Дорогой ценой (гет)

— Это конец, — в её голосе не было страха, лишь нотки готовности к такому исходу. Действительно, чего можно было ожидать от Гермионы Грейнджер.

— Похоже на то, — отозвался он, не опуская трясущуюся палочку. — Мне жаль, Гермиона.

Мне тоже было жаль.

* * *

Ранее

Он отчётливо слышал стук каблуков своих туфель о камни городской дороги.

Словно сито с частыми, но мелкими отверстиями, ночь уже полностью накрыла тихий город. Подозрительно тихий: ни пения птиц, которое каких-то несколько лет назад разрывало город, ни единого звука. И даже ветер, днём так настойчиво игравший с подолом мантии одиноко гуляющего волшебника, ночью стих.

Николас оступился. Гуляющий из руки в руку смычок с каждым шагом становился всё более скользким из-за вспотевших ладоней. Как ни странно, непроглядную тьму не разбавлял свет. Несколько тусклых фонарей не помогали Николасу найти дорогу, наполовину открытый футляр со скрипкой задорно качался из стороны в сторону на мужском плече.

— Люмос, — одними губами произнес Николас, доставая волшебную палочку. Почти беззвучно, будто отдавая дань уважения играющей во мраке тишине. Яркий свет врезался в пространство возле кончика палочки. — Так-то лучше.

Я настиг Николаса в Лондоне, который он знал, как свои пять пальцев. Часто посещая город ради минутной славы в узких кругах, с мнимой надеждой на большой успех, наивный скрипач так и уезжал отсюда ни с чем. Безусловно, нынешний приезд никак не отличался от предыдущих перспективностью, скорее даже наоборот. Николас был талантливым, но изначально обреченным на бедность человеком, чьи произведения никогда не сыщут признания.

В его голове перебирались сотни вариантов названия нужной улицы. Он не мог забыть этот адрес. Этот магазин музыкальных инструментов всегда составлял для Николаса большую ценность, особенно в те годы, когда стоимость скрипок в других местах была равна трём его зарплатам.

На секунду глаза музыканта загорелись: что-то в памяти начало неожиданно быстро проясняться, стоило всего лишь нечаянно взглянуть на волшебную доску с объявлениями.

— Viam Aperit¹, Магический Стрэнд, — всё так же тихо проговорил Николас, и зелёная полоса маршрутного заклинания легла на каменную дорогу Лондона, с каждой секундой увеличивая свою длину.

* * *

Николас совсем не надеялся найти магазин открытым ночью, но ещё удивительнее было найти его в таком состоянии.

Мелкие осколки не до конца выбитой витрины исчезли в щёлках между каменными плитами улицы, покрупнее же неподвижно лежали на поблекшей траве газона. Мужчина, немного потоптавшись у двери, зашёл внутрь, понимая, что особой необходимости в этом не было: через частично отсутствующее стекло были прекрасно видны пустые разодранные футляры для виолончели и разгромленный рояль. Николасу казалось, он слышит, как клавиши последнего фальшивят и неприятно постукивают при нажатии.

Под подошвой что-то неприятно заскрипело. Свет на кончике палочки, искавший источник скрипа, осветил чистый, словно новый лист бумаги.

— А это что? — он с усилием нагнулся, тихо кряхтя, и лист, недавно лежащий на полу, повис в воздухе. Заколдованными чернилами на бумаге были выведены слова.

«Согласно новому закону о полном истреблении искусства, данное помещение с этого дня является собственностью Волдеморта. Просьба хозяевам: освободить это место до назначенного срока (дата указана в приватном письме владельцам)».

Николас ещё раз прочитал текст. Немного смяв край листка, он перевернул его. Обратная сторона была заполнена немного больше.

«Для лиц, не ознакомившихся с нововведениями. Закон о полном истреблении искусства подразумевает исключение музыки, литературы и живописи из повседневной жизни жителей города. Каждый, кто незаконно занимается чем-либо из перечисленного, будет заключен в Азкабане до конца сознательной жизни».

— Что вы здесь делаете? — неожиданно разнёсся холодный голос по уже привычной тишине. Мужчина оглянулся. Возле двери, то ли согнувшись, то ли заглядывая внутрь магазина, стояла девушка. При свете заклинания на её голове желтел платок, придавая голове непонятную форму. Видимо, волосы слишком сильно поднимались от корней. — Не дай Мерлин, вас кто-нибудь увидит!

— И что с того? — озадаченно спросил Николас, вглядываясь в женский силуэт.

— Вы же прочитали закон, неужели не ясно? — девушка глазами метала стрелы в болтающийся на плече футляр от скрипки, но в темноте этого не было видно. — Музыкантов кидают в тюрьму, а вы ходите по городу с инструментом.

Николас не обратил внимания на медленное приближение девушки. Она небрежно схватила его за рукав старого пальто и повела за собой вглубь улицы. Незнакомка быстро сбросила с плеча музыканта футляр и спрятала в маленькую сумочку, которая легко вместила предмет в несколько раз больше себя. Они шли недолго.

— Гермиона, — тихо прошептала девушка, открывая входную дверь и приглашая скрипача в дом.

— Николас, — ответил он, закрывая глаза. Гостиная небольшого дома была заполнена свечами и лампами: совершенно в каждом углу, на табуретке, на столе, даже в воздухе висели источники света. — Не могли бы Вы рассказать подробнее о том, что происходит в городе?

— То же самое, что и последние несколько лет, — грустно ответила Гермиона, отводя глаза в сторону. — После победы в войне Волдеморт начал истребление грязной крови. Вылавливал, сажал, а после давал выбор — смерть или смирение. Конечно же, чаще выбирали первое. Но бывали и редкие исключения. Сейчас все они под наблюдением провинившихся перед Волдемортом, — поправив прядь волос, она вздохнула. — А потом шли долгие месяцы противостояний. В городе ещё оставались члены Ордена Феникса и простые авроры, но и тех хватило ненадолго. Ровно через год после битвы в Хогвартсе Волдеморт полностью уничтожил всех явных противников и призраков прошлого. Почти всех, разумеется.

— А закон об искусстве? — взволнованно спросил музыкант, костяшками пальцев водя по ткани старых штанов. — Когда приняли его?

— О, Николас, неужели вы думаете, что в городе что-то обговаривается? — с явной усмешкой произнесла Гермиона. — В Лондоне всё решает одно существо — Волдеморт. Никто больше, — ни его соратники, ни пожиратели смерти, ни, тем более, вроде бы равные по статусу чистокровные волшебники, — не решают ровным счётом ничего. И знаете, что самое смешное? Люди верят, что это всё — каждая смерть, каждая пролитая капля крови — им во благо. Иногда мне кажется, что это не люди вовсе. Манекены со спрятанными шарнирами — ещё немного, и они перестанут разговаривать. И немудрено. Закон об искусстве, говорите? Примерно год назад Волдеморт решил лишить людей даже предмета самовыражения. Рисовать картины, писать истории или сочинять музыку — преступление. Именно поэтому люди не видят сбоев нового режима. Их нет, их запретили. Пока нам все ещё можно думать, но надолго ли? С каждым днём моя уверенность в том, что Лондон становится антиутопией возрастает, только что это даёт? Я могу лишь тихо напевать песни из детства, пока никого нет дома.

Николас видел, как тяжело девушке давалось каждое слово о прошлом, и решил, что на сегодня достаточно. Завтра утром он отправится в свой город, в очередной раз с пустыми карманами и скрипкой за спиной.

— Сколько вы уже играете?

— Около двадцати пяти лет, — заметив выглядывающий из женской сумочки смычок, мужчина достал его, а после и саму скрипку.

Николас не собирался играть. Он лишь тихо нажал на струну, единожды провел по ней смычком и отставить его в сторону. Это напряжение, возникшее из ничего, вытесняло всё. На секунду Гермионе показалось, что она уже слышит начало мелодии. Едва заметной, но слышит, как музыка разливается по дому, начиная от гостиной и заканчивая маленьким садом на заднем дворе. Разливается музыка, а вместе с тем становится более явным моё присутствие в этой комнате. Кажется, никто даже не заметил моего быстрого приближения.

— Авада Кедавра!

Я забирал его. Душа Николаса была лёгкой, будто детской. Сколько горечи приносила мне моя работа: душа — маленький комочек света — пронзала мне руки. Я робко дотронулся до души ещё раз, и ещё, пока от неё не остался маленький тёплый уголёк.

Скрипка упала на пол, а за ней и тело музыканта. Грохот — и комната опять наполнилась давящей тишиной. На лице лежащего Николаса играл свет от многочисленных свечей.

— Я говорил тебе, Грейнджер? Я предупреждал, что тебе нельзя никого приводить в этот дом? Мерлин, почему ты такая глупая?

Она молча глазела на неподвижно лежащее тело. Лишь бы на чем-то зацепить взгляд и не посмотреть на Малфоя. Не давать повода думать, что здесь — в четырех стенах — она совсем перестала быть Гермионой Грейнджер. Слёзы выступали сами собой. Кажется, она до сих пор не осознала, что произошло.

Как трудно показывать силу, когда ты слаб. Кто она? Смирившаяся. Зачем она здесь? Неизвестно. В её голове не раз пробегала мысль обо мне и неправильном выборе несколько лет назад, хоть она и убеждала себя в том, что это минутная слабость каждый раз. Действительно, неужели смерть — удел героини.

Но что, если бы она выбрала меня?

Малфой пришел через задний вход. Разговоры отвлекли двух людей от его тихого проникновения в дом, после — шороха при доставании палочки из-под мантии. Знала бы Гермиона, что душа Николаса окажется у меня — не привела бы его в дом. Теперь оставалось лишь охнуть и замереть, пока сраженный волшебник в момент превращается в бездыханное тело.

— Зачем, — на выдохе спросила девушка, закрывая испуганные глаза руками.

— Это не доставляет мне удовольствие, ты же знаешь, Гермиона, — Пожиратель смерти встал позади девушки и положил руку на её плечо. — Каждый раз, когда приходится убивать.

— Ты мог этого не делать, — процедила она. — Это приказ. Приказали, и ты убиваешь любого. Ты не понимаешь, что все это приведет к полному уничтожению Лондона, — Гермиона горько усмехнулась. — Даже я — твоё задание, Малфой. Ты ведь до сих пор видишь во мне лишь грязнокровку, к которой тебя приставил Волдеморта из-за давнего предательства.

Щеки неистово пекло. Красные мокрые глаза смотрели прямо на Драко. Губы изобразили что-то, похожее на улыбку.

— Когда-то он прикажет убить меня. И ты убьешь, как только что убил этого человека.

* * *

Я любил наблюдать за людьми, так или иначе связанными со мной. Как сильно необдуманное действие приближало их ко мне: будь то переход дороги в неположенном месте или неудачный полет на метле. Все пути, абсолютно всех людей — от маглов и до волшебников — вели ко мне. Иногда не сразу — и мне приходилось шастать по больничным палатам, а бывало очень быстро, в одно мгновение. Я любил эти редкие прогулки. Но ещё больше я любил наблюдать за теми, кто якобы намеревался меня избежать.

Гермиона уже спала, когда её наблюдатель, скрываясь в сумраке ночи, покинул их секретный дом и отправился в Министерство. Для этой работы куча бумаг была не нужна: лишь палочка, которую время от времени требовалось использовать в целях защиты нового режима.

Вечерний туман заполнил улицы Лондона, словно герметично закрытую банку. Интуитивно добравшись до места назначения, Малфой, не оставив немного сырое пальто в своем кабинете, пошел сразу же по направлению к большому залу. Двадцать четвертое сентября — день ежегодного собрания.

— Снова опоздал, Малфой, — шёпот. Такой же тихий и холодный, как весь город. Сидевший во главе стола Волдеморт взглянул на пустой стул Драко, после на него самого, и жестом приказал сесть.

— Прошу простить, мой Лорд, — усевшись на своё место, отозвался Малфой, но Волдеморт уже не слушал.

— Сегодня, — начало существо, медленно прохаживаясь туда-сюда, — у вас, друзья мои, особое, очень важное задание. Все мы знаем, что в городе ещё остались люди, не согласные с новым режимом. И вот, какой вывод я могу сделать: вы не стараетесь. Так дело не пойдёт, — он резко упёрся обеими руками о деревянный стол большого зала. — Поэтому сегодня все здесь присутствующие будут осматривать дома.

Змеиные глаза пробежались по всем сидящим за столом. Кто-то толкнул Малфоя в плечо: Перкинс — высокий и крепкий мужчина, знакомый с Драко ещё со студенческих лет, предложил осматривать дома вместе с ним.

— Ваши дома тоже должны быть осмотрены в течение суток, — Волдеморт хитро улыбнулся.

— Думаю, на этом можно закончить собрание.

Никто не спорил. Пожиратели смерти встали из-за стола, уже мысленно готовясь отправить несколько душ в мои объятья.

— Перкинс, пошевеливайся, — мужчины вышли из Министерства, направляясь к жилым домам.

Тишина Лондона сопровождалась холодным вечером. Я помню, как Драко, час от часу поправляя карманы мантии, пытался как можно лучше закрыться от невзгод с ее помощью.

В ту ночь они не отдали мне ни единой невинной души. Из всех проверенных домов доверия не вызывал лишь один, и то — полностью пустой.

— Ещё немного, — выдохнул Перкинс, наконец-то вышедший из последнего дома.

— Если под «немного» ты подразумеваешь Зал Отчаяния, то ты никогда его не посещал, — усмехнулся Драко. Встав рядом с Перкинсом, он рукой указал на большое темно-синее здание, почти исчезнувшие в темноте.

Зал Отчаяния днём исчезал из виду и появлялся только в сумерках. Это место не было часто посещаемым — там хранились все запрещённые вещи, разумеется, под наблюдением строгой охраны. Никто никогда не мог пробраться туда незамеченным, а потому искать там нарушителей не было смысла. Однако приказ есть приказ.

— А вот и дверь, — нащупав в темноте ручку, Перкинс потянул дверь на себя и прошёл внутрь. Малфой последовал его примеру.

— Ну вот, нет тут ничего, — вздохнул Драко, ещё раз пронзая взглядом весь зал.

Он был по-настоящему огромным: большой купол накрывал величественные стены здания, внутри которого в одной куче лежали все конфискованные музыкальные инструменты. Казалось, стоит лишь дотронуться до лежащей внизу трубы и вся куча рассыплется по серой плитки зала.

«Пиано».

— Подожди-ка, — Перкинс остановился. — Послушай.

Где-то снова зазвучала мелодия.

— Рояль, — тихо произнёс Малфой, доставая палочку и направляя её на комнату, из которой доносились звуки. Сглотнув накопившуюся слюну, волшебник наконец-то «нажал на курок». Каков уровень напряжения? Он уже бежит к источнику музыки. — Сunctantem Мortem ²!

Мелодия остановилась.

«До.

Я обхаживал её душу уже около часа: тёплую, совсем юную, невзирая на возраст хозяйки, такую желанную для меня душу. А девушка всё играла, умелыми пальцами перебирая клавиши. Бывало, она останавливалась в предвкушении /может, следующего отрывка/, потом — продолжала хрупкими ручками выдавливать звук из рояля.

Она всё давным-давно решила, а теперь будто просто дразнила меня. Её выбор правильный — она уверена в этом, как никогда и ни в чем не была уверена.

До. Ми.

— Ещё немного, — повторила она, давя на клавиши. Что-то за дверь неожиданно загремело и тотчас стихло.

До. Ми. Соль.

Произнесённое заклинание, ещё одна клавиша, и Гермиона, со странной улыбкой на лице, упала на пол».

* * *

Он не верил своим глазам, совершенно не хотел верить. Забежавший за ним Перкинс очумело глядел на девушку, видя в ней старую знакомую.

Драко видел в ней прошлое. На полу, под действием «медленной смерти», лежала она. Гермиона. Его Грейнджер, с которой он прожил несколько долгих и мучительных лет.

Он не решался взглянуть ей в глаза. Лишь я, медленно расхаживая вокруг Гермионы, пытался запечатлеть всё, что она скажет и сделает. Если бы меня видели все присутствующие, было бы крайне неудобно.

Гермиона смеялась. Легко, не выдавливая смех — это не было попыткой не заплакать. Она смеялась, ладонью пытаясь нащупать место, в которое ударило заклинание, прекрасно зная, куда оно может бить. Сердце девушки будто в ответ на мгновение застучало сильнее.

— Это конец, — в её голосе не было страха. Лишь нотки готовности к такому исходу. Действительно, чего можно было ожидать от Гермионы Грейнджер.

Драко впервые не знал, что делать дальше. Каждое движение казалось оскорбительным, каждый вздох теперь был лишним. Дыхание спёрло, а чувство, которое сейчас он испытывал, нельзя было объяснить.

— Похоже на то, — отозвался он, не опуская трясущуюся палочку. Что это с ним? Любовь? Скорее, слишком сильная привязанность. — Мне жаль, Гермиона.

— Я знаю, Драко, — она, все с той же лёгкой улыбкой, протянула ему руку. Малфой поспешно накрыл её своей. На лице девушки на мгновение отразилась печаль.

Мне тоже было жаль.

Я стоял там и ждал. Ждал, пока Малфой смотрел, как умирающая Гермиона в последний раз набирала в легкие воздух. А после…

* * *

Душа Гермионы Грейнджер была лучше, чем я мог себе представить. Я не стал сжимать её — решил оставить такой же большой, доброй и справедливой, какой она попала в мои руки. Тогда я спрятал её в карман, а потом, медленно отдаляясь от Драко Малфоя, обнимающего бездыханный труп, и Перкинса, от холодного и тихого Лондона.

Я любил наблюдать за людьми, так или иначе связанными со мной. Как сильно необдуманное действие приближало их к смерти: будь то переход дороги в неположенном месте или неудачный полет на метле.

Душа Гермионы Грейнджер стала моим личным сувениром этой прогулки — долгой, насыщенной, в какой-то степени поучительной и безмерно грустной прогулки.

* * *

P.S.

Через несколько месяцев я встретился и с душой Драко Малфоя, после смерти Гермионы возглавившего восстание против нового режима и Волдеморта, в котором одержал победу. В честь конца тихих времен в Лондоне был отпразднован День Победы, на котором музыканты того времени представили свои последние произведения.

Примечания:

¹ — дословно «открытый путь» на латинском, заклинание придумано автором, показывает благоприятный маршрут к нужному месту.

² — «медленная смерть», также придумано автором, похоже на «аваду», только действующую через несколько минут после применения.