Writober 2020 (джен)

...В компании все звали его Моцартом за то, что он сочинял виртуозные клавиры для синтезатора. Он единственный из их музыкальной группы, кто окончил семилетнюю школу по классу фортепиано — парни-гитаристы и ударник были самоучками. Фронтмен рок-ансамбля, Лёша Букин, писал стихи и задавал Моцарту «урок» положить текст на музыку, но Моцарт сам тоже стихоплётствовал, ещё аранжировал мелодии на стихи классиков и других, немузыкальных, друзей. И его любили. Не только за музыку, не только за звонкий вокал серебряного тенора, а за доброту и бесконфликтность.

Моцарт был выпускником техникума и работал охранником в оптовом магазине печатной продукции при издательстве. В свободный день из двух отсыпного и выходного он пешком ходил в кафетерий на местный рынок, расположенный за остановку метро от дома, и пил там молотый кофе у пятидесятитрехлетней армянки. Тетка добавляла проточную нефильтрованную воду в кофемашину и наливала ароматную бурду (как ни парадоксально это звучало вместе) в картонный стаканчик, не долив четверть объема. Моцарт доставал из-за пазухи флягу с чем-нибудь сорокаградусным и сдабривал им кофе. Да хоть и водкой. В его компании было так принято пить водку из кружки с кофе или чаем, чтобы захмелеть с меньшего количества алкоголя. Хотя Букин, живущий отдельно от родителей, устраивал разгульные то алкогольно-музыкальные, то алкогольно-куртизаночные вечеринки, у него была постоянная девушка. А у Моцарта тоже была несчастная любовь к некоей Марьяне, про которую его друзья думали, что он ее попросту выдумал, дабы не отставать от товарищей.

...Моцарт поступил и закончил заочно институт культуры и хотел стать режиссером уличных музыкальных шоу. Но однажды он, не дождавшись родителей с дачи, сорвался в пригород и обнаружил, что их убили грабители, позарившиеся на смехотворную сумму денег и ожидаемые ценности в кирпичном дачном домике на двенадцати сотках газона. После этого на рынке Моцарт стал покупать уже продукты для себя и бабушки, матери отца. Но урывал двадцать минут на стаканчик кофе с водкой — и дома он стал пить то же самое, и водки в стакане становилось все больше. Он стал ходить пьяным на работу и выжирал в день уже банку растворимого кофе, сдобренного алкоголем. Надо ли говорить, что у него появились сердечно-сосудистые хвори, о чем свидетельствовали оптические иллюзии в глазах Моцарта, будто перед глазами идет снег.

Бабушка расстраивалась, что взрослый внук пьет горькую, но ее век оказался недолог, всего восемьдесят лет. И, оставшись один. Моцарт перебрался к Букину, и стал сдавать свою квартиру. Букин и Моцарт пили водку, и хозяин варил молотый кофе Моцарту каждый день по первой прихоти. Бывший клавишник, спившийся и опустившийся к своим тридцати четырём годам, он уже не интересовался выставками синтезаторов, на которые его звал друг по музыкалке, а просто втыкался в телевизор, созерцая пустым стеклянным взглядом нечто из серии Уимблдонского турнира. И пил кофе с водкой допоздна, пока у него не пропадали силы уснуть. Моцарт мучился бессонницей, покупал фенозепам и глотал по несколько таблеток. И по утрам смотрел на мир сквозь "снег в глазах", вспыхивающий яркими пятнами на всем поле зрения.

Главный демон тридцатого сектора преисподней Доэрган зачитал приказ от самого Вельзевула — украсть Солнце, чтобы в пекле было светлее.

— Ты, Шестьсот Шестьдесят Шестой, полетишь на небо и выкрадешь мне Солнце! Ты тюньтюрЯ и должен доказать, что ты демон и мужчина!

Шестьсот Шестьдесят Шестой противился участию в похищении, он ещё со школы был не такой как все, и эти «все» над ним смеялись, но перед совершеннолетием его исстрадавшаяся мать пр кочегаром в пекло, хотя его одноклассники полетели на Землю соблазнять людей прибухнуть, неумеренно поесть и поблудодействовать. Шестьсот Шестьдесят Шестой работу не любил, а любил тайком писать стихи про цветы и зверушек, а когда стал взрослым — стал посвящать романтические баллады чертовке-проститутке, в которую был влюблен. Она тоже смеялась над этой любовью, но демон Шестьсот Шестьдесят Шесть всё равно хотел издать сборник стихов.

Делать было нечего, и Шестьсот Шестьдесят Шестой полетел на Небо пробовать похитить Солнце. Он видел, как другие черти летели и слепли по дороге к Солнцу, потому что они были нечистыми и Небесное светило выжигало мразь длинными лучами-руками. Когда Шестьсот Шестьдесят Шестой долетел до небес, то увидел райские кущи, ещё более прекрасные цветы и деревья, чем видел на Земле. Он увидел людей-праведников и ангелов и обрадовался зрелищу. Он захотел остаться здесь, но не знал, кого спросить, а Михаила-архангела он боялся, ибо тот четыре тысячи лет назад сбросил демонов в подземелье. Но демон Шестьсот Шестьдесят Шесть дошёл до дивных чертогов Солнца и увидел само Солнце в виде девушки и заговорил с ней.

— Солнце, меня прислали украсть тебя, но я не могу тебя тронуть: если я заберу тебя, Земля погрузится во мрак, и завянут цветочки, облетят и попадают деревья, замерзнуть животные и люди. Солнце, обороняйся от демонов, не подпускай их к себе никогда! Сам Вельзевул хотел заграбастать тебя чужими руками и устроит войну. Я не хочу воевать, я пришел тебя предупредить и уйду обратно в Ад, потому что там моя Родина и мать.

Потом он прочел ей свои стихи. Девица-солнце рассмеялась, потрогала чёрта за рыльце и молвила:

— А ты забавный, но ты мне нравишься. Оставайся у меня, будем жить-поживать да добра наживать. Ты мне будешь стихи писать, а я тебе деток рожу.

И Шестьсот Шестьдесят Шестой остался, влился в праведное общество ангелов, а ещё издал книгу стихов.

...На Бейкер-стрит стоял промоутер с листовками в костюме ростовой куклы, изображавшей белого тигра. Он потешно припрыгивал, кричал «Мур-р!», порывался обнять кого-то из пешеходов. Ну если не обнять, так похлопать по плечу. Те шугались и пытались вырваться из этих объятий. Они крутили пальцем у виска и приговаривали:

— Мужик, ты совсем ку-ку? Аниматором детским заделался?

Но листовки брали, чтобы ряженое мурло отвязалось. Кто-то сминал их и выбрасывал в урну, кто-то вытирал запачканные ботинки, кто-то рвал листовку на клочки — вероятно, какой-то животине в лоток или клетку. Лишь один старик-скрипач с седыми патлами под пыльной и помятой шляпой удосужился прочесть содержание листовки: «Сыскное агентство на Бейкер-стрит предлагает услуги по слежке за неверными мужьями/жёнами, розыску пропавших животных, расследование дел о пропавших без вести родственниках. Обращаться на скайп @backer_street_121b круглосуточно».

— Ватсон! — проскрипел старик из-под седой бороды скрипучим голосом с хрипотцой. — Так вы никогда не поймаете Мориарти! Я вас узнал с первого взгляда!

— А я вас, Холмс, — ответил Ватсон, снимая белую тигриную голову.

Я шёл по незнакомой осенней улице, на которой под лучами бабье-летнего солнца шли люди — кто в пальто, а кто в футболке с коротким рукавом. Лавируя меж ними с массивным дипломатом, я метнулся к крыльцу неизвестного магазина, из дверей которого пахнуло ароматом свежей выпечки. Я принюхался и вошел в вышеозначенную дверь. Там оказалась булочная с небольшим кафетерием из трёх стоек, модных ещё в советские времена, но удобных и, что самое главное, атмосферных. На одной из них кто-то оставил пластиковый контейнер явно пышащих коричных булок, который аж запотел от хлебного жара. Я рос в небогатой семье, где даже плесневый хлеб обжигали на газовой конфорке, а потом резали на кубики и жарили солёные сухари, и всегда старался доедать блюда дочиста, не оставляя «зло» на тарелке. Я купил стакан чая с чабрецом и скоком-боком подобрался к стойке с коричными «улитками», точь-в-точь из советского детства. Радость была так велика, что я даже не заподозрил, что еда может быть отравлена.

...Я уже доедал вторую булку, как продавщица кафетерия заверещала:

— Мужчина, да что ж вы наделали?! Вот «хозяин» придёт, вот у вас живот заболит!

Как это могло быть связано, я недопонял, но щепотку хлеба оставил недоеденным. Залил в рот остатки чая и принялся лихорадочно соображать, что мне делать в первую очередь: искать общественный туалет или вызывать скорую с противоядием. Живот тянуло и резало — я вот-вот готов был обгадиться, и не успел я выпить лопедиум*, как в глазах стал собираться белый туман. Ну всё, айсинг, то есть хана! Но туман сформировался в белёсую фигуру, грозящую длинным и тонким пальцем:

— Ай-ай-ай, Гриша, ты съел мои булочки и теперь ты наказан! Я — Дух коричных булочек! Я охраняю эту пекарню, булочную и кафетерий. Кто попытается украсть товар или деньги из кассы — у того разболится живот и тот обгадится!

Я из последних сил достал кошелек, вынул из него стольник и сказал:

— На, Дух, купи себе два яблочных пирога с корицей. Я тебя угощаю.

Дух взял купюру, щелкнул пальцами — живот прошёл.

В центральном офисе фирмы «Передовик» работала разношёрстная компания молодёжи от семнадцати до тридцати пяти лет. Такова была политика молодого и наглого Репринцева, в свои невзрачные двадцать шесть притворявшегося Владимиром Владимировичем. И была у него семнадцатилетняя заведующая отделом телефонного обзвона, в чьи обязанности входило заспамливание фирм из рекламного каталога на предмет «сделать им сайт». А также составление и рассылка компьютерного спама лежали на них же. Вебмастера и верстальщики плодили страницы-дорвеи.

...Татьяна пришла в «Передовик» в конце ноября две тысячи пятого, двадцатипятилетняя сотрудница под начало семнадцатилетней дурочки, фаворитки начальника. В коллектив она вписывалась плохо, все больше сторонилась людей, а после десяти часов беспрестанной говорильни по алгоритму, висевшему на стене над подключенными к розеткам безлимитным мобильникам, немудро уходила курить в туалет и пила чай с лимонным маслом от боли в горле. При попытках заговорить с ней, она грустно отвечала, что у нее болит голова и она боится попасть в больницу вторично. А нельзя, у нее маленький ребенок. В обед она не ела с телефонистками, а ходила долбить унылый бизнес-ланч в кафе за сто метров от офиса.

Репринцев, в первую пятницу декабря устроивший корпоратив, напился и пьяно рассуждал с другом Алексом. Алекс был соседом по офису и предпринимателем интернет-магазина «Доставочка», торговавшим перекупленными в торговом центре новомодным товаром — флешками. Некоторые из них были украшены стразами Сваровски и годились для ношения на груди, как кулон для женщин или как брелок для мужчин. Торгаш Алекс рассказывал, каких проституток он видел в столице Британской Империи, по которой фанател как маленький мальчик-поттероман, но только этому "мальчику" было уже за тридцать пять лет, у него была семья из жены и двоих детей и надо было бы остепеняться. Алекс и Репринцев поболтали о здоровье, а точнее, нездоровье почек последнего, об алкогольных напитках, о том, как сложно сделать узи почек, когда кругом «матки-матки-матки и вагины-вагины-вагины», о полугодовалом воздержании молодого Владимира Владимировича, который собрался выходить на «охоту» и как-то совершенно невзначай Владимир предложил Татьяне, попивавшей водку с соком, уединиться. На что она ответила гордым отказом, не желая заводить неравный служебный роман.

С понедельника Татьяне не стало житья: ей запретили курить в туалете, и она была вынуждена идти на снежную улицу в пальто и возвращаться продрогшей. Потом она подхватила ангину и не смогла говорить без камфорных пастилок, выручавших ее от осиплости голоса. За опоздания с обеда ее тоже распекал начальник, а семнадцатилетняя заведующая отделом телефонии стала вставлять шпильки «из любви к искусству», то есть в надежде, что ей достанется любовь человека почти на десять лет ее старше, но тот не разменивался на малолеток, не достигших совершеннолетия. Что-то в его похабной голове да оставалось в норме — не из порядочности, от шакальей трусости.

...В конце декабря Татьяна получила зарплату — Репринцев выдавал ее индивидуально каждому, в тот день, в который исполнялся тридцать один день службы каждого нанятого сотрудника, а не в один -единый день для все работников. Татьяна не досчиталась двух с половиной от ее семи с половиной тысячной зарплаты.

— А это штраф, дорогуша! — заключил Репринцев.

Тогда молодая женщина бросилась на шею шефа, оскалив выдающиеся клыки, которые она прятала от несостоявшихся сотрапезниц, впилась в сонную артерию и плотоядно заурчала, высасывая кровь провинившегося сукина сына.

— Брукса! — прохрипел начальник и замертво отключился.

Пролог:

...в город падающих звезд,

в город выстраданных грез,

в город выплаканных слез

я тебя привез.

* * *

...В эту экзюперианскую Цитадель стекаются все, кто грезит и загадывает желания на падающую звезду. Их грёзы, в которых они пытаются забыться, выстраданы годами безотрадной жизни. Они ходят по городу с красными от слез глазами и смотрят в ночное небо, пытаясь разглядеть благословенный поток астероидов, дающий надежду. Для них еженощно зажигают Луну, чтобы она освещала и тем самым охраняла их чуткий или тяжёлый забывчивый сон. Они бы питались только грезами и звездами, но в этом городе кормят как на убой, только не все едят. Тут раз в неделю устраивается длинная очередь в местные термы... увы, чаще нельзя. Тут актуален старый афоризм про плебс, требующий хлеба и зрелищ, который утоляется детскими сказками и мультфильмами на плазменной панели на головной площади, на которой ежевечерне собирался народ Грусных. Только игрища в Городе были под запретом — это свирепеющая полиция отнимала милые, незлобивые и неазартные коробочки с увеселениями из рук Звездных Горожан.

...Он привез свою депрессивную жену в кризисное отделение, санаторное отделение суицидологии, и после короткой беседы с врачом ей насыпали после обеда пять лекарств, будто упавшие в ладонь звезды исцеления.

...Они были близнецами по гороскопу — Старший и Младший, Актер и Телезритель. Телезритель полюбил Актера, когда его уже четыре года как не было на свете, еще восьмилетним ребенком, посмотрев приключенческое кино по совету подруги:

— Ты похож на принца N из фильма NN!

Да, он был похож, у него была немальчишеская прическа под горшок. Прям близнецы. И вскоре он узнал, что он сам и Артист — близнецы и даже родились в один день, в начале месячника близнецов. Юный Телезритель гордился, что у него есть знакомая знаменитость, эдакий деньрожденный талисман. Пока однажды не услышал по радио песни Артиста, которые, как выяснилось позже, издала вдова Артиста. В конце этой передачи рассказали, какой страшной смертью умер Артист, и юный Телезритель перестал смотреть его фильмы, боясь, что Артист заберет его с собой на тот свет.

Телезритель вырос и отучился в институте, лишь изредка вспоминая с друзьями про Артиста, не упоминая, что он его боится. Но лучший друг купил ему на день рождения книжку про Артиста и заявил:

— Про N ты знаешь все, а с NN ты родился в один день. Вот у него был бы юбилей, так что читай про своего любимца.

Взрослый Телезритель прочитал книгу про пьющего от депрессии Артиста и сам чуть не запил. Он, Телезритель, как диссидент и «неудобный человек» не приживался в своем рабочем коллективе на кафедре, где все были как пауки в банке. Там его сжирали коллеги, изворотливые с самого детского сада. Наверное, их характеры назывались «социализацией», но Телезритель таким образом социализоваться не мог, да и в глубине души не хотел. «Откусывать друг другу голову? Нет, увольте. Мой Артист делать этого не хотел и страдал. И я тоже буду страдать. Без алкоголя. С алкоголем я буду радоваться». И он пил на бухающей кафедре, стараясь перепить остальных.

А потом Телезритель покалечился и ходил год в травматологическом корсете, превозмогая боль в спине. Для службы в армии он перестал быть годен, так что он бросил последипломное образование. Но, видимо, он «дорадовался» до усиления депры. Теперь он сидел дома и старательно делал сайт про Актера, которого он обвинил в своей депрессии. И он принялся обхаживать вдову Артиста, которая способна была расколдовать Телезрителя чудесным образом. Но не застал ее в живых и слег еще сильнее. И слушал, и смотрел он Артиста. И тот явился ему в забытьи:

«Брось меня, я твоя тень, я тяну тебя в небытие! Впитай мои фильмы, песни и стихи... и отрекись! Мы больше не близнецы, хотя и близнецы. Хоть ты будешь удачливее меня. Иди и восстань от хандры!»

...После этой астральной встречи Телезритель вышел на работу, но не тем, на кого учился, где не мечтал работать, но его работа была хобби, приносящем денежку.

...Это был конкурс воздушных шаров — аэростатов. Какой только формы и цвета они ни были: розово-красная клубничка, желтая груша, мультяшная Yellow Submarin из анимационного мюзикла Битлз, голова Хагрида из «Гарри Поттера»... Конструкторы и навигаторы шаров веселились и кричали в пространство:

— Эгегей! Мы победим!

— Нет, мы!

— We all live in a yellow submarin! — пели битломаны в полный голос.

...На небе разверзлось сияние среди облаков и вниз спустился серый неопознанный летающий объект. При приближении он оказался дирижаблем с огромным воздушным шаром и серебристой металлической гондолой. Из гондолы стали выстреливать лучи, хватать пассажиров аэростатов и затаскивать к себе внутрь. Там оказались бело-голубые пластиковые андроиды с черными электронными панелями вместо лиц. Они попискивали, как робот-пылесос R2D2 из знаменитого фильма "Звездные войны", но не говорили. Людей они загипнотизировали и уложили в кислородные капсулы в анабиоз. Потом цеппелин взмыл в небо и опять исчез за облаками.

Там в стратосфере висел корабль, который всосал метеозонд-цеппелин гравитационным индуктором. Экипаж корабля инопланетян отключил андроидов и разбудил подопытных людей из анабиозных капсул. Люди испугались — вдруг их начнут резать как лягушек заживо. Однако их усадили за стол и принялись разглядывать глазами на стебельках, будто они, люди, были ручными питомцами вроде кошек.

— Люди! — раздался телепатический голос в головах пленников. — Вы призваны сюда ответить вашем создателям! Вы должны ответить, почему вы уничтожаете наше творение, планету Ля Терр?!

Люди даже не пытались оправдываться, в их глазах пролетали красоты природы их детства и экологические бедствия их зрелости. Один мужик из группы битломанского аэростата вызвался говорить:

— Я эколог, я отвечу за природные и природно-техногенные катастрофы. Может, тут есть кто-то из военных кругов, и он ответит за уничтожение людей на планете Земля. Позвольте хотя бы нашему поколению спокойно дожить жизнь. У меня нет детей, но пусть дети других людей ответят перед вами в следующий раз. А пока отпустите нас, пожалуйста.

Инопланетяне поморгали, посмотрели на битломана и согласились с его речью.

— Ладно, мы вас отпускаем, но когда вы нарожаете детей, и им тоже будет лет тридцать пять, мы вернемся!

Кто стучится в дверь ко мне

С толстой сумкой на ремне,

С цифрой «пять» на медной бляшке,

В синей форменной фуражке?

Это он, это он,

Ленинградский почтальон.

Самуил Маршак, "Почта".

...Это был не простой почтальон, а Почтальон-по-особым-поручениям. И работал он не на обычной, а на небесной почте, где вместо писем посылали влюбленные смс, а вместо посылок отправляли друг другу коробки с алкогольным шоколадом и букеты цветов, смотря, кто был больше в кого влюблён.

Герман Соболевский был влюблен в армянку Ирен, у которой была дочь от первого брака и больной позвоночник, из-за которого она не соглашалась выносить второго ребенка, уже общего с Соболевским. На самом деде Ирен прагматично утоляла земную потребность в сексе, не испытывая чувств, а Гера посылал ей Почтальона-купидона каждый день в разлуке. Он даже армянский выучил, чтобы писать на нем письма любви: "Ес кез сирум эм", например. Но телефон не поддерживал восточных закорючек, а над русофильными ошибками Ирен втихую насмехалась и обрывала пёрышки на крыльях почтальнона-купидона. Общипанный Почтальон по особым поручениям носил письма пять лет, но когда Ирен встретила жгучего южно-кавказского мачо, тоже армянина, споткнулся о ее вздорное: "Герман, я больше тебя не люблю. Я выхожу замуж и у Лерки будет еще один отец. А ты забудь нас обеих". Вот только это она не сказала вслух, а прислала в письме с Почтальоном.

Почтальон-бывший-купидон сидел без фуражки, распустив пряжку ремня и расстегнув форменный китель прямо на кухне у Германа и допивал коньяк «Арамазд»:

— Вот такая твоя любовь, все перья на моих крыльях истрепала. Вот, посмотри! — и сунул под нос безутешному любовнику две розовые культи, будто на куриной тушке.

— Ну, прощай, Купидон! Прощай, любовь.

Петя приехал в Санкт-Петербург из Саратовской области с мамой на обследование и лечение. Очередь на бесплатное МРТ подходила двадцать седьмого января, и Пете пришлось не учиться зимнюю четверть. Хотя на носу было ОГЭ, и все как ошалелые бегали по репетиторам, Петя был предоставлен сам себе. Ну что это, двадцать минут минут полежать в электромагнитной трубе, потом через неделю прием у профессора.... Не уезжать же на эту неделю домой? Мать уютно расположилась у сестры, убалтывая ее по ночам приключениями за ближайшие шестнадцать лет, муж сестры тихо хренел в большой комнате, а Петя и его двоюродный брат допозна рубились в компьютер в четыре руки: один бродил с клавиатуры, второй стрелял мышью.

— Так это типа у тебя голова болит? — вопросил брат Серёга, отпадая от экрана в крайнем возбуждении мыслей, будто целый день пил кофе.

— Не, фигня, — ответил Петя, уходя на кухню, чтобы заглотить таблетку «мовалиса» — болел висок, будто из него проклевывались цыплятки. — Это все для армии.

— Я-то в институт пойду, до двадцати двух лет все проболтаюсь.

Они попрепирались про призывной возраст, завод, инженеров и бронь, но легли спать.

...После МРТ Петя был свободен. Мать осталась слушать фельдшера с расшифровкой МРТ, а Петя свалил из детской больницы.

— Серёг, поехали на метро кататься? — позвонил он брату.

— Не, ты чо! У меня счас после уроков репетитор и так далее! Езжай сам, только не потеряйся.

Петя проехал на автобусе, вошёл в метро и на остановке «Черная речка» увидел черный силуэт мужчины в цилиндре. Фу, глюки! Наверное, это от МРТ хочется спать... Петя потряс головой, потом вышел из подземки и отправился в «Макдоналдс» освежаться колой со льдом.

Это же видение было и восьмого февраля, когда Петя с матерью ездили к профессору. Мамаша не увидела ничего, точнее ничего не хотела видеть, уткнувшись в «Ватсапп» и «Одноклассников». Пете стало любопытно, что же это за фигура встречается им в метро, но нагуглить питерскую городскую легенду он не смог. Пришлось спрашивать Серёгу, рискуя получить пожелание пешего эротического путешествия в психушку, голова-то болит!

— Темень ты, Петька! Это ж Пушкин! Он у нас каждый год в метро появляется. Они с Дантесом на Чёрной речке стрелялись... Вот он и шастает, неупокоенный: с двадцать семьдьмого января по десятое февраля.

— А чего он хочет?

— Не, не знаю и тебе не советую.

— Может, за него отмстить надо кому? — сжал кулаки Петька.

Осторожный Серёга всячески пытался отвратить Петьку от решительных действий, но приезжий брат оказался настырным. И десятого февраля, после дневного стационара в неврологии, который сделали для подростков, которые уже могли лечиться ответственно, поехал на метро «Черная речка» дратовать Пушкина. Чтобы встретить классика намеренно, Петьке пришлось пошастать по перрону, привлекая внимание полиции, которая углядела в подростке со свирепым взглядом юного террориста. Проверили паспорт и справку из больницы, они отстали: "Да ну, дефективный какой-то!"

...Пушкин пришел практически материальный, сел на лавочку рядом с Петькой и молвил:

— Вьюнош, дай попить!

Петька обалдел, но вынул из рюкзака початую бутылку колы. Пушкин отхлебнул бурды и заключил:

— Сладенько, но безалкогольно. Я думал, вы, лицеисты, пуншем балуетесь!

— Мне нельзя, я таблетки пью. Висок болит, — драматично заявил Петька.

— Это стихи к тебе через голову стучатся, а ты игнорируешь. Стихи пиши, — улыбнулся великий русский поэт. — Ну или с прозы начни.

— А вы питерцам являться больше не будете? Я вот вас попросить хотел... больно страшно, — заробел Петька, понимая, что наступил переломный момент.

— А вот этого ты и не дождешься. Я хожу и смотрю, кому тут пора поэтом стать и стихи свои на люди показывать... Тому являюсь, — рассуждал классик.

— И Серёга поэт?

— Нет, он больше по прозе. Псевдоним у него "Северный волк" на Книге Фанфиков... Дьявол знает, что такое фанфики, но он их пишет и мечтает в Москву в литинститут поступить.

После окончания лечения Петька вернулся домой и первым делом накалякал поэму вместо школьного сочинения, про Есенина. Учительница литературы поставила Петьке «пять» за содержание и «два» за грамотность — там даже рифмы были безграмотные, но старания новоиспеченного поэта она решила поощрить.

— Ольга Вячеславовна, это не я, это Пушкин! — усмехнулся Петька, обыгрывая знаменитую шутку из "Мастера и Маргариты", которую он не так давно начал читать.

У него был интернетский псевдоним «Клён». Он состоял в чате нечисти в мессенджере Telegram, организованном 31 октября 2015 года. Там были вампиры, ведьмы, колдуны, зомби, дьяволы, гоблины, эльфы, зооморфомаги и оборотни. Клён был оборотнем. Его никто не кусал, он родился от укушенного отца и заболел по наследству, словно СПИДом. В чате нечисть решала, как им стать людьми и какие колдовские ритуалы надо претерпеть, чтобы сменить расу. Настоящих людей, заходящих в чат поглумиться, банили сразу. Вампирша Холера очень хорошо за этим следила, и за тем, чтобы другая нечисть не мешала нечисти чатовской переходить на сторону света.

Клён мечтал, чтоб его излечили без ритуала, приставал к Холере и чатланам с расспросами, каких бы травок попить, чтоб победить проклятье. А после спутался с наркоманами этого чата, которые стали подымать головы после того, как Холера разрешила обсуждать это во всеуслышание. Он стал покупать травку, «камни», «плюшки» и прочую шушеру «малой» наркомании. Тогда его посты в ленту чата сделались более философичными, но и бессмысленными тоже, пустыми такими, резонерскими... Его возненавидела зоометаморф София и стала бороться с его существованием в чате. Она обзывала его торчком, нариком, шизиком и другими обидными ярлыками.

...Однажды Клён заболел от накопительной передозировки травой. Ему наяву стало видеться, что чатланская нечисть лезет из стен и пытается утащить его в пучину Интернета, где явно была цифровая могила всему сущему. Как именно она должна была выглядеть, Клён даже не представлял, но боялся распасться на атомы и двоичные числа. Он бросил умный телефон в окно и забился под кровать, откуда ревел как раненый олень. Мать Клёна после безуспешных уговоров вызвала скорую. Молодой врач, едва старше самого Клёна, выслушав несчастную женщину, подошел к укрытию и проговорил:

— Ну что, оборотень, поехали кататься?

— Я никуда не поеду! Я сейчас обращусь и искусаю тебя!

— ...Мда, и третий случай ликантропии — когда человек мнит себя оборотнем, оставаясь при этом человеком. Психическое заболевание то есть.

В двухтысячном — две тысячи третьем году во дворе «Склифа» жила брошенная собака, добрая и ласковая ротвейлериха с человечьим именем Танечка. Она щенилась метисами от огромных и страшных дворовых кобелей, ходила с отсосаным сучьим выменем и ластилась к людям, санитарочкам и медсестричкам. Кормили её объедками с диетического диабетического стола, вкусным мясом или курицей с гречневой кашей, что не доедали больные, жаловавшиеся на невкусную больнично-столовскую готовку. Конечно, пациентам подавай варёного осьминога с картошечкой и лучком да лобстеров в каше из, допустим, семян лебеды (забыл, как она теперь по-модному называется), а голодной собаке ростом с велосипед — вполне нормально.

И отрабатывала Танечка свою похлебку (суп тоже не доедали, а какие супы были вкусные — например, рассольник по-ленинградски на почках или борщец на мозговой косточке!) тоже исправно: погавкивала из будки и бегала за каретами скорой помощи. И имела она фантастическую способность сортировать больных: вот вывозят каталку во двор, везут на крыльцо с пандусом — она как понюхает пациента, так и бежить с лаем к нужному корпусу. Хоть в психушечное отделение, хоть в покойницкое. За то и кормили.

И мне она ногу вывихнутую, перебинтованную понюхала, да зарычала: уходи, мол! А я что? Да я ничего: пока Витька клюку не привез — с санитаром сидел курил.