Неравноценный обмен (гет)

Небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении… Предсказание становится невозможным.

Анри Пуанкаре

«Кокстаун, куда проследовали господа Баундбери и Грэдграйнд, был торжеством факта; в нём так же не нашлось бы и намёка на «фокусы», как в самой миссис Грэдграйнд»⁽¹⁾. Послюнявив указательный палец, Петунья перевернула страницу. Она за несколько дней проглотила четыреста семьдесят пять страниц «Оливера Твиста», заданного на лето, и решила ознакомиться с другими произведениями полюбившегося писателя. Миссис Томпсон, школьный библиотекарь, в ответ на её просьбу «посоветовать что-то из Диккенса» достала с полки потрёпанный томик в зелёной обложке. Миссис Томпсон несказанно обрадовалась Петунье, заглянувшей в её пропахшую книжной пылью обитель в самый разгар летних каникул, когда другие дети и носа не кажут в библиотеку, и даже угостила её домашним печеньем.

Лили не нравился Томас Грэдграйнд, начисто лишённый фантазии, — «человек очевидных фактов и точных расчётов». Она называла его твердолобым и косным. Сестра на полном серьёзе верила в лепреконов, фейри и банши из маминых сказок и часто воображала себя волшебницей, сорвав и ощипав гибкий ивовый прут. Петунья, напротив, в какой-то степени ощущала родство с мистером Грэдграйндом — она так же, как он, доверяла только проверенным фактам и так же, как он, стремилась всё упорядочить. Единственным, чему она, как ни старалась, никак не могла найти достойного объяснения, являлись странности, время от времени происходившие с ней, когда никого не было рядом. Разве что Лили. Но Лили слыла фантазёркой, и её выдумкам никто обычно не верил.

Мама, слегка приоткрыв рот, смотрела «Улицу Коронации»⁽²⁾. Каждый вечер она, переодевшись после работы (миссис Эванс вела курсы кройки и шитья в школе, где учились её дочери), садилась перед экраном телевизора и включала канал ITV, по которому уже шла очередная серия нескончаемой мыльной оперы. Папа как-то пошутил даже, что единственная серия, которую мама вынуждена была пропустить, совпала с рождением Лили; Петунья смутилась, не зная, верить ему или нет: проверить она не могла. Но мама, видя её терзания, опровергла его слова, ответив, что сериал начался в тот день, когда Лили сделала первый шаг. Серии были похожи одна на другую; обитатели Уэзерфилда, ровно как и жители провинциального Коукворта, влюблялись и расставались, добивались успеха и падали на самое дно. В Уэзерфилде даже была своя текстильная фабрика, почти как в тупике Прядильщиков на окраине Коукворта, который ещё называли Паучьим.

«То был город из красного кирпича, вернее он был бы из красного кирпича, если бы не копоть и дым; но копоть и дым превратили его в город ненатурально красно-чёрного цвета — словно размалёванное лицо дикаря. Город машин и высоких фабричных труб, откуда, бесконечно виясь змеиными кольцами, неустанно поднимался дым. Был там и чёрный канал, и река, лиловая от вонючей краски…» Петунья отложила «Тяжёлые времена», подошла к окну и раздвинула занавески. Кирпичная труба текстильной фабрики, отравлявшей жизнь небольшого промышленного городка в предместье Манчестера, зловеще возвышалась над тёмными черепичными крышами.

Папа говорил, что их семья «принадлежала к крепкому среднему классу». К какому классу принадлежала семья мистера Снейпа, с которым папа беседовал через порог, Петунья не знала. Мистер Снейп был угрюмым мужчиной с крючковатым носом и нездоровым лицом, неопрятно одетым и часто нетрезвым. Он потерял работу на фабрике, которой заведовал папа, в прошлом такой же рабочий, как Снейп.

Некоторое время назад Петунья и Лили при весьма необычных обстоятельствах завели знакомство с сыном этого Снейпа. Мальчика звали Северус; черты его лица отчасти напоминали отцовские, особенно нос, хотя он больше предпочитал отождествлять себя с матерью. Северус на голубом глазу заявил, что Тунья — волшебница и скоро поедет в школу, которая называется Хогвартс. Петунья с неохотой слушала Снейпа, а Лили, напротив, заинтересовалась его рассказом, чем вызвала у Туньи раздражение и ревность. На вопрос Лили, сможет ли она так же поехать в волшебную школу, мальчишка как-то не очень хорошо улыбнулся и, тут же смутившись, ответил, что это станет ясно не раньше, чем через год, когда ей, как и Тунье, исполнится одиннадцать.

— Кудесница ты моя! — Петунья с неохотой повернулась на голос матери. Лили, ласкаясь к материнской руке, продемонстрировала очередную законченную вышивку. Петунья выдавила улыбку — Лили с малых ногтей вышивала крестом и гладью, а у неё иной раз не получалось вдеть нитку в иголку.

Снейп ошибается — она Тунья, просто Тунья, и, чтобы её переубедить, потребуется нечто большее, чем слова мальчишки из Паучьего тупика. Например, превращение сурового вида женщины в мантии из шотландки в полосатую кошку с отметинами строгих очков и обратно.

1) Здесь и далее: цитаты взяты из романа Чарльза Диккенса «Тяжёлые времена».

Вернуться к тексту

2) «Улица Коронации» (англ. Coronation Street) — самая продолжительная мыльная опера Великобритании, премьера которой состоялась 9 декабря 1960 года. Сериал продолжается и по сей день.

Вернуться к тексту

Папа помог Петунье занести чемодан и вернулся на утопавшую в клубах серого дыма платформу. «Хогвартс-экспресс» напомнил ему старые паровозы, которые он застал ребёнком, живя в южном Уэльсе. Папа был родом из угольного городка Абербаргойд⁽¹⁾. В военные годы его старшие братья по двенадцать часов проводили в шахте; сам он начинал кочегаром, потом помощником машиниста — подбрасывал уголь, в середине пятидесятых в погоне за лучшей жизнью перебрался в Манчестер, где встретил маму — учительницу из Ирландии и, наконец, осел в Коукворте.

Лили ловила руками облака, плывшие над платформой. «Хогвартс-экспресс» издал протяжный гудок и тронулся с места. «Сейчас такие можно встретить разве что в музее или на выставке, — размышляла Петунья, проталкиваясь по коридору, — паровозы медленные и сильно дымят, неудивительно, что их вытесняют электровозы и тепловозы».

Петунья впервые надолго расставалась с семьёй. Вечером перед отъездом сестра помогла ей упаковать школьную форму, книги и «учебные принадлежности» — так мама называла телескоп, весы, котёл и волшебную палочку. С последней Лили день напролёт носилась по дому, размахивая так и этак, пока едва не выбила себе глаз. Мама в умилении прижала руки к груди, когда она облачилась в мантию и нахлобучила на бедовую голову остроконечную шляпу, которая ожидаемо оказалась не по размеру и сползла на глаза.

Скрепя сердце, Тунья призналась себе, что ей совсем не хотелось бы, чтобы на будущий год Лили тоже пришло письмо с сургучной печатью. Сестре с лихвой хватило бы вышивки, пения и танцев, в которых она безо всякого волшебства преуспела сильнее её. Да и учёба давалась ей не в пример легче — где это видано, чтобы младшую ставили в пример старшей! Накануне мама специально для Туньи испекла торт — как любила она, а не Лили — с вишней, а не клубникой, и розочками из белого марципана; а папа поздравил, обняв и пожав руку, как взрослой. И всё же Петунья ловила себя на мысли, что родители с большей радостью ожидали видеть на её месте Лили — она даже выглядела, как заправская ведьма: ослепительно рыжая, с зелёными глазами и белой кожей. Петунья же обладала самой что ни на есть заурядной внешностью, к тому же от сладкого на щеках у неё проступала экзема.

Первые несколько купе ожидаемо оказались заняты, в одном весьма грубо захлопнули дверь, едва увидев её на пороге, и только в последнем Петунье, наконец, улыбнулась удача — в купе были только взрослые мальчик и девочка. Юноша помог уложить чемодан, а девушка улыбнулась, указывая на сиденье. Тунья видела её на перроне в окружении семьи — чопорной леди, хмурого джентльмена и, вероятно, сестры, в отличие от большинства других провожающих одетых нарочито волшебно. Папа сказал бы, что они принадлежали к классу «буржуазной аристократии». «Разумеется, в мире волшебников есть своя аристократия, — думала Петунья, исподтишка разглядывая благообразное семейство. — Наверное, это очень прогрессивные люди, раз они позволяют своим детям учиться с такими заморышами, как Снейп».

— Петунья Эванс.

— Андромеда Блэк, — представилась девушка, после чего представила юношу. — Эдвард Тонкс. — Юноша протянул ладонь для рукопожатия.

— Можешь звать меня Тедом.

Петунье показалось, что в приветливых, в общем, чертах Андромеды сквозило что-то властное и даже жестокое. «До чего же странные у волшебников имена — Минерва, Северус, Андромеда!»

Тед расстегнул видавший виды гитарный чехол и принялся дёргать струны, глядя в окно. У него было мягкое лицо, обрамлённое пшеничными волосами. Одет он был просто — «по-маггловски», как выразился бы Снейп.

— Сыграй что-нибудь ваше, — попросила Андромеда, расстёгивая мантию. До Петуньи не сразу дошло, что значит это загадочное «ваше», произнесённое глухим заговорщицким шёпотом, словно что-то запретное и оттого ещё более сладкое. Только когда Тед заиграл знакомую с детства мелодию, она поняла: «ваше» — значит «маггловское». Какое однако неприятное слово, созвучное со словом «дурак»⁽²⁾.

Андромеда, пританцовывая, сняла душившую её мантию и повесила на крючок. Под мантией обнаружились ультракороткая юбка из светлого вельвета и легкомысленный топ на тонких бретельках.

— Первый раз едешь в Хогвартс? — осведомилась она, присаживаясь рядом с Петуньей. Тунья кивнула, отбивая такт пальцами правой руки. «Битлы» часто звучали по радио. — Думаю, я не ошибусь, если скажу, что твои родители — магглы.

Петунья насупилась. В словах Андромеды ей послышался лёгкий налёт презрения. Впрочем, она тут же тепло улыбнулась, развеяв зародившиеся было сомнения. Снейп называл мир волшебников лучшим — прогрессивным и справедливым. В мире волшебников, говорил он, нет ни англичан, ни ирландцев, ни даже «цветных» — все маги равны между собой вне зависимости от языка, веры, цвета кожи, волос и глаз.

— Верно, мои родители магглы, — гордо и даже с вызовом подтвердила Петунья. В глазах сбившегося с ритма Теда мелькнуло понимание. — Но я уже знаю всё про Хогвартс и факультеты и собираюсь поступать в Слизерин.

«Тебе лучше поступать в Слизерин», — посоветовал Снейп. За неимением более авторитетных источников информации она ему верила — профессор МакГонагалл, учительница из Хогвартса, была слишком обеспокоена и подавлена, чтобы в подробностях рассказать ей о школе.

Тед, поперхнувшись, окончательно сбился. Андромеда изумлённо вскинула брови, её и без того большие глаза округлились и стали похожи на чайные блюдца.

— Достойный выбор, — наконец, сказала она. От Петуньи не укрылась усмешка, тронувшая её губы. — Вся моя семья училась в Слизерине, и я — только очередное подтверждение этого правила. Надеюсь, ты найдёшь в Слизерине то, что ищешь.

«А что я ищу?» — чуть было не спросила Петунья. Она не чувствовала себя ни храброй, ни хитрой, ни умной, ни упорной в труде. «Что я ищу? — Возможность показать себя, доказать, что могу быть не только не хуже Лили, но даже лучше её». Тяжело вздохнув, Тунья уставилась себе под ноги — хогвартская система не предусматривала наличие отдельного факультета для завистливых старших сестёр.

— Я так-то думал, что Шляпа отправит меня обратно, — признался Тед, — пока не услышал это, — он сделал большие глаза и вдруг закричал: «ХАФФЛПАФФ!». Андромеда засмеялась, Тунья зажала уши руками. В купе просунулась белобрысая голова.

— Развлекаетесь? — холодно осведомился вошедший, намеренно растягивая слова. Позади него маячил рыжеволосый парень с самым надменным выражением лица, какое только можно было представить. Равнодушно скользнув глазами по Петунье и Теду, он на мгновение задержал взгляд на Андромеде, которая сразу как будто бы съёжилась и потянулась за мантией. — Тебе положено делать обход, Блэк. И тебе тоже, Тонкс, — фамилию Теда блондин выплюнул, словно ругательство, — но ты можешь остаться, мы вполне справимся со своими обязанностями без помощи грязнокровки.

— Развлекаемся, Малфой, — зло ответила Андромеда, застёгивая мантию и прикалывая значок старосты. Тед, сузив глаза, отбросил гитару и тоже вскочил на ноги, прожигая глазами рыжего. — В отличие от моей сестры Беллатрикс и твоего братца, — Андромеда ткнула рыжего указательным пальцем в грудь, — я могу позволить себе делать то, что я хочу. А не то, что прикажут мамочка с папочкой.

Остаток пути Петунья провела в одиночестве. Ей не понравился тон, с которым разговаривали Малфой и рыжий. И это ужасное слово — «грязнокровка»!

На неосвещённой маленькой станции, куда прибыл «Хогвартс-экспресс», первокурсников встретил мужчина исполинского роста — настоящий великан! Бородатый и в грубо сшитой одежде.

— Первокурсники, все ко мне! — Великан помахал фонарём. — Рубеус Хагрид, школьный лесничий. — Несколько мальчиков неуверенно выступили вперёд. Остальные потянулись за ними. Несмотря на свирепый вид, Хагрид оказался дружелюбным и очень внимательным: он несколько раз останавливался, чтобы подождать отстающих. И всё же Петунья его побаивалась и инстинктивно старалась держаться подальше.

Хагрид провёл первокурсников к берегу большого чёрного озера, где их уже ожидали, слабо покачиваясь на волнах, маленькие лодочки.

— А вот и он — Хогвартс! — с благоговением произнёс он, широким жестом обводя циклопический замок с множеством башен и башенок, выстроенный на другой стороне озера. Петунье показалось, что его глаза увлажнились.

Они долго рассаживались; двое мальчишек, раззадорившись, толкнули третьего в воду, кто-то никак не мог найти жабу, которую затолкал в карман… Наконец, Хагрид махнул огромной ручищей, и флотилия заскользила по озеру. Начавшиеся было разговоры стихли; изначально скептически настроенная Петунья вместе с другими ребятами заворожено смотрела на приближающийся замок.

Они проплыли под зарослями плюща, скрывавшими низкий тоннель в скале, оканчивающийся пристанью в пещере под замком. Петунья едва успела наклонить голову, услышав Хагридово: «Пригнись!». Свисающие лианы напомнили ей прошлогодний сплав по заросшей речушке в часе езды от Коукворта, когда папин друг, заядлый турист-водник, приметив склонившееся над водой дерево, отдал команду «расчёска». Тунья тогда не успела сориентироваться, и ветки больно хлестнули её по лицу.

В замке Хагрид передал первокурсников профессору МакГонагалл, которая отвела их в маленький зальчик, где они нервно дышали друг другу в затылок, пока она рассказывала о предстоящей процедуре распределения по факультетам. Затем их отвели в другой зал, очень большой и нарядно украшенный, в котором уже собрались учителя и старшие ученики. Все они, как по команде, повернули головы в сторону распахнувшихся дверей и испытующе уставились на вновь прибывших.

Профессор МакГонагалл вынесла хлипкий на вид табурет и ветхую остроконечную шляпу. Петунья почти не удивилась, когда Шляпа, оказавшаяся волшебной, запела, — после всего увиденного она, от природы не впечатлительная, казалось, совсем разучилась удивляться. Ребята по очереди садились на табурет, надевали шляпу и отправлялись за стол одного из четырёх факультетов. Петунья заметила, что одни проводили на табурете больше времени, чем другие.

Её очередь неумолимо приближалась, и наконец…

— Эванс, Петунья!

Петунья, вытянув длинную шею, проследовала к табурету, как ей казалось, уверенной гордой походкой. Несколько ребят хихикнуло, когда Тунья, преодолевая брезгливость, уселась на табурет и надела сальную Шляпу, тут же упавшую на глаза. Ей явственно вспомнилась Лили, вертевшаяся перед зеркалом в её новой форме.

«Слизерин, пожалуйста, Слизерин», — Петунья зажмурилась и скрестила пальцы. Мальчишка Снейпов сказал, что Волшебная шляпа учитывает желания.

— Хм-м. — задумчиво протянула Шляпа. Петунья подпрыгнула от неожиданности, но тут же взяла себя в руки, вцепившись в сиденье. — Слизерин? А вы уверены? — с сомнением спросила Шляпа. — Боюсь, в Слизерине вам придётся ой как несладко!

«От сладкого у меня на лице появляются пятна, — мысленно ответила Тунья, поправляя Волшебную шляпу. — И кожа шелушится, как у змеи. — Сидевшая за зелёным столом Андромеда послала ей ободряющую улыбку. — Слизерин — факультет победителей, а я хочу побеждать!»

— О да, — согласилась Шляпа. — Подавляемые амбиции, вечно в тени…

— Слизерин, пожалуйста, Слизерин, — вслух зашептала Петунья, чтобы Шляпа уж точно услышала и учла её выбор.

— СЛИЗЕРИН!

Петунья, страшно довольная собой, поспешила к столу, накрытому изумрудной скатертью. Андромеда подвинулась, покровительственно приглашая её занять место рядом с собой. Её сестра и ещё несколько старших девочек демонстративно отвернулись. Петунья, фыркнув, в ожидании обещанного Андромедой пира начала изучать другие столы. Гриффиндорцы и хаффлпаффцы дружно приветствовали каждого присоединившегося к ним ученика, рэйвенкловцы вели себя чуть более сдержанно, но в целом смотрелись приветливее слизеринцев.

— Пожалуй, Шляпе пора на помойку, — заметил блондин из поезда — кажется, Малфой; вид у него был откровенно скучающий — он чуть ли не засыпал за столом, ковыряя вилкой в тарелке.

— Верно, — поддержала его Петунья, надеясь разрядить напряжённую обстановку, сложившуюся за столом. После контакта с засаленной Шляпой ей захотелось как следует вымыть волосы и проверить их на наличие вшей.

Губы Малфоя скривились, как будто он только что в один глоток осушил стакан лимонного сока. Петунья кашлянула — хвалёный тыквенный сок оказался той ещё дрянью.

— Шляпе давно пора на помойку, — уже громче повторил Малфой, обращаясь к своим приятелям, — если она приняла решение посадить за наш стол грязнокровку.

И снова это мерзкое слово! Петунья с трудом удержалась, чтобы не вступить с Малфоем в словесную перепалку — её остановило лишь то, что обидчик был старостой. Со старостой спорить себе дороже — Петунья усвоила это ещё в маггловской школе. Малфой запросто мог снять драгоценные баллы и настроить против неё остальных.

Сидевшие за зелёным столом, отставив ужин, уставились на неё, как на диковинку из цирка уродцев — с любопытством и омерзением. Рыжий приятель Малфоя и ещё пара-тройка старших ребят прыснули в кулак; те, что помладше, не стесняясь, смеялись в голос. Среди них были задиры, устроившие драку у озера, — Мальсибер и Эйвери — Тунья запомнила только фамилии.

— Петунью Эванс никто больше не назовёт грязнокровкой, — во всеуслышание заявила Андромеда, поднимаясь из-за стола, чтобы все её видели. — Волшебная Шляпа определила её в Дом Салазара Слизерина потому, что она, по мнению основателя нашего Дома, обладает качествами, которые он при жизни ценил в учениках. Оспаривая решение Шляпы, вы подвергаете под сомнение решение самого Слизерина! Какое право ты, Люциус, имеешь спорить со Слизерином? И ты, Рабастан, и ты… Я вас спрашиваю? — На её голос начали оборачиваться другие ученики. Она села. Гриффиндорцы одобрительно застучали кубками по столу, хаффлпаффцы разразились аплодисментами. Громче всех хлопал, конечно же, Тед. Напоследок сверкнув глазами, Андромеда невозмутимо продолжила резать индейку. До конца пира она не проронила ни слова.

— Добро пожаловать в Слизерин! — возвестил зловещего вида призрак волшебника в старинных одеждах, заляпанных серебряной кровью. Кровавый Барон — так его звали. Малфой, с трудом скрывая омерзение, «пожал» его бесплотную руку.

По окончании пира старосты провели первокурсников в общую гостиную, располагавшуюся в подземельях и, как выяснилось чуть позже — прямо под озером.

— «Чистая кровь», — с раздражением выплюнула Андромеда. Часть стены отъехала в сторону. Андромеда решительно шагнула в проём и поманила за собой первокурсников. Другой староста, Люциус Малфой, словно провалился под землю, чему Петунья была только рада.

Общая гостиная Слизерина представляла собой вытянутую в длину комнату с низким потолком, стенами из тёмно-серого камня и выпуклыми круглыми окнами, похожими на рыбьи глаза. Первокурсники взвизгнули, когда мимо окон промчался гигантский кальмар, и даже Андромеда, казалось, вздрогнула. В камине, украшенном змеиной резьбой, слабо потрескивал огонь. Петунья обхватила себя руками — каминное пламя скорее дразнило, чем согревало. Другие девочки последовали её примеру.

Андромеда рассказала кое-что из истории Дома, показала, где находятся спальни и ванные комнаты, и даже научила их не очень сложному заклинанию, позволявшему заключать тепло в предметы и вещи — это было первое заклинание, разученное Петуньей. К немалому удивлению своих однокашников, она освоила его очень быстро.

За оставшийся вечер никто более не пытался придираться к Петунье. Девочки — соседки по спальне — молча разложили вещи и разошлись по кроватям. Петунья, закончив свой туалет, без возражений заняла оставшуюся кровать у двери, и пожелав соседкам спокойной ночи, задёрнула полог. Ей снилась Лили в новой хогвартской мантии с сияющим значком старосты на груди.

Спустившись в Большой зал на первый в своей жизни завтрак в волшебной школе, Петунья огляделась по сторонам в поисках Андромеды и, не найдя её, села у самого края стола, быстро поела и собиралась уже уходить, как на плечо опустилась чья-то ладонь.

— Доброе утро, Пет! Как прошла первая ночь в серпентарии? — Тед Тонкс подмигнул ей, присаживаясь напротив.

— И тебе, Тед, — невесело вздохнула Петунья. — Немного прохладно, но в целом довольно неплохо… Хочу спросить кое-что, но только не здесь. — Они вышли в вестибюль и отошли в сторонку, чтобы не мешать выходящим из зала ученикам.

Петунья пересказала вчерашний инцидент за столом. Тед, слушая, ковырял мыском ботинка неровный стык между плитами пола.

— Такие, как Малфой, зовут грязнокровками тех, кто появился на свет в маггловских семьях. Тех, чьи родители — не маги, как у тебя и меня. Себя они именуют не иначе как «чистокровными» и по этой причине ставят себя выше других. На самом деле, большинство из них так или иначе полукровки и только скрывают это.

— Андромеда, получается, полукровка? — спросила Петунья. Она заметила, что Андромеду на факультете не очень-то жалуют, скорее побаиваются.

— Андромеда чистокровнее их всех, вместе взятых, — Тед улыбнулся, — но не такая зазнайка, как Малфой и её сёстры. Видела бы ты её старшую, Беллатрикс! — Его передёрнуло. — Тебе повезло, что она выпустилась в этом году, закусала бы насмерть. Вышла замуж. Они похожи, как две капли воды, издали не отличишь одну от другой, и в то же время такие разные!

Ходят слухи, — он понизил голос до шёпота и наклонился поближе к Петунье, — что её муж, Рудольфус, ещё учась на последнем курсе, вступил в ряды Пожирателей смерти — тёмных волшебников, ненавидящих магглов и магглорождённых, как мы. Они развязали войну. Этим летом убили одного из братьев профессора МакГонагалл! Он был аврором — волшебником-полицейским.

— В самом деле? — ахнула Тунья, прижимая ладонь к губам, как делала мама, когда в новостях появлялись сводки из Белфаста⁽³⁾; мама всерьёз опасалась гражданской войны. — Поэтому она такая печальная… У них есть главный? — Во всех фильмах про бандитов непременно был главный злодей, который в финале, как правило, умирал. Или раскаивался, но после всё равно умирал.

— Есть, — ответил Тед и сглотнул; в горле у него пересохло. — Мы не называем его имени. — Тед заставил себя улыбнуться. — Пока Дамблдор в школе — мы в безопасности. Альбус Дамблдор — великий волшебник! Скоро авроры переловят их всех. Беги, не стоит опаздывать на первый урок!

В течение следующих полутора часов Петунья убедилась в том, что её магические способности ничуть не слабее, чем у других — тех, кого Тед назвал «чистокровными». Слизеринский декан, профессор Слагхорн, елейный толстяк с усами, как у моржа, даже наградил факультет пятью баллами за приготовленное ей зелье.

Несмотря на то, что Петунья не смогла завести друзей, семестр пролетел незаметно. Она неплохо училась и импонировала декану — профессор Слагхорн умилялся «талантливой маггле», ласково называя её «вновь обретённой». Андромеда подозревала, что этот термин изобретён самим Слагхорном специально для Туньи. Без особой нужды с ней не заговаривали, но обзывать больше не смели — во всяком случае, в присутствии Андромеды. Изредка делали мелкие пакости и каверзы посерьёзнее, вынуждая пропускать занятия, а иной раз — обращаться к мадам Помфри — школьной целительнице, чтобы избавиться от пары рожек на голове или чего-то ещё неприятного, но не смертельного.

Лучший или не очень, теперь это был и её мир тоже, и она не собиралась так просто сдаваться. Расцеловав в обе щеки родителей, Петунья с плохо скрываемым злорадством отметила, что Лили выглядела заметно притихшей и, пожалуй, впервые в жизни по-настоящему нервничала — до её одиннадцатилетия оставалось чуть больше месяца, а заветное письмо до сих пор не пришло.

1) Абербаргойд — небольшой город в южном Уэльсе, известный самой большой горой отходов угледобывающего производства в Европе, ныне преобразованной в парк.

Вернуться к тексту

2) По словам Роулинг, слово «маггл» (англ. Muggle) вытекает из английского «mug», обозначающего человека, которого можно легко обмануть, провести (простофилю).

Вернуться к тексту

3) Белфаст — столица Северной Ирландии, являющейся частью Соединённого Королевства. Центр североирландского этнополитического конфликта, обострившегося в 1960-1990 годы.

Вернуться к тексту

Лондон встречал ледяным дождём, переходящим в густой мокрый снег. Коукворт лежал в двухстах милях к северо-западу от столицы, и это значило, что на дорогах уже ожидали гололёд и заносы. Петунья перескакивала через лужи, покрывшиеся коркой льда, едва поспевая за родителями, стремившимися быстрее пересечь площадь и укрыться в машине — новенькой малолитражке, купленной на волне популярности после серии побед «Куперов» в ралли Монте-Карло. Даже принцесса Маргарет, младшая сестра королевы Елизаветы, имела в своём автопарке бюджетный автомобиль марки «Мини», на котором с удовольствием разъезжала по Лондону.

— Ах, Рождество, Рождество! Пришлось встать ближе к краю, почти у Сент-Панкрас… — бормотал папа, лавируя между рядами автомобилей, припаркованных перед вокзалом Кингс-Кросс. Лили семенила рядом, держа перед собой клетку с совой, перекрывавшую весь обзор, — бесконечно гордая оттого, что ей доверили столь важную ношу. Тунья дала сове имя Бланш — «белая» на французский манер. Это имя казалось ей благородным.

Петунья заметила, что за время её отсутствия папа обновил цвет автомобиля — яркая краска сильно выгорала за лето. На боку, как и прежде, красовалось число «37» — победный номер Падди Хопкирка⁽¹⁾, любимого гонщика папы. Выведенное рукой Лили. Петунья молча проскрежетала зубами — раньше это было её привилегией.

Вчетвером они затолкали чемодан в крохотный багажник, кое-как разместились в салоне и не спеша тронулись с места. Клетку с совой Лили поставила на колени.

— В этом году в Монте-Карло вновь победил Вальдегорд⁽²⁾ — сказал папа, пропуская вперёд раздолбанный «Фордик». Петунья сидела рядом — её укачивало на заднем сиденье, да и Лили вечно ёрзала, не давая смотреть в окно. — Швед, девятьсот одиннадцатый «Порше». Проклятые, умеют делать машины — этого у них не отнять!

Петунья в ответ промычала нечто невразумительное. Она не знала, что Риндт⁽³⁾ разбился в Италии, став первым в истории «Формулы» чемпионом мира, награждённым посмертно — награду вручили его вдове; зато была в курсе, кто взял последний кубок по квиддичу. Ей нравилось смотреть ралли по телевизору — дорогие машины, элитные гонщики, представители прессы. По той же причине она полюбила квиддич. Выруливая на Юстон-роуд, «Купер» моргнул передними фарами, и вскоре кирпичное здание вокзала Кингс-Кросс скрылось из виду.

Несколько часов к ряду Петунья отвечала на вопросы родителей и сестры, умолчав об издёвках однокашников и безразличии учителей — даже елейный профессор Слагхорн вне учебных часов демонстрировал редкостное равнодушие к делам своих подопечных.

С короткими остановками в Бирмингеме и Манчестере в Коукворт они въехали уже под покровом ночи со стороны Паучьего тупика. Дома, отстроенные в конце прошлого века и с тех пор ни разу не ремонтированные, уныло мерцали вслед тусклыми окнами.

Район, где проживали Эвансы, считался благополучным. Петунье хотелось бы назвать его респектабельным: ей нравилось звучание этого слова — раз услышав по радио, она часто пробовала его на языке. Вот только понятие респектабельности не соответствовало реалиям захолустного Коукворта. Впрочем, в сравнении с кварталами, окружавшими фабрику, район смотрелся достойно: аккуратные кирпичные домики, построенные по единому типовому проекту, отвечающие современным градостроительным требованиям. В каждом доме были водопровод и котёл, летом под окнами зеленели лужайки и радовали глаз пёстрые клумбы. У обеих сестёр имелись собственные цветники; в цветнике Лили росли, конечно же, лилии — высокие, стройные, белые, с удушливо-сладким запахом, от которого вскоре начинала болеть голова.

Пока Петунья помогала маме на кухне, Лили, поставив пластинку, наряжала в гостиной облезлую ёлку, взятую почти даром во время остановки в Манчестере — продрогшему насквозь торговцу явно не терпелось поскорее избавиться от остатков товара. Папа, громко стуча молотком, приколачивал к двери венок из омелы и остролиста. В Хогвартсе старшекурсницы нарочно затаскивали парней под ветки омелы, развешанные под потолком, — человека, оказавшегося под веткой омелы, дозволялось поцеловать любому.

Праздник встречали в узком семейном кругу. Прежде дом Эвансов был полон родни и друзей, но письмо с сургучной печатью сделало их затворниками. Подруги Петуньи по старой школе, не удовлетворив своё любопытство, сочли её заносчивой и перестали приглашать на ежевечерние посиделки. Лили все дни пропадала где-то, убегая чуть ли не на рассвете и возвращаясь, когда загорались первые фонари — неизменно в сбившейся на бок шапке и с раскрасневшимися щеками. «Улица Коронации», которую Тунья смотрела на пару с мамой, внезапно перестала казаться ей интересной. И дело было вовсе не в том, что она пропустила добрую часть серий — сюжет всё равно топтался на месте.

В середине каникул, проснувшись особенно рано, Петунья неожиданно для себя поняла, что почти скучает по Хогвартсу с его коридорами, ведущими в никуда, непутёвыми лестницами и полтергейстом по прозвищу Пивз — настоящему воплощению хаоса. А главное — тоскует по магии — единственному, что удавалось ей лучше сестры. Она даже подумывала, не написать ли пару строк Андромеде или Теду, но, услышав со двора заливистый звонкий смех, отложила перо и, замерев, прилипла носом к стеклу.

Сестра, высоко поднимая ноги в белых сапожках, бежала через выпавшие за ночь сугробы; за ней семенил худой мальчишка в мешковатой куртке, подобранной не по размеру. Мальчишка кидался снежками, а Лили, смеясь, закрывала лицо руками. Снежки подозрительно долго зависали в воздухе, прежде чем обрушиться на её голову. Петунья резко задвинула шторы, наскоро оделась и сбежала по лестнице.

— Смотри, как я умею!

Упав на спину, Лили задвигала руками и ногами из стороны в сторону, делая снежного ангела. Уперев руки в боки, Петунья нависла над сестрой. Снейп, а это был именно он, весь подобравшись, смотрел исподлобья. Лили, хихикнув, запустила в Тунью пригоршню снега. Снейп позволил себе ухмыльнуться. Растерев снег по лицу, Петунья потянула сестру за руку, злая оттого, что та предпочла ей мальчишку из Паучьего тупика.

— Тебе нельзя колдовать в присутствии магглов! — резко сказала Петунья, обратив перекошенное от гнева лицо к Снейпу. Сияние в глазах Лили померкло. — Я видела, как ты колдуешь!

— Мне можно, — парировал Снейп. — У меня ещё нет волшебной палочки.

Металлические качели скрипнули на ветру. Петунья стряхнула с сиденья снег и, с силой вцепившись в качели, оттолкнулась ногой от земли. Ладони пронзило болью. Они часто приходили сюда, играли вдвоём, пока в их жизни не появился этот заморыш со своими россказнями о магии.

Низкое зимнее солнце запуталось в ветках акации. Здесь их и подкараулил Снейп, когда она, зазевавшись, отпустила качели и мягко спланировала на асфальт, вместо того, чтобы упасть.

— Лили — не маггла! — яростно заявил Снейп, сжав кулаки, словно готовясь к драке. — Покажи ей, Лили!

— Да ну? — Петунья изогнула бровь. Даже не глядя на Лили, она знала, что та вот-вот расплачется. — Она не получила письмо. У неё не было выбросов.

Петунья спрыгнула с качелей и презрительно шмыгнула носом, поведя тонкой шеей, замотанной шерстяным шарфом. Она была на голову выше и потому не боялась постоять за себя. Лили, смахнув слезу, вытянула вперёд руку и закатала рукав, показывая, что в нём ничего нет, затем сжала и разжала кулак — на ладони появилась завёрнутая в яркую обёртку конфета с праздничного стола. Ещё одну Лили вытащила из кармана опешившей Туньи, другую — из варежки Снейпа.

— Лили обязательно получит письмо! — с уверенностью заявил Снейп, выступая вперёд. Петунья, не дрогнув, осталась стоять на месте. Неужто Лили — волшебница и вскоре взаправду поедет в Хогвартс, а она, Тунья, лишится последней своей привилегии? Внезапно над головой раздался сухой треск, и на неё обрушилась толстая ветка.

— Ай!

От неожиданного удара Тунья качнулась назад. Глаза наполнились слезами, она прижала ладони к лицу.

— Это ты сделал? — Лили, забыв обиду, накинулась на отступившего в сторону Снейпа. Вид у него был испуганный. Снейп, пятясь, замотал головой.

— Нет, это не я!

— Это был ты! Ты сделал ей больно!

Лили, отвернувшись от недавнего друга, обратилась к сестре:

— Где болит, Тунья? Тут болит?

Лили щупала наливающуюся на лбу шишку. Петунья по-змеиному зашипела, отнимая от себя её тёплые пальцы и прикладывая ко лбу снег. Завтра она возвращается в Хогвартс — в свой долгожданный ад. Завтра шишка нальётся синим, что даст ещё один повод к насмешкам. Но всё это — завтра, а пока мама отчитает её и оставит без ужина.

— Держись от меня подальше! — напоследок крикнула Лили, и они с Туньей, взявшись за руки, зашагали по дорожке в сторону одного из сотен домиков из красного кирпича, как две капли воды похожего на другие. Снейп, дождавшись, пока сёстры скроются за дверью, понуро поплёлся туда, где курилась отравлявшая город труба.

* * *

Тридцатое января — день рождения Лили. Петунья едва ли не больше сестры томилась в ожидании этого дня, с волнением отрывая листочки календаря, подаренного на Рождество Андромедой — несмотря на разницу в возрасте они, можно сказать, подружились. Цифры менялись, стоило коснуться бумаги волшебной палочкой, но Тунье нравился сам процесс. Некоторые вещи, считала она, соприкасаясь с магией, теряли своё очарование.

Белоснежная Бланш, расставив мощные крылья, бесшумно приземлилась между блюдом с нетронутым пудингом и тарелкой с беконом. Зачерпнув очередную порцию клейкой овсянки, Петунья пронесла ложку мимо рта; овсянка шлёпнулась на колени. Сидевшая напротив Алекто Кэрроу покусала кончик языка, открыла было рот, но, схлестнувшись глазами с Андромедой, предпочла промолчать.

Петунья представила, как мама спозаранку готовит праздничный торт — печёт коржи и смазывает их клубничным вареньем — тем самым, что так любит Лили, и тем самым, что заставляет щёки Туньи покрываться нездоровым румянцем, а сама Лили вертится рядом, облизывая сладкие от варенья пальцы перед тем как сломить печать. Её затошнило. Не то от мыслей о торте, не то от осознания того, что Лили, возможно, прямо сейчас читает письмо, предвкушая поездку в Хогвартс.

Подув на пальцы и закусив губу, Петунья развернула конверт. Глаза её побежали по строчкам, и по мере чтения в груди чёрным цветком распускалось злорадство. Теперь мама и папа, наконец, оценят её по достоинству.

В качестве бонуса:

— атмосферная видеозапись ралли Монте-Карло 1965 г. под музыку Space: https://www.youtube.com/watch?v=cdRd3YbkBrQ&t=169s

— тот самый победный 37-й номер: https://www.youtube.com/watch?v=dQUa2m3H3dE

— ещё один ретро-фильм: https://www.youtube.com/watch?v=nB8QUyZtdUQ

1) Падди Хопкирк — ирландский автогонщик, пилот команды Cooper, победитель ралли Монте-Карло 1964 г.

Вернуться к тексту

2) Бьорн Вальдегорд — шведский автогонщик, в 1960 и 1970 гг. победитель ралли Монте-Карло в составе команды Porsche.

Вернуться к тексту

3) Йохен Риндт — австрийский автогонщик, чемпион мира 1970 г. по автогонкам в классе Формула-1, чемпионский титул получил посмертно, разбился при проведении Гран-при Италии.

Вернуться к тексту

Тридцатого января тысяча девятьсот шестидесятого года, в день своих одиннадцатых именин, Лили проснулась от странного звука — как будто в стекло вновь стучала ивовая ветка, которую по осени срезал папа. Её тягостный стон не давал Лили спать по ночам, насылая кошмары, обрывавшиеся ослепительной вспышкой зелёного света. Примечательно, что кошмары мучили только Лили — Петунья спала спокойно, просыпаясь, лишь когда проклятая ветка норовила выбить стекло.

Так и не получив письма, она прорыдала всю ночь и заснула только под утро.

Лили натянула на голову подушку, а поверх неё — одеяло, но звук становился всё настойчивее — теперь в стекло как будто бил град, как в прошлом году по весне, и она, решительно откинув в сторону подушку и одеяло, прошлёпала босиком к окну. Лили отодвинула штору и тут же закрыла, прижалась спиной и ладонями к стене и зажмурилась, силясь унять отчаянно бьющееся в груди сердце. На засыпанной за ночь дорожке, одетый в непомерно большую холодную куртку, переминаясь с ноги на ногу, стоял Снейп — Северус — он любил, когда его называли по имени, — и упрямо кидал в окно маленькие круглые камешки, которые доставал из-за пазухи.

Мгновение — и барабанная дробь стихла. Лили чуть приоткрыла портьеру: Снейп — Северус — замер посреди улицы с пустой коробкой в руках, отчаянно глядя в зашторенное окно. Он постоял так ещё немного, после чего, понурив голову и, судя по резкому движению плечами, обречённо вздохнув, принялся выискивать провалившиеся под снег камешки. Лили ощутила укол совести и почувствовала, как краска медленно заливает лицо. Набор для игры в плюй-камни принадлежал матери Северуса — хмурой женщине с густыми бровями и длинным бледным лицом, очень похожей на сына. В юности она была капитаном школьной команды, а после научила его играть. А он, в свою очередь, научил Лили, как-то придя на их с Туньей место и неожиданно, судя по тронувшему бледные щёки румянцу — для них обоих, заговорив с ней. Так и началась их странная, не похожая ни на что дружба.

«Тебе лучше поступать в Слизерин», — со знанием дела советовал Северус, деловито раскладывая на пожелтевшей траве набор для игры. Лили, как завороженная, следила за уверенными движениями тонких пальцев. Она коснулась ближайшего к ней камня и вскрикнула, когда тот брызнул густой дурно пахнущей жидкостью, подозрительно похожей на разведённый навоз. «Драконий навоз», — виновато улыбнулся Северус, тут же смутившись, и стряхнул зловонные капли с воротничка Лили краешком своего неожиданно чистого носового платка.

Лили знала, что Тунья поступила в Слизерин. Сейчас, трусливо прячась за шторой, она согласилась бы и на Хаффлпафф — Северус, не скрывая презрения, называл Хаффлпафф приютом для тех, кого не принял ни один другой факультет, или Дом — как говорили в Хогвартсе. Лили горько усмехнулась — в Гриффиндор путь ей заказан точно.

Как бы не складывались их отношения с сестрой, Лили скучала. Тунья писала редко и мало. И, складывалось впечатление, что неохотно — скорее потому, что так было надо, а не потому, что скучала по дому. В конце концов, у Туньи теперь новый Дом, на который она без всякого сожаления сменила старый. Даже книжку, с которой не расставалась в последнее лето, оставила пылиться на полке! Чарльз Диккенс, «Тяжёлые времена». Сама она предпочитала сказки, истории о волшебстве, прекрасных принцессах и храбрых принцах… Лили подошла к стеллажу и провела пальцем по корешку книги в яркой обложке. «Фокусы для начинающих». Стремясь произвести впечатление на нового друга, она выучила несколько несложных трюков.

— Лили! — мама окликнула её из-за стены. — Просыпайся, моя дорогая! С днём рождения!

Через минуту-другую родители уже хлопотали вокруг всхлипывающей именинницы. Наконец, им всё же удалось успокоить дочь — миссис Эванс, выразительно посмотрев на мужа, сообщила, что Лили родилась на закате дня и потому обязательно получит письмо, но чуть позже — возможно, за обедом или за ужином. Клятвенные уверения мамы, что она родилась за несколько минут до полуночи, возымели эффект, и, заметно повеселев, Лили, нарядно одетая и гладко причёсанная, отправилась снимать пробу с испечённого спозаранку торта, после чего, спешно поцеловав маму и папу, выскочила навстречу студёному утру, едва не оставив в прихожей портфель.

Ковыряя вилкой обед в школьной столовой, Лили размышляла о том, как удивилась бы скучная мисс Вилсон, если бы прямо сейчас через распахнутую фрамугу вместе со снежными хлопьями влетела сова. Хотя, конечно, ей, как родившейся в семье не-волшебников — магглов, письмо принесёт женщина-кошка в мантии из шотландки — кажется, — Лили напрягла память, — её звали профессор МакГонагалл.

К вечеру небо заволокло тучами, и вновь повалил снег, да такой, что Лили насилу преодолела последнюю четверть мили. Северуса в тот день она видела лишь мельком — на выходе из Паучьего тупика — они обычно не пересекались. Он спешил вниз по улице, сунув руки в карманы своей необъятной куртки, а его отец что-то кричал ему вслед, потрясая с крыльца худым кулаком.

Однако профессор МакГонагалл не появилась ни за ужином, ни после него, ни даже на следующее утро. А снег всё валил, не переставая, налипая на проводах и обрывая линии электропередач, но и спустя неделю, когда сугробы растаяли, превратившись в грязно-серое месиво, Лили отказывалась признавать, что она — самая обыкновенная что ни на есть маггла. Она даже написала письмо директору школы чародейства и волшебства и получила ответ — предельно лаконичный и ясный. Ответное письмо Лили в тот же день спрятала в прикроватной тумбочке среди вороха открыток от дедушки Тома и бабушки Глэдис и одинокого вкладыша из-под шоколадной лягушки — популярной волшебной сладости.

«Альбус Дамблдор — великий волшебник!» — горячо восклицала Петунья, показывая домашним вкладыш, на котором был изображён человек в летах в очках-половинках, с крючковатым, как будто бы сломанным, носом и длинными седыми волосами, усами и бородой. Несмотря на все ухищрения Лили так и не удалось выпросить у сестры желанный вкладыш. Не помогли даже аргументы, что у Петуньи, в отличие от неё, совсем скоро будет возможность пополнить коллекцию. «На что тебе! — раздражённо отмахивалась Петунья. «Зачем тебе, ты же маггла», — читалось невысказанное в её глазах. В конце концов, перед отъездом сестры, Лили не удержалась и незаметно смахнула вкладыш в карман, когда Тунья опрометчиво оставила его на столе в гостиной.

Петунья торжествовала — Лили прочла между строк в последнем письме. Родители, как могли, старались её поддержать. Больше всего Лили боялась предстоящего разговора с Северусом и всеми силами старалась оттянуть неприятный момент, выходя из дома на полчаса раньше положенного и возвращаясь, когда мистер Харрис — школьный сторож — запирал на ночь ворота.

В один из дней он всё же подкараулил её у ворот.

— Лили! — Северус, воровато оглянувшись по сторонам, махнул ей рукой. Лили, покраснев до кончиков ушей, отделилась от группки девочек — поддавшись на уговоры подруг, она собиралась после уроков в кино. Они неспешно двинулись по аллее, тянувшейся вдоль школьной ограды.

— Как у тебя дома дела? — быстро спросила Лили, не успел Северус снова открыть рот. — Твои родители, они уже не ругаются? — Лили знала, что у Снейпов не всё гладко.

— Ещё как ругаются, — поморщился Северус и, воспользовавшись замешательством Лили, заговорщицки прошептал:

— Покажешь письмо?

— В другой раз. Да и зачем? — Лили недоумённо пожала плечами. — Оно в точности как твоё и Петуньи.

Северусу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Впрочем, письмо он увидел, но позже, когда на Пасху прибыла Тунья, — ответ директора Дамблдора.

* * *

Они сидели на полу в комнате Лили и играли во взрыв-кусачку — ещё одну игру, популярную в волшебной среде — Петунья привезла колоду из Хогвартса. Вообще, родители и сестра были против того, чтобы Северус приходил в гости, но Лили сумела настоять на своём.

— Завтра мы с мамой аппарируем в Косой переулок, — сказал Северус, кладя свою карту и передавая ход Лили. — Маме нужны кое-какие ингредиенты для зелий, заодно купим мне мантии — учебники у меня уже есть — и волшебную палочку. Не хочешь пойти с нами? — с надеждой спросил он. — Летом слишком много людей.

Лили заёрзала на ковре. Тунья закатила глаза, сделала глубокий вдох и сказала тоном, каким обычно взрослые говорят с докучливыми детьми:

— Никакая она не волшебница, а самая настоящая маггла.

Лили задохнулась от возмущения. Северус бросил последнюю карту, и колода оглушительно взорвалась.

— Я видела его ответ — очень милый. — Петунья извлекла из кармана сложенный вдвое конверт, накануне пропавший из тумбочки Лили вместе со вкладышем из-под шоколадной лягушки. — Не иначе как на почте тайно работают волшебники.

— Ты рылась в моей комнате! — возмущённо воскликнула Лили, вскакивая на ноги. Петунья, в свою очередь, тоже поднялась с ковра. Снейп остался сидеть в той же позе, скрестив по-турецки худые ноги, и только растерянно переводил глаза с одной сестры на другую.

— Кто разрешил тебе читать мои письма?! — кричала Лили, уперев кулаки в боки. — Это моё личное! Как ты могла?!

«Дорогая мисс Эванс! — Петунья, обведя глазами присутствующих, с явным наслаждением послюнявила палец, открыла конверт и развернула письмо. — К сожалению, мы не можем предоставить Вам место в школе чародейства и волшебства «Хогвартс», поскольку Вы по достижении Вами одиннадцатилетнего возраста не проявили магических способностей. Искренне Ваш, Альбус Дамблдор, директор школы чародейства и волшебства «Хогвартс». — Петунья, фыркнув, бросила письмо Лили и, помахав перед её лицом вновь обретённым вкладышем из-под шоколадной лягушки, высоко подняв острый подбородок, вышла вон.

— Не может быть, — пробормотал Северус, бесцеремонно выхватывая письмо из дрожащих пальцев Лили и пробегая глазами по строчкам. — Здесь какая-то ошибка! Мы напишем другое письмо, прямо сейчас! — Он заметался по комнате в поисках пишущих принадлежностей и замер у письменного стола. — Напишем столько писем, сколько потребуется, чтобы тебя приняли! Мы просто завалим их письмами!

— Я видел, как ты колдовала! — убеждённо воскликнул Северус. Лили казалось, что он сам вот-вот расплачется от душивших его несправедливости и разочарования.

— Сев. — Лили коснулась его плеча, глуша на корню подступавшие к горлу рыдания. Как Тунья могла так поступить с ней!

Шмыгнув носом, Лили сжала и разжала кулак — на ладони появилась монетка в пятьдесят пенсов. Затем сделала неуловимое движение пальцами — и монетка исчезла. Она повторила то же самое ещё раз, но уже медленно. И Северус увидел, как монетка ловко скользнула сквозь пальцы в рукав её свитера.

— Теперь ты, наверное, не захочешь со мной дружить, — потупив глаза, тихо сказала Лили сдавленным голосом. Она вновь тронула Северуса за плечо, и он, как ошпаренный, выскочил из комнаты и стремглав помчался по лестнице.

Северус вернулся несколько дней спустя, когда Тунья в сопровождении взвинченных до предела родителей — оставшееся до отъезда Петуньи время они безуспешно пытались примирить дочерей — уехала в Лондон. Лили, скрепя сердце, обняла сестру на прощание и, сказавшись больной, вопреки уговорам родителей осталась в Коукворте.

В этот раз Северус не дежурил под окнами, а, едва «Купер» скрылся за поворотом, постучал в дверь, и Лили, в халатике, накинутом поверх пижамы, сбежав в прихожую, ничтоже сумняшеся, открыла, ожидая увидеть на пороге родителей. Сняв грубо связанную перчатку и затолкав её в карман куртки, он протянул чуть подрагивающую ладонь, которую Лили тут же пожала, а потом они долго пили чай с остатками пасхальной выпечки и смотрели мультфильмы по телевизору — оказалось, что Северус ни разу не видел мультфильмов, и «движущиеся картинки» Диснея казались ему истинным волшебством.