Вкус мёда (джен)

Смерть взбирается на низкую ветку бобовника, обгрызая рожок с мороженым, и болтает ногами в двух дюймах над самыми взъерошенными прядями волос своего брата. Она внимательно следит, чтобы не капнуть на него, хотя явно с удовольствием ловит капельки на язык в последнюю секунду. Сон сидит, оперевшись спиной на ствол и глядя куда-то вдаль, укутанный в мантию величия и чёрного льна.

— Попробуешь? — предлагает она. — Я ещё не всё облизала.

Нет, спасибо. Голос Сна — бархатистое прикосновение кротовьей шкурки, дынный привкус старого виски, запах чёрной кожи, призменная голубизна ледяной пещеры.

— Ты даже не знаешь, какого оно вкуса.

Оно розовое, отвечает он, не поднимая взгляда.

— Розовое мороженое может быть клубничным или со вкусом жвачки, или сливы, или красной фасоли, или арбуза, или вишнёвых цветов, или розового лимонада, или малины, или розы. Если ты получил его у Сумасшествия, оно может быть со вкусом ситкома. Или Корветта.

Молчание Сна красноречиво выражает его желание побыть в одиночестве и тоскливо поразмышлять.

— ...Это мятный леденец, — она облизывает мороженое по кругу. — С кусочками конфет. Они жевательные. Ты не знаешь, что упускаешь.

Я знаю, что будет упущено.

— Это не причина упускать прямо сейчас, — Смерть хлопает по ветке. Ливень жёлтых цветков осыпается в волосы её брата, где они зацепляются и сияют, словно юные солнца в древнем небе.

Сон — высокий угловатый мужчина с кожей, которая, кажется, видела лишь лунный свет, и глазами, в которых бесконечные глубины и мерцающие звёзды далёкого космоса. Он одет слишком тепло для такой погоды, в облегающую чёрную рубашку и узкие чёрные брюки, укутан в чёрный плащ, но не похоже, чтобы ему было жарко. Его кости превращают геометрию в чистую красоту.

Смерть — молодая женщина в чёрной майке на бретельках и леггинсах. Серебряная подвеска-анх покачивается у неё на груди. Она тоже бледная и темноволосая, но её бледность иная. Тебе покажется, что она любит солнце, даже если только из-под укрытия кружевного зонтика. Она худая, но крепкая, не хрупкая, как её брат. Тебе захочется лазить по деревьям вместе с ней, пригласить её в клуб и танцевать всю ночь, позвать её на пижамную вечеринку. Вы могли бы смотреть фильмы и макать яблоки в карамель, красить друг другу ногти — каждый ноготок в другой цвет, и на ногах тоже. Ей бы наверняка понравилось, подумаешь ты.

Сон и Смерть — ещё и чёрная пантера и снежный барс. И бледный элегантный мужчина с заострёнными ушами, японская школьница в бархате и кружевах, африканский воин с резным копьём, преподавательница, матадор, панк-рокерша, рыцарь, девочка в короне на Кинсеаньеру*, солдат в чёрной форме, текучее нечто со слишком многими ногами, призрачно-белая берёза и кривая чёрная сосна, мотылёк, лебедь, ворон, крыса, две вращающиеся сверкающие звезды.

Они — идеи, слова на странице, видения в древней пещере. Они даже не мужчина и женщина, разве что только в грамматическом смысле: la serpiente (f); el gato (m)**.

Но тебе нужно видеть их хоть чем-то, так что ты видишь их именно так: симпатичная девчонка с серебряной подвеской и красивый мужчина со звёздами в глазах.

Смерть спрыгивает с ветки. Она мягко приземляется рядом с братом в водовороте жёлтых лепестков.

— Пошли, — говорит она, — пора.

Всё в парке цветёт: бобовники, кизилы, поле диких цветов к западу и строгий розовый сад к востоку. Земля укрыта лепестками, и все выбрались на пикник: родители, которые пытаются сохранить безопасную дистанцию между дружелюбными детишками с едой и бесстрашными острозубыми белками, осторожно флиртующие молодые парочки, старые парочки друг у друга на коленях, смеющиеся и пьющие друзья, уткнувшиеся в книги одиночки. Свежий весенний воздух тяжёлый от роз и жасмина, резкий от пива и кимчи, пикантный от устричных сэндвичей и рёбрышек на гриле, сладкий от свежевыпеченного персикового пирога и только что откушенных персиков.

Сон и Смерть не подходят ни к кому, пока идут сквозь парк. Но это людное место, и Смерть не против поболтать, если кто-то заговорит первым, и люди любят дарить ей разные вещи. К тому моменту, как они пересекают ручей (Сон по выгнутому мостику, Смерть вприпрыжку по камням), у неё уже есть завёрнутые в газету конфеты, каменный шарик из кошачьего глаза, подарочный сертификат на шесть бесплатных уроков скрипки и воздушный шарик в виде текучего нечто со слишком многими ногами.

Снаружи парка городские улицы шумные и оживлённые. Струи пара вырываются из решёток, когда мимо проносится поезд метро. Велосипедисты и скейтбордисты лавируют в толпе на бешеной скорости. Тротуары — это гигантский уличный рынок, и горожане любят поторговаться, размахивая руками и бурно выражая эмоции. Сон выглядит несколько измученным. Смерть догрызает остаток рожка и облизывает пальцы. Она пытается купить кусочек медовых сот, но торговка говорит ей, что первый кусочек всегда бесплатный.

Смерть предлагает соты брату. Мёд медленно стекает по её пальцам и начинает прокладывать ленивую золотистую дорожку по её руке. Ты думаешь, что в переводе Библии наверняка есть ошибка, и запретным плодом были медовые соты, согретые теплом этих изящных пальцев.

Сон качает головой.

— Просто попробуй, — Смерть водит сотами у него под носом. — Дикий цветочный мёд, это неповторимо.

Я не люблю сладости.

— Так, минуточку! — огрызается Смерть. — Ты не пойдёшь прокатиться в музее паровозов, ты не останешься ждать выхода на поклон на концерте, ты не полезешь не дерево и не попробуешь мороженого, а теперь тебе не нравятся сладости. Если бы у тебя было лучшее в мире вино, ты бы ныл до самого конца, потому что как закончил бы — больше бы у тебя не осталось. Это натуральные подростковые страдания — и так продолжается тысячелетиями! Меня от этого уже тошнит!

Она раздражённо взмахивает рукой, и капли мёда покрывают брызгами лицо её брата с утончённо-пресыщенным выражением на нём.

— Ой, — говорит Смерть.

Звёзды в глазах Сна сверкают в космическом мгновении. Через мгновение он слизывает мёд. (Некоторые капли попали слишком далеко, чтобы их можно было слизнуть, но когда ты моргаешь обычное человеческое мгновение, их всех уже нет.)

Это отличный мёд, признаёт он.

— И отличный день, — они прислоняются к нагретой солнцем кирпичной стене, которой — ты уверен — мгновение назад тут не было, и передают друг другу соты.

Когда с мёдом покончено, Сон поворачивает голову. К твоему изумлению, он смотрит прямо на тебя.

Иди сюда, спящий.

Ты немного испуган. До этого момента ты просто смотрел, что происходит. Ты не понимал, что ты тоже часть этого.

Ты не помнишь, но ты бывал здесь раньше, говорит он. Но больше ты сюда не вернёшься.

— Но почему?

Я создал этот город очень давно. Сейчас я пришёл, чтобы уничтожить его.

Ты смотришь на него, потом на его сестру: его сестру, Смерть.

— Но он такой живой. Такой красивый! — протестуешь ты.

Смерть улыбается:

— Он любит быть любимым. Послушай.

Голос, который ты слышишь — это миллион бесед, лязг метро, шипение теста для темпуры в горячем масле, карканье ворон на проводах, плеск детских ножек по лужам, шорох опавших листьев, стук пальцев по клавиатуре, звук шагов в удобных туфлях на танцполе, колокольчики торгового фургончика, свист мяча над сеткой, разрыв ленточки на финише марафона и весёлый ритм гитары бродячего музыканта. Это голос города. Город любит тебя.

— Почему? — спрашиваешь ты. — Почему он должен умереть?

Смерть отвечает, нежно и безжалостно:

— Ничто не живёт вечно. Даже мы.

Я должен отправить тебя домой, говорит Сон. Но как последний спящий города, ты можешь взять какой-нибудь маленький сувенир: куртку, может, или серебряный браслет. Или медовые соты.

— Я просто хочу запомнить его на этот раз, — говоришь ты. — Вот и всё.

Это невозможно, отвечает он. Если бы ты мог помнить город, ты бы помнил его и раньше. Всё, что я могу, это дать тебе почти помнить... и это будет преследовать тебя.

Ты не совсем уверен, что он имеет в виду, и смотришь на Смерть, ожидая помощи.

— Ты выглядел, как будто хочешь кусочек сот, — говорит она. — Ты бы всё равно наслаждался ими, если бы знал, что они последние? Или если бы ты знал, что они могут быть последними, но не был бы уверен?

Может, вчера ты ответил бы иначе, но сегодня твоя правда такова:

— Я бы наслаждался даже больше.

Смерть дарит тебе сестринскую улыбку, словно ты поделился секретом:

— Тогда бери то, что может дать мой брат.

Сон протягивает руку.

Ты просыпаешься в слезах и с привкусом мёда во рту.

Ты утыкаешься лицом в подушку, надеясь снова провалиться в этот сон, но он ускользает, как дым. Ты не помнишь совершенно ничего, только то, что он был красивый и печальный, и ты бы что угодно отдал, чтобы почувствовать это ещё раз.

Потеря и любовь так тесно сплетены, что ты не можешь понять, чувствуешь ты боль или радость. Но ты знаешь, что каким-то образом выбрал это. И хотя ты не понимаешь, что это значит, ты знаешь, что город любил тебя.

Ты хватаешь записную книжку и ручку со стола рядом с кроватью и начинаешь писать. То, что ты пишешь, зависит от тебя.

Это твоя история.

Примечания:

*Кинсианьера — в странах латинской Америки возраст совершеннолетия девочек, символизирующий переход от подросткового возраста к взрослой жизни. Кинсеаньера празднуется в день пятнадцатилетия.

**la serpiente — змея, el gato — кот (исп.)