Цзинь Лин и та самая флейта (джен)

Откровенно говоря, Цзинь Лин понятия не имеет, что делать с Лань Сычжуем.

Он знает, что говорят об ученике ордена Гусу Лань, и сколько яда в этих сладких речах. Лучший в своем поколении. Вершина учения Гусу Лань. Новый нефрит ордена. Выдающийся ученик Лань Цижэня. Любимый сын Ханьгуан-цзюня и единственный наследник клана. На хрупкие плечи Лань Сычжуя навалилось столько похвал и титулов, что Цзинь Лин удивляется, как он остается таким тихим и скромным.

Для него Лань Сычжуй всегда будет просто Лань Юанем — первым и единственным лучшим другом.

Конечно, они выросли вместе, как дети, чьи родители дружат; они неизменно сталкивались, когда те занимались делами орденов. Естественно, они не могли не подружиться, но Цзинь Лину нравится проводить время именно с Лань Сычжуем.

Он помнит, как в детстве обожал играть с ним, видел в нем брата, которого всегда хотел. Помнит, сколько времени они изучали каждый закоулок Облачных Глубин и Пристани Лотоса, и все секреты, которые таили их дома. И медленно, очень медленно эти дружеские чувства начали перерастать в нечто более запутанное и возможно даже немного болезненное. Внезапно он осознает, что мысль о нежной улыбке Лань Сычжуя заставляет сердце горячо биться, ладони потеть, а лицо краснеть. Нутро словно ест себя поедом, но Цзинь Лин не в силах бороться — эти сладкие чувства слишком манят.

Он не знает, почему ощущает себя так, находясь рядом со своим лучшим другом, но уверен, что не хочет, чтобы это прекратилось.

Однако, когда они подросли, Лань Сычжуй, похоже, отдалился от него.

Цзинь Лин замечает, что его друг не такой, как другие ровесники, замечает, каким отстраненным временами он кажется — будто ищет взглядом что-то незримое. Иногда Цзинь Лин смотрит на Лань Сычжуя и беспокоится: друг словно находится совсем не здесь, не отвечает на взгляд. Цзинь Лин не может сдержать дрожь, когда видит, как Лань Сычжуй закрывается в своем маленьком мирке, неприкасаемом и таком далеком.

Грудь точно пронзает стрелами — совсем не его ищет друг.

Однако, к облегчению Цзинь Лина, по мере их обучения заклинательству, улыбки Лань Сычжуя становятся менее надломленными и более умиротворенными. Если бы Цзинь Лин мог объяснить происходящее словами, его друг, похоже, нашел то, что искал. И Цзинь Лин надеется, что больше не потеряет: вряд ли он сможет снова смотреть в пустые, безучастные серые глаза.

Излишне говорить, что Лань Сычжуй... другой.

Не сказать, что быть непохожим на остальных детей — изначально плохо. Дети из ордена Ланлинь Цзинь — это его избалованные, злые родственнички Цзинь Лина, которые только и делают, что издеваются над ним, потому что у него нет родителей и сложный характер. Он ненавидит торчать в Ланьлине и предпочитает проводить время с дядей в Юньмэне. Выходит так, что ещё он часто общается с Лань Сычжуем — гораздо чаще, чем полагается наследнику известного ордена.

Взрослые, похоже, настороженно относятся к Лань Сычжую и сторонятся. Даже его дядя, Цзян Чэн, кажется, держит его на расстоянии вытянутой руки и довольно туманно просит быть рядом с ним начеку. Не то чтобы Цзинь Лин собирался его слушать, но ему интересно, почему его вообще решили предостеречь. Потому что, честно говоря, это невероятно здорово. Как Лань Сычжуй получил такую власть над взрослыми?

* * *

— Хочешь повеселиться? — спрашивает Лань Сычжуй, невинно скрестив руки за спиной. Цзинь Лин на мгновение замирает. Непрошеное предупреждение дяди звенит в ушах.

Он даже не знает, почему колеблется. Вопрос как вопрос. Лань Сычжуй всегда задаёт его, когда приезжает в Пристань Лотоса и встречается с Цзинь Лином. После они обычно занимаются чем-то мирным: пускают воздушного змея, стреляют из лука или плавают, если позволяет погода.

Но сегодня улыбка Лань Сычжуя другая... Она пробирает до костей. Словно он бросает ему вызов и предлагает открыто столкнуться с последствиями. Хотя Цзинь Лин не совсем уверен: он никогда не знает, что происходит в голове Лань Сычжуя. Однако ему не нравится едва заметная угроза в выражении его лица, — да угроза ли это?

Обидно, что Лань Сычжуй считает, что втянуть его куда-то можно угрозами.

— Как? — настороженно уточняет Цзинь Лин, поднимая брови.

— Тебе понравится, — отвечает тот, и, честно говоря, это вообще не ответ, и оба они об этом знают. Цзинь Лин раздраженно фыркает.

— Откуда тебе знать? — он не хочет быть таким резким, но ничего не может с собой поделать. Ему больно, что Лань Сычжую пришлось прибегнуть к уловке, чтобы убедить Цзинь Лина сделать то, что он хочет.

Лань Сычжуй же нисколько не выглядит обиженным. На самом деле, он как всегда невозмутим, серебристые глаза почти сияют безмятежностью.

— Не обижайся, Цзинь Лин, — легко отмахивается от него Лань Сычжуй. — Я просто хотел спросить, не окажешь ли ты мне небольшую услугу?

В животе у Цзинь Лина что-то странно екает, и к горлу подступает тошнота. Так звучит еще хуже.

— Это нарушает какое-то из ваших четырех тысяч правил? — спрашивает Цзинь Лин, а затем вздыхает, заметив загадочную улыбку на лице Лань Сычжуя. — Ладно, я согласен.

— Чудесно! — Лань Сычжуй буквально светится. Он берет Цзинь Лина за руки и коротко, благодарно их пожимает, а после тащит его вперед, к приключениям, гуй бы их побрал. Цзинь Лин смотрит на их переплетенные пальцы, и в животе снова что-то екает, но уже по совершенно другой причине.

Он наклоняет голову, чтобы Лань Сычжуй не видел его покрасневших щек.

Коридор, по которому они идут, Цзинь Лину не знаком, поэтому он недоумевает, откуда о нем узнал друг. Он даже не совсем понимает, в какую часть здания они забрели. Пройдя по бесконечному ряду коридоров, они останавливаются перед запертой дверью, на которой красуется герб Юньмэн Цзян. Цзинь Лин с трудом подавляет дрожь, по спине пробегают мурашки. То, что находится за этой дверью, хорошо охраняют. Чистая сила, исходящая от герба, намекает, что какая-то чрезвычайно сильная печать, защищающая от незваных гостей, и Цзинь Лин не горит желанием знать, что произойдет, если они попытаются ее сломать.

Он поворачивается к Лань Сычжую, чтобы сказать это и увести их куда подальше отсюда, но останавливается, увидев радостное предвкушение в глазах друга.

— Можешь ее для меня открыть?

Ох, блин, Лань Сычжуй собирается убить его. И, честно говоря, это откровение несколько ранит. Цзинь Лин-то думал, что они друзья.

— Я? — недоверчиво спрашивает он и тут же смущается — голос дает петуха. — Почему именно я?

— Войти могут только члены основной семьи, — легко отвечает Лань Сычжуй.

Цзинь Линь растерянно моргает, глядя на него. Он даже не собирается спрашивать, откуда Лань Сычжуй об этом знает. Конечно, только Цзинь Лин сможет открыть дверь возможной смертельной ловушки. Ему хочется попросить Лань Сычжуя передумать, развернуться и убраться отсюда, заняться чем-нибудь другим, но его останавливает обнадеживающий взгляд светло-серых глаз. Лань Сычжуй никогда не смотрел на него с таким восхищением. Внезапно Цзинь Лин понимает, что просто не может отступить. Нервно сглотнув, он решительно поворачивается к двери, критически оглядывая зловещую печать. К его ужасу, та выглядит совершенно незнакомой, и в глубине души он чувствует, что собирается сделать что-то, о чем по-настоящему пожалеет.

К их обоюдному разочарованию — а в случае Цзинь Лина еще и огромному облегчению, — едва он касается ручки, дверь услужливо и беззвучно распахивается. Когда они осторожно входят внутрь, там царит полная тишина. Комната темная, воздух в ней затхлый, кругом все покрыто тонким слоем пыли. Цзинь Лин отчаянно машет рукой перед лицом, разгоняя серое облако, поднятое открытием двери.

Лань Сычжуй достает из рукава талисман. Конец его вспыхивает маленьким огоньком, и мальчик, высоко держа его над головой, обшаривает полки. Цзинь Лин тоже с любопытством оглядывается: то тут, то там разбросаны странные свитки, артефакты и книги. Ничего интересного, поэтому неясно, зачем Лань Сычжую вздумалось попасть именно сюда.

— А что мы вообще ищем?

— Вот это, — вскоре отвечает друг, указывая на алтарь. На вершине стоит подставка с черной как смоль флейтой. Лакированная поверхность, местами поистершаяся от постоянного использования, слабо поблескивает в свете талисмана. С конца флейты свисает ярко-красная кисточка с изящной нефритовой подвеской, которая кажется Цзинь Лину знакомой.

— Где я мог ее видеть?.. — Он долго изучает флейту, и тут его взгляд падает на надпись. Как только до него доходит, Цзинь Линь издает булькающий звук, словно умирающий кот. — Это призрачная флейта Старейшины Илина?

Лань Сычжуй не обращает на него внимания: безотрывно смотрит на флейту, будто очарованный; та манит его, как зовущая песня сирены. Цзинь Лин протягивает руку и дергает его за рукав.

— Лань Сычжуй... — с беспокойством бормочет он. Тот поворачивается, серые глаза блестят в тусклом свете. Они кажутся остекленевшими, почти кукольными, и Цзинь Лин в шоке отпускает его. Лань Сычжуй возвращается к флейте и касается черного лакированного корпуса.

У Лань Сычжуя странный взгляд, когда он проводит пальцами по кисточке и нефриту. Цзинь Лин хмурится. Может, он ошибается, но друг выглядит почти... грустным.

Он никогда раньше не видел друга в такой печали. Цзинь Лин подавляет искушение снова оттащить Лань Сычжуя. Что-то подсказывает ему: сейчас его лучше не беспокоить.

— Следы зубов все еще заметны, — голос Лань Сычжуя странно дрожит, будто он вот-вот заплачет. Цзинь Лин неловко переминается глядя на затуманенные слезами глаза друга. Губы Лань Сычжуя подрагивают, а затем он тихо вздыхает.

Цзинь Лин не знает, сколько они стоят так, но, кажется, долго.

— Хорошо, — наконец говорит Лань Сычжуй, осторожно вытирая глаза краем белоснежного рукава. — Теперь я готов идти.

Непонятно почему, но Цзинь Лин испытывает абсолютно нелогичное желание предложить Лань Сычжую забрать флейту с собой. Все, что угодно, лишь бы снова увидеть улыбку на его лице. Он с превеликим трудом подавляет этот безумный порыв — нужно убраться отсюда, пока никто не видит.

Видимо, их исчезновение заметили. И тут же, как по команде, слышится топот ног в коридоре. Цзинь Лин поворачивается к Лань Сычжую.

— Наша стратегия отступления?

Лань Сычжуй чуть непонимающе смотрит на него, все еще не пришедший в себя после общения с призрачной флейтой.

— Что?

— О боги, нам конец.

* * *

Цветет магнолия, наполняя воздух своим сочным ароматом. При виде карамельно-белых цветов сердце Лань Ванцзи сжимает тоска. Их нежные лепестки напоминают ему о давних временах в библиотеке с его Вэй Ином. Тихих и спокойных временах.

Лань Ванцзи слышит стук в дверь.

— Войдите.

— Отец, — приветствует его Лань Сычжуй, низко кланяясь. — Я вернулся из Пристани Лотоса.

Изящно взмахнув рукавами, он садится напротив, скрестив ноги, и служанка тут же приносит чайный сервиз. Лань Сычжуй благодарно улыбается девушке, та кланяется и выходит из комнаты так же быстро, как появилась.

Он медленно разливает чай по трем чашам. Пар поднимается вверх, наполняя воздух ароматом хризантем. Лань Ванцзи невольно думает, как же это уместно. Он размеренно пьет из своей чаши и ставит ее обратно.

— Как сегодня поживает твоя матушка? — спрашивает Лань Ванцзи, проводя пальцами по шелковым струнам гуциня.

— Прекрасно, — отвечает Лань Сычжуй и закрывает глаза. Аромат чая особенно душист. — Мы навестили любимые им лотосы, и он снова сыграл мне колыбельную. Она точно такая же, как я помню.

— Я рад, — улыбается Лань Ванцзи. Нежность приливает к сердцу, согревая грудь так же, как чай согревает тело.

Он играет на гуцине начало знакомой мелодии. Лань Сычжуй, не открывая глаз, подставляет лицо солнцу, позволяя теплым лучам омыть его.

Гуциню вторит одинокая флейта, которую слышит только Лань Сычжуй.

Это мелодия родного дома.