Выхода нет (гет)

Руки судорожно сжимали алые простыни, тело ныло и отзывалось болью. Лале свернулась почти в комочек, как щенок, и даже не плакала — тихо скулила от безысходности, унижения, позора и отчаяния. Мехмед привел свои угрозы в исполнение. Он обошелся с ней даже хуже, чем с девушками из гарема; поступил как с пленницей, сломил волю, подчинив силой.

Лале пыталась бежать, но дверь в покои Мехмеда была заперта с внешней стороны —‌ скорее всего, по его приказу. Лале кричала, но никто не слышал; вернее, слышали, но никто не пришел, не посмел перечить воле султана. Она пыталась отбиваться, царапалась и кусалась, как дикая кошка, но силы были не равны... Теперь же она просто лежала безвольной куклой, не в силах даже поднять голову.

В коридоре послышался шум, Мехмед ощутимо напрягся. Лале же оставалась безучастной, даже когда на дверь обрушились сокрушительные удары. Дальнейшие события для нее виделись словно в густом тумане: слетевшая с петель дверь, Влад и Аслан с обнаженными мечами, истеричный визг Мехмеда, полные животной всепоглощающей ярости глаза друзей, когда они поняли, что опоздали...

Зачем вы пришли? Он же не пощадит вас! Не надо было, нет... Но губы ее оставались безмолвными; грудь сдавило настолько, что было трудно дышать, и лишь горячие слезы предательски потекли по щекам. Они хотели спасти ее. Но тем самым лишь подписали себе смертный приговор.

Ворвавшиеся на крик султана гвардейцы схватили Аслана и Влада, связали им руки и увели. На мгновение Влад оглянулся и их взгляды встретились. Лале готова была презирать себя, но в его взгляде она не почувствовала презрения; лишь отчаяние и злость. Прости, прошептала она одними губами, поскольку голос все еще не слушался ее. Но Влад, скорее всего, этого уже не увидел.

—‌ Казнить их! —‌ продолжал верещать перепуганный Мехмед. —‌ На рассвете!

* * *

—‌ Аслан... Аслан, ты меня слышишь?.. —‌ прохрипел Влад, закашлявшись кровью.

Еще раз, превозмогая боль во всем теле, постучал по стене сырой и смрадной камеры, где он должен был, окруженный гниющими трупами, доживать последние часы, ожидая утренней казни. Их с Асланом трижды избивали, а затем, полуживых и почти не способных двигаться, растащили по разным камерам. Влад пытался звать, отстукивать по стене их секретный ритм, который знали только они втроем, включая Лале; но Аслан не слышал и не отзывался.

—‌ Будь ты проклят, Мехмед...

Влад снова сплюнул кровь на пол. Ненависть —‌ единственное, что у него осталось, что помогало не сойти с ума от боли, как физической, так и душевной. Словно наваждение перед глазами раз за разом вставала одна и та же картина: порванное платье, хрупкая дрожащая фигурка Лале и ее взгляд —‌ отрешенный, обреченный, словно и не живой вовсе. Силясь хоть как-то прогнать это видение, Влад, сжимая зубы, представлял, как собственноручно насаживает Мехмеда на кол... Увы. Завтра на рассвете Влад умрет, а Лале, его дорогая Лале станет игрушкой этого ублюдка, он заставит ее ублажать себя, удовлетворять все его низменные прихоти.

Влада не пугала близость смерти; он смирился с ней, смирился также и с тем, что придется претерпеть страшную боль и прилюдное унижение. Но оставить Лале одну, не защитив —‌ вот что было невыносимо. Он бы добровольно отдал жизнь ради спасения любимой девушки, но, увы, ему придется умирать, зная, что она остается одинокой, беззащитной и безвольной в руках тирана и самодура.

Он закричал из последних сил, неистово, надрывно, сдирая в кровь кожу ладоней о каменные плиты тюрьмы. И вдруг из темноты раздался голос:

—‌ Ты жаждешь мести, Влад Дракула?

Уже привыкшими к темноте глазами он отчаянно попытался разглядеть говорившего. Один из тех, кого Влад посчитал трупами, оказался жив.

—‌ Откуда ты знаешь меня?

—‌ Я многое знаю. Я видел, как создавались и рушились великие империи. Я знаю тайны, неведомые смертным. Сила, заключенная в моей крови, дарует власть —‌ власть лишать жизни или сохранить их...

Говоривший издал странный утробный звук —‌ не то смех, не то рычание. Он был и вправду похож на труп: посеревшая кожа обтягивала кости, лицо, более походившее на череп, корчилось в гримасе боли, но глаза горели алчным, почти сатанинским огнем. Все тело его было скованы цепями, а на груди поблескивал массивный старинный крест, похожий на древневизантийскую реликвию. Казалось, будто крест и цепи обжигают его кожу. Но голос от боли даже не дрожал.

—‌ Кто ты?

—‌ Древнее зло. Можешь считать меня самим Дьяволом.

Влад, насколько позволяли ему цепи, придвинулся поближе. В ноздри ему ударил тошнотворный запах крови.

—‌ Меня сделки с Дьяволом не интересуют, —‌ почти выплюнул ему в лицо Дракула.

Тот хрипло усмехнулся.

—‌ Ты обречен. Говорят, перед неизбежной кончиной смертные начинают задумываться о вечности. Когда как не сейчас?

—‌ Ты. Ничего. Обо мне. Не. Знаешь.

—‌ Смотри мне в глаза, Влад Дракула...

И Влад смотрел, как зачарованный, не в силах оторвать взгляд от зловещих алых глаз.

—‌ Ты любишь девушку... прекрасную как луна, чьи очи горят, словно звезды... У меня есть сила —‌ сила, чтобы спасти ее, вызволить из плена...

—‌ Довольно! —‌ вскричал Влад, но сердце уже колотилось с утроенной силой.

Если есть хотя бы шанс —‌ один из десяти тысяч —‌ спасти Лале, он заплатит любую цену.

—‌ Все, что тебе нужно —‌ испить мою кровь...

—‌ И какова цена?

—‌ Твоя бессмертная душа.

* * *

На рассвете ее друзья будут казнены.

Так сказал Мехмед. Вскоре после из ареста он пришел к ней лично, чтобы с безумным упоением победителя напомнить поверженной Лале о предстоящей казни.

—‌ Я возьму тебя с собой, Лале-хатун. Ты сможешь увидеть представление их первых рядов. Зрелище будет прекрасным. Сначала твоим дружкам вырвут языки, —‌ Мехмед принялся загибать пальцы, наслаждаясь молчаливыми страданиями Лале, —‌ затем отрубят конечности, и наконец под крики толпы посадят на кол...

—‌ Хватит!..

Больше Лале не могла сдерживаться. Уже не думая о чести и гордости, она упала к ногам султана.

—‌ Прошу тебя, пощади их! Я сделаю все, что ты пожелаешь! Я буду твоей навсегда, только, умоляю, сохрани им жизнь...

Горячие слезы обжигали щеки. Если такова цена за спасение Аслана и Влада, она готова ее заплатить. Возможно, Лале более никогда не увидит друзей, но даже просто знать, что они живы, будет для нее самой большой наградой.

—‌ Ах, да ты сама покорность!.. —‌ Мехмед издевательски всплеснул руками. —‌ Раньше надо было думать, дорогая. Впрочем...

Он наклонился, приподнял пальцами ее лицо, растирая слезы по ее щекам. Лале чуть морщилась от его прикосновений, но заставляла себя терпеть. Вдруг ей удастся до него достучаться?

—‌ Впрочем, моей навсегда ты все равно будешь. А твои дружки доставляют лишние проблемы... Я освобожу тебя от них.

Лале зарыдала еще громче, вцепилась в подол его костюма, но Мехмед грубо оттолкнул ее ногой.

—‌ Я лично приду за тобой на рассвете, чтобы отвести тебя на их казнь.

За ночь Лале так и не сомкнула глаз. Сначала плакала, потом просто молча тряслась, словно от лихорадки, забившись в угол и обхватив колени руками. Она ничем не сможет помочь друзьям. Не сможет их спасти. По ударам колокола она отсчитывала время, оставшееся до рассвета. В отчаянии царапала стену, обламывая ногти, а затем, резко поднявшись, ходила взад-вперед по узкой комнатке в тюремной башне.

Здесь издревле содержали преступников знатных кровей, поскольку башня находилась на отвесной скале, примыкая к самому краю пропасти, вид на которую открывался из единственного в башне окна. Сбежать отсюда, даже при помощи сообщников, было нереально. Лале, конечно, не была преступницей —‌ Мехмед заключил ее сюда на ночь, просто чтобы она не поднимала лишнего шума.

В болезненном и доведенном до отчаяния сознании Лале всплывали легенды и предания, рассказанные ей в далеком детстве. Одно повествовало о жене султана, которая, узнав, что крестоносцы убили ее супруга и вот-вот штурмом возьмут крепость, приняла яд, предпочтя умереть, но не сдаться. Яда у Лале не было; но взгляд ее вдруг упал на окно.

На негнущихся ногах она подошла и глянула вниз, в пропасть. Холодный утренний ветер ударил ей в лицо. Окно было узким, но Лале была уверена, что ее хрупкое маленькое тело без труда сумеет через него проскользнуть.

Ей не хотелось умирать в шестнадцать лет. Но участь, ожидавшая ее, была хуже смерти —‌ Влад и Аслан, единственные дорогие ей люди, умрут мучительной смертью, а она останется одна, разбитая и сломанная, и будет ублажать их убийцу. Ты ведь мечтала быть с друзьями неразлучной и умереть в один день, напомнил внутренний голос.

Прости меня, Аслан —‌ верный и надежный друг детства. Прости меня, Влад —‌ появившийся в моей жизни так внезапно и ставший, может, чуть больше, чем просто другом. Прости меня, Хасан —‌ будь ты жив, возможно, все бы сложилось по-другому. Простите меня, родители и дядя Мурад...

Стоя на краю маленького подоконника, Лале просила прощения у живых и мертвых, мысленно прощаясь с теми, кто был ей дорог. А затем, услышав за дверью шаги и голоса, в последний раз вдохнула в грудь побольше воздуха и сделала шаг в пропасть.

* * *

Первые лучи солнца немилосердно обжигали кожу. Эхом в голове всплывали слова: «Отныне солнце —‌ враг твой; тьма —‌ твое спасение. Сила твоя —‌ кровь, а кара твоя —‌ вечность».

Влад заключил эту сделку. Испил крови ужаса подземелий —‌ вампира, чтобы навеки стать подобным ему. Новообретенная сила переполняла его. Переломы срастались, раны заживали на глазах, те цепи и двери, которые раньше были для него непреодолимой преградой, теперь он разрывал и сносил с одного удара. Солдатам гвардии султана, пытавшимся удержать его, Влад вспарывал вены и животы, жадно заглатывая свежую теплую кровь. На большее не было времени.

Быстрее! —‌ стучало отбойным молотком в его голове. Быстрее, надо спасти ее! Ему нужно спасти его дорогую Лале.

На сверхчеловеческой скорости перебегая от тени к тени, Влад уже почти достиг дворца, когда знакомый до боли запах вдруг повлек его в сторону пропасти. Ноги и разум почти отказывались слушаться. Почему запах его Лале разносится именно оттуда? Она должна сейчас быть в своих покоях...

В один миг солнце для него померкло и мир погрузился во мрак... Хотя, конечно, оно продолжало светить, обжигая кожу Дракулы, но он более не чувствовал этого. Не видел и не слышал звуков погони и воплей стражников, кричащих о появившемся монстре. Весь его мир вдруг сузился до одной-единственной картины —‌ лежащего на дне пропасти тела.

Издав душераздирающий и звероподобный вопль, Влад бросился в пропасть следом. Потом, превозмогая боль от сломанных и медленно срастающихся костей, полз к ней, обхватил ее тело, в неистовстве прижал к себе и кричал, кричал, кричал... Но осознание обжигало душу словно каленым железом —‌ его возлюбленная никогда уже не очнется.

Стражи и гвардейцы собирались на краю пропасти, обезумевшие от страха.

—‌ Монстр! Чудовище! Несите факелы! Сожжем его заживо!

Влад не пытался бежать или скрыться. Он просто плакал, прижимая к себе тело Лале. Не тронулся с места, даже когда в него полетели горящие стрелы. Влад горел и его Лале горела вместе с ним. В безумстве и агонии он прижимал ее к себе. Ее застывшее лицо выражало такую безмятежность, словно она просто уснула. Лишь одна мысль помогала Владу оставаться на грани сознания в пылающем котле мучений —‌ мысль о том, что она уже не испытывает ни боли, ни страха.

Увидев внизу два обуглившихся тела, гвардейцы забросали их валунами. Не знали они лишь одного: того, кем ныне являлся Влад —‌ вампира —‌ нельзя убить огнем. Почти неделю Дракула пролежал тем без еды и воды, погребенный заживо. Неотрывно смотрел на ее останки, то почти проваливаясь в беспамятство, то возвращаясь в реальность и давясь слезами, которые немилосердно жгли его покрытую ожогами кожу. Однако те самые валуны и камни, что должны были стать его могилой, сохранили ему жизнь, создав вокруг спасительную темноту, под покровом которой его тело медленно восстанавливалось.

От Лале остались лишь обуглившиеся кости, но Влад бережно собрал их и принял решение увезти с собой в Валахию, чтобы его возлюбленная обрела место последнего покоя на его земле. Следуя к границам Османской империи, он узнал новости о том, что Аслану так и не удалось сбежать, и приговор его был приведен в исполнение. А также о том, что его самого обвинили в убийстве Лале-хатун. Этого Влад не мог простить.

Он поклялся, что вернется и отомстит. Сотрет весь род Мехмеда с лица земли, уничтожит все, что было ему дорого, станет худшим его кошмаром. И не успокоится, пока не совершит свою месть, ведь его сила —‌ кровь, а его кара —‌ вечность.

* * *

Безмолвно и неподвижно, словно изваяние, стоит Влад Дракула на краю балкона и смотрит, как Лайя, пробираясь сквозь высокую и мокрую траву, идет в сторону старого замкового кладбища. С неумолимым течением времени могилы и надгробия обветшали и пришли в негодность, и лишь одна выглядит опрятно и ухоженно. Возможно, этим она мисс Бернелл и привлекает. На этой самой могиле всегда горит лампада —‌ вот уже почти шесть веков.

Тысячи воспоминаний о ней —‌ как сладких, так и мучительно болезненных —‌ проносятся вмиг в сознании Влада. Ему хочется вдруг позвать Лале по имени. Он произносит ее имя одними губами, почти не дыша.

Лайя Бернелл, как будто почувствовав что-то, оглядывается и бросает взгляд на балкон. Но Влада там уже нет.