Первый рассвет (джен)

Бесконечные уровни. Куда ни глянь — всё уровни, уровни. Серые вдалеке, обдаваемые лёгким светом, с кусочками застоявшейся пыли от обломков. Будто чужие души, всюду летают призрачные напоминания о жизни, в которой он больше не участвовал и не желал участвовать. В этих серых металлических балках скрывались остатки его надежд на спасение, исцеление от этого странного недуга, здесь, на станции. Выше будут уровни, спускаться, убежать можно только на другие беспощадные уровни, пожирающие посторонние цвета своими серыми клыками.

На расстоянии руки они чёрные. Эта вечная темнота не подпускала к себе ни капли света, заставляла его исчезать, оставляя последние усилия несчастных выживших напрасными. Иногда Карамацу настолько завораживала безучастная пустота, что он боязно тянулся к одной из бесконечных балок, желая опробовать их поглощающую силу, но даже в этом получал разочарование. Здесь пустота — враньё и иллюзия. Не существует даже того ничего, с которым Карамацу не терпелось встретиться.

Но на самом же деле злосчастные уровни вблизи были тёмно-синими. Ни на что не похожие, они эгоистично заполняли всё окружающее пространство собой, не желая делить свой некрасивый цвет ни с пока ещё живыми, ни с безвозмездно мёртвыми. В этом месте, как уже не посчастливилось убедиться Карамацу, ничто не может отнять перетянутое одеяло из лап мрачных уровней. Неверный шаг — и ты попался в круговорот балок и блоков; ты ни за что не найдёшь себя отдельным от их притягательной вечности выживших среди невезучих, ведь теперь ты лишь только часть её. Часть её — станции — именно так думал о себе Карамацу, не понимая, почему же только жалкая часть, почему не весь он пропал вместе с остальной жизнью на этом маленьком островке, откуда был лишён даже малейшей привилегии человека — жить, то есть видеть солнце над головой. Уровни — вот самое доступное солнце. Медленно памятная голубизна, синева, перемешанная с нежно-белым, тускла в его голове, он едва мог представить, что это такое. Сплошное полотно сливалось в одно смазанное пятно или превращалось в серо-синие балки с раскрошившимися частями.

А может, всё это — выдумка?

— Опять сидишь тут, свесив ноги, — улыбаясь, вздохнул Осомацу, на вид оживлённый чем-то. — Так и упасть несложно. А мне говоришь этого не делать, хотя сам — чем лучше? Пошли, Декапан просил нас помочь кое с чем.

И все планеты вертятся вокруг него, и не существует простора, не существует даже пустоты, не бывает бесконечности и жизни, которой он лишился и из-за которой потерял возможность видеть? А видеть ему нужно, чтобы вновь ослепнуть от сияния одного единственного, что сохраняло его забытую реальность, то единственное, что напоминало о жизни его и жизни других несчастных. То единственное, благодаря чему он помнил слово «солнце».

— Вот… так, — кряхтел Осомацу, поднимая ослабевшего брата с балки. Он мог бы и сам встать, легко отказаться от помощи, но сейчас младший чувствовал жизненную необходимость почувствовать заботу от него.

Братья прошли по знакомому пути, единственному доступному на этом уровне, к уцелевшему жилому блоку, чуть дальше которого по необходимости была обустроена лаборатория. Из-за постоянно распахнутой двери послышались тихие голоса, то и дело прерывавшиеся из-за элементарного неимения тем разговора. В слишком яркой по сравнению с остальными частями станции лаборатории им дали поручение, совершенно не удивившее близнецов: проверить очередной блок на наличие затерявшихся архивов. Все прекрасно знали, что на самом-то деле главной и давно преследуемой целью поисков является совсем древний архив, о пыльном существовании которого, видимо, забыли и при исправной работе станции, иначе как объяснить, что не осталось ни единой зацепки о его местонахождении? Карамацу совершенно не желал снова участвовать в практически полностью импровизированной вылазке в неизвестные просторы дальних едва сохранившихся блоков; он почти боялся их. Но не опасность данной операции и даже не плохая подготовка к ней пугали его. Больше всего на свете второй Мацуно боялся того, что они могут найти за пределами обжитых территорий, и того, как это будет использовано. Однако его отказ всегда означал, что за неимением способных к подобной работе людей Осомацу, единственное, что ему пока ещё не удалось потерять и потерять которое он никак не надеется, пойдёт один, что куда опаснее возможности даже собственной смерти. Карамацу знал только то, что он должен сделать это ради него.

— Смотри, что мне дал Чибита, — похвастался Осомацу, когда братья спускались по невероятно крутой, но ограждённой только слабенькими перилами лестнице. В его детских глазах читался восторг, будто бы от новой игрушки, когда он достал из кармана внушительное приспособление, отдалённо напоминавшее пистолет. — Это гарпун. Не знаю, откуда они взяли его, но с ним мы точно сможем подняться во-он туда. — Он указал в противоположную сторону, в которой и правда находились блоки, куда больше пострадавшие от катастрофы, чем те, где они обычно обитают.

Карамацу понял, к чему идёт дело, и, прекрасно зная своего любимого братца, стал готовиться к худшему. Как оказалось, не зря. Осомацу тут же поспешил продемонстрировать свою игрушку, используя только что пройденную лестницу, чтобы зацепиться за неё. Как только верёвка стала тянуть увлечённого старшего вверх, младший не выдержал и изо всех имевшихся у него сил вцепился в одежду брата. Это неожиданное действие никак не повлияло на показавшуюся изначально опасной ситуацию: гарпун плохо зацепился, сила притяжения, контролируемая системой станции, потянула Осомацу вниз, и в итоге верёвка вернулась к её хозяину. На секунду в голове Карамацу промелькнуло бешеное желание выхватить это новое орудие из рук брата и разбить на мелкие кусочки или хотя бы просто выбросить в чёрную пустоту под их ногами. Но действовать он, как обычно, не стал.

— Да не волнуйся ты так, — в некоторой растерянности успокаивал старший, легко постукивая младшего по спине, — я был готов к этому.

— Выброси его, — буркнул Карамацу, заставив себя отпустить брата. Он злобно, но в то же время испуганно покосился на гарпун, однако решил в который раз слепо довериться Осомацу и уступил ему дорогу, чтобы всегда держать его в поле зрения на всякий случай.

Пройдя ещё несколько лестничных пролётов, братья оказались у по-обыкновенному серой двери. Ключ от неё в виде затёртой карточки, как и все остальные ключи, был поручен Карамацу, но сейчас его руки ужасно тряслись от пережитого шока, чего старший не должен был заметить. Он поспешно нащупал в открытом кармане вещь и быстрым движением пихнул её брату, чтобы не оставлять жалко дрожащую руку в висячем положении, а затем сделал вид (так подумал Осомацу), что просто боится и хочет доверить всё старшему. Тот не стал спрашивать.

За дверью оказались привычные кипы бумаг, хаотично выпавшие из сотрясённых катастрофой ящиков, казалось бы, так давно. В предыдущие «вылазки» здесь не раз бывали выжившие и немного разобрали свалку, но разрозненность информации продолжала иметь место. Само помещение не было слишком большим и использовалось скорее как охраняемый архив или личный кабинет — на то указывал стол, стоявший в ярко освещённом когда-то углу, у самой двери. Но несмотря на то, что полезных данных в этом месте почти не находили, это был самый большой из известных и доступных архивов на тот момент. Объёмы бумаги (по большей части — макулатуры) содержали ненужные сведения о состоянии станции и её работе, некоторую информацию о первых переселенцах, а также множество неизвестных проектов, которые в воцарившейся ситуации совершенно не имели значения. Приходить и перебирать их снова и снова наскучило бы кому угодно, не говоря уже об отчаявшемся Карамацу, давно потерявшем надежду на торжественное нахождение спасительных материалов. Но, как и всегда, выбора никакого не было.

Его бы развеяла опасность, помог бы риск, который взволновал бы его и заставил бы сердце неистово биться. И тогда бы он вспомнил, каково это — бояться за свою жизнь и чувствовать, что может потерять её. Возможно, это было нужно Карамацу на ином уровне, скорее бессознательном, но в смутных мыслях же его всё выражалось иначе. «Что я почувствую, если подо мной провалится уровень или сломается балка? В первый момент, если он будет неожиданным, испугаюсь. Ну, а потом? Полечу вниз, всё сильнее ускоряясь, пока не встречусь лицом к лицу с новым уровнем. С каждой минутой притяжение будет становиться сильнее, затем превысит уровень земного, и я окажусь в месте, где нельзя выжить без специального костюма. И что дальше?»

— Ты не поверишь, — едва слышно, но достаточно громко в условиях полной тишины заговорил Осомацу. Карамацу поднял глаза от скучных бумаг с непонятной информацией и увидел на лице брата нескрываемое возбуждение. — Кажется, нам больше не нужно будет ходить сюда. Или же нет… — сбивчиво продолжал он, бегло просматривая лист за листом, — нам придётся здесь поселиться, пока я…

Карамацу ждал и боялся этого больше всего. До крайности восторженный вид Осомацу возбуждал в нём чувство опасения и сковывающий страх изменений. Младшему ничего не оставалось, кроме как молча наблюдать за быстро меняющимися действиями брата. В одну минуту он беглым взглядом просматривал один из листов, в другую отделял лишние из кучи и складывал их на пыльную полку рядом стоящего ящика, затем в валявшейся на полу куче искал продолжение уже найденной кипы и пихал нужные материалы Карамацу, который послушно вытянул руки для удобства. При этом постоянно слышались тихие комментарии: увлечённый Осомацу и сам не замечал, как случайно начинал зачитывать вслух или издавал восклицания вроде «вот оно», «нет, не то», «так, это сюда» или «это же…». Карамацу ни слова не понимал или не желал понимать. Он чувствовал, будто все его мысли разом вылетели из перегруженной головы и ему следует просто делать то, что говорит брат.

Уже на обратном пути, когда они вышли из душного помещения, Карамацу смог прийти в себя. До него смутно доходили сбивчивые объяснения Осомацу, но значение находки было понято им на другом уровне, эмоциональном. Если брат так радуется, значит, это очень важно для него. Если это важно для него, значит, и для всех на станции. Если это так важно, значит, многое изменится. И изменения могут коснуться Осомацу. Чем яснее Карамацу осознавал это, тем сложнее ему было осмыслить это и своё поведение в такой неожиданной ситуации.

— Неужели и правда так важно искать выход? — перебил младший, не слушавший долгие и подробные рассуждения брата.

— О чём ты? — удивился тот.

— Это может… быть опасно, — сбивчиво продолжал Карамацу, глядя на луч, показавшийся из непроглядной тьмы обломков уровней — это заработал прожектор.

— Ничего не делать куда опаснее, — простодушно усмехнулся Осомацу. Карамацу украдкой взглянул на него и задумался. — Эти документы, — он быстро приподнял их и снова тяжело опустил, — помогут нам вернуться на Землю к родителям и братьям. Они давно нас ждут, а как удивятся, увидев нас живыми! — Осомацу неосознанно улыбнулся, из-за чего его спутник скривился в болезненной гримасе. — Только представь, сколько людей смогут снова обрести потерянных родственников благодаря нашим поискам и работе команды Декапана. Поэтому мы обязательно должны улететь отсюда вместе и позвать людей на помощь.

Карамацу не нравились полные надежды слова брата. Никто на самом деле не знал, где находится их семья и живы ли её члены. У них нет никаких списков, кто умер и кому удалось спастись, так как меры по спасению принимались и без того в большой спешке, а сами родители и братья Мацуно находились в совершенно другом конце станции. К тому же, большая часть блоков попросту недоступна для изучения, и выжившие могут только строить догадки о том, осталось ли что-нибудь за пределами нескольких блоков, стены которых до сих пор относительно целы и хотя бы не пропускали кислород в бесконечное пространство космоса. Но Осомацу будто бы жил в совсем другом мире, который не имеет конца — иначе говоря, на Земле, какой она представлялась теперь ограниченным станцией людям. Именно её неунывающий парень всегда считал своим единственным домом и делал всё, чтобы приблизиться к своей цели, чем сподвигнул многих делать то же или хотя бы просто поверить в него. А Карамацу никак не хотел верить в брата и чтобы другие верили, потому что на подсознательном уровне знал, что ничего не выйдет и станет только хуже. Даже осознавая свой слишком пессимистический настрой, он не думал что-то изменить. Чувство безысходности за всё это время настолько въелось в его личность, что он уже не видел другого пути и даже любимый брат никак не мог помочь.

— Я уверен, они не забыли о нас, — куда серьёзнее продолжал старший, глядя прямо перед собой, — должна быть причина, почему мы всё ещё здесь. Но… просто дожидаться, когда люди с Земли сами нас найдут, мы не можем. Нужно же искать выход, согласись? Поэтому мы точно улетим отсюда.

«Ну, если «мы», то хорошо», — успокаивал себя Карамацу, хотя и не сильно доверял словам старшего, которые так хотелось бы честно принимать за единственную истину без каких бы то ни было сомнений.

Примечания:

Это мой подарок мне на (вчерашний) день рождения, хехе! Честно, очень ждала, когда начну писать этот фанфик, и всё ещё горю желанием дописать. Поэтому можете быть уверены, что на данный момент это лучшее, что я вообще могла бы написать. Будет главы 3-4.

Вот он, конец этого мира.

Отдельные блоки огорожены друг от друга плотной стеной, грузно опускающейся на все уровни. Характерная для них холодящая серость давно уже олицетворяла собой подавляющую гравитацию в пределах станции, неотступно преследовавшую на каждом и без того трудном шагу. Вместе с тем ничто так не затмевало мысли несчастного выжившего человека, как наличие успокаивающего ничего в такой непосредственной близости.

Карамацу стоял прямо перед последним существующим блоком на данный момент. За заблокированной напрочь дверью больше не существует уровней и блоков, только один космос с летящими обрывками воспоминаний и человеческих жизней — нечаянно выброшенным за пределы досягаемости мусором. На последней вылазке им удалось найти ключ к тому, как управлять отдельными объектами. И теперь Карамацу мог открыть эту дверь — единственное, что отделяет его от нескончаемого спокойствия.

Но его ли он ищет? Пусть сейчас он и был уверен — потому что не хотел думать, — что это поможет. Но разве целью его долгих поисков всегда было бегство? Ведь даже сам Карамацу не знал, спасёт ли его исполнение обещаний и надежд брата на возвращение на Землю или подействует ли ровно так же мало, как привычное бездействие. Чего он ждал на дне станции, в темноте нижних уровней? Что он хотел встретить за неуязвимой стеной, составляющей последний из доступных блоков? Иногда Карамацу думал, что знает и всегда знал, только не мог ясно увидеть, дотянуться до ответа и схватить его. Он думал, если сможет разглядеть, то всё решится само собой и беспощадно гложущая тоска навсегда пропадёт и не вернётся. Но видение, едва попав в его руки, тут же разбивалось о тупую серость уровней и стены блоков, растворялось в свете слепящих прожекторов, хаотично включавшихся время от времени, и тонуло в темноте близкой бездны.

Один раз это было отражение. То лицо, которое за всю свою жизнь он видел чаще любых других лиц, потому что оно принадлежит далеко не ему одному. И в нём — выход? Сотни знакомых черт, каждая из которых резала глаз чуть только взглянешь на неё. Все эти выделяющиеся детали — чьи они? Эти общие для всех смешные ямочки на щеках, так явно выраженные у пятого. Эти врождённые мешки под глазами, созданные в некоторой степени необычной формой век, которые привлекали большее внимание на лице четвёртого. Правильные чёткие брови, заботливо выщипанные руками шестого. Лёгкая морщинка между бровей, чаще всего появлявшаяся на лбу третьего. Немного курносый нос, заставлявший обращать внимание на себя с каждым характерным жестом первого из владельцев. Но своего лица в отражении Карамацу никак не мог разглядеть.

В другой раз его напугала еда. В тарелке сырел кусок необходимой для жизни дозы, который предназначался только ему. Ещё через несколько секунд, Карамацу знал, все ждали, что он съест его. Но зачем? Есть мальчик, едва вступивший в возраст интенсивного роста, который поглощал еду, едва прожевав. Есть совсем маленькие брат с сестрёнкой, они ещё ничего не понимали, но всё время старались, чтобы другой съел больше, даже если у самого урчит животик. Есть больные, заражённые радиацией. Есть старики. Есть работающие молодые люди. И есть он. Может, ему нужно только, чтобы другие поели вместо него, чтобы эти несчастные люди, которых едва можно назвать выжившими с радостью, спустя столько времени снова почувствовали, что нужны кому-то, что кто-то заботится о них и что в конце концов желанная жизнь вернётся к ним. Но что Карамацу мог? В его распоряжении находилась одна жилая комната, которых и без того было навалом, и ежедневные порции пайка, отказаться от которых не позволялось, да и сил на это он никаких не имел.

И что тогда? Карамацу почти молился, чтобы найти ответ, каким бы он ни был, лишь бы не таким смутным и непознаваемым. Но перед собой этот совсем жалкий парень видел только стену, и ключ к её разрушению был у него в руках. А как бы поступил другой?

— Ты опять здесь, Карамацу? — послышался знакомый до ужаса голос. — И что ты всё ходишь сюда? Давай, пошли, нам нужно кое-что сделать.

«Спрашивает, будто не понимает, — из последних сил думал Карамацу. — Он даже не упрекнул меня за бесцельное использование кислородной маски и костюма, а ведь их и так мало осталось».

У Декапана они получили задание: недавно высказанное ввиду появления нового инструмента пророчество Осомацу сбылось, и им нужно было попасть в архив на несколько уровней выше. Старший хотя и знал эту непривычно радостную новость, но всё же был готов выслушать детали снова от начала и до конца. Младший же не видел в этой куда более опасной вылазке ничего хорошего и не понимал, почему ему всё ещё поручают такие ответственные задания, пусть даже и под присмотром брата. Но Карамацу доверили клочок бумаги с паролем, который в теории должен был открыть дверь архива, а Осомацу вновь опасно хвалился пугающим гарпуном, не переставая радоваться, что наконец сможет попасть наверх, где уровень гравитации куда ниже обычного, близкого к земному.

С каждым шагом по местами шатким ступеням и без того бросавшийся в глаза контраст между настроением братьев всё более приобретал весомость. По-детски радостный Осомацу не переставал что-то рассказывать — делиться последними достижениями их команды во главе с учёным Декапаном. Нельзя было сказать, что он не замечал отстранённость младшего и тот факт, что все его слова попросту игнорировались, ведь он, может быть, не хотел замечать, потому что был слишком счастлив говорить о том, что действительно имело значение в тот момент. И ещё большее значение имело место, куда парни направлялись, в чём в мыслях они безоговорочно сошлись.

Говорят, когда рядом с тобой находится весёлый улыбающийся человек, ты и сам становишься радостнее, пусть даже немного. С Карамацу это правило не сработало. Возможно, он оставался холоден, потому что, продолжая делать шаг за шагом, в очередной раз потерялся и уже механически двигался за Осомацу, периодически сверявшимся с картой станции. Погружённый в свои давящие мысли, Карамацу едва справлялся с наступающей тревогой. Он не видел брата, но знал: сейчас он тут, идёт по опасным ступеням, иногда вынужден проходить по узким балкам практически без страховки, потом он поднимется очень высоко, где ещё больший шанс свалиться, потому что чем выше, тем хуже состояние уровней, и к тому же, он такой беззаботный и активный, ступит не глядя — и в пропасть. Что будет делать Карамацу? Что он будет делать, если ему придётся вернуться в одиночестве? Что ему делать сейчас?

Волнение и тревога всё усиливались. Хотя физически идти было полегче, но морально представлялось практически невозможным. А Осомацу впереди всё ускорял шаг и воодушевлялся, меньше глядя себе под ноги и больше — вперёд. Карамацу едва ли понимал, что он злится, но он злился на брата, потому что тот совершенно не думал о себе и вёл себя как маленький, тем самым снова привлекая к себе опасность.

— Ого! Смотри туда! — вдруг воскликнул Осомацу.

Карамацу сделал два тяжёлых шага, перед ним представилась картина: старший брат стоит на уцелевшем бортике и опирается на покосившиеся перила, пальцем указывая на еле заметный свет на новом уровне. Они много прошли, но в этот момент усталость младшего как рукой сняло, и он подлетел к Осомацу, держа руки готовыми в любую минуту схватить его, но чтобы тот не заметил. А предмет восхищения старшего только теперь в полной мере обозначился перед ними: впереди красовался местами уцелевший уровень с несколькими горящими прожекторами, целая куча разбросанного мусора как предмет, означавший присутствие человека и его быстрое исчезновение, и где-то совсем далеко виднелись искусственные деревья — там был парк.

— Он же не должен работать! Как странно.

Увлечённый Осомацу, не замечавший шаткости сооружений, сильнее нагнулся, чтобы осмотреть местность как можно более полно. Перила под его достаточно грузным телом в скафандре даже с условием низкой гравитации стали прогибаться, в то время как парень даже не заметил, что начал опускаться. Однако Карамацу это действо напугало до крайности: он снова, как в прошлую вылазку, что есть силы схватил брата и потянул его назад. Он с трудом мог двигаться, но приложил все усилия, чтобы отойти как можно дальше от края, где отвалившаяся железка уже издала характерный звук падения на бортик, который они прошли буквально пару минут назад. Осомацу не сразу осознал ситуацию, потому что просто не мог понять, что же такого произошло, что Карамацу так перепугался. Ему стало больно от братских объятий, и он поспешил высвободиться.

— Да что опять? — недовольно сдвинув брови, начал старший.

— Ты мог упасть! — возмутился взбешённый Карамацу. Он ясно чувствовал, что руки опять затряслись, а сердце ужасно быстро стучало, оглушая его, но за плотным скафандром едва ли можно было заметить это. «Он что, и правда не понимает?» — думал Карамацу, тяжело дыша.

— И что? — ответил тот ироническим тоном. — Даже если бы и упал, то не получил бы и царапины: я же одетый!

— Идиот! — закричал Карамацу, заставив брата замолчать. Он еле сдерживал рыдания. — А если бы мы были на нашем уровне? А если бы внизу ничего не было? Ты бы свалился и…

Он резко замолчал, не сумев подобрать слово. Осомацу наконец понял, что сейчас с ним лучше не спорить, хотя и продолжал считать себя правым. Старший переждал с минуту, которой с лихвой хватило, чтобы младший смог немного перевести дыхание, и успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Да ладно тебе, — тёплым голосом говорил он, — я же не такой безбашенный, чтобы прыгать в бездну.

До архива оставалось совсем немного. Они больше не поднимались, а шли по одному уровню, то и дело обходя различные технические объекты далеко не первой важности, раз располагались так высоко. Осомацу вёл себя спокойно и больше ничего не говорил. Но Карамацу от этого едва ли стало легче.

— Оно вообще работает? — протянул Осомацу, внимательно оглядывая массивную дверь архива. Рядом с ней на стене висел экранчик с маленькими циферками, куда и нужно было ввести данный пароль, однако система не подавала никаких признаков жизни и было совершенно непонятно, имеет ли смысл пытаться открыть её. — Ну, давай, доставай.

Карамацу понял, что должен выполнить единственное полученное поручение, и пытался вспомнить, куда же он дел листок. Он порылся в карманах своей сумки, осмотрел скафандр, будто никогда его не видел, но не нашёл. Это могло значить только, что младший либо забыл его, когда переодевался, либо оставил в кармане одежды под костюмом, который нельзя было снимать из-за повышенного уровня радиации. Но он едва ли успел начать паниковать, как Осомацу достал из своей сумки лом и тяжкими усилиями, но самостоятельно открыл дверь.

— Всегда должен быть план Б, — хихикнул старший и по привычке потянул указательный палец к лицу, но встретил сопротивление, чему опять мило усмехнулся.

Все уровни на станции отличались своей невероятной высотой особенно в сравнении с таким маленьким человеком, построившим их. Однако для удобства многие из них делились бортиками на комнаты привычных размеров. В целом на одном уровне строились максимум четыре помещения или же три, но с более высокими потолками. Больших размеров обычно делали технические комнаты, которые редко располагались близко друг к другу. Нужный архив с первого взгляда удивил гостей: высотой он был примерно с половину уровня и уходил далеко вглубь него. В глаза бросилось огромное количество полок с документами, поднимающимися вверх, к самому потолку. Братьев всё же не особенно удивлял именно их размер: по похожему проекту были построены библиотеки, и они прекрасно знали, как выглядят специальные приспособления, чтобы легко добраться до далёких ящичков, однако сомневались в их работоспособности.

— Да тут уровень кислорода на норме, — сказал Осомацу и тут же снял шлем скафандра. Карамацу тоже проверил специальный прибор и убедился в словах брата, но решил остаться в готовности.

На каждой из полок были различные отметки, понятные любому квалифицированному рабочему (коих среди гостей не наблюдалось), и, казалось, они до отказа набиты бумагой. Чем дольше братья двигались вперёд, тем больше их становилось. Осомацу то и дело внимательно вглядывался в записи, полученные от Декапана, и в отметки, которые явно не совпадали с искомыми. А тем временем Карамацу совершенно не знал, что ему делать, поэтому молча двигался с братом, наблюдая за его действиями. Когда это практически бесцельное хождение начинало наскучивать, вдали показался обрыв: и этот уровень снесло во время катастрофы. Осомацу не сразу заметил, что помещение имеет конец (или лучше сказать — уходит в бесконечность), и обнаружил это, только когда подошёл практически вплотную. Он немного посмотрел на последнюю чудом не отвалившуюся полку на самом краю и нахмурился. Это значило, что, возможно, самые нужные документы сейчас покоятся под недвижимыми развалами где-то на самом дне. Но Карамацу больше беспокоило другое: он молча подошёл и надел на брата его шлем.

— Я посмотрю там, — предупредил Осомацу, показывая пальцем на полку со стороны обрыва. — Вдруг что-то важное есть.

Карамацу вновь пришёл в ужас и на полном серьёзе готов был взять брата за руку и увести на их уровень. Он уже понимал, что паника и уговоры никак не повлияют на неугомонного Осомацу, и понимал, почему тот хочет лезть именно туда. Полка может упасть, материалы могут пропасть, это последний шанс, поэтому он должен им воспользоваться. Как всегда. Как будто только Карамацу видит, что это также прекрасный шанс свалиться с обрыва и быть заваленным тяжеленной полкой без единой возможности спасения.

— Зачем? — Он тут же подбежал к брату, пытаясь огородить его от края. — Ты ведь даже не знаешь, вдруг это… данные переписи? Посмотри, сколько там ещё полок, может, лучше пойдём туда? Я помогу. Всё сделаю, что скажешь.

— Там потом посмотрим и ещё кого-нибудь приведём, — безразлично отмахивался Осомацу. Он уже снял с себя сумку и искал какой-нибудь инструмент, чтобы прикрепиться к полке.

— Да ты же… смотри… она вот-вот упадёт… — пытался выговорить Карамацу, но мысли его путались и перескакивали с одной на другую. — Ты упадёшь!

— Хватит уже, — раздражённо попросил Осомацу. Вдруг он внимательно взглянул в испуганные глаза брата, поднялся и подошёл к краю. — Смотри, — только сказал парень и, схватившись одной рукой за неровный обрывок стены, откинулся назад. Карамацу тут же сделал несколько шагов к нему, еле сдерживая крик. Так старший повисел несколько секунд и медленно вернулся к своей сумке. — Вот видишь, ничего не случилось. Если хочешь, можешь подстраховать.

«Что значит «если хочешь»? — думал Карамацу. — Ты что, совсем идиот?» Младший уже готов был пойти вместо брата, но стоило только посмотреть вниз, как страх глубины парализовывал его. Карамацу не хотел признаваться в своей боязни провалиться туда. И страшнее всего было не просто падать, а падать здесь, на обрушенной станции, с разным уровнем гравитации, где каждый следующий километр разрывал сердце настолько сильно, что оказаться в открытом космосе без скафандра становилось мечтой всей жизни. Больше всего он боялся упасть туда и совсем не представлял, что с ним случится, если упадёт Осомацу. Однако тупое упрямство брата совершенно обезоруживало, и Карамацу ничего не оставалось, как взять второй конец верёвки и привязать её к себе.

— Точно, — тихо изрёк Осомацу и достал злосчастный гарпун. Он обвязал его вокруг себя и острым концов зацепился за специальный разъём для ящиков. — Я пошёл, — предупредил старший.

— Стой, — вдруг остановил младший. — Дай руку.

Только прикосновение, пусть даже и через толстые слои костюма, заставило Карамацу немного успокоиться. Появилось чувство, что он держит ситуацию в своих руках (во всех смыслах) и в любой момент сможет прийти на помощь. Осомацу полез по краю, то и дело перемещая гарпун с одного ящика на другой. Прицепившись, он отпускал теперь свободную руку и кое-как просматривал документы. На лице его брат легко читал эмоции: сначала это было усиливавшееся сосредоточение, затем смутное непонимание и наконец сдерживаемый восторг, будто находка оказалась крайне важной, но он ожидал подобного. И так как Осомацу не мог просмотреть все ящики, а только на уровне его роста, то он всё стремительнее двигался дальше, с трудом передавая практически каждую бумагу брату, который не глядя бросал их на пол. Вскоре это оказалось почти невозможным, но только если бы они продолжали держаться за руки.

— Пусти, — бросил Осомацу, пытаясь высвободиться. Карамацу сжал руку сильнее. Он уже сам стоял на краю, и одна нога его занимала место крайнего нижнего ящика, выпавшего во время крушения всего остального.

— Мы упадём, — тревожно предупредил Карамацу, заметив, как под ним постепенно прогибается пол. Тяжёлая полка давно была на грани, и дополнительный вес явно усугубил её положение; она была готова отправиться вниз.

— Возьми это, — проигнорировав брата, просил Осомацу.

Карамацу сделал попытку силой утянуть его назад, но тот сопротивлялся. Тем временем он почувствовал, что начинает опускаться. Глаза Карамацу с невероятной скоростью перемещались то на брата, то на потолок, где изменение положения было лучше заметно, а мозг усиленно работал. «Если сейчас отойти назад, то гарпун останется здесь и утянет за собой; значит, надо отцепить, тогда нужно быстро развязать или отрезать, а может, и отцепить; нет, отцепить не получится, а за ножницами я не успею, да и не факт, что найду; значит, надо развязать. Как же быстрее? Надо взять за рукоятку. Если зацепит Осомацу, потяну за верёвку; можно схватиться за заднюю полку. Но пока есть рука, это на случай, если отпустит; да, так и сделаю».

— Погоди! Мне нужно ещё тут посмотреть…

В одно мгновенье полка накренилась настолько, что уже ничто не могло предотвратить её падение. Карамацу быстрым движением закинул Осомацу на уровень и отвязал от него оставшийся прицепленным гарпун, как и рассчитывал. Благодаря низкой гравитации, полка падала медленнее, и всё удалось. Карамацу забыл об этом, забыл, что у него есть фора во времени, и поэтому волновался, что упустил что-то и сейчас они упадут, пока не услышал характерный стук. Всё перед ним остановилось, он едва мог дышать и совершенно не понимал, кончилось ли это или нет. Парень посмотрел на брата — тот тоже тяжело вздыхал, оглядываясь, и не мог поверить в случившееся, будто его никто не предупреждал. Увидев Осомацу, в груди Карамацу начинала закипать злоба и появилось давящее чувство своей правоты, той правоты, когда лучше бы оказаться неправым и совсем не хочется ей радоваться.

Однако прежде чем парни успели подняться с пола и заговорить, случилось новое происшествие. Очень близко, над самыми их головами, оглушающе завыла сирена, предупреждая о произведённом взломе. Это было нормально: отдельные части станции периодически начинали работать, а затем снова прекращали; чаще всего это были прожекторы. Причиной этому были индивидуальные источники энергии, большая часть из которых всё же была обездолена, но кое-как продолжала работать. Некоторые из таких источников наладили и объединили на жилом уровне. Осомацу был прав, когда говорил, что пароль вводить бессмысленно — ведь система заработала только сейчас и тут же обнаружила признаки взлома. И даже зная, что это только предупреждающая сирена и за ней ничего не последует, Карамацу безумно перепугался. Он не глядя схватил Осомацу за руку и поволок к обрыву: до этого он подметил закрытую дверь в боковой стене, что означало присутствие бортика за ней, до которого можно допрыгнуть. Для верности Карамацу взял с пола и гарпун (его мозг работал с невероятной скоростью), им он зацепился, и братья успели долететь до бортика опять же благодаря гравитации. Дальше уже ничего не волновало Карамацу. Он бросил гарпун в пропасть и побежал изо всех сил, не отпуская Осомацу. Сирена выключилась так же резко, как и включилась, и именно тогда братья остановились.

— Ты что, испугался? — отдышавшись, вдруг засмеялся Осомацу.

Шок Карамацу проходил, и он стал вспоминать свою злость к брату, который теперь своим смехом только усугублял ситуацию. Это похоже на издевательство. Младший хотел было возразить и как-то оправдать себя, но не знал как, поэтому ему оставалось только скрепя сердце ждать, пока старший перестанет смеяться, заберёт вещи, и они отправятся на их уровень.

— Неужели испугался духа станции? — сделав страшный голос, прошептал Осомацу, чем всё же окончательно вывел Карамацу из себя.

Они оба прекрасно знали, что так называемый дух станции — это выдуманная байка взрослых, чтобы объяснить несмышлёным детям, почему неожиданно загораются прожекторы, а также чтобы они не влезали на опасные балки и не уходили далеко от жилой зоны. Считалось, что он появился из душ покойных людей и теперь пытался снова привести станцию в действие. Братья знали и совершенно не боялись его. Но Карамацу находил в этом детском страхе от непонимания что-то знакомое, похожее на его собственные чувства. Он тоже боялся станции и не знал, куда девать свой страх. Он тоже хотел, чтобы его мама запрещала ему далеко отходить от жилой зоны, чтобы она жалела его и успокаивала, когда он испугался, и чтобы никто не беспокоил его насущными проблемами. От злости и сильного шока Карамацу хотелось зареветь, как маленькому, чтобы пришла мама и пожалела, чтобы пожалели братья и изо всех сил развеселили его, проявили заботу и увлекли в весёлую игру, и чтобы он забыл обо всём в этой игре и помнил только братьев и маму, которая потом вкусно всех накормит, и больше ничего не захочется. Он хотел этого, как хотел солнца над головой, но получал только издевательски смеющегося Осомацу, совершенно не беспокоящегося о его чувствах и не принимающего во внимание его волнение и заботу.

Проглотив ком в горле, Карамацу сделал шаг и с размаху шлёпнул брата по лицу. Он больше не мог терпеть эту неблагодарность с его стороны.

Уже потом, в комнате, в четырёх стенах и в полном одиночестве, он пожалеет об этом: об ударе, об уходе, о своей злости и о том, что оставил брата одного с целой кипой бумаг. Но в тот момент всё было как надо.

Примечания:

Следующая глава должна получиться длинной и последней.

Карамацу лежал в своей комнатушке на кровати — единственном находящемся здесь предмете помимо смешной тумбочки и заляпанного зеркала. Теперь он спал как кот, то есть практически всё время. Иногда после очередного долгого сна ему необходимо было встать и взглянуть на своё отражение, потому что он всё ещё не был уверен, как выглядят его братья и правильно ли они представлены в его воображении. Однако увиденное всегда ещё больше удручало Карамацу: впалые веки, сальные спутанные волосы, почти оранжевые зубы и огромные тёмные мешки под глазами. Найти еду здесь было намного проще, чем воду, и парень всё так же героически жертвовал своей долей ради каких-то незнакомых людей, которых он видел пару раз и теперь едва помнил их лица. Он говорил себе, что все его страдания ради них, но на самом деле не знал, как будет лучше. Этот универсальный образ голодных выживших являлся идеальным оправданием лишений, на которых сосредотачивались все его мысли во время бодрствования, и поэтому в столовой Карамацу всё ещё просил считать его чуть ли не мёртвым.

Приём пищи в конце концов стал большой проблемой. По этой причине раз в несколько дней Осомацу, который давно уже простил его за пощёчину, заходил и заставлял есть у него на глазах, будучи наслышанным о сильном недоедании брата. Но проявлять заботу старший часто не находил времени, потому что с тех пор, как они исследовали архивы, у него появилась целая куча неотложных дел, количество которых с каждым разом увеличивалось. Младший не мог предположить, сколько часов в сутки спал брат и как сильно он отвлекает в эти получасовые встречи пару раз в неделю, просто потому что ничего не знал. Осомацу ничего тогда не понял, поэтому боялся делать и говорить хоть что-нибудь, считая, что причиной расстройства Карамацу является именно необходимость действовать и их отчаянные попытки найти выход со станции. Теперь старший не звал с собой, только прогуляться до излюбленных младшим мест, на что тот всегда отвечал отказом и ссылался на усталость. Её он отчего-то чувствовал всё время.

«Лучше бы я тоже заболел, — думал Карамацу, вспоминая как-то раз увиденных им пострадавших от радиации, которые тоже относились к разряду тех, ради кого он жертвовал. — Почему остальные заразились, остальные, кто имеет семью, для которой хочет жить, или друзей, которые не дают сдаваться, или же имеет хотя бы остатки надежды, которая так легко растворяется в нездоровой атмосфере? Почему они, а не я? Я, который может только разочаровывать своего брата, который не может заставить себя даже встать с кровати, который лишь зря использует и без того кончающиеся запасы. Или же мёртвые не могут снова умереть? Я был бы рад даже просто найти причину, чтобы не работать и не иметь никаких сношений с этим ограниченным миром».

Но убежать от собственного брата оказалось недостижимой задачей. Каждый раз сквозь однообразные вопросы чувствовалось полная сдержанность, высказывались только заученные реплики, болезненный взгляд и мягкая улыбка говорили об одной лишь недосказанности и ужасной скрытности. От всего этого Карамацу уже начинало тошнить, и он всем видом — но не словами — старался показать, как глупо со стороны Осомацу продолжать уделять ему такое незаслуженное и дорогое внимание.

— А помнишь, — однажды начал старший, до смерти напугав младшего, как обычно спрятавшего лицо отвернувшись к стене, — как мы бегали по станции вдвоём, оставив братьев в парке одних? Чоромацу всегда злился больше всех, а я шутил, что он просто завидует. Помнишь, как он краснел и пыжился из-за моих слов?

Осомацу вяло хихикнул. В голове Карамацу стали появляться воспоминания двухлетней давности, в которых главную роль занимает всё тот же увлечённый и наглый старший брат, каким он предстаёт перед ним сейчас. Больнее всего было от осознания того, что и сам парень был таким же, готовым на необдуманные детские поступки ради одного лишь бессмысленного веселья. Он помнил свой интерес, помнил чувства восторга и адреналина, когда им удавалось проникнуть на далёкий уровень, отличавшийся определёнными «достопримечательностями», он помнил, как восхищался огромной белой от большого количества прожекторов системой, когда она ещё работала, помнил, как внимательно слушал рассказы людей, побывавших в отдалённых блоках, и как его глаза разбегались на немногочисленных экскурсиях. И сейчас Карамацу не мог смотреть на ужасный контраст настоящего с прошлым, сбежать от которого стоило ему невероятных усилий.

— А помнишь ещё… — продолжил Осомацу, не дождавшись никакой реакции.

— Тебя ждут, — отрезал Карамацу. Осомацу разочарованно кивнул и поднялся. Это была последняя попытка восстановить утерянную связь между ними.

* * *

В другой раз он пришёл, чтобы забрать младшего.

Довольно часто выжившие устраивали собрания, на которых обсуждали планы дальнейшего пребывания на станции: распределение пайка, новости о находках и тому подобное. Это был единственный действенный способ распространения информации (причём достоверной, а не слухов), позволявший информировать всех дееспособных людей, чья помощь всегда являлась необходимой, и заражённых, волнующихся за своих близких. Карамацу никогда не любил бывать на собраниях, а в последнее время и вовсе бойкотировал их. Впрочем, это не имело большого значения, ведь до того дня никакая информация о тех сногсшибательных, по мнению Осомацу, находках не раскрывалась — разве что факт их существования был всем известен. Но теперь, когда старший брат, до этого не имевший сил повлиять на действия младшего, так настойчиво выгонял его послушать речь, что-то очень важное должно было случиться.

Местом проведения мероприятий был выбран огромный пустой зал, какие имелись в каждом блоке и служили чем-то вроде проходных на каждом уровне. Только здесь помещались все выжившие, а неплохая акустика позволяла говорить без микрофона, достать который было слишком проблематично. Люди садились прямо на пол, чтобы иметь возможность с любого расстояния видеть говорящего. Как только один человек вставал против остальных, все умолкали и начинали слушать. Когда братья пришли на место, все уже собрались и вяло обсуждали что-то между собой. Карамацу было направился куда-нибудь назад, подальше, но Осомацу остановил его и попросил держаться за его спиной, а затем встал на предполагаемое место говорящего и осмотрел чужие лица. Младший совсем не ожидал такого и во избежание лишнего к нему внимания поспешил отойти подальше.

— Сегодня я пришёл сообщить важные для всех нас новости, — начал Осомацу, когда все замолчали. — Я говорю от лица всей исследовательской команды, частью которой являюсь, и команды учёного Декапана, который, к сожалению, не смог прийти. После долгой работы над информацией, найденной в архивах, мы наконец смогли добиться результатов, скрывать которые дольше не можем. Во-первых, мы нашли склад кораблей.

Слова Осомацу тут же вызвали бурную реакцию, и длинный зал наполнился глухим шумом восторженной болтовни. Карамацу переводил взгляд с брата на чужие лица и не знал, что думать. Старший выждал, пока выжившие немного успокоятся, а затем продолжил:

— Большая часть совершенно неисправна, а достать ресурсы для их починки, как вы знаете, крайне сложно. И это также является причиной, почему всё держалось в секрете, если вас это волнует: никто из нас не знал, сможем ли мы достичь результатов в этом отношении. Но спустя некоторое время один из кораблей команда Декапана привела в порядок, за что мы все должны быть ей благодарны. И это во-вторых.

Жители всполошились ещё больше. Многие наперебой стали выкрикивать напрашивающиеся вопросы, например, насчёт пилота, дееспособности корабля и вообще возможности вылететь в космос. Осомацу как можно более звучно похлопал над головой, призывая людей замолчать, и те послушались.

— Сначала дослушайте, хорошо? В-третьих, взлётная площадка в прекрасном состоянии, мы смогли добыть топливо для работы нужной системы, траектория полёта рассчитана, и пилот найден. Им буду я.

Карамацу едва устоял на ногах, когда смог осмыслить сказанное. Осомацу улетит, уйдёт, исчезнет, и несмотря на то, как он об этом говорит, младший знает, насколько это непредсказуемо и опасно. В лучшем случае корабль не взлетит, а остальные случаи, на его взгляд, слишком ужасны, чтобы даже думать о попытке «спастись». Осомацу сказал, что большинство кораблей неисправны, значит, все они находятся там намеренно и все они не предназначены для использования, следовательно, с ними может случиться что угодно, например, взорваться от перегрева или остановиться из-за неприглядной ошибки системы. Даже если с самим кораблём всё в порядке, никто не знает, верны ли расчёты Декапана. Хватит ли топлива на такой долгий путь? Нужная ли траектория выбрана? Да и в конце концов, что ждёт его на Земле? Возможно ли управлять кораблём, чтобы не приземлиться где-нибудь в далёком океане, пустыне или на крайнем севере?

Справится ли он один? Неужели Осомацу и правда нужно отправиться без сопровождения? Почему он вообще должен покидать станцию и совершать такой опасный полёт? Карамацу чувствовал, что хочет и что обязан возразить, но как только слова приходили в голову, то тут же терялись. Он закрыл глаза, посчитав, что просто снова видит очередной ужасный сон, но ничего не поменялось, даже когда он открыл их. Не может быть, чтобы и брат, единственное, что у него осталось, теперь так просто исчезает, так же, как исчезли вся семья и земля под ногами. Неужели это случилось из-за его бездействия? Мог ли Осомацу избежать этого, если бы Карамацу был с ним и участвовал во всех планах их команды? Мог ли и может ли младший сейчас что-то изменить?

— Я вижу, — продолжал Осомацу, спокойно выслушав некоторые выкрики из толпы, — вы сомневаетесь в моём профессионализме и способности долететь до Земли. Но вам нечего волноваться! До катастрофы я проходил курсы пилотирования, потому что подумывал стать пилотом, думал, они мне пригодятся. — Карамацу знал, что это была полнейшая ложь, ведь всё время они вместе с братьями проходили только базовое обучение или ходили на какие-то мероприятия, но не имел сил возразить.

— Ты летишь один, значит, не возьмёшь никого больше? — спросил кто-то из толпы.

— Да, понимаете… корабль не позволяет. Точнее, позволяет, но обучение второго пилота заняло бы слишком много времени. — Он сделал паузу и почесал затылок, подбирая слова. — Вообще-то, я пришёл не поставить данный вопрос на обсуждение, как обычно. Сегодня я должен поставить всех вас перед фактом. Декапан рассчитал наилучшее время для полёта, то есть время, когда Луна и Земля будут на минимальном расстоянии. И… это завтра.

— Невозможно всё это рассчитать! — заявил чей-то голос.

— Поверьте, мы нашли достаточно информации, чтобы быть настолько уверенными в успехе.

— Разве контрольный блок станции не завалило? Как вы будете осуществлять связь?

— Там, где есть корабли, есть и место, где можно их контролировать.

— Оно достаточно далеко, чтобы в случае неудачи жилой блок не обрушился окончательно?

— Вы и писка не услышите.

— А что потом? — послышался вопрос откуда-то издалека. Все немного притихли.

— После чего? — улыбнувшись, уточнил Осомацу.

— Ты прилетишь на Землю, и что? Что будешь делать?

— Точно не знаю, — куда тише ответил парень, сразу сделав серьёзное лицо. — Я свяжусь с правительством и сообщу о выживших. Люди должны что-то предпринять и спасти вас в ближайшие сроки.

— Что ж тогда они не сделали этого раньше?

— На эти вопросы я не в силах ответить, вы и сами знаете. Конечно, люди могли предвидеть появление метеорита и знали, что станция в зоне поражения. Знали, что не смогут переправить всех на Землю, что им не хватает кораблей для этого. Но сделанного не воротишь — если бы остались не мы, то это был бы кто-то другой.

— У них должно было быть рассчитано точное количество человек на станции и подготовлены меры обеспечения безопасности каждого.

— Не все расчёты бывают точными. Но не было такого и не может быть, чтобы люди оставили людей умирать намеренно. Здесь, на Луне, мы не можем говорить о том, каково сейчас там, на Земле. Может, люди не могут найти средства, чтобы спасти нас? Может, люди просто не знают, что мы всё ещё здесь? Вы все должны понимать, что полёт — это единственная возможность спасти наши жизни и мы не должны от него отказываться. Если у вас ещё остались возражения, подумайте вот над чем. Спустя такое сравнительно небольшое количество времени, с утратой такого малого количества жизней у нас наконец появился шанс всё изменить. Как долго мы ещё будем экономить каждую каплю воды и подбирать со столов каждую крошку хлеба? Сколько ещё прикажете сидеть на месте и благоговейно ожидать помощи, которая может и не прибыть? Я больше не могу так. За вы или против, завтра я полечу, чтобы спасти всех вас от смерти. Моей же смертью является бездействие. Нашим спасением будет… первый же рассвет, который вы увидите на Земле, — вдруг сказал он чуть тише, так что не все расслышали. — Мы снова будем видеть солнце, а луна предстанет перед нами только через миллионы километров. И только ради этого я готов на всё.

* * *

Осомацу ждал, а Карамацу совершенно не имел сил озвучить свои мысли, когда они наконец остались одни по пути обратно в комнату младшего. Он не знал, стоит ли его пристыдить, разозлиться на него или просто попытаться уговорить, в каком тоне это сделать и сможет ли он продолжать держать себя в руках. Но в голове крутилась одна и та же фраза, быстрее всего пришедшая на язык:

— Почему ты ничего мне не сказал?

— Не хотел беспокоить тебя, — тут же выговорил Осомацу, давно ожидавший этого вопроса.

— Почему ты не посоветовался со мной? — проигнорировав ответ брата, продолжил Карамацу. — Ты же можешь… умереть.

— Я понимаю, но всё уже решено, — как можно более мягко объяснял старший.

— Если бы я всё время был рядом, ты бы не полетел? Полетел бы кто-то другой? — скороговоркой пролепетал Карамацу. Осомацу украдкой взглянул в его безжизненное лицо и тут же снова отвернулся, почувствовав угрызения совести. — Может, лучше я полечу? Здесь ты явно нужнее, чем я. Уж лучше я разобьюсь…

— О чём ты? — перебил старший. — Ты не можешь…

— А если сейчас к нам уже летит спасательный корабль и твой полёт бессмыслен? — словно в бреду продолжал младший. — Может, лучше остаться и подождать ещё немного…

— Карамацу, — твёрдо выговорил Осомацу, остановив брата и решительно взглянув ему в глаза. — Ты не слушал, что я говорил? Понимаешь, другого шанса может и не быть. Я знаю, тебе тяжело, но… подумай о братьях. Подумай о родителях. Разве тебе не хочется снова увидеть их?

— Но мы ведь даже не знаем, спаслись они или погибли.

— Конечно же спаслись! — уверенно заявил Осомацу. — Они же Мацуно, точно ждут нас там и думают, чего это мы так долго. Лучше подумай обо всех этих людях и о том, как тяжело им. Если этот полёт не состоится, кто знает, через какое время все начнут умирать. Я ни в коем случае не должен этого допустить, и только поэтому собираюсь рискнуть. Я понимаю твои чувства, и, поверь, мне тоже тяжело, но… мы должны справиться с этим, как раньше. Ведь так?

Осомацу весело улыбнулся, похлопал брата по плечу и спешно удалился, не дождавшись ответа. Что теперь оставалось Карамацу? Он мог бы помешать, закрыть брата или испортить что-нибудь, но зачем? Теперь уже нет смысла даже думать о подобном. Завтра Осомацу уже не будет.

Всё это время Карамацу ждал от себя великой цели, грандиозного прозрения, открытия новой истины, но всё, что ему на самом деле было нужно, это всего лишь какой-то маленький Осомацу, который будет вместо целого мира. Он знал это раньше, но не верил себе. Он чувствовал страдание, присущее только мученикам, и верил, что он достоин его. Он был загнан не по велению судьбы, а потому что сам загнал себя, сам выбрал путь наименьшего сопротивления. А что тогда даёт спасение загнанным в угол? Он недолго думал над этим, ведь сразу же пришёл к выводу. Забытье. Там, на Земле, в нормальной и бесконечно длинной жизни невероятно огромное количество способов, которые теперь не могут быть доступны на потерянной станции. На станции нет и не было ничего, в чём Карамацу нуждался, а точнее думал, что нуждался. Именно поэтому взгляд его был обращён исключительно на далёкую Землю, на которой были море, солнце, почва, а главное — простор и всё многообразие цветов, созданных самой природой. Это именно то, чего больше всего не хватало станции.

Но даже так. Карамацу мечтал о Земле и об Осомацу. Сначала Карамацу потерял первую, когда увлечённо носился по станции. Затем Карамацу потерял второго, когда пытался воссоздать в своей памяти первую. Карамацу остался ни с чем. Неужели он лишний?

Осомацу всегда стремился вдаль, не замечая того, что находится перед самым носом, — эта черта свойственна обоим старшим Мацуно. Но у Карамацу не было возможности увидеть истину, когда как Осомацу вынужден был столкнуться с ней изначально. Время сыграло своё или на самом-то деле четыре брата лучше одного? Этот несменяемый образ выжившей и давно ждущей семьи куда важнее одного реального, но почти потерянного брата? «Разве я тебе не нужен, как ты нужен мне?» — Карамацу готов был кричать, пока не потеряет голос, и плакать, пока не выпадут глаза, только чтобы он услышал. Если вопрос состоит в том, чтобы бросить всё или бросить его, младший уже знал ответ. Но если на самом-то деле старший должен потерять всё в любом случае?

* * *

Режущий глаза яркий свет. Тяжело устоять, когда ноги уходят в землю. Но даже если ты немного запачкаешься, можно смыть с себя мокрый песок в холодном море. Слепит не солнце, а его отблески на воде. Но вот глаза привыкли, и можно рассмотреть истинные цвета. Вблизи море прозрачное, на расстоянии вытянутой руки начинает темнеть, а вдалеке совсем будто бы зелёное. Песок везде коричневый, а небо синее. Можно разбежаться, а если устанешь, присесть и отдохнуть.

Он устал и пошёл домой. Дверь коричневая, а школьная форма серая. И ещё пять одинаковых комплектов. Шаг за шагом по длинной дороге мимо чужих заборов и через железную дорогу. Характерный писк поднимающегося шлагбаума заглушают вялые голоса. Сменная обувь сине-белая. Звонок слишком громкий.

«Вы бы хотели полететь в космос?» — написано на доске. Опущенные головы, звук трения карандашей о бумагу. «Да», — не задумываясь, выводит он. «Напишите, что вы думаете там увидеть», — объясняет учитель. Он увлечённо рисует иероглиф за иероглифом, рассказывая обо всех возможных и невозможных случаях, объектах, видах и о своих ожиданиях. «Там красиво, потому что много больших и маленьких звёзд, далёких и близких в отношении Земли. Когда-нибудь человек переедет на Луну, а потом и на Марс, и я был бы не против. Если вселенная бесконечна, я бы смог найти много нового и увлекательного. А на Земле с последними открытиями скоро совсем будет нечего делать».

Братья написали то же самое. Это и есть точка пересечения интересов всех Мацуно. Они часто представляют себя пилотами космических кораблей, с благоговением следят за всеми открытиями человечества в области космоса и читают соответствующие комиксы. Дома их ждёт целый набор фигурок различных мех и кораблей, играться с которыми уже стыдно, но всё ещё увлекательно.

Он бежит по песку. В его руке маленький робот, совершающий воображаемый полёт в земном космосе. Ртом он изображает звуки полёта. Робот сине-жёлтый, а на закате его вообще почти не видно, а может, он становится чёрным. Как было бы здорово вместе с братьями полететь в космос.

«Пошли ужинать», — позвал голос сзади. Он повернулся и увидел красную футболку. «Если опоздаешь — я съем твою порцию!» На нём была синяя.

* * *

— Всем людям в радиусе три километра покинуть зону взлёта.

Единственным, на кого распространялось это предупреждение, был Карамацу. Только ему разрешили присутствовать, чтобы попрощаться с братом. Он медленно развернулся, не поднимая головы, и стал удаляться. Карамацу едва помнил дорогу, но шёл уверенно. Постепенно он ускорялся и через какое-то время вовсе перешёл на отчаянный бег.

— Старт через десять минут.

Он бежал так быстро, насколько позволяли уровень гравитации и старый грузный скафандр, с каждым уровнем становившийся тяжелее. Карамацу попытался перепрыгнуть лестницу, но не справился и ударился, однако это не остановило его — он будто бы вовсе не заметил. Чем ниже парень спускался, тем проще становилось бежать. Он слышал все предупреждения: взлёт через пять минут, через три, начиная с одной минуты, каждую секунду до злополучного момента. Механический голос, в обычное время заполнявший голову своим металлическим звуком, едва ли доходил до его сознания. Вскоре Карамацу сбавил шаг, когда добрался до жилой зоны и встретил малыша Хотабо.

— Улетел? — простодушно спросил он.

Карамацу не мог даже проглотить застрявший в горле ком. Он проигнорировал мальчика и побежал дальше — дальше от жилой зоны, дальше от душераздирающего грохота в другой части станции, дальше от серых блоков в непроглядную темноту. Этот грохот означал, что взлёт прошёл успешно. Вдалеке Карамацу услышал характерный и уже почти родной звук обвалившегося уровня, который он отчаянно пытался заглушить собственным криком. Яркий свет добрался до многих тёмных уголков станции, но намеренно не был замечен потерявшимся парнем. Чем дальше он бежал, тем отчетливее видел счастливое лицо брата, готового наконец совершить долгожданный полёт домой.

Вблизи уровни чёрные. На расстоянии вытянутой руки — чёрные. А вдалеке… рассвет.

Примечания:

Kawai Kenji — Sail Away (рекомендуется к прослушиванию, хотя текст не особо подходит, но просто послушайте прекрасную песню).

Спасибо, что были со мной! Ждите слэш с повседневностью по ОсоКаре!