Ночное рандеву (джен)

Гробовщик рассмеялся тихонько — всё равно в лавке не было никого, кто мог бы разделить его веселье. Тем не менее шутка, которую он прочитал, от этого ничуть не теряла.

Дело было в книге: Гробовщик нашёл ещё одну свою собственную книгу Судьбы. Он наслаждался уже этим фактом — за всё его существование мог бы накопиться не один стеллаж подобных книг. И всё благодаря тому, что он так и не взял имя.

Гробовщик не остановился только на любовании очередной Книгой — он пошёл дальше. Он открыл эту историю, вооружившись кокетливым чёрно-розовым пером: вдруг что не понравится или написано неверно. Он любил точность и грамотность в описании своих Судеб.

«Мда, но перо ведь совсем из другой истории», — нерешительно подумал он и, хихикнув, закусил пушистый кончик. Теперь можно было обратить внимание на текст.

«Жнец под номером 136649 влюбился.

Сначала никому в департаменте это не было ясно, да и сам жнец не спешил как-то прояснять своё эмоциональное состояние.

Его возлюбленная была прекрасна, но неуловима. Иногда жнецу казалось, что он видел её в коридорах управления, но чаще всего он ловил её взгляд там, в Нижнем мире.

Сам жнец не был удивлён своим состоянием, потому что ему давно не хватало вот этого самого томления духа, этой тоски по сладким губам, по трепетному взгляду, по робким и не очень касаниям: он был настолько давно мёртв, что ему казалось, что всего этого уже давным-давно нет в мире.

Поэтому он был счастлив только от осознания, что с ним подобное свершилось.

Свершилось оно во время сбора: в глазах спокойной и убеленной сединами мудрой женщины он вдруг увидел этот девчачий яркий блеск. Она смотрела на него с нежностью и лукавством. Шелестящий голос её, не сохранивший ни юного звона, ни зрелой наполненности, напоминал ему о необходимости выполнить долг, а он узнавал этот шёпот. Его сердце пело в ответ, как будто шёпот этот был камертоном, пробудившим его от долго сна.

Забрав душу смертной, он не спешил искать этот божественный отблеск возлюбленной — он был спокоен. Теперь он знал, что искать. Он наслаждался. С каждым взмахом косы, с каждым исписанным листком он чувствовал, как бьётся его собственное сердце. Жнец 136649 ожил.

Потом, когда удовольствие от самого факта наличия у него любви стало спадать, он решился искать её. Он знал множество игр, способных как укрепить Любовь, так и разрушить её. Его рабочая книга день за днём подбрасывала ему разнообразные сюжеты и их исходы. Поэтому он был готов к Игре: прятки, безответная любовь, любовь тайная, любовь взаимная, любовь нежная, любовь гордая, любовь с препятствиями — любая из этих игр была интересна жнецу.

Его Леди не подвела — она выбрала сюжет трагичный. С плёнками просочившись в департамент, она дразнила его своей близостью, флиртовала с ним с сухих страниц отчётов, заигрывала шорохами и тенями в библиотеке, но не показывалась никому, кроме него. Конечно же, многие его коллеги поклонялись ей, но никто из них, в том числе и он доселе, не принимал всерьёз возможность её существования.

— Госпожа, — говорили они, — Госпожа милостива, Госпожа жестока, Госпожа шаловлива и строга.

Некоторые проклинали её и думали, что она и есть Смерть. Жнец под номером 136649 знал, что она не Смерть — смертью были они, жнецы. Она же была Жизнью, самой Любовью.

Как только он научился слышать её, чувствовать её, он стал видеть её в каждом из своих клиентов. Где-то она смотрела на него кроткими глазами, где-то в глубине её космических бесконечных глаз плескалась жестокость, которой не знал ни один служитель Смерти. И каждый раз он влюблялся всё больше и больше.

Жнец всё чаще ловил себя на том, что ему стал важен ответ — он хотел бы, чтобы она его заметила, хотел понять, что он значит для неё, хотел что-то значить. У него было много коллег, и все они имели дело с Госпожой, никогда её не видя. Многие из них были уверены, что ведут с ней праведный бой. Но жнец 136649 знал, что это не так.

Он искал её.

Он хотел её.

И он решился. Протащить своё бессмертное тело в Нижний мир было трудно, он даже не ожидал той боли, тех повреждений, что скуют его на долгие месяцы. Он не ожидал того, что тело будет плохо слушаться, станет тяжёлым и будет требовать новых источников энергии. Конечно же, был более простой способ — пройти процедуру перерождения. Но в этом случае он рисковал забыть то, что искал в Нижнем мире.

Второй сложностью, с которой он столкнулся, было нежелание отпускать его — его сочли дезертиром. Он был лишён всех тех привилегий, которые заработал своим трудом и способностями жнеца. Ему не была более доступна книга, коллеги требовали оставить Косу в Департаменте. С этим он не был согласен, поэтому был вынужден таиться и искать другие пути исполнения Долга.

И, в-третьих, оказавшись на земле, понял, что оказался слеп.

Поэтому он стал учиться. Опять».

Раздался щелчок замка книги, зацепившегося за один из амулетов Гробовщика. Гробовщик усмехнулся и поставил жирное розовое сердечко на форзаце книги — эта судьба позабавила его.

Он встал, надвинул цилиндр поглубже, запахнул плащ и открыл дверь на улицу:

— Что ж, поиграем.

 * * *

Лиззи знала Паулу с самого рождения, наверное.

Паула всегда была рядом.

С ней всегда было хорошо. Хорошо, когда они приходили в гости к Фантомхайвам. Хорошо, когда брат рассказывал им истории. Хорошо, когда отец или мать приходили к ним в комнаты и поощряли Лиззи на занятия. Хорошо, когда Паула дула на её разбитые после фехтования коленки или когда приносила вечернее тёплое молоко.

Всегда рядом, всегда тёплая и светится радостью.

И Лиззи привыкла к ней.

У Лиззи не возникало вопросов о том, что было с Паулой до того, как она устроилась к Миддлфордам. Или как Паула проводит свои выходные. Даже то, есть ли у Паулы выходные.

Да, Паула всегда была рядом, кроме того случая, когда Лиззи сбежала.

Лиззи плакала в её объятиях тогда, когда чёрная весть пришла к ним в дом. Лиззи спешила на встречу к вернувшемуся Сиэлю. И возвратившись, она рассказывала всё верной и неунывающей служанке. С тех пор Паула предпочитала следовать за ней тенью.

Почему-то Паула сторонилась только кладбищ — в тот день, когда Милфорды отправились на похороны мадам Дюлес, Паула загрустила. Незаметная и тактичная, она предпочитала быть за спиной у своих хозяев, но с кладбища предпочла уйти первой.

А ещё Лиззи не смущало, что у Паулы нет сердечных привязанностей, кроме нежного, дружеского участия в жизни молодой хозяйки.

А вот Гробовщик посмеялся, смотря на спину стремительно удаляющейся невзрачной служанки.

Никого из Миддлфордов не смутило то, что каждое утро после посещения кладбища у их служанки на столе стал появляться букетик свежих незабудок.

До тех пор, пока не пропала Лиззи.

Эдвард, как и его родители, крайне переживал, поэтому допрос, устроенный служанке, мог бы выбить из колеи и более стойкого человека, и Паула только плакала, не поднимая глаз. И просила простить её. Но состояние хозяев было таково, что её отпустили без жалования и рекомендаций.

Паула напросилась прачкой к семейству, проживавшему по соседству с Миддлфордами, и продолжала приходить каждое утро к хозяйке, умоляя её принять обратно. Леди Миддлфорд была неумолима. Время шло. Паула ждала свою маленькую воспитанницу.

 * * *

Вечерело. Сиэль потирал свой фамильный перстень и думал об особняке, отце и том, как оно всё сложилось. Вдруг его внимание привлекло отражение в одной из граней гигантского сапфира на перстне.

Увидеть Паулу здесь, в грязном Ист-Энде, было почти немыслимо, поэтому Сиэль среагировал немедленно — он кивнул Себастьяну. Себастьян, до этого привычно-безразлично маячивший за левым плечом, мгновенно подобрался и последовал за девушкой. Сиэль решил не отставать, тем более сейчас их трудно было отличить от обывателей — просто молодой отец куда-то торопится, не обращая внимания на своего любопытного сына-подростка.

— Как ты думаешь, она выведет нас к нему? — прошипел Сиэль в спину Себастьяну.

Тот пожал плечами, чуть обернувшись, и одарил господина привычной рассеянно-лукавой полуулыбкой.

— Неужели Лиззи тоже здесь? — возмущаясь, бурчал себе под нос Сиэль, обходя дурно пахнущую лужицу, скопившуюся в выбоинах разваливающейся мостовой.

Юноша старался не отставать от демона, который крался по следу, отводя внимание не только прохожим, но и девушке, которую они преследовали.

Грелль налетел внезапно: в тот момент Паула как раз зашла в неприметную свечную лавочку. Он напрыгнул откуда-то сзади и радостно завопил:

— Вот так встреча! Граф! И Себа-а-астьянчик! — высокий фальцет пропел вожделенное имя так, что челюсти свело судорогой. Почему же никто не обращает на него внимание?

— Как я рад! Какими судьбами у нас? Пришёл одарить меня жгучей любовью, Себа-ас-тян? — изгалялся вычурный жнец.

Грелль многообещающе поигрывал пилой, глаза Себастьяна хищно сверкнули алым в ответ. Сиэль почти со скукой смотрел на этот привычный цирк:

— Себастьян, неужели ты не можешь прикончить этого вульгарного жнеца раз и навсегда? — потянул юноша чуть удивлённо. Он давно уже не понимал, почему эти двое всегда расходятся с ничьёй.

— Но, мой Господин… — вкрадчиво начал демон, плавно кружа вокруг кокетливого служителя Смерти. — Да, мой Господин, я помню ваш приказ, — сказал он, как-то обречённо посмотрев в глаза Алого.

Когда Грелль уже заводил свою громыхающую и жужжащую Косу, из паба напротив вывалилась яркая компания. Для этих ребят ещё было слишком рано, но, видимо, их ночь началась ещё сутки назад. Мерзкий запах, размытые, нечёткие движения, залихватские замашки и тупые ножи в руках заставляли убраться с их пути спешащих в свои убогие квартиры горожан. Гуляки тоже не видели готовых к драке демона и жнеца — шли прямо к месту потасовки.

— Себастьян! Уходим — нам не нужны невинные жертвы! — выкрикнул Сиэль.

Грелль рассмеялся заливисто и ехидно:

— Где ты здесь видишь невинных жертв, граф?! — голос жнеца вдруг обрёл несвойственную глубину, он взмахнул пилой и напал на Себастьяна. — Ну же, демон, покажи мне страсть!

Завязалась драка, а пьяные гуляки уже приблизились настолько близко, чтобы обратить внимание на хрупкого юношу:

— Эй, сопляк, шёл бы ты к мамочке — деткам уже давно пора спать! — заплетающимся языком под взрыв зловонного хохота выдал один из них.

— Ты слишком добр с ним, Пит! — выкрикнул другой. — Он похож на бабу, грех не воспользоваться!

Сиэль сжал рукоять револьвера в кармане, почувствовав, как впивается в палец ободок кольца. Быстро оглянувшись, он увидел стремительные скользящие движения, размываемые алым плащом и чуть резкие движения, подчёркнутые чёрными летящими фалдами сюртука — жнец разворачивался на крыше, тормозя ногой и прикрываясь полотном гремящей Косы, а Себастьян бежал по закопчённой стене одного из домов на этой маленькой улочке, швыряя в Алого ножи.

С другой стороны Сиэль уловил колыхание еле заметной в сумерках коричневой юбки Паулы:

— Себастьян, за ней! — протянул он руки к демону, понимая, что иначе ему не уйти от подобравшихся к нему неуклюжих рыгающих монстров.

— Диспетчер! — раздался в ту же минуту холодный голос Уильяма Т. Спирса. — Что происходит? Ваша работа не может быть отложена. Вам напомнить? Смерть…

— Это закон, который нельзя отменить! Я помню, Уилли… — пропел провинившийся Сатклифф и безропотно выдержал удар секатором.

В это время Себастьян успел вытащить Сиэля из круга тянущихся к нему грубых рук. Те, кто стоял поближе к юноше, приноравливались и грубо комментировали свои намерения, те же, кто был дальше от Сиэля, начали потасовку. Холодное оружие в руках гуляк быстро превратило драку в кровавую баню.

Сиэль зажмурил глаза и прижался к груди демона. Успокоение не приходило, его трясло от брезгливости и страха. В контракт с Себастьяном не входило обязательство беречь душевное здоровье мальчика, только его жизнь, поэтому Сиэль рад был тому, что у них есть другая цель.

Немного успокоившись, Сиэль выглянул и увидел, что они весьма отстают от Паулы — в сгущающихся сумерках, пахнущем дымом и нечистотами вечернем смоге, среди этих узких зачернённых улочек только зрение демона могло различить неброскую фигурку девушки.

Утробное урчание и гомон города становился тише, время от времени взрываясь сполохами внезапных выкриков, стуком вещей или стонами музыки — они добрались до самых окраин, где жители либо ещё не вышли из пабов, либо уже были по домам. Окошки доходных домов слабо светились, из подворотен и подвалов зазывно звучали звуки расстроенных традиционных скрипок.

Внезапно Сиэль заметил, что плащ девушки мелькнул за оградой тёмного городского кладбища.

— Туда, — указал Себастьяну граф. Демон сухо кивнул.

За плечом дворецкого Сиэль увидел стремительно приближающиеся к ним тени — луна освещала их путь. Обычно люди не смотрят на крыши, но у графа было преимущество: его нес на руках дворецкий. Поэтому у него получилось увидеть рваные стремительные прыжки Сатклиффа и чёткий профиль перемещения Т.Спирса:

— Быстрее, Себастьян, — приказал граф, — нас догоняют.

Себастьян едва успел нырнуть за створку проржавевшей кованой решётки, как двое жнецов приземлились перед ней. Резко развернувшись, демон приготовил ножи. Жнецы — и Уильям Т. Спирс, и Грелль Сатклифф — осмотрелись, принюхались и молча подошли к воротам. Они встали около них и застыли, распрямив спины.

— Так-так… кто это к нам пожаловал? — раздался знакомый скрипучий голос. — Неужто маленький граф?

Только сейчас Сиэль обратил внимание, что тот неясный гул, что издавал засыпающий город — все перестуки копыт и колёс, все голоса, звуки скрипок, всплески нечистот, ругань, плач детей и многие другие, — все они пропали здесь, за решёткой этого кладбища. И запахи — здесь было свежо, пахло сыростью, пылью камней, мхом деревьев, а отнюдь не кисловато-сладкими запахами человеческих жилищ, горьким дыханием заводских труб или мазутной копотью.

Сиэль оглянулся и увидел, что Себастьян прижался спиной к решётке и молча вглядывается вглубь кладбища:

— Ну, что ты! Он же нам и нужен?! — воскликнул граф.

— Кто? — прошелестел Себастьян.

— Себастьян, очнись! Здесь Гробовщик! — Сиэль прижался к демону и тряс его за грудки. Тот как будто бы не замечал Гробовщика, смотрел куда-то сквозь могилы и толстые стволы, прислушивался, принюхивался.

— Оставь его, маленький граф, — засмеялся Гробовщик, — он надёжно привязан.

Над кладбищем плыл речной туман — холодный, вязкий, разнося по округе мягкие приглушённые звуки стонущих деревьев, их шелестящие ритмичные разговоры. Казалось, что где-то робко и нерешительно журчал ручеёк и ветер дул в полых травах.

В подтверждение своих слов Гробовщик тихо переместился к Сиэлю и жестом фокусника извлёк из его кармана цепочку, зазвеневшую на ветру тонкими колокольчиками погребальных амулетов. Он наклонился к юноше — Сиэлю показалось, что Гробовщик подмигнул ему. Неторопливо, перебирая какие-то бамбуковые палочки одной рукой, другой старый жнец обмотал шею демону цепочкой и закрепил её конец прямо на решётке кладбища:

— Уж в своём-то доме, — усмехнулся он, — я смогу обеспечить Госпоже покой.

Его длинные пальцы с хищными чёрными когтями огладили шею Себастьяна, но тот по-прежнему слепо озирался и растерянно водил головой.

— Что ты делаешь? — попытался возмутиться Сиэль, но ни страха, ни злости не почувствовал. Странное умиротворение царило за оградой этого кладбища. — Где Паула?

— Как много вопросов, маленький граф, — рассмеялся Гробовщик и достал тростниковую флейту, — просто почувствуй покой… прими…

В сгущающихся сумерках на плечах редких каменных ангелов, постаментах и просто надгробных решётках зажигались огонёчки. Они мерцали призрачным зелёно-голубоватым светом.

Гробовщик заиграл на флейте нежную, тягучую мелодию, которая переплеталась с шорохом опавших листьев под его ногами, с пересыпанием камушков и бамбуковых палочек в карманах на его поясе. Он двинулся куда-то вглубь кладбища, и Сиэль замер в растерянности. Ему не хотелось оставлять прикованного Себастьяна, но и оставаться здесь на всю ночь не имело смысла — демон сам разберётся.

За оградой всё так же неподвижно стояли силуэты Грелля Сатклиффа и Уильяма Т.Спирса — не похоже было, что это засада. Скорее, караул. Себастьян сел у решётки и прикрыл глаза, никак не реагируя на Сиэля. Звук флейты Гробовщика струился уже из-за деревьев.

Сиэль решился — он пошёл посмотреть, куда ушла Паула.

Туман оседает на плечи Гробовщику, сливаясь с его длинными седыми волосами, клубится у его ног, приглушая звуки влажной земли, переливаясь холодными лунными радугами. Со спины он уже не напоминает более старого городского сумасшедшего, которым не раз представлялся Сиэлю в лавке.

Сиэлю кажется, что это статный король идёт в подбитой лунной мантии, теряясь в чёрных колоннах деревьев. Флейта в его руках издаёт чарующие звуки, привлекая светящихся лесных фей.

Оглянувшись, Сиэль замечает, что на некоторых могилах, надгробиях и правда стоят свечи, разбавляя тёплым светом живого огня холодный свет луны, редких, просвечивающих сквозь кроны звёзд и огней святого Эльма.

Нежной флейте Гробовщика вторит женский голос. Сиэлю кажется, что она, эта певица, зовёт кого-то, жалуется и требует, успокаивает и баюкает. Юноша силится разглядеть, где же Паула, которая поёт эту песню.

В колеблющемся свете свечей, некоторые из которых обнаруживаются даже на высоких ветвях деревьев, Сиэлю иногда кажется, что он видит кокетливо мелькающую из-за стволов коричневую юбку Паулы, кончики пальцев, гладящих плотную кору, видит мягкую светлую кожу щеки в обрамлении нежных, воздушных прядей.

Гробовщик идёт прямо, но, так же, как и Сиэль, подмечает эти манящие жесты — они для него, его флейта откликается на её голос.

В глубине кладбища, у давно заброшенного заросшего склепа он останавливается. Гробовщик садится на могилу, продолжая наигрывать, а Паула…

Весь склеп украшен горящими свечами: тонкими и толстыми, красными, синими, чёрными, а где-то просто восковыми и даже редкими, парафиновыми. В изножье ещё одного ангела Сиэль видит несколько церковных свечей, но все они расставлены скорее в хаотичном порядке, мерцают в такт ветру и льющейся музыке.

Платье Паулы, её чуть разлетающаяся причёска, почти неслышный по рыхлой земле и мху перестук каблучков мелькают всё ближе и ближе к склепу. Гробовщик будто ждёт её, приманивая её своей флейтой, неторопливо, нежно, влекуще.

Она подходит к жнецу — льнёт к нему со спины, пропевая прямо в глаза своему тёмному визави немногие слова , смутно созвучные тем языкам, которые знает Сиэль, но от этого же неуловимые по смыслу.

И вот она уже кружит вокруг него, то чуть удаляясь, то приближаясь. Она ведёт своей маленькой ухоженной ручкой по его плечам, касается груди, распускает саван, спускает чёрный плащ с его плеч… Гробовщик не шевелится, продолжая наигрывать на флейте, и лишь светящиеся глаза его выдают то, насколько он следит за действиями девушки.

На последнем ударе невидимых деревянных барабанов Паула замирает в объятиях жнеца. Кажется, она немного вздрагивает, но более не порывается пойти или убежать, прижимается к его строгому чёрному рединготу, застёгнутому на множество пуговиц. Он обнимает её бережно и нежно, обхватывая обтянутые высокими рукавами скромного тренча плечи.

Склоняет голову к её плечу, будто собирается что-то прошептать, путая тёплые ласковые шатеновые пряди со своими жёсткими, лунными волосами.

— Граф? — удивляется она. В темноте не видно, но от того, как смущённо звучит её голос, кажется, что щеки её зарделись, а весёлые и ласковые глаза сейчас, наверное, удивлённо распахнулись. Гробовщик усмехается таким голосом, что смех выходит похожим на внезапный рык или кашель.

Успокоенному и разомлевшему в ночной музыке графу кажется неловким присутствовать при такой личной встрече, мысли его путаются, и железная логика, до сих пор не подводившая юношу, растворяется в сочувствии девушке, оставляя в стороне подозрения и счёты с Гробовщиком. Веки Сиэля налились липкой усталостью — голос девушки лишь на мгновение разрывает пелену неги, окутывающую графа.

Сквозь наплывающий сон юноша понимает, что у него хватит сил спросить что-то одно и оно должно быть важным, но все тревожащие его вопросы уплывают с шумом ночного леса, с дыханием текущего рядом ручья. Он слышит, как пара негромко переговаривается:

— Похоже, засыпает, — ласково журчит голос Паулы. — А где его слуга?

— Мы оставили его у входа, — бархатно отвечает ей Гробовщик, — место псов во дворе.

Паула кокетливо тихонько хихикает:

— Я чувствовала запах Грелля, — Сиэлю кажется, что голос Паулы стал глуше. — Его одеколон я ни с чем не спутаю...

— Да, моя Госпожа, — шепчет жнец, — он на страже, и сегодня ночью сюда не пройдёт беда.

— С ним была чёрная тень… — почти не слышно в шорохе ветра вопроса от Паулы.

— И эта тень сегодня нас не коснётся, — голос Гробовщика низко мурлычет, и Сиэль думает, что слышит звук глубокого, влажного поцелуя, но сил открыть глаза у него уже нет.

 * * *

Сиэль просыпается внезапно. В их новом жилище нет тяжёлых бархатных портьер, скрывающих лучи восходящего солнца, как и самого солнца здесь не видно — комнаты, выделенные графу и его слугам, находятся в глубине дома. Сиэль трясёт головой, пытаясь разогнать дурман странного сна:

— Себастьян! — зовёт он. — Который час?

Дворецкий входит как всегда тихо, он облачён в традиционный китайский костюм, что так ему идёт.

— Мой господин, ещё рано. Шестой час. Вы будете вставать? — почтительно склоняется демон, но Сиэль не чувствует за этой почтительностью ничего.

— Мне приснился дурной сон! Ответь мне, мы видели вчера Паулу? — требовательно тянет Сиэль.

— Мой господин, наверное, вкушал пары опия — Лау не стоит пускать вас в залы с подносом, я договорюсь… — подозрительно мурлычет Себастьян. — Что вы видели?

— Там был Гробовщик… — Сиэль безуспешно пытается прочитать эмоции Себастьяна.

— Вам стоит только приказать! — загадочно отвечает демон. Сиэль не понимает, что он имеет в виду: ведь это был всего лишь сон.

— Газету, — ворчит Сиэль позже, за завтраком, привычно протягивая руку.

Поклон Себастьяна выглядит насмешкой, а Таймс по-прежнему печатает плачевные сводки: в рабочих районах свирепствует холера, люди голодают, что приводит к недовольству, стычкам и кровавым разборкам.

Но, что удивляет, в эту ночь и правда не зафиксировано ни одного смертельного исхода.