Золотые поля навсегда (гет)

— Устала? — Северус отправляет плащ Гермионы на вешалку и обнимает дрожащую девушку.

Гермиона прячет глаза, но он и так знает — она снова плакала. С недавних пор каждый визит к родителям превращается в выматывающую нервотрёпку, и, судя по всему, даже её день рождения не стал исключением. Грейнджеры сразу обозначили своё неприятие их отношений и пытаются всячески воздействовать на дочь. Но Гермионе двадцать пять, и, к счастью, она уже давно живёт так, как считает нужным. Имеет право.

Она всё-таки поднимает глаза, и он понимает, что не ошибся. Родители могут быть очень жестоки, ему ли не знать. Понимание того, что это всё из-за него, сводит с ума. Похоже, чувство вины так и будет преследовать его всю жизнь, что бы он ни делал.

— Гермиона…

— Не смей винить себя в моих проблемах, — шепчет она, прижимаясь к нему ещё сильнее. — Я справлюсь.

— Мы справимся.

Она блаженно закрывает глаза. В его руках время словно останавливается. Всё, абсолютно всё перестаёт существовать и иметь хоть какое-то значение: промозглая сентябрьская погода, ежедневная запарка на работе, охлаждение в отношениях с некогда лучшими друзьями и даже осуждение родителей — она всё оставляет за чертой этих объятий. А внутри них тот мир, в котором ей хочется жить, любить, радоваться, смеяться, грустить, разговаривать, молчать. Да всё, что угодно, главное — с ним.

И сегодня ровно год, как у неё есть эта персональная вселенная. Вселенная по имени Северус Снейп.

— Давай сбежим на пару дней, — на его губах загадочная полуулыбка. — Прямо сейчас. Только не задавай никаких вопросов, ты всё увидишь сама.

Несколько долгих зубодробительных секунд аппарации, и Гермиона открывает глаза. Они с Северусом стоят на пороге старого, но вполне крепкого дома. Не давая ей толком прийти в себя, он отпирает дверь, и они оказываются в крошечной прихожей, а через несколько шагов — в небольшой комнате: двуспальная кровать, застеленная синим узорчатым покрывалом, простой, но добротный шкаф, пара уютных кресел и зашторенное синими занавесками окно.

— Где мы? — она настороженно оглядывается и пристально смотрит на него.

— Разве это имеет значение? — он подводит её к окну. — Закрой глаза.

— Зачем?

— Просто закрой глаза. Пожалуйста.

Она всё же подчиняется, и Северус тут же отодвигает занавески и распахивает настежь окно.

— Смотри, — шепчет он.

— Что это за песня, которую ты всё время поёшь в ванной? — вдруг спросил Северус.

— «Золотые поля». А ты что, подслушиваешь? — удивилась она.

— В этом нет необходимости — тебя слышно во всём доме, — пожал плечами он. — Это какая-то маггловская группа?

— Не группа, певец — Стинг. Вообще-то его зовут Гордон Самнер. Просто у него когда-то был любимый чёрно-жёлтый полосатый свитер, вот отсюда и «пчелиный» псевдоним, — пояснила Гермиона. — А почему ты спрашиваешь?

— Ну, во-первых, ты отлично поёшь, — польстил ей Северус, — а, во-вторых, в этой песне есть что-то такое… цепляющее, — он притянул её и усадил к себе на колени.

— Поверить не могу — тебе понравилась маггловская музыка?

— Моё детство прошло под битлов и роллингов, к твоему сведению, — удивил Северус. — Из соседских окон постоянно доносились то «Земляничные поляны навсегда», то «Покрасить это в чёрный».

— Знаешь, Стинг хотел сделать своей жене особенный свадебный подарок и после всех церемоний привёз её в дом, который купил накануне, подвёл к окну, а там… бескрайнее ячменное поле. Ну поле и поле, казалось бы — что тут особенного? Но дело в том, что в лучах заходящего солнца оно отливало золотом. Представляешь, как это красиво? И потом он написал песню об этом. Я обожаю её.

— Я успел заметить, — усмехнулся он.

Золото. Живое, колышущееся, переливающееся огненными всполохами под закатным солнцем, оно плещется в нескольких метрах от неё и простирается вдаль чуть ли не до самого горизонта. И от этого грандиозного, фантастического великолепия перехватывает дыхание и кружится голова.

— Боже, Северус! — хрипло выдыхает Гермиона, вцепившись в подоконник. — Это ещё красивее, чем я представляла, — она оборачивается и тут же оказывается в его руках. — Это лучший подарок в моей жизни.

— Ты — мой лучший подарок, — шепчет он, отвечая на её поцелуй. — Не понимаю, чем я тебя заслужил.

— Чшш, — она легко касается его губ своими, — не нужно слов. Просто чувствуй. Как тогда.

Обычный сентябрьский вечер. Огневиски, любимое старое кресло и ставшие уже привычными мысли о ней. Злость на себя. Желание забыться и не думать о том, что больше не будет этих ежедневных встреч, разговоров, споров. Того, как она хмурится и до посинения закусывает губу, когда понимает, что сделанный вывод оказался неверным. Того, как резко она откидывает со лба свои вечно мешающие, причудливо вьющиеся шоколадно-каштановые волосы. Того, как мгновенно бледнеют, а потом сразу же пунцово вспыхивают её щеки, когда он в своей излюбленной язвительной манере комментирует не самое удачное её предположение. Тех восхитительных, опьяняющих искорок радости в её орехово-карих глазах, когда она понимает, что всё сделала правильно.

Ничего этого больше не будет. Вместе с ней исчезнет вся эта насыщенная палитра, и вернётся его привычная, постылая жизнь. Жизнь, окрашенная в чёрный.

Три месяца назад она ворвалась в его дом в Паучьем тупике и умоляла помочь ей доделать дипломный проект — Гораций, её наставник, серьёзно заболел и попал в госпиталь. И вместо того, чтобы немедленно указать ей на дверь и от души припечатать каким-нибудь фирменным едким комментарием, он вдруг вполголоса отчеканил: «Завтра. В девять утра. Опоздаете — не открою». И захлопнул перед ошеломлённой Грейнджер дверь, осознавая, что вляпался только что в совершенно не нужную ему историю. Он оправдывал себя тем, что сделал это из уважения к Горацию. Но кого ты хотел обмануть, Северус? Себя?

Эти три месяца вернули его в далёкую юность, когда он, так же, как и Грейнджер, пытался доказать всему миру, что чего-то стоит. Потому что она работала как одержимая, не давая выходных ни ему, ни себе, и это с первого же дня было удовольствием — направлять её, помогать ей, поражаться её блестящей логике, немыслимому упорству, запредельной мотивации. А знать, что завтра в девять утра она снова постучит в его дверь — чем-то волнующим и таким необходимым теперь.

И невозможным.

Всё утро Северус не находил себе места, сумасшедше переживая за неё, а в полдень получил, наконец, записку, в которой она сообщала, что защитилась успешно и непременно заглянет к нему завтра, чтобы рассказать, как всё прошло.

Только завтра… Ну, разумеется. У неё же сегодня ещё и день рождения. И сейчас она, конечно, отмечает сразу два важных события с теми, кто ей дорог. А он — он обречённо напивается в этом своём проклятом тупике и не знает, как теперь жить, если Гермиона Грейнджер больше не постучит в его дверь.

В унисон его мыслям вдруг раздался стук. Нет, этого не может быть. Он ещё не настолько пьян. Но стук повторился.

— Добрый вечер, сэр. Я подумала, почему бы нам не отметить мою защиту прямо сегодня? Если это, конечно, не помешает вашим планам, — Грейнджер выглядела взволнованной, её глаза лихорадочно блестели, и Северус не сразу опомнился, что совершенно бесцеремонно пялится на неё вот уже целую минуту, словно сомневается, что это точно она стоит поздним вечером на его пороге.

— Входите, — буркнул он, пытаясь унять волнение.

Девушка уверенно прошла из прихожей в гостиную и скинула плащ, оставшись в простом, немного старомодном платье глубокого синего цвета.

— Я не знала, что вы пьёте, сэр, поэтому взяла и огневиски, и вино, — она села на диван и достала из своей зачарованной сумочки бутылки и пару пластиковых контейнеров с нехитрой закуской.

Северус призвал из кухни стаканы и сел в кресло напротив неё. Гермиона дождалась, пока он разольёт огневиски и, смущённо улыбаясь, начала:

— Сэр, я хочу поблагодарить вас за то, что вы не бросили меня тогда, в июне. Болезнь профессора Слагхорна поставила под удар мои планы защититься в срок, и скажу вам откровенно — я даже не надеялась, что вы согласитесь помочь мне. Но вы согласились, и это было счастьем — работать под вашим руководством. Спасибо!

Северус сухо кивнул и залпом опустошил стакан. Гермиона лишь отпила немного и продолжила:

— Я должна попросить у вас прощения за то, что не всегда сдержанно реагировала на ваши замечания и исправления. Если честно, иногда я боялась, что вы просто-напросто вышвырнете меня из своего дома.

Северус снова ничего не ответил и налил себе ещё огневиски. Сдержанность — явно не её конёк, иногда их споры были и в самом деле весьма ожесточёнными, но у него и в мыслях не было выставить девчонку вон.

— Профессор Слагхорн медленно, но верно идёт на поправку, я была у него сегодня, — Грейнджер отчаянно пыталась завязать беседу, но Снейп по-прежнему с непроницаемым лицом молчал.

Гермиона сделала ещё несколько глотков и вдруг почувствовала себя крайне неловко под его пристальным, изучающим взглядом.

— Я, наверное, всё же помешала вам, сэр, — она поставила свой стакан на столик и потёрла пальцами виски, как будто обдумывая, что делать дальше. — Простите.

Она резко поднялась, подхватила плащ и сумочку и сделала шаг в сторону прихожей, но Северус преградил ей путь.

— У вас ведь сегодня ещё и день рождения? — вполголоса произнёс он, подходя к ней вплотную. — И вы здесь вместо того, чтобы провести этот вечер в кругу близких вам людей?

Выдержать этот прожигающий взгляд с такого близкого расстояния оказалось совершенно невозможно, и Гермиона опустила голову и тут же вздрогнула, чувствуя даже через плотную ткань платья жар его ладоней на своих плечах.

— Почему, Гермиона? — Северус впервые назвал её по имени, и вся её неловкость моментально испарилась. Посмотрев на него снова, она готова была к чему угодно, но только не к отчаянию, которое плескалось в его глазах. Словно он боялся, что она сейчас же оттолкнёт его и бросится прочь.

Гермиона встала на цыпочки и, совершенно осмелев, прошептала ему в губы:

— Не нужно слов… просто чувствуйте…

И нежно, очень осторожно, словно боясь сделать что-то не так, поцеловала его.

— Год назад я принял самое правильное решение за всю свою никчемную жизнь, — он с наслаждением запускает пальцы в её волосы. — С тобой я научился чувствовать и не стыжусь этого. Помнишь, я сказал, что в этой песне есть что-то цепляющее? Этот твой Стинг — он всё понял про жизнь. Про самое главное. Вот эти слова — «Клянусь, сколько бы нам ни осталось, мы будем гулять среди золотых полей»… И вроде бы это всего лишь романтические бредни какого-то маггла, но я думал об этом. Представлял это. И я хочу этого. С тобой. Сколько бы ни осталось, понимаешь?

Глотая слёзы, она вжимается в него каждой клеточкой и снова тянется к его губам:

— Просто чувствуй.

Примечания:

«Золотые поля» — «Fields of Gold»

«пчелиный»— Sting (англ.) — жало

«Земляничные поляны навсегда» — «Strawberry Fields Forever» The Beatles

«Покрасить это в чёрный» — «Paint It Black» The Rolling Stones

«Клянусь, сколько бы нам ни осталось, мы будем гулять среди золотых полей» — «But I swear in the days still left We'll walk in fields of gold»

Посвящение:

Любимому персонажу — с днём рождения, Гермиона Грейнджер!

Спасибо Стингу за вдохновение.