Вспоминая (гет)

Он замялся, не зная, что ответить на мой вопрос, и выдохнул в морозный воздух облачко пара. Мне показалось, он простоял рядом с магазином сладостей намного дольше, чем сказал мне, чтобы я не расстраивалась из-за своего опоздания. Его щеки были красные, как и кончик носа, на котором сидели вечно сползающие очки. Да, тогда, я помню, он еще носил их, и чары, наложенные на них, делали оба его глаза яркого зелёного цвета. Без них он всегда казался мне пугающим, но видя его смущение…

Заметив мой взгляд, он втянул голову в плечи и спрятал лицо до носа в большом шарфе, который всегда носил зимой. Как-то он рассказал мне, что его ему связала бабушка, и едва не перестал со мной разговаривать, когда я из-за этого засмеялась. Все время, что мы проводили вместе, он продолжал делать вид, что холоден к остальным, отстранен и спокоен. Мне всегда казалось, что ему доступно то, о чем никто не может даже помыслить. Я запомнила его таким, какой он был только с близкими и друзьями, очень эмоциональным, всегда чем-то обеспокоенным. Он волновался о тех, кто был рядом с ним, иногда знал что-то наперед, будто какой-то предсказатель, и никогда не отказывал в помощи. Таким я запомнила его со всех наших "почти свиданий".

Наконец, взяв меня за руку, он пробурчал, что я для него словно младшая сестра, и он чувствует ответственность за меня. Честно говоря, когда немного привыкаешь к этой странной манере речи и поведению, его становится очень легко прочесть. Будто какое-то полотно, написанное неопытной рукой художника в стиле абстракционизма. Он никогда не сможет скрыть свои эмоции, даже прячась за шарфом, так я тогда думала, следуя за ним в любимый всеми рованцами ресторан.

Он угощал меня только тем, чем считал нужным. И никогда не ошибался в том, что я хотела заказать. Общаться с ним было на редкость легко, я знала, что большую часть времени он проводит в жуткой Гремучке, библиотеке в часовой башне Старины Тома. Хоть и не выглядел таковым, он был очень хорошо начитан, мог поддержать любую тему, которая интересовала меня в тот момент.

— А как твой рейтинг на Полосе? — в тот день меня интересовало именно это, я помню его удивленное лицо с несошедшим румянцем от мороза.

— Ну, для меня это обязательная практика, — он нахмурился, садясь рядом, незаметно придвигая свой стул поближе ко мне. Он был старше меня на два года, и на моем втором курсе заканчивал уже четвёртый. Он помогал мне с домашней работой, если у него было свободное время, а ещё иногда рассказывал про то, как сложно тренироваться на Полосе.

— А я слышала, что ты показал третий результат на сессионном испытании, проиграв только выпускникам! — в то время для меня новости с Полосы были самыми интересными, но у самой едва ли получалось выполнять задания. Он говорил мне, чтобы я не опускала руки и пробовала ещё и ещё. Однажды он даже провел мне большую лекцию об одном из сценариев, который я провалила. Я готова была расплакаться из-за того, как много глупых ошибок сделала, но он просто разобрал их вместе со мной и предложил пройти уровень ещё раз. Тогда мне казалось, что он стал для меня наставником.

— Если бы участвовал Уильям Купер, у меня не было бы и шанса, — он со вздохом развел руками, кивая официанту, который наконец принёс наш заказ. Передо мной опустилась тарелочка с дымящимся шоколадным брауни с подтаивающим мороженым сверху. Он в который раз угадал, наверное, это из-за того, что я так долго копалась в магазине сладостей, не могла выбрать, чего мне хочется больше. Он понял это по моему взгляду. За очками он улыбался.

На самом деле Уильяма Купера я знала тоже. Он учился на три года старше меня и на год его, а так же слыл самым способным мистиком во всей академии. Я хорошо общалась с ним, когда он приходил в Убежище, чтобы немного потренироваться в свое удовольствие. Именно он и объяснил мне, совершенно неопытной первокурснице, все прелести Полосы, за что я и сейчас ему благодарна. Мы тогда частенько болтали, пока никто не видел, несмотря на то, что у него из-за выпускных экзаменов оставалось все меньше и меньше свободного времени.

— Не волнуйся, думаю, он дал бы тебе фору, — я улыбнулась ему, наблюдая, как от горячего шоколада запотевают стекла его очков. Я до сих пор храню в памяти тот озадаченный взгляд, с которым он обернулся ко мне.Тогда я не смогла понять, чему именно он удивлён. Не могу понять и сейчас.

Между нами было много общего: Полоса, на которой он делал успехи и за которые я почему-то радовалась больше, чем за свои, книги, которые он приносил мне из жуткой Гремучки, каждый час дребезжащей от грохота часов в башне. Альбом и профессиональные кисти, которые он подарил мне на день рождения. Я до сих пор помню запах белых страниц и их шорох, а так же кривоватую надпись в углу обложки.

"Дейдре от Питера"

Я никогда ее не забуду. Как и то, почему мы отдалились друг от друга.

Я была на четвёртом курсе, когда он принял то судьбоносное решение. Это был год его выпуска, но так же это был и год, когда произошло то ужасное событие, впоследствии названное какой-то "Ошибкой". Честно говоря, я уже сбилась со счета, сколько с тех пор прошло времени, и уже не помню, как его окрестили в мистической газетенке.

Я до сих пор считаю, что именно он смог спасти положение. Остановил намечавшуюся бойню, предупредил всех, кого смог, попытался спасти остальных. Если бы не он, жертв было бы намного больше, пусть никто и не поддержал тогда моего мнения. Он будто предвидел, что случится, и сделал, что смог, чтобы предотвратить трагедию. И все же на выпускном он получил Перчатку Беовульфа, а я так обрадовалась за него, что бросилась к нему и поцеловала. И тогда он сказал мне то, о чем думал так много времени.

Он сказал, что после выпуска собирается стать агентом.

Тогда я думала, что все кончено. Он обещал не делать поспешных выводов, не решать сгоряча, и все же выбрал эту опасную профессию. Видеться мы больше не могли, и вслед за Уильямом Купером он исчез из моей жизни.

Сейчас я не могу сказать, что не прервала нашу связь намеренно. Я не отвечала на его письма, ни до окончания школы, ни после. Последнее пришло, когда я уже встречалась со Скоттом. Скорее всего, он хотел извиниться передо мной, донести, что все ещё что-то чувствует, что как и всегда ждёт ответа, надеется, что у меня все хорошо. Наверное, в этом письме он попрощался со мной, потому что больше писем от него не было. Я не могу сказать, что он написал мне тогда. До сих пор не знаю, что было в том письме — плача из-за всколыхнувшихся воспоминаний, я сожгла его в камине, как только увидела на конверте тот самый, пусть и заметно изменившийся, знакомый почерк.

"Дейдре от Питера"

Тогда я уже сменила имя, чтобы влиться в немагический мир вокруг. Отношения со Скоттом позволили мне забыть о потерянном доверии и невыполненных обещаниях. Пусть он не был магом и совершенно ничего не знал о мистике и обо мне, даже моего настоящего имени, он был очень вежлив, многого не понимал, но все равно не опускал руки. Хотя возможно, для него странной была именно я.

И я, отбросив прежние переживания, перестала поддерживать связь с Рованом и подругами школьных лет, полностью ушла в простой, лишенный мистики мир. Думаю, это сильно на меня повлияло, повлияло на мои чувства и интересы. Я уверена в том, что вечер, когда Скотт сделал мне предложение, был самым счастливым. Свадьба открыла мне новые радости в жизни. Чтение книг перед сном, когда басовитый голос Скотта декламирует какие-то стихи, походы в картинные галереи и музеи, которые я так любила с самого детства. Семейные вечера, а после рождение сына и вся эта домашняя суета.

Я наблюдала за своей семьей и на сердце становилось все теплее. Кажется, я даже начала забывать тот морозный день и горячий шоколадный брауни со сладким капучино. Тогда я думала, что нашла свое счастье. Все то, что я так хотела. Пусть и не от Скотта.

Я прекрасно помню тот день, когда он снова появился в моей жизни. Он был взлохмаченным, небритым, с красными от недосыпа глазами. Я не видела его больше десяти лет, и все равно моментально узнала. Он выглядел взволнованным и совершенно уставшим. Он стал агентом, и, кажется, теперь я понимала — он знал, на что идёт.

— Дей, ты должна пойти со мной! — он обратился ко мне так, будто никогда не было тех лет, что я считала его потерянным.

Сейчас я, кажется, понимаю, почему он был так фамильярен со мной. Два простых факта, он любил писать письма, а Скотт всегда проверял почту раньше меня, которые внезапно сложились в единую картину. Все это время он поддерживал связь со мной. Связь, что я не замечала, но все равно простила его. За то, что бросил, пообещав, за то, что решил все без меня. Тогда он стал для меня тенью, очередным агентом, работающим в дыму и пепле.

И все же, оказавшись с ним лицом к лицу, я поняла, что не смогу посмотреть ему в глаза, как другие смотрят на причину преодоленного страха. Он больше не носил очков.

В его взгляде я чувствовала лишь волнение, то, с какой болью он смотрел на меня. И я понимала, он здесь не просто так.

— Куда ты меня зовешь? — я вышла из машины, зная, что это он магией повлиял на двигатель, чтобы тот заглох. Он всегда знал все наперёд, и тогда для меня не стало удивительным то, что он нашел меня на далёкой от города трассе. Да, именно тогда я догадалась о его силе, точнее, он сам сказал мне о ней.

— Я видел тебя не здесь, — тихо сказал он. — Мы должны пойти. Прошу тебя.

Оказавшись перед ним, ничем не защищённая, не разделенная с ним дверцей машины, я впервые по-настоящему почувствовала страх перед ним. Я чувствовала, как ему больно говорить мне то, что он хотел бы сказать, и все же подсознательно я знала, что он готов даже применить силу. Его слепой глаз пронизывал меня насквозь, теперь я понимала, почему в детстве он носил очки — тьма, что теплилась внутри его глазницы, могла испугать любого. Словно призрак за его спиной, шлейф проклятья Провидения тянулся за ним, и хотя я уже едва могла различать мистику, я отчётливо чувствовала его. Да, тогда он ещё не мог сдерживаться, держась ото всех подальше.

— Идём, — снова произнёс он. — Верь мне.

Я смотрела на его протянутую ладонь, покрытую мозолями и мелкими шрамами, со смешанными чувствами.

Это был он. Чувства, ещё теплившиеся где-то в глубине моего сердца, вспыхнули с новой силой. Его аккуратное лицо, пусть и страшное, показалось мне очень красивым, отточившиеся со временем черты приобрели какой-то неожиданный шарм. Я едва не бросилась к нему сразу же, как только сердце признало его. И все же я понимала, это был не он. Как изменилась я за десять лет с того, какой он запомнил меня, так же изменился и он. Мрачный невидимый шлейф, нависший над ним, был прямым тому доказательством. Внезапно взявшие верх воспоминания были разорваны в клочья. Скотт, Макс, моя семья, то, без чего я не представляю свою жизнь теперь. Он больше не принадлежал моему миру.

— Прошу, я расскажу тебе все, когда окажемся на месте, — он продолжал ждать меня. Я знала, он так и не понял того, что десять лет — это слишком долгий срок для того, чтобы все оставалось прежним.

— Расскажи мне, — ответила я твердо и спокойно. Тогда мой голос не дрогнул, но я все равно боялась, что он почувствует мое смятение.

— Ты должна пойти... — тихо произнёс он после долгой паузы. — Пойти в Сидх. Ты нужна там.

— Что это такое? — я была уверена, что он не сможет ответить мне. Но он смотрел на меня в упор и даже не думал скрывать этого.

— Место, откуда ты больше не сможешь вернуться, — в его глазах я увидела боль.

Я испугалась. Испугалась сильнее, чем когда бы то ни было. Тёмный шлейф за его спиной сулил мне что-то плохое. Будто я должна буду расплатиться за проступок, которого не совершала. Отвернувшись, я сделала шаг к машине. Я могла бы вернуться к семье, если бы не остановилась в этот момент.

— От этого будет зависеть жизнь твоего сына! Он пойдет в Сидх, и если у него не будет проводника, он не вернётся... — он сделал шаг ко мне, громко стукнув каблуком сапога об асфальт.

Это заставило меня вздрогнуть. Я думала, что он врет. Он не мог знать этого наверняка, но он был уверен, что у меня есть сын, хотя я разорвала связь с Рованом давным-давно. Я промолчала, даже не заметив, когда он подошёл ко мне. Он всегда ходил тихо, а став агентом, перестал быть слышим вовсе. На мои плечи опустились его мозолистые ладони. Я почувствовала в них магию. А после действительно всё увидела.

Мерцающие нити портала окутали нас, когда я прижалась спиной к его груди. В глазах стояли слезы, и я едва могла разглядеть свою машину, оставленную с открытой дверцей на обочине. Кому она нужна теперь, кому она будет нужна после? Он, кажется, и вовсе забыл о ее существовании. Из его писем я знала о том, что с его зрением он, как не старался, так и не смог освоить вождение. Почему-то после того, как я постаралась забыть о том, что, возможно, больше никогда не увижу семью, в голову пришло именно это. Тогда я с ужасом попыталась вспомнить, что я говорила напоследок Скотту, что пожелала перед сном Максу. Мне было больно, и его тёплые объятия не спасали.

Пространство медленно пропускало нас насквозь, но я не чувствовала тошноты или головокружения, как оно бывает обычно при перемещениях. Я понимала, что он ограждает меня от них, заменяя мои ощущения иллюзиями. Я чувствовала, как тяжело он дышит, контролируя все это, но... Он мог это сделать, и он показывал мне, насколько лучше он стал в магии, в то время как я пыталась забыть все, что меня с ней связывало.

Последняя часть пути далась ему очень тяжело, кажется, ему пришлось пробить какую-то преграду прежде, чем мы наконец оказались в реальном мире. На мгновение он повис на моих плечах, пока не нашёл в себе силы отпустить меня.

Я поймала его за руку, почувствовав, какими тонкими и сухими стали его пальцы, и опустила взгляд. Он ободряюще сжал мою ладонь и потянул за собой.

Мы оказались в большом зале, где пол и стены были сплошь покрыты ритуальными кругами, какими-то древними рунами и сложными рисунками. Странные женщины с темной татуированной кожей сновали там и тут, передвигая огромные миски со странным и неизвестным мне содержимым. Везде были расставлены чаши и воткнуты дымящиеся палочки с благовониями.

— Мы думали, ты не явишься, сын Рована, — проскрипела какая-то старуха, ткнув своим крючковатым пальцем в нашу сторону. Ее лицо и руки были покрыты мелкими рубцами, и только когда мои глаза наконец привыкли к темноте, я смогла рассмотреть их. На деле это были татуировки, руны и знаки, усиливающие и управляющие магической силой. Их количество поразило меня, но тогда я промолчала, заметив, что он совершенно не удивлён ее внешнему виду.

— Я обещал вернуться, и я здесь. Прошу вас, начинайте ритуал, — он склонился перед старухой, приветствуя ее.

Карга стукнула по полу своей крепкой тростью, и в помещении тут же появилось несколько женщин, с кожей, так же как и у нее, покрытой татуировками разных узоров. В полутемном зале тут же вспыхнули факелы, осветив начерченную на полу ритуальную додекаграмму. По краям ее стояли пустые чаши, а в центре находился небольшой постамент из каменного монолита.

— Кто они? Что происходит? — я наконец вышла из транса и потянула его за руку. Он выглядел уставшим, длительное перемещение, анигилирование воздействия и прохождение барьера — серьёзный удар по силам мистика, пусть и настолько опытного, как рованский агент.

— Мы у клана ведьм, — наконец произнёс он. — Они помогут тебе попасть в Сидх.

Ему было тяжело, но он не подавал вида. Стоя ровно и прямо, он скинул свое старое затертое пальто, наблюдая за тем, как ведьмы наполняют ёмкости на круге различными травами и жидкостями.

— Я уже не могу отказаться? — спросила я. Мысли о Скотте и Максе снова начали душить меня слезами. Что же подумает мой муж, увидев пустой автомобиль на краю дороги? Как же будет чувствовать себя Макс, узнав, что его мать бросила его на произвол судьбы, решив больше не участвовать в его жизни? Мне было больно думать об этом.

Он наконец обернулся ко мне. В его глазах я увидела отражение своих мыслей. Все эти десять лет он думал обо мне, знал, что где-то я продолжаю жить и оставаться такой же, какой он запомнил меня. Кажется, он уже начал понимать, что я уже давно стала совсем другой.

— Прости, — выдавил он и посторонился, давая двум ведьмам увести меня. Ещё несколько мгновений я цеплялась за его одежду, но после следом за своими проводниками вошла в круг и приблизилась к алтарю. Магическая энергия хлынула сквозь меня неудержимым потоком, и я едва не потеряла сознание.

— Все готово для ритуала, сын Рована, — произнесла карга своим скрипучим голосом и протянула ему тонкий нож. В свете факелов и свечей блеснуло лезвие. Она продолжила, — Не хватает только одной детали.

— Я не смогу... сам, — наконец прошептал он, посмотрев на меня. Ведьма нетерпеливо стукнула клюкой, и невидимые путы окутали его тело, заставив взять кинжал.

Как только его ладонь коснулась гарды, круг начал светиться. Я поднялась на алтарь, и приведшие меня к нему женщины исчезли, я осталась одна. Мне было страшно. Я обнимала себя ладонями за плечи, чтобы не показать, как тяжело находиться внутри додекаграммы. Ведьмы смотрели на меня с уважением.

Он стоял напротив с занесенным над собственной рукой ритуальным кинжалом. В его глазах я видела боль, тяжёлую ношу, что всегда останется у него на плечах после того, как я перенесусь в Сидх, чем бы ни было это место.

Острое лезвие разрезало запястье, и капли крови брызнули во все стороны. Кровь устремилась в последнюю пустую чашу круга. Я чувствовала открытие портала, по мере того, как она наполнялась алой жидкостью.

Он упал на колени перед границей круга, его слепой глаз пронизывал меня насквозь своим жутким взглядом. Из его живого глаза текли слезы. Одними губами он прошептал мне: "Прости".

Закрыв глаза, я перенеслась в другой мир.

Я пробыла в Сидхе, кажется, целую вечность. Я училась жить заново, училась выживать. Это был мертвый мир, все убивали всех, и мне, живой, стоило больших усилий остаться в нем самой собой.

Его пророчество все же сбылось. Макс нашел меня там, нашел и вернул обратно. Когда я видела сына в последний раз, ему только-только исполнилось девять. Сейчас он вырос и повзрослел. Я долго не могла успокоиться, рыдала в комнате, что для меня приготовили. Вернувшись в реальный мир, в настоящее время, я наконец-то поняла, почему мне было так тяжело — я постарела. Сидх сильно влияет на живых, заставляя жизненную силу уходить с ужасной скоростью. Я постарела, но действительно спасла своего сына от смерти в Сидхе, это дало мне утешения.

Я поняла, что простила его, когда он сам появился передо мной. Он выглядел все таким же усталым, и все же это, как и в нашу последнюю встречу, придавало его худому лицу странной красоты. Он тяжело опирался на трость, кажется, его правая нога совершенно не слушалась. Почему-то мне стало больно смотреть на то, каким он стал за время, прошедшее с нашей последней встречи.

— Прости, я больше не смогу встать перед тобой на колени, чтобы попросить у тебя прощения за все это, — тихо произнес он, когда все вышли из комнаты, оставляя нас наедине. Мы можем поговорить без лишних ушей, и я рада, что смогла убедить Макса успокоиться. Я слышала историю о том, как он спас жизнь моему сыну, как приглядывал за ним и чем пожертвовал. Казалось, он чувствует ответственность за него, поскольку ему пришлось отобрать у мальчика мать. Я его понимала.

— Твое видение было верным, я не виню тебя, — тихо ответила я.

Наше молчание затянулось. Кажется, что между нами не было этой пропасти. Я все ещё помню, как на нем смотрелись очки, он, вероятно, все ещё видит во мне ту девочку, которая любила Полосу и боялась заходить в Гремучку. Он сделал несколько неуверенных шагов ко мне и протянул свою сухую ладонь. Как и раньше, я взяла его за руку, в голове пронеслись сотни отголосков воспоминаний. Я чувствовала, как глаза начинают слезиться, перед взором помутнело, и я крепче сжала его тонкие пальцы.

Когда вернутся Скотт и остальные, он уже будет сидеть на стуле в дальнем конце комнаты, и я увлеченно расскажу ему про события из видения, которое он показал мне, и что произошло на самом деле.

Никто не будет знать о нас, даже Скотт.

В записке, что он оставил в моих морщинистых руках, скорый почерк гласит:

"Я все так же люблю тебя, Дейдра. Питер."