте, когда ему пришлось шагать по трупам, чтобы найти свободный клочок земли.

Уже позже он неловко вспоминал, как чуть не отрубился прямо там, среди поля, положив голову на согнутые колени, сидя в странной и неудобной позе.

Но сейчас он сидел со всеми у костра, стараясь не думать, что утром им предстоит складывать костры побольше, и резко дергался, когда ведьма нещадно проходилась какими-то снадобьями по ранам. Девушка уже успела трансформировать доспех в черный вязаный свитер, слегка растянутый и немного большеватый, но такой домашний. Волосы, короткие, немного доходящие до плеч, были собраны в подобие хвостика, непослушными волнами выбиваясь из наспех сделанной прически. Губы, слегка припухлые и алые, толи от чужой крови, толи от того, что она их искусала в бою, сейчас недовольно поджимались, выдавая беспокойство хозяйки целиком. Карие, теплые-теплые глаза так сердито стреляли в Воррака, что, обладая должной силой, один такой взгляд должен был убить его на месте. Но девушка молчала, упрямо высказывая свое недовольство такими едва заметными жестами, обрабатывая и зашивая рану на руке. Эльф сподобился спросить о ее целости, но Алеша уже позаботилась о себе, присоединившись к группе тех, кто был на ногах и знал хоть что-то о целительстве, чтобы помочь раненым товарищам.

Игла в пальцах девушки внезапно задрожала, стоило той закончить работу. Она все так же была немного наклонена, будто все еще надо было осматривать рану. На глаза предательски навернулись слезы. Ведьма привыкла все держать в себе, выставляя на обозрение лишь маску безмятежности, но сейчас, после первой ее настоящей битвы, шок от нужды убивать, от вида крови и покойников заставил чувства показаться. Страх за то, что Воррак мог тогда не просто сесть в немом шоке, а оказаться мертвым, был сильнее всего, заставив схватиться за чужое плечо и пристально посмотреть в глаза, будто ища уверенность, что все прошло.

Она была там, плескалась в янтарных глазах с теплотой и каким-то необъяснимым желанием. Мужчина слабо улыбался, внезапно перехватив руки Алеши.

— Думал, не выживем, — поделился он опасениями, которые мучали каждого, кто сидел и грелся у костров. На такую истину девушка бы по привычке огрызнулась, или фыркнула, или просто закатила глаза. Но ничего из этого не произошло, в очередной раз напоминая, что она вернулась от смерти другой, поменявшейся и незримо повзрослевшей. Еще тогда эльфу показалось, что чувство защищенности, что было присуще всем ученикам Школы, бесследно исчезло, заставляя Алешу вылезти из кокона юности, обретая самосохранение и спокойствие.

— Я тоже, — шелестящим шепотом ответила ведьма, увлекаемая на землю чужими руками, которые уже убрали иголку куда-то подальше. Она не разрывала контакт, боялась, что накатившие чувства поглотят с головой, если желтые, как солнце в пасмурный день, глаза исчезнут из поля видимости.

Тяжело вздохнув, девушка нехотя освободилась от ладоней Воррака, чтобы тут же приняться снимать латы, до сих пор висящие на нем. Они падали с глухим стуком, открывая взгляду простую коричневую рубашку, плотно прилегающую к худощавому телу. Мужчина дернулся от случайной щекотки, дернув ухом с двумя золотыми серьгами в мочке, те тихо звякнули.

На губах появилась озорная улыбка, которую ведьма не заметила, сосредоточенно снимая заляпанный грязью металл.

— Еще не поцеловались, а уже раздеваешь? — и тихий хохот нарушил напряженную тишину. Впрочем, ушастый сразу же замолк, получив болезненный подзатыльник.

— Следи за языком!

— А ты попроси вежливо, — Воррак всеми силами старался потушить разгорающуюся боль внутри, меж ребер, боль в раненом теле, боль в глазах напротив, которые выдавали все те же эмоции, что чувствовал он сам.

Прошедший диалог был настолько привычный, настолько выученный, что полился бальзамом на порванную душу. Одуряющим, словно хмель, отметающий сомнения.

В следующую секунду, когда Алеша возмущенно придумывала ответ, мужчина уже потянулся сквозь ноющую боль к желанным губам, заранее зная, что почувствует вкус ненавистной крови, что в этот момент будет сладкой как мед.

Спустя пару недолгих мгновений, за которые эльф честно следил за языком и не собирался превращать усталую и вымотавшуюся романтику в похабное лобзание, теплые-теплые карие глаза воззрились с едва заметными укором и смешинкой.

— Ну и почему ты решил, что сейчас не падешь смертью храбрых и не очень умных?

Полуулыбка тронула обветренные губы действительно до чертиков глупого существа, что сейчас склонился к уху девушки.

— Потому что я тебя выучил.