Легилименс (гет)

Ты наклоняешься над растерзанной тушкой. Яркий мех кажется блеклым на фоне красной крови. Осторожно поднимаешь тельце, если это уменьшительно-ласкательное применимо к полуниззлу, и несешь в свою комнату. Кладешь на кровать, не задумываясь о том, что простыни станут грязными.

Ты не веришь.

Вынимаешь палочку и одно за другим накладываешь диагностические заклинания, но, естественно, не находишь признаков жизни. Воешь от бессилия. Я уверен, что этого уродца ты любишь крепче, чем всех придурков, на которых расходуешь свое сердце, вместе взятых. Ты не знаешь, что делать, но зелье, несколько капель которого «совершенно случайно» оказалось в твоем утреннем чае (смородиновом, с капелькой меда), подсказывает. Твое горе превращается в ярость, ты должна отомстить за смерть беззащитной (три ха-ха) зверушки.

«Кто это сделал?» — спрашиваешь у себя. О дорогая, я мог бы составить список желающих, но где найти такой длинный пергамент в военное время? Нас не интересуют все, нас интересуют только те, кто решил, что можно шутить надо мной. Над нами. Те, кто может встать между мной и тобой. И знаешь, кто возглавляет этот список? Конечно знаешь.

Ты нежно проводишь по рыже-красному меху рукой — в последний раз — и, не стирая этой ржавчины с пальцев, срываешься с места. Старый дом Блэков встречает тебя тишиной коридора, подсвеченного уродливыми тыквами, — дань глупому магловскому празднику, перенятому магами. Рожи, вырезанные в огромных тыквах, выращенных, скорее всего, хогвартским болваном Хагридом, мерзко ухмыляются, бесчувственные к твоему горю. Головы эльфов смотрелись эффектнее, но живущие в этом доме мало знают об эстетике магических интерьеров.

Ты несешься мимо тыкв вниз на кухню.

Он перехватывает тебя по дороге. Светлые зализанные волосы, масленые глаза, загребущие-вырвать-их-на-хрен-руки, которые он кладет на твои бедра, блокируя путь вниз.

— Какие люди без охраны! — мурлычет он своим гнусным голосом.

Ты содрогаешься от пронзившей сердце боли, вспоминая о растерзанном трупе того, кто сопровождал тебя по этим коридорам многие годы, путался под ногами и заглядывал в глаза, шипя на неугодных. То есть на всех. Почти на всех. Боль — гнев — месть, срабатывает заложенный алгоритм.

— Давно пора, — продолжает мерзкий блондинчик, и ты словно напарываешься на гвоздь.

— Так ты принимал в этом участие? — цедишь сквозь зубы.

— Конечно, — бахвалится он, прицокивает языком и сетует: — Ни я, ни Рон не имеем шанса к тебе подобраться, пока этот рядом.

«Этот не рядом и больше никогда не будет», — мелькает в твоей голове страшная мысль.

Гад пытается провести своими щупальцами вверх по твоим ребрам, схватить за грудь, не подозревая, как близок к точке невозврата.

— Руки убрал, Кормак! — в твоем голосе больше чем приказ. На лице Маклаггена проступает испуг. Твоя палочка впивается ему в кадык, но он все еще скалит зубы.

— Что ты мне сделаешь, крошка? — допускает он сразу две ошибки в одном предложении. С тобой так нельзя. Это становится последней каплей в чаше твоего терпения. Чаша твоего терпения и так размером с чашечку для эспрессо.

Он жив, а твой кот — нет, ты должна исправить высшую несправедливость.

— Конфундус, — сила твоего заклинания, возможно, превратила бы Маклаггена в овощ до конца существования. Нам не дано узнать. Хотя... почему не дано? Она и превратила, просто конец наступает через несколько секунд. Выверенным движением ты толкаешь дезориентированного идиота с лестницы. Его висок с сочным хрустом сталкивается со змеиной головой, украшающей перила. Маклагген считает ступеньки позвонками и ребрами, пока не замирает внизу неподвижной сломанной куклой. Есть в этом моменте мрачная изысканность, но ее нарушает истошный визг. Оглушающее летит в портрет последней хозяйки этого дома. Твоя попытка оглушить удачнее попытки Вальбурги Блэк.

Тебя мелко трясет, ты стараешься не смотреть на труп.

«Он был виноват — ты отомстила», — подсказывает зелье.

Отбросив неприятную картинку, ты поворачиваешь на кухню, где безошибочно находишь Его.

— Миона? Что там упаво? — выпученные, почти бесцветные глаза без тени мысли и набитый чем-то рот. Часть пищи вылетает наружу. Отвратительно. Мысль твоя, не моя. Просто обычно ты прячешь ее даже от себя.

— Рональд, это сделал ты? — спрашиваешь, предугадывая ответ.

— Я? Фто фделал? — прочавкивает самая мерзкая из твоих будущих жертв и судорожно сглатывает ком пищи, который не протолкнул бы в свою глотку и великан. Отвратительно. Видишь, я не стесняюсь так думать.

— Это ты его… — назвать имя павшей животины ты не можешь, боясь сорваться на рыдания, — ты?.. — да и действие обозначить тоже — это придаст ситуации завершенности.

— А... Мы вместе повеселились. Это вообще идея Дина и Симуса. Чего взъелась? — машет рукой рыжий недоумок. — Он заслужил.

Ярость, усиленная забавным зельицем моей личной разработки, заливает твои прекрасные глаза, логика, твоя верная подруга, уступает место иррациональному желанию сделать больно, как было больно перед смертью твоему монструозному питомцу. Сектумсемпра срывается с палочки раньше, чем ты осознаешь, что именно и против кого наколдовала. Вот незадача — палочка дергается и один из косых разрезов пересекает шею Уизела наискосок, раскрывая что-то вроде второго рта. Есть некий символизм и в появлении второго рта у готов-был-жрать-всегда-Уизли, и в грязнокровке (не оскорбление — факт), по уши залитой чистой кровью, — она заливает стол, еду, устремляется на пол, фонтаном из сонной артерии бьет по тебе, но ты даже не кривишься.

У тебя новая цель, ты анализируешь сказанное, вспоминаешь тошнотворное амбре закопченного, подгоревшего мяса и жженой шерсти, витавшее возле тушки, и страшная догадка формируется в твоем мозгу. Теперь ты знаешь всех виновных, но нужны доказательства. Ярость все так же клокочет, бурлит, как котел с Бодроперцовым зельем, но ты действуешь более рационально. Походя очищаешь себя от крови — они ничего не должны знать раньше времени. Железистый запах убрать сложнее. Ты и не заботишься об этом, запах напоминает тебе о том… кто остался лежать на твоей кровати. Какая неоднозначная фраза.

Ты поднимаешься обратно, мимо светящихся вырезанных в тыкве рож, отгоняя мысли о своей «резьбе по Уизли». Зелье бережно хранит твой разум от сожаления, от всех тех чувств, которые сейчас совсем не нужны. Есть горе от потери и адское желание отомстить. Этого достаточно для воплощения наших планов.

Двух гриффиндурцев-недоучек, ныне орденцев, ты находишь в бывшей спальне моего покойного дядюшки. Многие считают не-разлей-вода-парочку геями, но я-то вижу, что оба смотрят на тебя как хищник на мясо. Однажды я случайно проник в голову озабоченного ирландского недоноска, когда тот мысленно нагибал тебя над столом. Он уже тогда подписал свой смертный приговор. Никому не позволено помышлять о таком! Я едва сдержался. Изучать мысли второго не было смысла, достаточно видеть, с каким животным желанием он пялится на твою грудь и задницу. И вот опять! Урод.

— А-а-а, Гермиона, — скалится он. — Пришла ругать нас за маленькую шалость?

«Маленькая шалость, — грохочет адреналин по твоим венам. — Маленькая. Шалость».

Даже таких ограниченных дебилов, как твои бывшие однокласснички, напрягает выражение на твоем лице. Мсти, моя Немезида! Но сначала они должны еще кое в чем признаться.

— Слушай, остынь, не мы это придумали, но весело же было!

— Кто придумал? — проталкиваешь сквозь зубы вопрос.

— Близнецы, ты же знаешь, какие они, — пытается заискивать поджигатель-неудачник.

Пусть пытается, ты уже все решила. Перед твоими глазами кровь на рыжем мехе, ты чувствуешь вонь от паленой шерсти и печеного мяса. Кровь заливает твои глаза. Красное на темно-коричневом. Красиво.

— Экспеллиармус! — две палочки влетают в твою руку. — Инкарцеро!

Твои движения отточены, ты прекрасна. Идеальная Грейнджер. Моя.

Усиленным Коллопортусом запечатываешь окна. Ровно секунду размышляешь, не использовать ли Адское пламя — заклинание под стать твоей ярости, но передумываешь: дом стар, дом пропитан темной магией. Сжечь к дракловой матери всех и вся кажется не такой уж плохой идеей, но нет. Не сегодня.

Страх в глазах двух идиотов вызывает удовлетворение.

Ты направляешь свою палочку на старые шторы.

— Инсендио!

— Инсендио! — поджигаешь кровать.

— Инсендио! — поджигаешь кушетку.

Левитируешь приговоренных в дальний угол, ждешь, пока пламя начнет облизывать их волосы, и захлопываешь дверь снаружи.

Накладываешь Коллопортус и огнеупорные чары. Что-то пытается пробиться в тебе сквозь горе и гнев, но ты сама отталкиваешь ненужные эмоции. Молодец. Осталось двое. С ними сложнее. Эти умны и твои намерения могут просчитать.

Ты пахнешь кровью и огнем.

Ты пахнешь смертью.

Нужно все сделать тихо. Ты подходишь к импровизированной лаборатории (все привыкли притворяться, что не знают о ней) и применяешь Гоменум Ревелио. Убеждаешься, что внутри двое. Ты — это ты, невинные не должны пострадать, поэтому тебе нужно знать наверняка, что двое — те самые.

Виновные.

Виноватые.

Те, из-за кого твой «котик» мертв.

Те, из-за кого он умер страшной смертью.

— Фред, Джордж, — зовешь ты из-за двери, стараясь сделать свой голос нормальным.

Шум вместо ответа настораживает тебя.

— Гермиона? — высовывается в едва приоткрытый проем рыжая голова, под нее подныривает другая.

— Чем обязаны, староста?

Глазки одного бегают, глазки второго постреливают назад в комнату.

— Что готовите? — как бы невзначай интересуешься ты.

Оба мнутся и смотрят на тебя расширенными, нарочито перепуганными глазами. Они не в курсе, что ты сейчас не улавливаешь нюансов.

— Ты знаешь! — всплескивает руками один.

— Прости, но нам нужен был подопытный! — подхватывает другой.

Дальше ты не слушаешь, кровь снова грохочет в ушах. Можно ли убить двоих одной Авадой? Думаю, если изыскать в себе столько ненависти — запросто. Зеленая вспышка освещает тебя и весь этаж. А вслед за Авада Кедаврой в лабораторию летит Бомбарда.

Это прекрасно. Первый этап прошел как надо: минус пороховая бочка, на которой мы все обитали; минус шесть членов вашего дружного стада, прости, прайда — львы живут прайдами, но я не виноват, что ваш похож на стадо диких обезьян.

Мой выход.

Я появляюсь из-за угла. Твой кот расположился на своем любимом месте. Не то чтоб я не возражал — он весит как юный гиппогриф, но мы с животиной должны произвести эффект.

Я даже смирился с тем, что он когтит мою любимую мантию.

Ты ошарашенно смотришь на меня, на него и снова на меня.

Я пользуюсь твоим шоковым состоянием.

Один точный Обливиэйт — и операция завершена.

Это успех. Существенное повышение среднего IQ в доме, существенное понижение общего градуса ненависти ко мне, и ты — виновница произошедшего, не способная об этом вспомнить.

* * *

— Финита!

Ты смотришь на меня озадаченно и... как-то еще, но точно не испуганно. Я не могу прочесть этот взгляд до конца, потому напрягаюсь. Я ожидал истерики, обвинений, ведь мне известно, что безопаснее внушать страх, нежели любовь. Но твой прожигающий, внимательный взгляд вводит меня в ступор.

— Ты оставил бы Живоглота в живых, — резюмируешь наконец.

— Ну да, — пожимаю плечами. — Ты любишь эту животину, — а я тебя, но этого вслух не проговариваю. — К тому же он единственное высокоразвитое существо в этом проклятом доме, за исключением присутствующих. А когда ты занята, мне нужно с кем-то общаться. Не буду же я проводить досуг в компании невоспитанных бандер-логов, которых ты называешь друзьями, — читал я твою магловскую книжку, выкуси. — Да и на кого тебя оставлять, когда я сам на заданиях, — говорю все это подчеркнуто безразлично, но тон не обманывает мою самую умную. И не надо.

— Скажи, а зелье, о котором ты… фантазировал, существует? Очень полезная вещь, если придется…

Умница моя, выделила важное!

— Так… прототип… нужно работать, — будто нехотя делюсь я.

— Чтобы ты знал, ни Дину, ни Симусу я неинтересна!

Думай что хочешь, я-то видел.

— Я тебе потом продемонстрирую его фантазию про стол, прочувствуешь каждой фиброй, — обещаю я, и твои карие глаза становятся почти черными. — Дополненную и усовершенствованную. Я ведь не грубый ирландский мужлан.

Ты сглатываешь, знаешь, что такие обещания я выполняю скрупулезно и вдохновенно. Мысленно ты уже распластана по столу и открыта для меня самым бесстыдным образом.

Да, да, Грейнджер, скрещивай — не скрещивай ноги, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Я тоже тебя хочу, любимая.

— Они всего-навсего подшутили над тобой, — резко переводишь тему. — На Хэллоуин принято переодеваться в костюмы нечисти или изображать мертвецов. Ну заколдовали они твой костюм заклинанием приклеивания, ну походил в бинтах с головы до пят. За это не убивают! Не предают страшной смерти, — ты начинаешь хихикать, затем заливисто смеешься (смейся, Грейнджер, смейся), — моими, заметь, руками, слизеринец неисправимый. Из тебя получился отличный ископаемый фараон, между прочим!

Ты буквально захлебываешься смехом.

— Мерлин, Драко! — не уверен, что это не истерика. — Из-за костюма! Ты та-а-ак драматичен. Я будто целый фильм посмотрела.

Наверняка вещает про какую-то магловскую дрянь.

Верь во что хочешь. Верь, что меня взбесил костюм. Верь, умная дурочка. Впрочем, это не совсем неправда. Взбесил. Я всего лишь дал тебе доступ к одной из своих фантазий, показал высокий уровень коварства, поделился убийственными планами. Ты уже приняла меня таким. Ты веришь такому мне. Главное, ты не увидела ничего важного, ничего, что заставило бы тебя перестать верить. Темный Лорд будет доволен. А пока Темный Лорд доволен — ты жива.