Почти как прежде (джен)

Когда на первом этаже хлопает дверь и раздаются взбешённые крики, Шинго уже привычно зажимает уши и прячет голову под подушку. В очередной раз слушать одно и то же он совсем не хочет, но тонкая перегородка между этажами и подушка — явно не преграда для голоса разъярённого отца.

Старшая сестричка явилась домой поздно ночью — уже поближе к утру.

Опять.

Наверняка хотела незаметно пробраться в свою комнату и застыла на пороге, ослеплённая внезапно включенным светом. Шинго словно наяву видит, как Усаги хлопает глазами, привыкая к освещению, и, услышав отца, невольно отшатывается назад, упираясь спиной в дверь.

Внизу к голосу папы присоединяется второй — тонкий, высокий, он раскалёнными свёрлами ввинчивается в мозг, и Шинго даже жаль сестру. Зайчиху совершенно не слышно за ором родителей — интересно, она хоть что-нибудь говорит в своё оправдание? Или, наученная горьким опытом, молча опускает голову и закусывает губы?

Ан нет, видимо, не молчит… Шинго знает, как сестра умеет говорить: спокойно, ровно и вежливо — так, что лучше бы срывалась в истерику. Но взрывается внизу отец.

Шинго отчаянно жмурится и шёпотом напевает дурацкую песенку, прицепившуюся ещё в школе. Навязчивый мотив почти забивает голоса внизу.

Почти.

В первый миг Шинго кажется, что он ослышался. Перепутал слова, понял что-то не так. Или просто папа погорячился, и вот сейчас скрипнут ступеньки под невесомыми шагами сестры и неслышно притворится за тонкой фигуркой соседняя дверь. А завтра утром всё это покажется просто дурным сном!.. Отец же не мог приказать родной дочери убираться из его дома, не мог, не мог, не мог!..

Хлопнувшая дверь — вовсе не соседняя, а входная — обрывает его отчаянную молитву. Смог.

Одеяло приземляется где-то на полу, а Шинго прижимается к окну, невидящими глазами провожая спину убегающей сестры. В свете полной луны её длинные хвостики кажутся серебряными.

Внизу снова нарастают крики — мама обвиняет во всём отца — а их сын без сил сползает по стене и беспомощно утыкается носом в колени. Его мир только что раскололся, и почти слышен грохот падающих основ. Он не хочет верить в происходящее.

Нет.

* * *

На следующее утро у отца под глазами красуются чёрно-фиолетовые синяки, а от мамы тошнотворно пахнет успокоительным, но оба стараются притвориться, что ничего не произошло и всё идёт своим чередом. Выглядит, по мнению Шинго, просто жалко.

Хотя он и сам вряд ли смотрится лучше. Он бессмысленно ждёт, что вот-вот наверху раздастся грохот и от громкого визга Зайчихи содрогнутся стены дома, а потом мимо пронесётся разрушительный ураган, выметаясь на улицу. И обязательно споткнётся пару раз — как всегда.

Шинго, как может, тянет время и ждёт. Едва жуёт свой завтрак и даже не смотрит на порцию сестры, которую по привычке поставила на стол мама. Слишком долго ищет кепку и тащится за рюкзаком, по пути заглядывая в соседнюю комнату — кровать даже не примята. Медленно шнурует кроссовки и натягивает куртку.

Но часы тикают, и ему самому уже пора идти. Тихо прикрывает за собой дверь, краем уха успевая поймать торопливые переговоры родителей. Позвонить подругам, у которых могла переночевать беглянка — ну что за глупость?

Если уж и спрашивать, рассуждает Шинго, пиная опавшие листья, то хотя бы парня. К кому ещё девчонка может заявиться ночью и остаться жить? В то, что Усаги сама вернётся домой, верится всё меньше. И как хорошо, что Шинго — пусть и совершенно случайно — недавно познакомился с ухажёром сестрицы и знает, где можно его найти.

На школу младший Цукино просто забивает.

* * *

На прямолинейный вопрос Шинго парень — Чиба-сан (и как неуклюжая Зайчиха такого захомутала?) — не отвечает. Он словно каменеет, глядя в никуда несколько кажущихся вечностью секунд, а потом как ни в чём не бывало отрицательно качает головой и обещает позвонить, если что-нибудь узнает. И, вроде как на всякий случай, даёт свой номер.

А Шинго отчаянно не нравятся застывшие в синих глазах беспокойство и почти-страх — не такой, как обычно бывает от волнения, а настоящий, когда всерьёз боятся за жизнь дорогого человека. И его самого пробивает холодной дрожью: да что с Зайчихой могло произойти?

Автоматически произносить давно заученные вежливые фразы, оказывается, очень легко — поблагодарить за помощь, попрощаться и уйти. Недалеко, конечно, аж до ближайшего поворота, чтобы оттуда услышать, как по телефону командуют — вот именно командуют! Шинго готов был сам явиться и отчитаться о прибытии! — общий сбор. В парке. Через час.

А потом этот Чиба срывается с места, и Шинго едва успевает выглядывать высокую фигуру, прячась за углами и деревьями. Несколько человек позади разражаются громкими возмущениями, но Цукино плевать — он сосредоточенно сопит, стараясь экономить дыхание, и мчится дальше.

Парк возникает перед самым носом просто невероятно быстро, и Шинго едва успевает нырнуть в ближайшие кусты, с тоской думая, что теперь-то точно потеряет из виду этот скоростной болид. Но Чиба притормаживает и дальше идёт спокойно, явно выбирая местечко потише, вынуждая «преследователя» продираться через кусты.

Лавочка вдали от дорожек чем-то явно нравится парню, но он усаживается под деревом, откидываясь на жесткую кору. Шинго во все глаза смотрит на странного взрослого, который не обрывает телефон в поисках пропавшей девушки, не носится по её знакомым, а просто сидит на травке, прикрыв глаза. Только периодически подрагивающие пальцы выдают, что далеко не всё в порядке.

Час проходит незаметно — только боящийся пошевелиться и выдать себя Шинго мысленно костерит опаздывающих, но не пропускает их шумное прибытие, плотнее прижимаясь к земле и надеясь, что его не заметят.

Четыре красивые девушки — знакомые всё лица, мысленно отмечает доморощенный шпион — молча стоят и ждут, пока единственный парень не откроет глаза и отрицательно качнёт головой.

Не нашёл.

И только тогда начинают говорить.

Буквально на первой же минуте Цукино готов взвыть и сбежать подальше — только бы спасись от внезапной головной боли — а уже явно успокоившийся Чиба каким-то магическим образом ухитряется разбирать этот поток эмоций и вычленять главное. И Шинго безумно ему благодарен, когда ровный голос подводит итог: сестра отправила sms-ку длинноногой блондинке с красным бантом в волосах, написала, что беспокоиться за неё не стоит — она возвращается домой.

Домой?!

На короткий миг сознание ослепляет надеждой: сестра вернулась, всё в порядке, всё будет как раньше — но холодный и чёткий голос черноволосой мико разбивает это чувство вдребезги. Сегодня вечером в сквере — оттуда они пойдут за Усаги. В то место, которое его сестра зовёт домом.

* * *

Шинго кусает губы, прячась в кустах. В засаде он сидит уже больше двух часов — только забросил портфель домой и предупредил маму, что останется ночевать у приятеля — боясь упустить друзей сестры. Уже холодно и очень страшно — непонятно с чего.

Да где же они!..

Треск кустов раздаётся с другой стороны лужайки, и Шинго припадает к земле, замирая. Пять фигур в собирающихся сумерках двигаются совсем незнакомо — как военные на параде: чётко, экономно и очень красиво. Только больно уж жутко.

Встав ровно в центре полянки, все пятеро словно чего-то ждут, изредка поглядывая вверх, и Шинго ползком подбирается ближе — что-то внутри теребит и не даёт покоя, словно можно опоздать.

Шинго совсем не хочет опаздывать.

Единственная мужская фигура резко разворачивается и внимательно вглядывается в приближающиеся тени, а Шинго замирает, изо всех сил стараясь слиться с травой. Только бы не заметил…

— Мамору-сан? — обеспокоенно вскидывается давешняя блондинка, и Шинго ме-е-едленно выдыхает, когда излишне внимательный Чиба отворачивается, отрицательно качая головой — мол, ничего. И снова неподвижно застывает.

— Уже скоро, — коротко докладывает — во всяком случае, именно так Шинго это себе представлял, когда смотрел кино о войне — коротко стриженная девушка. Шинго помнит, какой она была — тихой, мягкой и нежной — когда заходила за сестрой. Мало говорила, только Луну наглаживала, пока ждала Усаги. А тут…

Что конкретно «скоро» — никто не переспрашивает. Видимо, все в курсе — и это почему-то невыразимо бесит Шинго, до неслышного зубовного скрежета и вырванных с корнем травинок. Но он заставляет себя оставаться на месте и терпеливо ждать.

Сказали же — скоро.

* * *

Когда это начинается, Шинго едва не подпрыгивает. В яркой вспышке света отчётливо видно, как резко очерченные фигуры шагают в круг, а лица у них — словно высеченные из камня строгие древние маски.

И Шинго отчаянно, безумно страшно, когда эти ожившие статуи разом заходят в полыхающий белым огнём водоворот — но Усаги… и он сильно, до боли жмурится, бросаясь в слепящее сияние.

И тут же больно ударяется копчиком о твёрдый камень плит. На грохот упавшего тела никто почему-то не реагирует, и Шинго быстро прячется за ближайшую колонну, изо всех сил зажимая рот рукой. Хочется кричать, вопить — но он молчит и как зачарованный рассматривает отражения знакомо-незнакомых людей в отполированном камне стены.

Идеальная осанка, гордый разворот плеч и надменно вскинутая голова — такое Шинго видел только по телевизору, когда показывали приём у какой-то знатной шишки из Европы. И то, тот граф смотрелся далеко не так величественно в своём дорогущем элегантном смокинге, как эта выглядит пятёрка в совершенно обычных вещах.

Да кто же они?!..

— МАМО-ЧАН! — знакомый радостный вопль заставляет Шинго почти наполовину высунуться из своего ненадёжного убежища в попытке найти Зайчиху. Пусто… только на Чибе висит какая-то незнакомая красивая девчонка в пышном белом платье. Возмущение и праведный гнев топят с головой, когда подруги сестры преклоняют колено перед этой фифой и почти благоговейно выдыхают «Серенити». Да как они смеют!.. тут Усаги пропала, а они все!..

Злость захлёбывается сама собой, когда незнакомая девка отступает на шаг назад и величественным жестом поднимает остальных, оказываясь… Шинго не верит собственным глазам: ну не может, не может это быть его сестра! Усаги — самая обычная, неуклюжая девчонка, у которой нет длиннющего белого платья, расшитого мерцающими камнями и золотой нитью, потрясающей фигуры и золотой фигни на лбу, перед Усаги не склоняются в глубоком реверансе и не называют принцессой так, словно говорят, по меньшей мере, об Аматерасу-сама.

Но глупая улыбка и полные слёз радости глаза, дурацкие детские хвостики и счастливый щебет…

— БАКА-УСАГИ! — он с грохотом вываливается из-за колонны и налетает на сестру, крича что-то и незаметно шмыгая носом. Он так перепугался, а она тут!.. Загородившие дорогу девушки возникают словно из ниоткуда, и высоченная шатенка выглядит откровенно страшно. Кажется, что зелёные глаза вот-вот начнут метать самые настоящие молнии.

Зайчиха же замирает перепуганным кроликом, знакомо отступая назад, и спотыкается на высоченных каблуках, с визгом повисая на тут же оказавшемся рядом парне. Вскакивает она тоже мгновенно, наступая на Шинго:

— Шинго?! Ты что тут делаешь? — её «охрана» расступается незаметно, освобождая своей «принцессе» путь, но держится рядом. Взгляд ледяных синих глаз за плечом сестры и вовсе словно прикидывает, куда припрятать труп излишне любопытного нахала, и Шинго невольно вжимает голову в плечи. Взмокшую спину неуютно холодит ветерок.

Всё желание орать на пропажу исчезает само собой, и очень хочется просто поскорее вернуться домой.

Рука, ласково ерошащая волосы, становится неожиданностью, и Шинго возмущённо вскидывается — он не маленький, нечего тут! — натыкаясь на взгляд сестры. В ясных голубых глазах ему чудится пропасть безвременья, бесконечно понимающая и мудрая. Так, словно вместо пятнадцатилетней родной Зайчихи перед ним стоит кто-то очень древний, лишь по недоразумению занявший чужое тело, и было бы жутко, если бы не знакомая светлая улыбка, притаившаяся под белёсыми ресницами. Он сам не понимает, как утыкается лицом в жёсткий корсет, царапая нос о золотые нити вышивки. В руках сестры тепло и уютно.

Зато наверняка всё понимает Усаги, крепко прижимающая его к себе и что-то говорящая друзьям на незнакомом щебечущем языке. Давящая атмосфера медленно тает, и вот уже задорно смеётся блондинка, отвечая Серенити.

Серенити.

Шинго вздрагивает, как от удара, и до боли вжимается в сестру, не собираясь никому её отдавать. Никакая она не Серенити, а Цукино Усаги, и они вернутся домой! Точка!

— Усако, — мягкий голос Чибы звучит так, словно спрашивает и напоминает о чём-то одновременно. И сестра чуть отстраняется, что-то возмущённо отвечая, а потом снова обращается к нему.

— Ши-и-нго, — она тянет его имя точь-в-точь как чем-то недовольная мама и сама осекается, продолжая уже нормально. — Ты как здесь оказался? Родители волноваться же будут! Мало им меня…

Последние слова едва слышны и тёплым выдохом обдают макушку, и Шинго трясёт головой — не волнуйся. И отвечает в пахнущую зелёным яблоком ткань:

— Я сказал, что переночую у друга.

Усаги вздрагивает и отстраняется, смешливо фыркая:

— Щекотно же! Врун мелкий…

Только сейчас Шинго замечает, что кроме них двоих тут нет никого. Остальные словно испарились, и от этого почему-то становится спокойнее. Наконец-то получается рассмотреть окружающую залу. Высоченные колонны тянутся ввысь, поддерживая расписной купол, с которого невесомой пеленой стекает серебристое сияние. Ощущение нездешности скребётся по нервам, заставляя жаться к Усаги, улыбающейся его реакции.

— Раз уж ты оказался здесь, я покажу тебе всё. Давненько на Луне не было гостей с других планет…

Сестра, кажется, действительно рада самой возможности показать кому-то Луну и упорно тянет застывшего Шинго к высоким белым дверям.

Луна?

Словно сон, необычный, красивый, сопливо-дурацкий сон — длинные галереи и переходы, в арках которых виднеется серебристый сад, мелькают одна за другой, и призраками взмывают в воздух лёгкие занавески. Тело кажется совсем невесомым, когда он пытается поспеть за сестрой — на Земле такого не бывает.

Сон, красивый сон.

И огромная Земля высоко над головой на последнем балконе. Усаги легко запрыгивает на бортик и запрокидывает голову. Золотые хвостики кажутся седыми в окружающем серебре и струятся по тонкой спине, колышутся на лёгком ветру. Такую Усаги уже не назовёшь Зайчихой.

— Она очень красивая, правда? Ваша Земля. Мне нравилось любоваться ею, я мечтала побывать там — и вот однажды переродилась на ней. Шинго, — сестра наконец смотрит прямо на него, и Шинго почти тонет в глубоком небе её глаз. Почти верит в то, что она сейчас скажет. — Эпохи назад я родилась здесь, на Луне, наследной принцессой Королевского Дома. Принцессой Серенити.

Сейчас сестра впервые на памяти Шинго не выглядит неуклюже или нелепо, хотя говорит совершеннейшую чушь. Напротив, в ней словно появилось что-то такое… словно она нашла себя. В печальных — старых — глазах действительно таятся прожитые жизни и пережитые смерти, и холод безвременья между перерождениями. И от этого мерзко свербит в носу, потому что тогда вся его семья — его мир — были ложью. Потому что вредной и глупой, но такой его старшей сестрицы Цукино Усаги никогда не было.

Перед глазами плывёт, и по щеке катится противно-холодное, разбиваясь о камни бортика и оставаясь тёмным пятном. Шинго жмурится и тяжело сглатывает колючий комок, пытаясь успокоиться, но упрямые слёзы всё равно текут. И даже не стыдно вытирать измазанным в травяном соке рукавом сырые глаза. Потому что Усаги…

— Ну что ты напридумывал, глупый-глупый Шинго? — Сест… Принцесса притягивает его к себе, обнимает и успокаивающе гладит по волосам. От её рук знакомо пахнет яблоками, и от этого к горлу снова подкатывает всхлип. — А ещё меня дурочкой зовёшь… Усаги или Серенити, я всё равно была и буду твоей сестрой. Как бы ни сложилось наше будущее. Просто… у меня тоже есть свои обязанности, и я не могу просто всё бросить, понимаешь? Луна хранит Землю от зла своим светом, защищает от врагов и тьмы...

Она замолкает, неслышно переводя дыхание, а потом совсем иначе продолжает:

— Нет, не слушай, это неважно. Успокойся, всё хорошо. Ну хочешь, я расскажу тебе будущее через тысячу лет? Я знаю, я там была. Токио будет красивым, город из сверкающих кристаллов, в которых радугой отражается свет. Так и назовут — Хрустальный Токио, столица Новой Эпохи. Там будут править Король и Королева в окружении своих друзей… Но это пока тайна, имей ввиду, а то мне Хранительница Времени съездит своим Ключом по макушке и не посмотрит, что я её принцесса.

— А ещё у тебя будет племянница, мелкая и вредная — такая замечательная! Я её очень люблю, даже если она ещё не родилась. Но это тоже секрет — большой-большой и самый драгоценный мой секрет. Обещаю, глупый Шинго, в будущем всё будет хорошо…

Невесомый шёпот убаюкивает, а нарисованное лёгкими мазками будущее кажется придуманной сказкой — кто ж может его знать? Но так хочется верить… ей, старшей сестре, как бы ни звали её другие. И поэтому он сиплым от затухающих слёз голосом просит рассказать ещё… о Луне.

И она — рассказывает. Говорит о долголетии и магии, текущей в жилах вместе с кровью. Говорит о сгустке чистого света в руках и прекрасной Королеве с глазами цвета серебра, подарившей своему миру ещё один шанс. О дружбе, верной даже сквозь время, и любви, которой не страшна сама смерть. Об осколке Кристалла в ладонях, который бьётся с сердцем в унисон и умеет исполнять мечты — вот, смотри, разве он не чудесен?

И Шинго греет замёрзшие пальцы в белом пламени кристального цветка и про себя загадывает желание. Самое-самое заветное.

Сестра рассказывает, пока звонкий голос не хрипнет, а потом тихонько напевает колыбельную — он такой и не слышал, но с готовностью засыпает у сестры на коленях. И верит, что завтра всё будет как прежде — только чуточку лучше.

* * *

Утро начинается с будильника, разбитого метким броском в стену. Расставаться с чудесным сном совсем не хочется, но заглянувшая в комнату бодрая мама решительно срывает одеяло и даже уносит его подальше. Словно и не пропала у неё дочь.

Завтрак на четверых уже ждёт на столе, и довольный жизнью папа, явно сладко проспавший всю ночь, желает доброго утра. Шинго кивает в ответ и жадно кусает свой тост, а мимо пролетает разрушительный ураган, путаясь в собственных золотистых хвостиках. На короткий миг Шинго ловит взгляд такой родной Зайчихи и тонет в понимающих глазах бессмертной сестры — и тянется, тянется к чудесной сказке, осколком Кристалла болтающейся у Серенити на цепочке…

А потом Усаги спотыкается и с грохотом падает, тут же заливаясь слезами.

Всё совсем как прежде — только чуточку лучше.