How do I feel like my time is not wasted? (джен)

Многие люди стремятся попасть в историю, об этом часто говорят в фильмах и пишут книги. Разве вы сами не думали об этом? Как было бы хорошо быть в центре внимания, иметь множество последователей или восхищённых, обсуждающих вашу деятельность. Любовь просто за то, что вы продолжаете существовать и делать то, что делаете. Интерес к любому вашему действию, неважно, имеет ли оно значение. Но дело даже не в том, что выделиться из многомиллионной толпы людей слишком уж сложно. Задумайтесь, надо ли оно вам? Конечно, быть у всех на слуху и на устах знатно тешит самооценку и часто заставляет развиваться, больше думать о себе. Но чем же вы на самом деле лучше человека, сидящего напротив вас в автобусе? Что в вас могло бы броситься в глаза, чтобы случайно увидевший вас прохожий подумал: «Ого, мне никогда не стать таким же»? Действительно ли вы достойны из обычного наблюдателя стать тем, за кем наблюдают?

Я уже знаю ответ на мой вопрос. Хотите сказать, вы достаточно много старались и ваши труды должны быть услышаны, а затем приняты с аплодисментами? Что ж, кто тут не старался ради какой-либо личной цели? Скажете, что ваша судьба полна неожиданных поворотов далеко не в хорошую сторону, а я отвечу, что всем здесь пришлось потерпеть свои взлёты и падения. Заговорите о великих идеях, коих не слышал мир, а в опровержение скажу: их уже высказали за вас. В нашем мире некому быть героем, нечего презентовать, не о чем вещать — всё сделано, всё мертво или давно уже живёт рядом с нашими жизнями. После этого вы всё ещё хотите, чтобы о вас помнили? Разве это не становится выгодным только тогда, когда люди задолжали вам денег?

Меня всегда поражало, что человек хочет остаться запомнившимся. Кроме того, даже после смерти люди продолжают каждый год, а то и чаще устраивать поминки. С трудом верится, что оно нужно хоть кому-то — уж точно не умершему. К чему все эти памятники? Разве не будет лучше забыть об этой ужасной странице истории и обращаться к ней только по необходимости? Хотя какая тут необходимость. Чем дальше — тем хуже. Я был бы невероятно рад, если бы отныне мне более не приходилось встречаться с подобным в своей жизни. И было бы прекрасно, если бы люди не заставляли меня участвовать в их жизнях и прилагать усилия, чтобы запомнить и вспоминать их хотя бы раз в неделю.

* * *

Только первая перемена, а в классе уже стоял ужасный гул. Солнечный свет пробивался через окна, падая на весь первый ряд, от которого по понятной причине поспешили отойти ученики. Остался на своём месте только один парень: он не рвался завязать знакомства, к нему не особенно рвались и другие, а сам он рассматривал какие-то записи в тетради. Мне не было до него дела. К тому же, я решительно встал и направился на выход, когда краем глаза заметил приближавшегося ко мне человека: он мог захотеть познакомиться и начать задавать вопросы.

Вдоль и поперёк изучив школьные коридоры, за пару минут до звонка я решил вернуться. С моего места открывался прекрасный вид на парту того парня, которую теперь загораживали три спины, которые мне ещё не доводилось лицезреть. Многие лица были устремлены на образовавшуюся компанию, и, нахмурившись, их обладатели шептали что-то друг другу. Я прошёл на своё место и стал слушать, одновременно делая вид, что меня это совершенно не заботит.

— Мы и не ждали встретить тебя здесь, — скалясь, как хищная гиена, спрашивал один из парней — он сел за пустующую парту перед молчаливым одноклассником и развалился, своими локтями чуть ли не скидывая его вещи на пол.

— Ты тоже рад, ведь так, Карамацу? — усмехнулся другой, лица которого я не видел. — Получается, что мы сохранили такого хорошего друга, что может быть лучше?

— И, как друзья, мы надеемся на дружескую поддержку, как и прежде, — объяснял первый, положив руку на плечо Карамацу. Тот немного съёжился, и до этого идеально прямая спина чуть согнулась.

Прозвенел звонок.

— А взамен можешь просить всё, что захочешь, — мы же друзья, — повторил второй и ударил Карамацу по спине. «По-дружески». Уверен, ударь он кого-нибудь послабее, например, меня, то оставил бы синяк — ручища у него не маленькая.

— Ещё увидимся, — попрощался первый и встал. Остальные последовали за ним, видимо, в свой класс, по-дурацки ухмыляясь.

Карамацу не выглядел слишком радостным, а те парни не выглядели слишком дружелюбными, чтобы оправдать свои же слова. Я это понял, когда встретился взглядом с тем первым. Его улыбка быстро исчезла, когда он обошёл своих товарищей; весь его вид показывал, как ему претит окружение. Чем ближе парень подходил ко мне, тем сильнее казалось, что если не нарушить зрительный контакт, то он обязательно ударит меня. Безусловно, первый являлся лидером этой группировки и, как мне показалось, был способен даже совершить преступление — такая злобная внешность. Второй же имел тупой высокомерный взгляд, а молчаливый третий вообще отвернулся. В общем, скука. С их уходом гул в классе возобновился, ровно пока не пришёл учитель.

На следующей перемене к нему больше никто не подошёл, включая одноклассников. Легко догадаться: теперь все считают, что парень замешан в каких-то страшных делах, может, состоит в какой-то банде или просто служит объектом издевательств. Такое впечатление сложилось и у меня, однако я предпочёл получше проанализировать ситуацию и ещё немного понаблюдать за ним и теми парнями. Мне даже стало жалко Карамацу: казалось, такой уверенный сильный парень, а подвергается странным манипуляциям каких-то стервятников. Может, им есть чем шантажировать его, если он не хочет отбиться от атаки и возразить? Вполне возможно, что Карамацу собирался показаться в новой школе приятным человеком, но старые знакомые знают, как использовать их знакомство. Намечается драма. Хорошего, я уверен, никто из нас не ждал.

* * *

Уже через несколько дней Карамацу легко завладел всеобщим вниманием, и его даже перестали избегать. Мало идеальных оценок, мало красивой внешности и успехов в спорте, так он ещё и никогда не ошибался и у него выходило всё, за что бы он ни взялся. «Как это возможно?» — ежедневно вопрошали все, кому не лень и кто хоть немного интересовался обстановкой. Неужели в его личности действительно нет никаких промахов? Карамацу не бывает груб, всегда обходителен, спокоен и вежлив, обязательно поможет с домашним заданием и объяснит тему, подежурит за вас и займёт денег, если они у него имеются. В общем, совершенно безотказный и честный.

Он не мог не раздражать. Часто его поливали дерьмом те, кто ни разу с ним не говорил. А когда Карамацу узнавал о таких случаях, то спешил исправить мнение о себе, чем раздражал ещё больше. Многие специально искали минусы и способствовали его провалам. Как-то раз один парень, когда все сдавали тест, вместо своего имени написал имя Карамацу, а на его листке — своё. Конечно же, он получил высокий балл, но Карамацу всё понял и не смутился: для него не составляло никакого труда исправить оценку.

Как относился к нему я? С насмешкой. Как к теме исследования. Словно он был новым явлением для человечества. Карамацу слишком простой, но я не мог понять причин его поступков. Такой честный, но будто скрывал что-то. Идеальный, но будто чего-то не хватало. Я мог спросить лично, но тогда это бы значило, что я заинтересован в нём. Не то чтобы я слишком увлёкся его персоной. Нет, конечно, много моего внимания приходилось на то место, владелец которого всегда был чем-то занят: перебирал записи, читал учебник, записывал что-то или выполнял задания. В то же время объектами моего внимания стала ещё пара человек, в корне разочаровавших меня своей простотой, а также ещё парочка, разгадать которых без непосредственного участия мне оказалось не под силу. Остальные легко читались, как открытая книга: не скрывали разговоры, планы, увлечения и остальную жизнь, так что составить поверхностную характеристику не составляло труда.

Но вернёмся к Карамацу и его дружкам. Самое простое, что я смог заключить, — это то, что его прекрасно воспитали. Он всегда был добрым мальчиком, стремящимся помогать всем и вся, не жалея себя и своих планов. А те парни знали это и просто беспощадно пользовались. Но разве это не звучит слишком просто? Я больше склонен искать сложности там, где, возможно, их и нет, но моё стремление помогло мне обнаружить интересные факты о некоторых людях. Однако и другие мнения о Карамацу, которые я легко подслушивал, совершенно не удовлетворяли меня. Я не виню других, ведь они всё равно не обладали нужным знанием; я был единственным, кто увидел тот самый искомый промах моего одноклассника — связь с теми парнями. Они точно знают больше о настоящем Карамацу. Смотря на его реакцию, я приходил к выводу, что мой одноклассник раньше не имел ничего общего с собой нынешним и было что-то, заставившее его так измениться.

* * *

— Ка-ра-ма-цу-у, — по слогам протянул знакомый голос. Я сразу понял, что это тот первый. Похоже, сегодня он в игривом настроении или что-то вроде того. Парень прошёл мимо меня прямо к упомянутому однокласснику, а за ним последовал второй, с тупым взглядом. Сегодня их двое: видимо, третий слишком занят. Подойдя вплотную к Карамацу, они заняли всё его личное пространство. — Я слышал, твоя успеваемость всё ещё на высоте. Знаешь, мы, как твои друзья, очень гордимся. Только вот ты нами похвастаться, к сожалению, не можешь. Было бы здорово, если бы ты помог нам исправить оценки: объяснил что-нибудь, рассказал. Ты же такой умный.

— Хорошо, — тихо ответил Карамацу, глядя в парту. Голос этот был мне незнаком, хотя парень нередко отвечал на уроках или разговаривал с одноклассниками. Отличался звук теперь своей робостью, ведь привычнее для всех более уверенный и прямой, как луч, ничего не смущавшийся и точно знающий все нужные слова наперёд.

— Хотя, знаешь, мы, тупицы, совершенно тебе не ровня. Может, ты просто сделаешь пару заданий для нас — так будет вернее и быстрее. Ты же наш друг, да?

Пока первый говорил, второй только всё так же по-гиенски скалился; плечи его оставались на месте, когда как голова выступала вперёд, будто следуя за нижней челюстью, куда та, вольная птица, пожелает. От этого зрелища не хмурился в отвращении разве что он сам и только лишь потому, что не видел данной картины. Спутник же его, первый, вообще предпочитал не смотреть на второго и жадно ловил каждое движение, каждую эмоцию Карамацу, в упоении наслаждаясь его безволием.

— Ладно, — ответил мой одноклассник и приготовился принять поручения. Я ждал, пока первый сделает жест второму, чтобы тот отдал листки, но догадки мои не оправдались, и задания он достал без жеста. Скрученные в рулон, бумажки выглядели ужасно, под стать владельцам, отчасти из-за пребывания в тесном кармане брюк.

Второй раз встречаться взглядом с первым я не решился — я же не хочу участвовать в чужих проблемах, тем более с такими опасными парнями. Моё дело — дело летописца, очевидца катастрофы, свидетеля преступления, и я буду действовать, только если посчитаю нужным. Но нужным я ничего не считаю, поэтому не действую, и довольно с меня. Смотреть на второго у меня совсем не осталось желания, так что я в последний раз взглянул на Карамацу — он внимательно разглядывал полученные листки — и решил, что уже исчерпал лимит внимания на сегодня.

А на следующий день гости из другого класса не заставили себя ждать, и на глазах удивлённой публики в лице наших одноклассников Карамацу протянул им, я уверен, идеально сделанное задание, не сказав при этом ни слова. «Он просто слабак, они его запугали», — услышал от людей поблизости. Что ж, может быть. Но верить я в это не стану, пока не смогу убедиться наглядно.

* * *

Безотказный Карамацу — так стали его называть все, кто имел с ним дело и кто имел дело с теми, кто имел с ним дело. Только самые совестные одноклассники (а ещё я) не утруждали его различными мелкими поручениями, делая при том милое личико. Участились просьбы подежурить за кого-то или списать задания, иногда даже просили денег, но Карамацу стал брать с собой бенто и ходил пешком, так что одолжить даже пару йен не представлялось возможным. Хотя я уверен, что он отдавал бы и их.

А для меня всё ещё оставалось загадкой, почему и зачем он это делает. Точнее не делает — не отказывает, не возмущается, да и вообще, чуть ли не подчиняется любым приказам. Что за безволие? Какая ему выгода? Я точно знаю, что взамен Карамацу не получает и даже не просит ни йены. Либо он невероятно добрый, как предполагалось ранее, либо невероятно тупой. Так обычно и бывает — эти два варианта неразрывно связаны, а в нашем случае казались единственно верными, и с каждым днём я всё больше склонялся ко второму. Но всё же Карамацу выступал не только в качестве верного помощника в любых делах, и его роль ограничивалась далеко не этим.

— Что?! Ты мне это в прошлый раз говорил, ублюдок! — раздалось на весь класс. Все удивлённо повернулись в сторону разворачивавшихся драматических событий, включая меня.

— Да нет у меня денег, — спокойно отвечал другой парень, смутившись вниманием. Его собеседник ударил рукой парту и навис над ней, приняв угрожающий вид.

— Нет денег, говоришь? — Он схватил пустую коробочку из-под сока, стоящую на столе, и сильно сжал её. — А это на что куплено?

— Друг купил. — Отведя глаза, парень почёсывал затылок.

— Да ты что! Я лично видел, как ты доставал деньги из своего кармана и засовывал их в автомат с едой.

Страсти накалялись. Одна, видимо, крайне смелая девушка решила прекратить спор и попыталась успокоить разбушевавшегося парня, требующего деньги, но получила только резкое «не твоё дело» и снова была оставлена позади. Никто не желал принимать в этом участия, потому что видно было, что дело идёт к драке. Мне в голову вдруг пришла мысль: будет ли что-то делать Карамацу? Я посмотрел на него, он пристально следил за ними.

— Я не обязан перед тобой отчитываться, — вяло защищался должник, полностью понимая свою вину, но всё ещё пытаясь как-то выбраться из положения, не возвращая денег — это стало понятно всем и каждому. — Отдам, когда смогу. Мне тоже питаться надо.

Тут я вспомнил, что видел недавно, как один занимал денег у другого, жалуясь притом на родителей, как они оставили бедненького без карманных, как ему сильно нужна тысяча йен на игру именно сейчас и подождать он не может.

— Вот и жри! — крикнул разозлённый парень и замахнулся, чтобы кинуть смятую коробочку из-под сока в оппонента, но был остановлен — как вы думаете — рукой Карамацу. Они двое точно были последними, кто его заметил. — Какого…

Карамацу молча забрал смятую коробочку и положил себе в карман. С каждой секундой брови спорящих сдвигались всё ближе. До того как парень опомнился, привлёкший внимание одноклассник отпустил его руку.

— Вы пугаете остальных, — стал объяснять Карамацу. — Если поднять много шума, вмешаются учителя, и у вас появятся проблемы. Вы же не хотите этого?

Парни тут же передумали продолжать вражду. Виновник происшествия весь насупился — я тут же вспомнил, что он является ярым ненавистником Карамацу, который подвергает критике каждое его действие и глухо смеётся в кружке солидарных с ним одноклассников. Становится ещё интереснее.

— А тебе какое дело? — рявкнул парень, ехидно улыбнувшись. — Может, деньги за меня вернёшь?

Карамацу пристально смотрел ему в глаза, но, как и всегда при получении обвинений в свой адрес, молчал.

— Хоть бы поблагодарил его, урод, — вступился спорщик, видимо, будучи более осмотрительным, — иначе я бы…

— А ты на меня руками не маши! — осмелев от злости, продолжал возмущаться другой, более загоревшись от возможности уязвить Карамацу. Однако после его ответа он наконец удосужился оценить своё положение и всеобщую оценку, сдался и присмирел: — Не нужны мне твои гроши. Завтра отдам.

Вот так вот. Плюс ко всему, навык решения конфликтов. Если это можно так обозвать. Какую роль Карамацу сыграл в этом происшествии? Вроде ничего и не сделал, но если бы не он, то чем бы всё закончилось? Парни бы и правда подрались? Их остановили бы учителя? Одноклассники? Вряд ли кто-то из них захотел бы вмешиваться — все сидели, как я, и просто наблюдали. Не наши проблемы — не наши заботы. Но Карамацу! Теперь, получается, он ещё и парень, который отвечает за общественное спокойствие? Решает чужие споры? А может быть, он хочет сохранить благоприятные отношения остальных? Сложно это связать с остальными догадками, но, как говорится, ещё далеко не вечер.

* * *

— Сегодня дежурит Осомацу, — громко заявил учитель, когда после звонка все стали активно собирать вещи и обсуждать друг с другом свои планы на вечер, — кто-нибудь, пожалуйста, помогите ему.

Я ждал этого. Я знал, что из-за выбранного мной положения одиночки никто не осмелится немного перенести дела и помочь мне. Никто, кроме него. Как и я, все уже знали, что могут спокойно уйти без угрызений совести и учитель не будет на них злиться, ведь есть Карамацу, который уже положил сумку на парту и направился к месту, где лежат щётки.

Я вдруг подумал, что сейчас очень даже неплохой шанс, чтобы подтвердить или опровергнуть мои догадки насчёт него. Но будет ли это считаться вмешательством в чужую жизнь, если я впервые за долгие годы спрошу напрямую? Оценив обстановку, я понял: если мне не улыбнётся удача, то я никогда не смогу узнать, это маловероятно, а время идёт. Чёрт бы побрал моё любопытство.

Теперь, решившись, я тупо стоял и трясся в боязни сказать слово, чтобы не показаться глупым, навязчивым, будто лезу не в своё дело, словно я заинтересован больше, чем нужно — одним словом, так, как оно есть на самом деле. Для начала надо бы хоть придумать, как завести разговор, прежде чем корчить из себя чёрт-те что. Я бросил на него взгляд — Карамацу со спокойным выражением орудовал щёткой, не поднимая глаз. Удивительная концентрация. Кто угодно мог бы у него поучиться. А я продолжал делать вид, что стираю с доски, водя рукой туда-сюда по одной траектории. Часики тикают, нужно говорить.

— Почему ты делаешь это? — спросил я не глядя. Только боковым зрением я заметил, что Карамацу растерялся, наверняка подумав, что я имею в виду нынешнюю обстановку, то есть дежурство. Я понял это, потому что со всем остальным он всё же продолжал оставаться слишком простым парнем, думающим приземлённо. И это была первая мысль, затем вторая, которая говорила, что первая слишком глупая, и теперь третья, начинавшая догадываться. Карамацу не будет делать вид, что понял, и спросит.

— Ты о чём?

— Какая тебе выгода? — начал я, повернувшись, чтобы иметь возможность прочитать прозрение на его лице. Может, его густые брови даже картинно сдвинутся. Я надеюсь на это. — Ах, точно, тебе не нужна выгода, ведь так? Что тогда?

Карамацу замялся, явно не желая говорить на эту тему. Есть что-то неприятное или постыдное в его действиях? Я был прав? С каждой секундой азарт разгорался всё сильнее. Пока он не видел, я ловил каждое его движение, пытаясь угадать эмоции. Раз уж у нас состоялся диалог, то я, наверное, имею право, не как обычно.

— У меня просто просят помощи, и я помогаю, — вполголоса ответил он и добавил, всё сомневаясь: — Если ты об этом…

— Я бы не сказал, что всё так просто, — продолжал я, медленно подойдя к одной из парт и картинно садясь на неё. — Как далеко ты готов зайти по чужой просьбе?

Я ждал. Карамацу не отвечал, отвернувшись. Неизменным оставался размеренный звук трения щётки о пол.

— Вот видишь. Я бы понял ещё, если бы всё было в разумных пределах: поделиться карандашом на контрольной, помочь подежурить или что-то такое, но ты вот молчишь. Что дальше? — Я выдержал паузу, но не слишком длинную, чтобы он подумал, но не перебил. — Я не твой отец, чтобы поучать тебя. По сути, я вообще никто, чтобы говорить тебе что-то. И я знаю, что лезу не в своё дело, но это так странно. Ты видел себя со стороны? «Я помогу всем, кто бы и что у меня ни попросил!» Будешь со мной встречаться? Поможешь украсть ключ от раздевалки? Сходишь на драку за меня? «Конечно, раз ты просишь!» — Карамацу перестал орудовать щёткой и встал как вкопанный. А я подхватил мысль и так разговорился, что не мог остановиться и даже подумать, не обидит ли это его слишком сильно. — Это так легкомысленно и безответственно. Ты же не на всё способен. Не боишься кого-нибудь подвести? Ах, нет, ты же мистер идеальность, можешь всё, да? Поэтому помогаешь? Или сделался таким, чтобы помогать? — Я остановился, всматриваясь. Его обычно прямая спина согнулась, и теперь я бы не узнал в нём того самого Карамацу, выглядящего уверенно и стойко. Весь его силуэт говорил о том, что ему тяжело всё это слушать. — Удивительное самопожертвование, только глаза ужасно режет. Ради чего всё это? Ты же ничего не получаешь, да? Никакой выгоды? Сколько ни думал об этом — ничего полезного не нашёл. Давай, поделись секретом. Если тебе сложно, то будем считать это моей просьбой, которой ты тоже не можешь отказать. — Карамацу поднял голову, поняв, что я подловил его и деваться ему некуда. Но я хотел ещё проверить этого парня. — Или можешь?

Конечно же нет. Он совершенно точно не может отказаться от своего положения, иначе зачем всё это было? Карамацу снова выпрямился, уверенно взял щётку в обе руки и приготовился рассказывать. Обрадованный, я поставил ноги на стул и стал улыбаться, не имея возможности сдержать радость от своей победы.

— Я… — он то ли сомневался, то ли пытался собраться с мыслями, — я хочу быть героем.

Вместе с этими словами я видел, как его лицо менялось: под стать сказанному, его брови сдвинулись, а глаза приняли серьёзный взгляд. Чувство, будто сейчас прозвучит осмысленная и подготовленная для широких масс с целью убедить их в чём-то речь. Так ещё интереснее.

— Я хочу, чтобы люди считали меня великим. Быть тем, кому можно доверить что угодно, который точно со всем справится, что бы на него ни свалилось. Я хочу заставлять людей чувствовать себя спокойно и надёжно, чтобы они знали, что со мной им ничего не грозит. Хочу быть их надеждой и спасением. Чтобы они признали меня, чтобы я вдохновлял их на не менее великие дела. Я хочу быть героем во всех смыслах, оставаться в памяти людей именно таким. Но я не должен затмевать их — наоборот: окружающие должны выглядеть только лучше. Потому что в противовес живущему и всё растущему злу должно быть добро. В ответ негативу — позитив. Я хочу… объединять людей, вселять уверенность и способствовать появлению чего-то хорошего. Но прежде я, конечно же, должен много работать над собой и преодолеть множество трудностей. И я приму всё, насколько бы сложно это ни было.

Я был поражён. Не такую речь я ожидал услышать, но я был прав, посчитав, что так даже интереснее. Однако, сомкнув отвисшую челюсть, я стал понимать, насколько это глупо, и даже развеселился. Всё же Карамацу говорил так уверено, точно давно хотел рассказать это кому-нибудь. Его цель глупая, непонятно, как её можно достичь, но это всё-таки не мечта. И хотя так думаю я, для него её неопределённость совершенно не проблема, скорее даже наоборот. Со стороны Карамацу это четко поставленная и обдуманная цель, и, конечно же, он точно знает, что должен делать: позволять другим себя использовать и не просить ничего для себя, копаться в чужом дерьме и готовить из него тортик, делая видимость, что он из крема, а также привлекать всеобщее внимание праведными делами. Это всё, что я в нём вижу. Наверное, раз он так уверен, никто ещё не удостаивался чести выслушать его рассказ и вместе с тем спустить его с небес на землю. Какая прекрасная возможность мне предоставилась.

— И всё? — изогнув бровь, спросил я с усмешкой. — А я-то думал, тут причина веская, обоснованная, а оказалось такой глупой. Какой же ты герой, если люди так просто помыкают тобой? Думаешь, будешь лучше, если все узнают, что ты прибежишь по первому звону колокольчика? Не верю, что ты не видишь, как на тебя смотрят другие. «Тот парень, который принимается за всё, что ты у него попросишь». Прекрасное положение. Ещё ты говорил, что хочешь вдохновлять людей этим. Но это никому не нужно. Серьёзно, ты настолько веришь в людей? Все только рады будут использовать тебя и не почувствуют никаких угрызений совести. Знаешь, будучи одним из них и имея возможность говорить от их имени, я скажу: со всей своей политикой ты выглядишь жалко. Это не сделает тебя героем, только поможет создать плохое мнение о тебе.

— Но это не всё, что я делаю, — стал оправдываться Карамацу, явно расстроившись, — я… много работал над собой и продолжаю работать. Я уверен в себе, и…

— Послушай меня и обдумай это хорошенько. Ещё раз: твоя работа никому не интересна. Твоё самопожертвование никто не оценит. Если ты хочешь получить уважение, тебе стоит проявить характер и послать тех уродов. И если уж ты так хочешь работать над собой и получить результат, то работай для себя, а не для других.

Я уверен, Карамацу ещё было что сказать в своё оправдание, но он, кажется, понял, что не стоит. Я ещё поглядел немного на его растерянное лицо и слез с парты.

— Ну, я пошёл. Ты же уберёшься за меня? Или нет?

Карамацу не отвечал, так что я взял вещи и вышел. Просто поразительно. Значит, его никто не обижал и не запугивал, а он сам подписался на это. Да ещё и по такой дурацкой причине. Хочет, чтобы о нём помнили. Ну и зачем это ему? Он сам-то понимает, насколько глупо выглядит? Зачем другим знать, как много он над собой работал? Тогда они будут чувствовать себя бездельниками, недостаточно усидчивыми и недостаточно старающимися по сравнению с ним, будут превозносить его, восхищаться и хвалить без устали. Желать этого так эгоистично с его стороны. Но мне всё ещё интересно, как именно он работал и кем он был до поступления в старшую школу. Давно он этим занимается? Как к этому относились бывшие одноклассники? С чего он вдруг решил взяться за саморазвитие? Я слишком любопытный, чтобы оставить его в покое. И раз уж так, то я не угомонюсь, пока не узнаю.

* * *

От школы до моего дома есть ещё один путь, который частично совпадает с дорогой до дома Карамацу. Что такого, если я немного изменю маршрут? Благодаря этому я становился свидетелем регулярной пробежки моего одноклассника: немного отойдя от школы, он закидывал сумку за спину и легко бегом добирался до дома. Вот чем объясняется его подтянутое телосложение. Почему-то я был уверен, что это не единственный вид тренировки, которым занимается Карамацу. К тому же, раз его оценки на высоте, то, выходит, он много занимается. И когда только успевает?

И я продолжал следить, чтобы узнать, подействовали ли на него мои слова. Карамацу стал обращать на меня внимание и ловить мои взгляды, а я уже не считал за надобность скрывать своё отношение. Однако мне не слишком нравились эти моменты — когда он смотрел на меня и, видимо, вспоминал мои обвинения, то выглядел болезненно. А я всё ждал, пока он поставит наконец кого-нибудь на место, но ничего необычного не случалось, причём не только по вине Карамацу. Те парни испарились на некоторое время, так что заоблачных просьб к нему не поступало. И всё оставалось спокойным до одного случая.

Двое наших одноклассниц в компании с одной подругой позвали Карамацу прогуляться впятером ещё с каким-то парнем, который впоследствии отказался, узнав, кто будет помимо него. Они умоляли составить им компанию, уверяя, что им будет так скучно без сопровождения, так что деваться ему было некуда. Его попросили взять деньги, а на следующий день сразу после школы все четверо отправились в город.

В глубине души мне было досадно, что Карамацу пропустит свою тренировку, но вопрос о моём участии во всём этом действе решился как-то быстро и просто. Посмотрим в список дел на вечер — ох, тут ничего нет, что ж, тогда пойду за ними. Я спрашивал себя, почему я продолжаю следовать за ним, но не посчитал за надобность ответить сразу. Только потом, уже будучи дома, я, кажется, почувствовал какую-то ответственность за свои недавние слова. В конце концов, кто я такой, чтобы указывать ему — всё-таки это его дело, пусть и дальше тратит своё время впустую, я-то тут откуда взялся? Но каким образом это связано с моим желанием идти за ними, я не особо понимаю. В любом случае, вернёмся к прогулке.

Девушки не скупились на различные игры в автоматах. Особенно за чужие деньги. Я только видел, как Карамацу отстёгивает им йену за йеной и с явной неохотой соглашается опробовать какую-то аркаду. Я был уверен, что в тот момент он вспомнит мои слова и вот-вот откажется, но несмотря на то, какая кислая мина у него была, он продолжал тратить свои сбережения. Потом они также сходили в кафе за его счёт, попутно расспрашивая его о чём-то и получая короткие смущённые ответы. Иногда во время разговоров девушки явно забывали о Карамацу, но ровно до того момента, когда нужно было оплачивать заказ. В конце концов они оказались в месте, где лично я был впервые, потому что им нужно было проводить друг друга до домов. Точнее, думаю, Карамацу, как истинный джентльмен, должен был проводить дам до домов. Было уже затемно, когда он остался один посреди улицы, не имея представления, в какой стороне находится школа. Хорошо хоть, что ему подсказал прохожий.

Это был тот момент, когда я понял, как же далеко он живёт. По сути, если бы я просто мог свернуть и оказаться дома, то давно бы сделал так. Тогда мне уже было наплевать, ведь Карамацу снова не оправдал моих ожиданий. И когда я подумал, что зря пошёл, он вдруг наткнулся на тех самых парней. Видимо, мы уже приблизились к школе, ведь не могли же мы встретить именно их в другом конце города. На этот раз я мог отчётливо слышать разговор, так как было совсем тихо.

— Какие люди! — воскликнул главный. — Вы только посмотрите!

На этот раз их было четверо. Все они противно осклабились, одновременно вставляя свои комментарии — так как их словарный запас очень ограничен, это были в основном какие-то весёлые присвистывающие звуки. Они быстро образовали полукруг рядом с Карамацу и неотрывно пялились на него, ожидая представления. Численное превосходство придавало им уверенности больше, чем обычно.

— Ты так кстати, — продолжил он, — я видел тебя сегодня, ты был так щедр с девушками. А нам как раз не хватает немного, можешь добавить пару йен?

Карамацу замялся. Он смотрел куда-то в сторону, а парни всё наступали.

— У меня не осталось, — ответил мой одноклассник. Это не убедило их.

— Да брось, ты просто не хочешь с нами делиться, — обвинял главный, — неужели ты такой жадный?

— Если будешь жмотиться, мы не будем с тобой дружить, — сказал другой, и все дружно залились звонким смехом. Карамацу закашлялся.

— Парни, может, нам стоит проверить, вдруг он врёт нам? — предложил первый. Все сразу согласились.

Я не мог больше смотреть на это или ждать, что Карамацу сможет самостоятельно отвязаться от них, даже если даст деньги. Они вряд ли просто так отпустят его без взбучки или ещё чего. И хотя обычно я не вмешиваюсь, тут совсем другое дело. Я стремительно направился из своего убежища в их сторону.

— Ой, прости, Карамацу, долго ждал? — Пока Карамацу тупо хлопал глазами, я обратился к парням: — А, вы те ребята из школы, да? Вы в параллельном классе. Приятно познакомиться. Вам что-то нужно от моего друга?

— Он задолжал денег, — опомнился главный, подозрительно рассматривая меня. Сейчас уже было не так уж и важно, говорю ли я правду и верят ли они. Всё внимание переключилось на меня, честно признаюсь, я даже испугался, пожалел о своём решении и хотел отступить, но было уже поздно.

— Правда? — наигранно от волнения удивился я. — Тогда вам не повезло: мы всё потратили. Надеюсь, никаких проблем не будет, если мы решим этот вопрос в школе, а то уже поздно, посмотрите, никого нет, все уже давно в своих домах готовятся ко сну, вот и нам пора. — Тот парень точно понимал меня (в отличие от своих спутников), но этих аргументов явно было недостаточно. — Только мне интересно, когда же вам удалось занять у Карамацу денег, если он носит бенто? За всё время нашего знакомства я не видел в его руках ни йены, за исключением сегодняшнего дня, конечно.

— Много ты знаешь… — озлобленно подхватил было парень, как на его плечо вдруг легла рука уже знакомого нам молодого человека, того третьего, что присутствовал при первой встрече в классе. Сейчас он был уже пятым, подошедшим откуда-то из стороны и явно спасший наши задницы.

— Пошли, — только сказал парень, и, в последний раз взглянув на нас, ребята удалились. Я наконец выдохнул. Когда они скрылись, я жестом позвал Карамацу следовать за мной.

— Просто прогуливался рядом, — ответил я, зная, что это интересует моего одноклассника.

— А ты вроде… Осомацу? — вспомнил он.

— Да.

Мы замолчали. Над нами навис вопрос, который нужно было прояснить в любом случае. Он обдумал мои слова, но какие оправдания прозвучат теперь?

— Почему ты опять согласился? Не говори, что не знал, почему тебя позвали. Ты в любой момент мог отказаться, но предпочёл потратить все личные сбережения на особ, с которыми едва ли перекидывался парой слов. Или я где-то ошибаюсь?

— Тогда… твои слова меня не убедили, — заявил Карамацу. Я вскинул брови.

— Почему это?

— Ты неправильно меня понял и зациклился не на том. — Я посмотрел на него — он снова принял важный вид. — Помогать другим — это не путь, а только один из способов. Я люблю просьбы и люблю их выполнять, потому что чувствую, что они мне доверяют. Благодаря их просьбам я могу освоить новые навыки, получить знания и укрепить отношения. Это очень важно.

— Но это чуть не довело тебя до… не знаю, что там эти парни могут сделать, если не добьются своего. Кстати, что вообще было между вами, раз они к тебе так пристали?

— В средней школе мы были в одном классе, — начал он, но затем замялся и какое-то время не решался говорить. Я послушно ждал. — Я… не пользовался особой… симпатией окружающих, но очень хотел завести друзей. Я до сих пор не слишком понимаю, почему не нравился им… Потом я решил, что дело во мне, ведь изменить окружающих мне не под силу, и… стал заниматься.

— А они, видимо, издевались над тобой или что-то такое? — предположил я.

— Нет… ну, да… как сейчас. Я их очень веселю.

— Вот ты вроде сильный парень, в теории мог бы постоять за себя, так почему нет? Ты и сам понимаешь, что это ни к чему хорошему не приведёт. Боишься их, что ли?

Карамацу еле заметно улыбнулся. Значит, я опять ошибаюсь. Сколько можно, Осомацу? Ты выглядишь дураком в его глазах.

— На самом деле я и сам почти забыл, почему это делаю. — Он многозначительно, как-то по-доброму посмотрел вдаль, тем временем я не сводил с него глаз. Мне не терпелось услышать причину, которая за всё время раздумий постоянно уходила от меня, оставалась недосягаемой. Я внутренне горел от желания наконец понять логику этого странного парня, выбившего меня из колеи. — Наверное, мне всегда хотелось исправить их. Я не мог отделаться от мысли, что им трудно быть… такими, что им тяжело что-то поменять, ведь за ними уже закрепились их имя и образ. Мне хочется… заставить их поверить мне. Ведь они всегда могут измениться, всегда могут найти лучшее в себе. Я ждал, что они увидят меня и поймут, что я делаю для них. Нет, ни в коем случае во мне нет страха. Во мне есть только желание помочь найти себя.

И правда, это сложно усвоить моему глупому мозгу. Я даже и не думал никогда о подобном. Помочь своим врагам. Для начала, я и не предполагал, что их можно не считать врагами. После всего дерьма, в которое эти парни окунули Карамацу, он продолжает смотреть на них по-дружески. Во-вторых, мне бы и в голову не пришло, что их можно и нужно исправлять. Связываться с кем-то левым, если это привнесёт в мою жизнь кучу проблем, звучит как-то по-дурацки. В-третьих, исправлять именно их — это вообще комедия. Эти ребята без угрызений совести позволяли себе поступать плохо с таким ребёнком, не знающим ничего о людях, жизни и жизни людей, как Карамацу. Разве не бессердечно? Одно дело — опустить на словах, а другое — заставлять делать за тебя домашку или клянчить деньги.

Признаю, теперь я смотрю на него другими глазами и считаю его поведение детским. Серьёзно, он так по-детски увлечён, будто не видит ничего перед собой. Складывается впечатление, что Карамацу совсем не знает, как и о чём думают его сверстники, да и остальные тоже. Самое главное — он видит только доброе, хорошее, чего давно уже нет или что спрятано далеко, чтобы не опростоволоситься вдруг. Эта черта — доверчивость — могла бы давно погубить кого угодно, кто был бы на его месте, но Карамацу, кажется, так легко со всем справляется. В нём есть просто невероятная сила воли, раз он даже при своём нынешнем положении продолжает своё дело. Да, я просто должен наконец признать, что этот парень и правда удивительный. Серьёзно, он чёртово достояние человечества. Если бы все люди могли быть такими, как он, было бы прекрасно? По крайней мере, всем было бы куда спокойнее. Я уверен, именно он достоин быть тем, о ком я буду помнить. Думаю, именно теперь мне удалось понять его.

— Ты идиот, — заключил я. Карамацу перестал улыбаться. — Если тебе так хочется быть доверчивым, то изволь уж доверять с умом.

Я не знал точно, где он живёт, но понял, что мы стремительно приближаемся к его дому, потому что вокруг показались знакомые дома и улицы. На этот раз не буду сворачивать.

— Я не умею.

Конечно, своё мировоззрение так быстро поменять нельзя, то есть едва обдумав. Но могу вас уверить: передо мной теперь шёл совсем другой человек. Не слабый и безвольный, а сильный и стойкий. Не глупый и странный, а невероятно добродушный и целеустремлённый. Невольно я сравнивал Карамацу с собой и находил бессчётное количество его преимуществ. И самое важное наше отличие, которое я обнаружил: если я только и делаю, что треплю языком, то он лишь молча делает то, что считает правильным. Наверное, мне стоит поверить ему, перестать мысленно критиковать других и предпринять что-нибудь самостоятельно. И все мы знаем, что чем раньше я начну, тем будет лучше.

— Мы уже почти у моего дома, — опомнился Карамацу, начав суетиться — я понял это по его взгляду. — Прости, я забыл спросить, куда тебе идти…

— Мне по пути, — соврал я. — К тому же, кто-то должен и тебя до дома провожать.

Он долго глядел на меня, явно не понимая, почему я противоречу сам себе, но ничего больше не сказал. Когда мы попрощались и Карамацу зашёл в дом, я долго всматривался в здание. Дом как дом, так сразу и не скажешь, кто тут живёт. И только когда я пошёл в одиночку по пустой тёмной улице, я наконец понял, что до смерти устал. Как долго мы шли? Неужели мы сделали такой большой крюк? После этой прогулки я бы с радостью согласился не выходить никуда ещё с месяц, а то и больше.

Зато дома, перед сном, когда мысли льются проще всего, у меня появилось время получше обдумать всё, произошедшее сегодня, и я понял ещё кое-что важное. В своей доверчивости Карамацу слишком беззащитен. Если он, будучи героем, собирается защищать других и помогать им во всех начинаниях, то должен же найтись кто-то, кто сможет поддерживать и его. Всем людям нужна своя опора, и не так уж важно, слабый ли это человек или сильный. Даже Карамацу нужны слова поддержки, помогающие ему оставаться в седле и повторяющие, что он всё делает правильно, что он молодец и может со всем справиться. И полагаться только на самого себя не такое уж и надёжное дело.

* * *

На следующий день, перед классным часом, как только учитель вошёл в класс и одноклассники немного угомонились, я попросил у него сделать объявление. Более половины класса удивлённых глаз устремилось на меня, но именно это мне и нужно — хоть и непривычно. Я вышел к доске, взял мел и максимально крупно написал своё имя.

— Я — Осомацу Мацуно. Запомните это имя. С этого момента он находится под моей защитой. — Хотя я и не назвал имени, некоторые обернулись в сторону Карамацу. Его же лицо надо было видеть. — Хоть пальцем его тронете, дела будут решаться через меня, Осомацу Мацуно. И не вздумайте больше тревожить его без надобности — в конце концов, вы же ничего не знаете ни о нём, ни обо мне. Кто знает, чем это обернётся для всех нас.

Примечания:

И вот, пока я писала это (прошло уже два месяца?), вышла 10 серия, где говорится о безотказности Карамацу. Прекрасное совпадение.

Кто-нибудь заметил, что я немного изменила стиль? Писать от первого лица в ближайшем времени не планирую, думаю, это хорошо.