It all came back together just to fall apart again (джен)

Наконец семью Мацуно, которая приняла, казалось бы, вечный траур, посетила долгожданная радостная новость. Старшего сына, Осомацу, нашли. Два месяца назад он не вернулся домой, но изначально это не показалось таким уж странным семье. Конечно, братья почувствовали неладное, но все просто не знали, что делать. Уже на следующий день в полицию написали заявление о пропаже старшего сына. Поиски продолжались некоторое время, стражи порядка уже не верили, что Осомацу отыщется, и убеждали в этом семью Мацуно, мол, решил начать новую жизнь, устроиться на работу, лет уже много, пора. Но братья прекрасно знали, что их старшенький — последний, кто способен на подобное. В конце концов поиски оставили.

Вместе с тем по округе стали находить трупы людей. По исполнению убийства сразу стало ясно, что всё это дело рук одного человека. Узнав об этом, младшие тут же связали исчезновение старшего с данными преступлениями, поверив в худшее — осталось только найти его бездыханное тело. Расследования обоих дел зашли в тупик. Казалось, появился новый неуловимый маньяк, за поимку которого полицейского вознаградят щедрой премией, если не повышением в должности.

Так и случилось. По неосторожности преступник оставил слишком очевидные улики, и вскоре их след привёл к полузаброшенному сараю в древней деревушке недалеко от города. Самого преступника не оказалось дома, но был найден украденный заложник — тот самый Осомацу Мацуно, на поиски которого наплевали давным-давно. Весь избитый, голый, худощавый и жалкий, он был связан по рукам за спиной и обессиленно лежал на холодном полу, еле дыша. Услышав звук открывающейся двери, парень продолжал притворяться спящим, но поняв, что шаги принадлежат не одному человеку, тут же открыл глаза и прищурился от яркого света из ручных фонариков. Он не был слишком удивлён или обрадован, казалось, он уже не чувствовал ничего. Два месяца, которые Осомацу провёл в забытом богом месте, ощущались как множество десятилетий в аду. Пленника тут же развязали, отнесли в машину и отправили в больницу, по пути расспросив.

Узнав эту радостную новость, братья всё же не спешили повидаться со старшим: как теперь себя вести? Что стоит говорить? Но в конце концов в данном вопросе все пятеро разошлись в разные стороны, и вышло, что только второй, пятый и шестой навещали Осомацу в больнице. Ичимацу, несмотря на уговоры Джушимацу, отказался, ввиду того что боялся сделать что-то не так и вообще не хотел беспокоить выздоравливающего брата, ведь ему всё равно нечего было ему сказать. А Чоромацу… Чоромацу просто не видел смысла жалеть старшего. Остальные же поспешили оказать активную моральную поддержку пострадавшему.

* * *

— Наконец-то дома! — выдохнул Осомацу, поставив пакет с вещами, которые наносили ему в больницу родные, на пол. Оглянувшись, он не увидел ни малейшего изменения, отчасти из-за тщательной подготовки младших к его возвращению. — Я так давно мечтал оказаться здесь! В больнице слишком скучно, могли хоть по телевизору по палатам поставить…

Братья и без того постоянно думали о том, что пришлось пережить старшему, и теперь не удержались от состраивания грустных лиц в ответ на его слова. Разве только в больнице дело? Первым пришёл в себя Тодомацу, который поспешил повиснуть на руке Осомацу.

— Но теперь снова всё хорошо, да?

Он состроил своё обычное милое выражение лица и воодушевляюще улыбнулся. Остальные младшие сохраняли неловкое молчание, стоя за спиной Осомацу и давая тем самым ему право войти первым. Он же, казалось, совсем не обращал внимание на беспокойство братьев.

— Бли-ин, там была такая отвратительная еда! — пожаловался Осомацу и медленно подошёл к дивану, запрокинув голову. — Может, вы угостите бывшего больного обедом?

Старший потёр нос и завалился на мягкую подушку, состроив необыкновенно блаженное лицо. Все понимали, как ему не хватало мягкой постели всё время отсутствия. Но не все заметили, что он на самом деле прилагает множество усилий, чтобы вести себя по-прежнему, чтобы сохранять старую беззаботную атмосферу и не беспокоить младших. Больше всего на свете он хотел забыть своего мучителя, будто этих двух месяцев и не было в его жизни. Осомацу так рад вернуться к простой беззаботной жизни, когда подобные ужасные моменты появлялись только в фильмах по телевизору, а не заполняли его голову вместе с воцарением тишины. Конечно же, он не говорил никому, но ещё в больнице образ насильника словно вечно стоял за его спиной, готовый атаковать в любой момент. Однако, даже зная, что мужчина сейчас в тюрьме, Осомацу не удовлетворялся тем, что глаза не видят его: вечное ощущение теперь вряд ли просто так исчезнет. Это слишком ужасно и слишком пугает. Одной жертвы более чем достаточно, так что младшие просто не должны знать и так же беспокоиться. Будет лучше, если они тоже забудут о пропаже Осомацу и продолжат относиться к нему по-прежнему. Жаль, что братья так и не поняли желание старшего.

— Конечно, сейчас!

* * *

Осомацу открыл глаза. Мало что изменилось. Темно, хоть глаз выколи. Только пошевелившись, он понял, что его голова адски болит. А ещё он связан.

— Добро пожаловать, Осомацу, — прозвучал голос прямо над ним. Кое-как Осомацу повернул голову и пытался присмотреться, однако лицо незнакомца будто бы загораживала тень.

— Ты кто?! — завопил он тут же и сощурился от резкой головной боли. — Пусти меня!

Парень извивался всем телом, тянул руки и пинался ногами, но верёвки ни на каплю не ослабли. У него началась паника. Несмотря на прежнюю боль, а также появившуюся в затёкших конечностях и спине, Осомацу начал орать что есть мочи и уже пальцами старался развязаться, однако руки слишком сильно тряслись. Заметив перед собой движение чужих ног, он попытался удариться об них, чтобы уронить их владельца. Но ничего не вышло. В ответ на свои действия парень получил сильный пинок в живот и весь изогнулся.

— Будь потише, ладно? — еле слышно попросил незнакомец. Осомацу не смог ответить: он откашливался. Мужчина перешагнул его, взял что-то со стола за спиной парня и вернулся, присев на корточки. — Ты завтракал? Хочешь есть?

Осомацу продолжал тяжело дышать, но уже был в состоянии поднять глаза на похитителя. В руках того была баночка с заварной лапшой. Теперь, когда парень уже привык к темноте, он мог разглядеть застывшее лицо незнакомца: на вид лет сорока-пятидесяти, испещрённый морщинами и парочкой шрамов — видимо, от активной жизни, — хитрая полуулыбка не внушала доверия, а только больше беспокоила душу, изначально показался изношенным и потёртым чёрным коричневый в клетку костюм, но самое главное — на руках белые перчатки. Похититель должен работать чисто.

— Опять не отвечаешь? — вздохнул он, поднимаясь. — «Потише» не значит, что ты совсем не должен говорить.

— Пошёл к чёрту, понял? — сделав как можно более ожесточённый вид, прошипел Осомацу. К счастью, его реплика не повлекла за собой последствий. Он снова решил незаметно предпринять попытку развязаться.

— Этот узел можно только перерезать, — сообщил мужчина, сразу заметивший жалкие старания парня, которые тот тут же оставил. С каждым словом похищенный злился всё больше.

— Тогда дай мне грёбаный нож, чтобы мы смогли поговорить на равных, старик! — опять повысил голос Осомацу, за что опять получил пинок в живот. Теперь понятно: если не нарушать поставленные им запреты, то никто не пострадает.

— Тебе следует успокоиться и получше подумать над планом побега, — хладнокровно произнёс мужчина. Он обошёл Осомацу и взял приставленный к столу стул, а затем поставил его прямо напротив, но вне пределов досягаемости парня. — Может быть, когда-нибудь у тебя получится. Ах да, я не представился. — Он картинно закашлялся и приподнял подбородок, вместе с тем закинув ногу на ногу. Ухмылка не сходила с его лица ни на секунду. — Меня зовут Того. Теперь ты будешь жить здесь, Осомацу. Добро пожаловать.

Это заявление более взбудоражило пленника. Несмотря на выводы и ясное предупреждение, он всё не мог успокоиться из-за наглости человека перед ним. Да что сделает этот старикан? Казалось, будто прямо сейчас зайдёт человек, полицейский, один из братьев — кто угодно и накажет тупого преступника. Потому что ни он, ни сам Осомацу не должны находиться здесь. Парень всегда был и будет сидеть дома вместе с братьями, параллельно повиснув на шее родителей и ничего более не делая. Вот что он называл правильным положением дел, а не то, что происходит в этом сарае. Должна же справедливость восторжествовать!

— И с чего это я должен жить здесь? — стараясь контролировать громкость голоса, возмутился Осомацу. — Когда-нибудь тебя найдут и посадят!

— Пусть и посадят, — усмехнулся Того, будто его это совсем не страшило, — но перед этим я хотя бы смогу исправить одного бесполезного… нет, даже вредного для общества человека.

Осомацу не понимал, о чём говорит этот жалкий похититель. По его мнению, ниты есть вредители. Но каким же образом? Чем практически не участвующий в жизни общества может навредить ему?

— И чем это я не угодил обществу? — более спокойно продолжал Осомацу. — Хочешь сказать, ты лучше, маньяк проклятый?

— К твоему сведению, я не убил ни одного человека, — оправдался Того, — ты меня переоцениваешь. Я всего лишь профессиональный вор, Осомацу. И именно поэтому я важен. Я представляю мировое зло, я частичка общей проблемы, с которой должны бороться люди, сплотившись. В этой борьбе люди как раз-таки могут проявить себя как истинное добро, почувствовать себя важно и правильно. Но такие как ты только портят эту прекрасную вражду, Осомацу. Появление третьей стороны невозможно — она погубит идиллию, предназначенное столкновение добра и зла. Неважно, кто победит или закончится ли битва вообще, но существование нейтралов недопустимо. Что будут думать люди? «Я не должен становиться лучше, развиваться. Зачем, если я могу просто ничего не делать?» Знакомо?

Осомацу задумался. Вдруг он вспомнил, что в его джинсах был телефон. Немного поворочавшись, парень обнаружил, что карманы пусты.

— А не кажется ли тебе, что проще искоренить зло? — в ответ принялся рассуждать пленник. Он тщательно осматривался в поисках какой-нибудь помощи: острого предмета, средства связи или щёлочки, через которую можно позвать на помощь или хотя бы разглядеть окружающую местность. — Останутся только добрые люди и… ниты, которые станут счастливыми из-за существования друг друга. Пусть ниты и не будут развиваться, но хотя бы почувствуют себя хорошо. А на добро это не повлияет негативно, ведь… они просто будут соревноваться в том, что ты назвал добротой и… становиться лучше. Думаешь, делаешь правильное дело и другие неправы, но тебе стоило начать с себя, хренов праведник.

— Что ж, — снова ухмыльнулся Того, вставая, — твоё замечание весьма интересно. Однако ты упустил одну важную вещь. — Осомацу вскинул голову и бросил на оппонента злобный взгляд. — С таким положением бесполезные люди станут новым злом.

Это по-настоящему озадачило парня. За все двадцать лет его жизни ему редко приходилось так долго размышлять над такими сложными вещами. Всё сказанное этим странным мужчиной не казалось словами помешанного психа, который любит красть людей. Был ли Осомацу первый жертвой? Чего Того добивается и что будет с парнем? К чему приведёт такая идеология? Не успел Осомацу ответить хотя бы на один вопрос, как Того вышел, не выслушав «ласковых» прощальных слов в спину, а сам парень обнаружил, что привязан ещё и к какой-то трубе.

* * *

— Эй, Карамацу-у, — лениво протянул Осомацу, почёсывая затылок, — пошли со мной в пачинко. У тебя же есть деньги, да?

— Конечно, бураза! — тут же воодушевился тот, отвлёкшись от листания журналов. Недолго думая он подскочил и приготовился идти. Осомацу бросил незаинтересованный, но в то же время немного удивлённый взгляд на брата и сел на диване.

— Ты чего такой активный?

— Думаешь? — посмеялся Карамацу. — Просто рад провести время со старшим братом!

Осомацу нахмурился.

— Ты становишься ещё более болезненным?

В ответ Карамацу снова странно засмеялся и ничего не сказал. Плюнув на это, Осомацу всё же решил воспользоваться возможностью потратить чужие деньги и не задавать лишних вопросов.

Вдоволь потратившись, парни направились в сторону дома. Недолго думая Осомацу проговорил жалобным тоном:

— Есть хочу.

— Пойдём к Чибите? — подхватил Карамацу.

— Не хочу оден, — картинно надул губы Осомацу и призадумался. — Может, рамен?

— Как скажешь, — улыбнулся младший, — я плачу.

— У тебя разве остались деньги? — нахмурился старший и подозрительно взглянул на брата. Ничего странного, кроме всё того же чрезмерно доброго выражения лица. — Чего ты такой щедрый-то?

— Я же сказал, — снова посмеялся Карамацу, — рад проводить время с тобой.

Осомацу вздохнул, не желая отвечать. Он уже и не ждал продолжения.

— К тому же, — тихо договаривал младший, — тебя так давно не было…

Осомацу неосознанно ускорил шаг. Лучше бы ты молчал.

— Мы все скучали. По правде говоря…

Не продолжай. Он и так знает.

— Я всегда думал, что это наша вина. Ведь мы… могли тогда пойти с тобой… и ничего не случилось бы…

В этом и была истинная причина твоего ответа сегодня. Не стоило и надеяться на лучшее. Ты просто не хотел отпускать брата одного. Потому что тебе стыдно, что оставил его тогда. Потому что ты боишься снова потерять его.

А Осомацу и правда боится выходить один.

— Знаешь, я тут вспомнил, что та раменная уже закрыта. Пошли домой.

* * *

Звук открывающегося замка. Похоже, он действительно хорошо подготовился, когда собирался украсть парня. И всё же, интересно, как долго он вынашивал этот план? Дверь открылась, звук шагов. Осомацу повернулся и почувствовал боль во всём теле после долгого лежания на жёстком полу в одном положении.

— Как спалось? — Прежняя ухмылка, хитро зауженные глаза и надменный вид.

— Сам попробуй, идиот, — прошипел Осомацу, на что в ответ послышался злобный смешок. На самом деле он полночи не мог заснуть — не так уж и часто парню приходилось проводить ночь будучи связанным, да ещё и на полу холодного сарая. К тому же, голову заполонили мысли о побеге, некоторые из которых не увенчались успехом.

— Уверен, тебе было тепло сегодня, — в насмешку предположил Того, подходя ближе, но на безопасное расстояние.

— Ты совсем дебил? — снова вспылил Осомацу. — Осень уже, сам-то как думаешь?

— Я к тому, что следующей ночью будет уже по-другому, — проигнорировав, продолжал Того. Лицо его не менялось, но парень будто бы всем нутром чувствовал, что вор сейчас взорвётся от злорадства. Он точно не в своём уме.

— Принесёшь мне кроватку? — пошутил Осомацу, но уже готовился к худшему.

Со стола Того вдруг взял ножницы и одним движением оказался верхом на пленнике. Тот, как и раньше, стал извиваться всем телом, пытаясь скинуть оппонента с себя, но подставленные к горлу лезвия тут же пресекли попытки вырваться. Без слов Осомацу понял, что сопротивление может привести к нежелательным последствиям, и успокоился. Но не внутренне. Ему хотелось закричать, свернуться в клубок или же наоборот — бежать куда глаза глядят, лишь бы не видеть эту страшную рожу, заковавшую его в эти цепи. Ножницы медленно переместились к краю старой красной толстовки и чёткими движениями стали разрезать плотную ткань. Осомацу уже не знал, что чувствовать. Чтобы проще было снять, Того решил порезать и рукава. С джинсами затем он проделал то же самое.

Когда ножницы оказались непозволительно близко к верёвке, связывающей ноги Осомацу, парень резко дёрнулся. Это сработало: он почувствовал приятную свободу в щиколотке, однако это ещё не значило, что он оказался совсем свободен. Для этого нужно хотя бы какое-то количество времени, чтобы можно было скинуть с себя всю верёвку. Взволнованный Осомацу тут же стал дёргаться в вынужденных конвульсиях, и это помогало. Если бы Того не спохватился и не ударил его что есть мочи прямо в лицо, то, наверное, парень даже смог бы сбежать.

— Ублюдок, — тихо шипел Того себе под нос, повторно связывая пленника, который находился в сознании лишь наполовину. Не только сильные избиения заставили Осомацу потеряться от боли, но ещё и вошедшее в ногу лезвие, рану от которого мужчина не посчитал нужным обработать.

Плюнув парню в лицо, вор удалился. Теперь Осомацу, избитый, туго связанный, грязный и замёрзший, лежал в одних только носках (оставшихся на нём благодаря верёвке) и трусах. Его тело еле заметно подрагивало, но сам он этого не чувствовал. Осомацу не мог думать ни о чём другом, кроме как о прекращении ужасной боли в различных частях тела. И чем он заслужил это?

* * *

— Осомацу нии-са-ан!!! — кричал во дворе довольный Джушимацу, активно жестикулируя с битой в руке. Осомацу высунулся в окно и, заразившись счастливой улыбкой младшего, помахал ему, чтобы тот зашёл. Казалось, через долю секунды пятый брат уже был в комнате.

— Бейсбол? — предположил старший и по быстрым кивкам младшего понял, что оказался прав. — Знаешь, у меня сейчас нет настроения, Джушимацу, — признался Осомацу, — может, возьмёшь Ичимацу с собой?

Младшие задумчиво переглянулись, но никто не сдвинулся с места.

— Тогда… — продолжил пятый брат, — скачки? Пачинко? Что-нибудь ещё?

Осомацу покосился на Джушимацу, вспоминая недавно расстроившие его слова. «Я всегда думал, что это наша вина», «рад проводить время с тобой», «тебя так давно не было». Неужели все братья думают о нём так? Будто он бедная и несчастная жертва, невообразимо страдающая от воспоминаний. Осомацу мог бы поспорить с этим. Хотел бы. Неважно, насколько он чувствует себя плохо, братья не должны думать об этом. Только не Джушимацу. Он не должен жалеть старшего братика.

— Хочешь погулять со мной? — улыбаясь, спросил Осомацу.

— Да! — крикнул пятый.

— Но сегодня так холодно… — протянул первый, почёсываясь. Он вытянулся вдоль дивана и прикрыл глаза. — Давай в слова сыграем.

— Давай!

— Ичимацу, ты с нами? — без задней мысли предложил Осомацу. Четвёртый брат заметно опешил, отказался и стал собираться. — Ты куда? Там же колотун адский, помрёшь — никто не найдёт.

— Я… — замялся Ичимацу, — я прогуляюсь.

— Ну ладно, — сдался Осомацу и снова переключил своё внимание на Джушимацу. — Моё дело предложить.

И до и после игры в слова Джушимацу редко отходил от Осомацу по понятным для всех причинам. Их даже не нужно было озвучивать. Осомацу знал, что младший жалеет его и жалеет то упущенное время, когда братья могли уделить внимание старшему. Так что теперь в голову Джушимацу запала мысль, что старший чувствует себя одиноко и ему определённо нужно внимание. Однако остальные не очень-то спешат поддержать его: Ичимацу постоянно сбегает, а Чоромацу и вовсе игнорирует. В итоге всю ответственность пятый брат взял на себя. Несмотря ни на что он должен сделать Осомацу счастливым. А тот только молил, чтобы Джушимацу не говорил ничего об этом.

* * *

После второй ночи в сарае Осомацу, казалось, совсем не чувствовал ног — так ему было холодно, даже несмотря на то что он весь сжался и обхватил себя руками. Осенние ночи чувствовались здесь наиболее ярко. Осомацу едва ли мог соображать. Большую часть ночи он не мог уснуть, а когда заснул, то просыпался с завидной периодичностью, с каждым разом будто бы всё больше трясясь. Отчасти это происходило из-за отказа парня от предоставленных консервов, таким образом бунтуя. Но уже через полдня он понял, что похититель совершенно не беспокоится о возможной голодной смерти пленника, а может, даже был бы рад этому. В конце концов, Осомацу остановился на мысли, что он находится тут, потому что Того решил его помучить, а голод достаточно мучителен. Не было смысла голодать дальше, и в ту же минуту он мгновенно опустошил три банки. Вообще, он съел бы больше, однако Того открывал по три банки в день: на завтрак, обед и ужин, а также спрашивал, не хочет ли парень ещё, получая злобный отказ. Температура помещения прекрасно позволяла хранить банки долгое время, поэтому никто не волновался о пустой трате еды, да и не до этого было.

Осомацу всё ещё активно, насколько мог, думал, как бы сбежать поскорее или хотя бы дать о себе знать людям снаружи. Все его попытки оказались провальными. Это было неудивительно: Того прекрасно подготовился. Крики совсем не помогали, так как, видимо, вокруг никто не живёт и не ходит. В пределах досягаемости жертвы нет ни одного острого предмета, способного перерезать верёвку. Он не предоставил даже прибора, которым Осомацу мог бы съесть консервы, а их острые края отрывал собственноручно. Про средства связи нечего и говорить. С каждым днём надежда на спасение увядала всё сильнее. Теперь Осомацу даже не был уверен, ищут ли его.

Звук шагов легко разбудил парня. По свету из-за двери было понятно: уже день. Того сразу же усмехнулся побитому и заспанному виду Осомацу, который еле-еле смог открыть глаза.

— Как дела? — спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я тут тебе кое-что принёс.

Действительно, было что-то в его руках. Он подошёл к столу, распаковал и опустился ближе к Осомацу.

— Я слышал, что вы с братьями любили есть оден. Отведаешь в последний раз?

— Отпусти м-меня уже, — заикаясь, в очередной раз попросил Осомацу, проигнорировав появление нового лакомства прямо перед его лицом.

— Вообще-то я купил его у того парня, Чибиты. Не хочешь? — продолжал Того, явно наслаждаясь представшим зрелищем. Осомацу попытался подняться, но руки всё ещё сильно тряслись, мешая ему быстро сделать это. Отказываться от еды он больше не собирался, но и брать оден было как-то даже унизительно, хотя, казалось бы, что может быть более унизительно, чем его прошлая жизнь? Осомацу больше ничего не хотел, кроме как выйти наконец из морозного помещения на свободу, к братьям, к родителям, к друзьям, он даже согласен найти работу, только бы уйти и больше не видеть ужасного ухмыляющегося лица похитителя, не слышать его тихий низкий голос и никогда больше не есть дурацких консервов.

— Давай, что ли, на мизинцах пообещаем, что никому не скажем, только развяжи меня, — откашлявшись, заговорил Осомацу. Он совсем отчаялся уговорить Того, да и без того понятно, что тот его ни за что просто так не отпустит, пока не добьётся какой-нибудь цели. Но если, как решил Осомацу, его цель — помучить парня, то собирается ли мужчина вообще отпускать его? Просьбами тут ничего не решить.

— И с чего это я должен? — издевательски осведомился Того. Глубоко внутри Осомацу что-то закипело, но он был не в силах впадать в ярость или даже просто злиться, так что, взяв в руки предоставленный оден, он ответил:

— Это противозаконно, тебя поймают и посадят, глупый старик.

— Ну и что? — пожал плечами похититель. Видимо, его это совсем не волнует. Нужно изменить направление.

— Такими темпами я умру от холода, у меня ноги закоченеют или что-то такое, — рассуждал Осомацу, как вдруг прервался на заливистый кашель. Неужели он так быстро заболевает? — Дал бы хоть прикрыться чем-нибудь. А если я откажусь от еды и помру?

— Твоё дело. Рано или поздно меня всё равно посадят, а братьев у тебя ещё целых пять, и все, как один, бесполезные — выбор большой.

— Тогда чего ты добиваешься? — недоумевал Осомацу, пережёвывая. Оден оказался таким тёплым, что разговоры с вором не стоили того, чтобы отвлекаться от еды. — Все узнают, и ты окажешься ужасным психом, тебя будут осуждать, что тут хорошего?

— А будут ли? — Осомацу покосился на Того. — Так много людей обязаны целыми днями пахать на работе, пытаясь прокормить себя и свои семьи, а такие как вы просто сидят, не привнося никакой вклад в общество, и получают деньги от родителей, вынужденных горбатиться не меньше других. Чего вы стоите? Кому будет хуже, если отбросы исчезнут? Люди узнают, нет, вспомнят об этой истине и начнут относиться к вам, как полагается. Я запущу процесс становления справедливого общества в Японии и очищу её от мусора!

Осомацу нахмурился. «И правда псих», — думал он, доедая свой оден.

— И после этого ты говоришь, что тут нет ничего хорошего? Нет, Осомацу, ты играешь важную роль в осуществлении моего прекрасного плана, — закончил Того. Как ни странно, он не выглядел, словно ненормальный мечтатель, грезящий о мировой революции в одиночку, скорее как уверенный в себе конструктор, тщательно продумавший свой проект до мельчайших деталей и полностью уверенный в его осуществлении через точное количество времени. Это пугало больше всего.

— Значит, я не такой уж и бесполезный, — пришёл к выводу Осомацу, не желая больше думать о своём не слишком-то ярком будущем. Того снова насмешливо взглянул ему прямо в глаза, явно желая рассмеяться.

— Жаль, что ты можешь выступать только в роли жертвы или козла отпущения, Осомацу, — закончил мужчина и медленно удалился, не найдя смысла и дальше говорить с пленником, или, если точнее, важной деталью его грандиозного плана.

* * *

— Э, ты куда? — спросил Осомацу, глядя на Чоромацу. Он взял какую-то нагруженную сумку и стал уходить, ничего не сказав.

— На концерт, — бесстрастно ответил он, не останавливаясь.

— Так рано? — удивился Осомацу, взглянув на часы. — Их же по вечерам обычно проводят. Эй, погоди!

— Чего надо? — возмутился Чоромацу, встав в дверях. — Настоящие фанаты всегда приходят на несколько часов раньше, чтобы занять место получше, обсудить творчество айдола с единомышленниками и… Неважно. Я пошёл.

— Блин, а я хотел с ним пойти, но если будем просто стоять… — расстроенно заявил Осомацу и огляделся. В комнате оставался только Ичимацу, чьё лицо он не видел. Только старший хотел пожаловаться, что хочет прогуляться, но не с кем, как младший поднялся, взял припрятанный кошачий корм и направился к двери. — А ты куда?

— Прогуляюсь, — мрачно проговорил Ичимацу и продолжил свой путь. Если задуматься, Осомацу не мог вспомнить ни слова, кроме этого, которое бы говорил ему четвёртый брат. Каждый раз уходит и каждый раз — прогуляться.

— Я с тобой, — обрадовался Осомацу, вставая. Ичимацу опешил.

— Нет… не надо.

— Что не надо-то? — удивился старший, внимательно рассматривая лицо младшего, чтобы угадать его мысли. Тот же только отводил взгляд.

— Один пойду, — пробубнил тот и сделал попытку смыться, однако рука, положенная на его плечо, пресекла все старания.

— Да ладно тебе, неужели так не хочешь провести время с любимым братишкой? — по-обыкновенному засмеялся Осомацу так, как это делал только он, что привело Ичимацу в ужас.

— Я… — хотел было изъясниться младший, но не знал, что сказать. От волнения он всё же решил сдаться. — Да.

Осомацу больше нечего было сказать. Ичимацу выскользнул и быстрыми шагами спустился по лестнице. Старший брат снова остался один, остатки пережитых буквально только что эмоций вместе со стенами давили на него со всех сторон. Почему Ичимацу поступил так? Он точно избегает Осомацу. Первой мыслью, как всегда, оказалась самая ужасная: ему противно. Может, после всего, что пережил старший, младший не хотел иметь с ним ничего общего. Но немного поразмыслив (хотя и введя себя в прежнее отчаяние), появился и другой вариант. Словно Карамацу, он винит себя. Словно Джушимацу, он считает, что Осомацу глубоко травмирован. Однако, что вполне в характере Ичимацу, он боится сделать что-то не так и случайно ранить брата. Доказательством может служить то, что четвёртый в присутствии остальных ведёт себя как раньше, а сбегает, только когда неизбежен разговор, то есть пытается не оставаться с Осомацу наедине. Уже третий брат, не желающий продолжать спокойную жизнь, протекавшую до исчезновения одного из них.

* * *

Далее ни Того, ни Осомацу не были расположены разговаривать. Первый больше не ухмылялся по-прежнему и казался каким-то напряжённым. Каждый день он приходил лишь за тем, чтобы убедиться, что Осомацу никуда не делся, а также открыть очередные холодные банки с холодными консервами, от которых у того уже сводило зубы. Вообще, можно было сказать, что после нескольких таких ночей у него сводило всё тело. Он не чувствовал кончиков пальцев, его глаза отказывались открываться. Предоставленное в качестве унитаза ведро ужасно смердило, так что ставший редким приём пищи обязательно заканчивался рвотой иногда мимо положенного места.

Выходило, что у Осомацу был отрезок пола в его полном распоряжении, в пределах же его как раз и не было практически ничего, кроме еды и того ведра, а также труб, к которым тот был привязан. За пределами оставался полноценный кабинет какого-нибудь мастера: письменный стол, под ним закрытые банки с консервами, стремительно кончавшиеся, рядом на полу инструменты, куча рабочих вещей, определённо грязных, а также несколько дорожных сумок. Иногда Осомацу делал попытки растянуть толстую верёвку и достать хоть до чего-нибудь, но они практически не венчались успехом: как-то раз он достал кончиком пальца до ножки стула, что, конечно же, ничего ему не дало.

В один из дней Того не приходил до самого вечера, оставив Осомацу голодать. Ещё никогда он так не желал увидеть своего мучителя. Но когда тот всё же пришёл уже с наступлением темноты, то Осомацу сразу пожалел об этом. Того был невероятно взволнован, растрёпан и бормотал что-то себе под нос. Он порылся в своих вещах, раскидывая их, но не обращая внимание на пленника.

— Нужно залечь… — только смог разобрать Осомацу. Заметив, что Того и не думает накормить его, парень решил сам заявить о своём самочувствии.

— Эй, старик, — еле слышно начал он, отвыкнув от разговоров, — я тут голодный…

Наконец Того повернулся. Тусклая лампочка практически ничего не освещала, оба человека могли разобрать только слабые очертания друг друга, однако взгляд вора Осомацу увидел вполне отчётливо — настолько он был бешеным и растерянным.

— Голодный, да? — будто не в себе переспросил мужчина. — И что?

Действительно. Какая ему разница? Он же сам сказал, помрёт один — есть ещё пять. Теперь Осомацу понял. А ещё он догадался, что эта фраза может стать последней.

— Думаешь, ты один такой? Голодный… Я тоже голодный, — продолжал Того. Он мигом подлетел к Осомацу и приподнял его за шею. Тот тут же стал задыхаться и кашлять. Рука такая тёплая. — А знаешь, кто тебя кормит? Я! Почему тогда я должен быть голодным, а ты — нет?! Почему я должен кормить тебя, когда у меня и так нечего есть?! Давай! Скажи мне! — С каждым словом хватка становилась сильнее. Когда лицо Осомацу совсем посинело, Того бросил парня на пол. — Эти мудилы меня кинули. Надо что-то делать.

— Поешь… консервов, — предложил Осомацу. Его слова снова не понравились мужчине, так как прозвучали, как приказ.

— Хочешь, чтобы я ел эту собачью еду вместе с тобой?! — Он сел верхом на Осомацу и несколько раз ударил его. Того был слишком зол, чтобы разглядеть что-то вокруг себя, поэтому не заметил, как пленник потерял сознание. Наконец он остановился, запыхавшись. — Чёрт, как же воняет.

После этого Того стремительно удалился.

В дальнейшем мужчина будто бы совсем потерял интерес и перестал воспринимать Осомацу как человека. Он разом открыл оставшиеся банки консервов, видимо, давая ему волю распоряжаться ими. Если раньше Того заходил один раз в день утром, то сейчас он наведывался, когда ему вздумается. По настроению он либо избивал Осомацу, либо просто проверял, жив ли тот. Казалось, теперь мужчина решил заделаться настоящим преступником. В нём словно что-то сорвалось, треснуло или перевернулось; ясно только, что что-то пошло не по плану.

Осомацу было наплевать. Он практически не чувствовал свои ноги и едва мог двигаться. Теплее не становилось, приближалась зима. Он сильно заболел, постоянно кашлял и тяжело дышал. Одни синяки на его теле заменяли другие. От побоев ему не становилось хуже — уже некуда. Осомацу давно перестал хотеть выбраться или быть спасённым, даже прекратить побои — он твёрдо хотел умереть. Парень не собирался лишать себя жизни самостоятельно, то есть отказываться от тошнотворных консервов, потому что и без того знал, что они скоро закончатся и у него не останется выбора.

Все дни шли как один — иногда он даже не мог разобрать, какое сейчас время суток. Но всё же был день, который он точно запомнил на всю жизнь.

— Знаешь, — вдруг заговорил Того, вызвав у Осомацу далёкий отголосок удивления, во время очередного посещения, — мне вдруг стало так скучно.

«И что с того?» — подумал Осомацу, ожидая худшего. С каждым словом мужчина приближался всё ближе. Медленно.

— А знаешь, что сделает меня ещё хуже? — продолжал Того, будто в пустоту. Осомацу не чувствовал, что обращаются к нему или что от него ждут ответа. Он просто предупреждает, но выбора у тебя нет.

Того подошёл сзади и потянул за резинку трусов парня. «Что может быть хуже», да? Видимо, старик совсем выжил из ума. Он не хотел даже думать, он устал. Почему устал? Это слово само напрашивалось на язык. Как бы Осомацу хотел сейчас встать и закричать о том, как же он, чёрт возьми, устал. «Что может быть хуже?», — всё думал он. Точно не смерть.

Единственное, что почувствовал Осомацу тогда, это долгожданное, но режущее всё тело тепло.

* * *

Братья только позавтракали и лениво сидели перед телевизором. Тотти вяло пролистал все каналы, но не нашёл ничего интересного, так что оставил новости и уткнулся в свой смартфон. Какое-то время братья не слушали и только переговаривались между собой о том, чем бы им заняться, так и не придя к единому решению. Выпуск новостей приковал их внимание, когда Тодомацу чуть прибавил звук.

— «Пожизненное заключение получил маньяк, убивший как минимум семь человек и державший в заточении у себя дома молодого человека, найденного в ужасном состоянии и несколько месяцев разыскиваемого его семьёй. Преступник отказывается комментировать совершённые убийства, однако о причине кражи человека он отзывается категорически: якобы, „он бесполезен для общества“. Пятидесятилетний мужчина был пойман, когда встретил сопротивление от очередной жертвы, которой, к сожалению, не удалось спастись, и оставил капли крови. Этому нашлись свидетели, видевшие мужчину в лесу. Именно они сообщили органам полиции о предполагаемом местоположении базы преступника. Его не оказалось дома, зато в сарае был найден пропавший. По показаниям врачей, молодого человека часто избивали и какое-то время отказывались кормить. Убийца был наказан по всей строгости по нескольким статьям. Также известно, что маньяк совершал немало крупных краж, чем и зарабатывал себе на пропитание…»

Все притихли. Карамацу, Джушимацу и Ичимацу умоляюще смотрели в сторону Тодомацу, безмолвно прося его одуматься и наконец переключить, но тот завороженно слушал, не обращая внимание на старших. Никто не начинал разговор: всем было неловко. Всем, кроме Тотти.

— Осомацу нии-сан, только посмотри! — восторженно проговорил он. Эти слова заставили замереть остальных. Никто до этого не осмеливался так явно заговорить о происшедшем. — Пожизненное заключение, так ему и надо! Мы с родителями очень постарались в суде, особенно основываясь на твоих показаниях. Эта мразь заслужила каждой минуты своего заключения. Не говори, что не рад, нии-сан!

— Тотти, — шикнул Карамацу, после чего они обменялись возмущёнными взглядами. Никто не решался продолжить, ведь всем была интересна реакция Осомацу.

— Он не убивал, — неожиданно произнёс старший, глядя в пол. Он не двигаясь сидел за столом и держал рукой голову, опершись на стол. Всем братьям было интересно, о чём же сейчас думает Осомацу, но они не решались спросить. Давящая тишина повисла в комнате.

— То есть… как? — удивился Тодомацу. — Откуда ты можешь знать?

— Тодомацу! — вскочил Карамацу, снова призывая младшего помолчать, однако тот не стал молча терпеть возмущение.

— Что «Тодомацу»?! — также встал он. — Может, хватит уже делать вид, что тех двух месяцев не было, а этого ублюдка Того не существует?! Это факт, и нечего его избегать! Мы всё ещё твои братья, и теперь всё прошло, как страшный сон.

— Согласен! — заявил Чоромацу. Только его позиция в данном вопросе не была известна Осомацу, но, наверное, он предпочёл бы и не узнавать, если бы это не было необходимо. — Мне надоело смотреть, как вы все его обслуживаете, в том числе и ты, Тодомацу. — Младший нахмурился, явно не ожидая подобного от Чоромацу. Остальные, казалось, были поражены не меньше. Видимо, между собой они мало это обсуждали. — В чём дело? Раньше он был вам не нужен, всё время говорили, какой он ущербный и расточительный. А что теперь? Он не достоин этого.

— О чём ты, Чоромацу? — Карамацу сделал шаг в его сторону, но тот безразлично развернулся и, сказав что-то обидное напоследок, устремился на выход. Никто не знал, что делать. И только Осомацу не мог остановить себя от желания дослушать третьего брата. Потому что это очень похоже на то, что говорил он.

Ему не составило труда догнать Чоромацу на улице. Тот стремительно направлялся куда-то, наверное, и сам не знал, куда же. Понятное дело, все сейчас хотели сбежать от сложившейся ситуации. Все, кроме Осомацу.

— Чоромацу! — позвал старший и заметил, что был услышан: младший остановился, но не обернулся. Осомацу не хотел видеть его лицо, боясь вдруг разглядеть то самое выражение. Он и не знал, почему сравнивает родного брата со своим мучителем, но не мог остановиться. — Что не так? — Грустная улыбка показалась на его лице. — Разве ты не соскучился по мне?

— Прекрати, — отрезал Чоромацу. Осомацу не знал, что говорить. — Знаешь, всё время, пока тебя не было, я всё думал, как же ты мог попасться. Здорового взрослого парня посреди дня без затруднений крадёт старый мужчина и самостоятельно уносит к себе домой. Звучит неубедительно, не думаешь? — Руки Осомацу задрожали. — Да, я думал, как же так, как же это всё-таки должно было случиться, чтобы не показалось удивительным. Может, ты был в странном месте, где тебя никто не видел и не мог спасти? Что ты там делал и что это за место? — Чоромацу наконец развернулся и стал внимательно разглядывать лицо старшего. Было понятно: он полностью уверен в том, что говорит. — Но всё же с трудом верится, что он дотащил тебя до своего дома на себе. Может, ты сам к нему пришёл? Или сам сел в машину? Но зачем? Ты же не ребёнок, которого можно заманить конфеткой. В чём тогда дело, нии-сан? Какими вещами ты занимался всё это время за нашими спинами? Если так, то я не вижу смысла защищать тебя. Сам виноват, что попался.

Осомацу не мог поверить своим ушам.

— Странно, что остальные не догадались. А ты так хорошо устроился: и погулять с тобой сходи, и за еду заплати, и в пачинко своди, и задницу оближи. Не много ли будет такому, как ты? Когда вижу это, хочется сблевать. Так нравится спокойная жизнь, когда все пресмыкаются перед тобой? Тогда иди и дальше по домам старых мужиков, только нас не беспокой своими провалами, грязный ты…

Чоромацу прикусил язык. Наконец он решил, что сказал всё и нет больше нужды разглагольствовать. Картинно задев плечом Осомацу, он стал возвращаться домой. Старший еле стоял на ногах. Появилось ощущение, как тогда, в комнате, да и в сарае, будто что-то усиленно на него давит. Но что? Ведь вокруг нет никаких стен, нет тишины из-за шума проезжающих машин где-то вдалеке, нет чувства дискомфорта. Казалось, он больше никогда не избавится от этой давящей боли, никогда не найдёт истинного понимания. Осомацу не нужно сочувствие, всё, чего он просит, это успокоение и избавление. Парень никак не мог избавиться от навязчивых мыслей, внушённых ему преступником. Со временем он уже не сомневался: Того не ошибается. Он бесполезен для общества. Последним шансом для Осомацу была семья: может, именно там он действительно окажется нужным. Но теперь это ясно как день.

— Видимо, он был прав.

Примечания:

Заканчиваю марафон фанфиков с участием Того. 3/3. Этот похож на смесь двух предыдущих, что ж... Так вышло.

Поздравляю вас с началом второго сезона! Однако теперь волнуюсь, что какие-то моменты фанфиков будут противоречить канону.