Холодно (джен)

Он стоит у огромного окна буквально во всю стену, через которое сейчас, уже под ночь, не пробивается ни лучика света. Но свет и не нужен. Человек и без того знает, что увидит по другую сторону толстого стекла. Суету машин и людей, с этой высоты кажущуюся лишь возней бестолковых зверьков, сусликов или зайцев. Мелких, суетливых, назойливых. И всегда беспомощных, вне зависимости от величины. Город, за прошедшие годы так и не ставший знакомым или близким. Нелюбимый, непривычный, чужой. Как и все в этой жизни.

Сейчас улицы и проспекты города скрывает ночная мгла, лишь кое-где нарушаемая искорками огоньков. Красных, желтых, голубых, буквально всех цветов и оттенков. Неизменно лишь мелких и непостоянных. Ничто не вечно, кроме тьмы. И холода, окутывающего Землю.

Сквозняк из отверстия в слуховом окне… Удивительно, что он до сих пор его не замечал. Впрочем, напротив, совершенно не удивительно. Даже правильно: ниндзя негоже бояться мороза или жара, высоты, хладного оружия или осуждения. Путь синоби пролегает во тьме, и каждый прокладывает его сам. В одиночку. Да, есть клан, подобный пчелиной семье, где у каждого свое место и роль; есть и его властитель — и долг перед ним, неизбежный, как смена времен года. И все же: всяк сам за себя. Ни любви, ни тоски, ни жалости. Как правильно. Как должно…

У его ног — целый мир. Маленький и шумный мир ночного Нью-Йорка. Человек, известный в этом мире под грозным прозвищем Шредер, занимает в нем немалое место. Пусть ему неведомо движение каждой пешки теневого города — не это важно. Для возни с мелкой сошкой — а таковы для Шредера почти все, служащие под его началом, — есть помощники. Первые ученики и союзники, преданные, расчетливые, беспощадные. Но и они до смерти боятся прогневить всемогущего мастера. Жизнь каждого из них зависит от него, Ороку Саки, они — лишь орудия его деяний, ступеньки к его престолу.

И сегодня их стало на одного меньше… Так было не раз. Не о чем переживать, некого жалеть. Тем более, погибший и не был человеком. Наполовину зверь, странное создание, ошибка природы… один из самых верных и преданных слуг, которых он знал.

Еще одна из ступенек, через которую он перешагнул, не оглянувшись. Почему же сейчас ночной сумрак давит горло, перехватывает дыхание, каждой тенью воскрешая недавнего союзника? Он был лишь зверем, чье предназначение служить хозяину… и гибнуть за него, если потребуется. Мог ли стать чем-то большим? Сейчас уже неважно.

Тигр ушел — и вместе с тем выросла пропасть, разделяющая мастера и его верных слуг. Каждый из них (Шредер знал это точно) потихоньку гадал, когда же и его постигнет та же судьба. Все они равны перед этим страхом, перед ужасом гибели и поражения. Все они — по ту сторону от него. То, что подобные мысли могут посещать и господина, не решается подумать ни один. В их глазах он бессмертен и всемогущ. Если бы это было правдой…

С каждым годом, днем, часом ряды их редеют. Даже замена воинов-людей на роботов не способна этому противостоять. Железный кулак — именно так в юные годы его звали соученики в клане. Подобной силой стал Фут сегодня. Они покорили себе все более мелкие банды Нью-Йорка, европейские и азиатские наравне. Даже новый и безусловно толковый вожак Драконов Хан счел за честь служить Шредеру.

Что уж говорить про официальную фирму, что его стараниями набрала вес в Нью-Йорке? Выпуск спортивного оборудования, так похожего порой на оружие… Шредер усмехается под маской, но кривой получается та усмешка. Глупые горожане и не знают, чьими товарами они пользуются. А если бы знали — изменило бы это что-нибудь? Вряд ли. Стадо остается стадом и пойдет за любым, кто бы его ни кормил.

Все они — море лиц и рож по ту сторону границы, которую когда-то, много лет назад, возвел он сам. Поклявшись у развалин дома заклятого врага: не оглядываться назад. Чего бы это ни стоило. Он выживет, выстоит вопреки всему, даже когда бороться вроде бы уже не ради кого. Проклятой судьбе не сломить его. Он, Ороку Саки по прозвищу Шредер, новый глава клана Фут, а в будущем — преуспевающий бизнесмен, докажет это. Все выше и выше, по ступеням власти и славы. До самого предела, которого получится достигнуть — а уж он постарается. Во имя восстановления чести некогда поруганного рода, в усладу собственным болезненным амбициям задвинутого на задворки. Все это было когда-то, а теперь пришло его время.

Теперь мечта стала реальностью. Вот она, прибитой к земле дождем картой лежит у его ног. Несмотря на то, что он так и остался чужеземцем, странным и непонятным, Ороку Саки принят в лучших домах города. Знатнейшие семейства сочли бы за честь породниться с ним, а другое его имя стало синонимом беспощадного рока. Неумолимого к любому без исключений. Он славно постарался некогда над созданием этой легенды, держа на почтительном расстоянии от себя всех, даже самого близкого на Земле человека. У великого Шредера нет слабостей. Легенда, так и не ставшая былью. Маска, заменившая собой лицо.

Медленный тяжелый вдох, почти не заметный под броней. Никто и никогда не должен видеть его иным. Случись это… нет, он даже не желает думать, чем обернется эта катастрофа. В мире бизнеса, как и якудза, жестокие законы, и первые крайне легко могут стать последними. Людская молва беспощадна, а стадо легко растопчет любого оказавшегося у их ног. И не то чтобы сейчас его волновали их мнение и даже собственная жизнь. Противно… до омерзения противно закончить вот так. Двуногие шакалы не стоят этой жертвы, что же до других… слишком поздно.

Приблизившись к окну уже вплотную, Ороку Саки касается его ладонью. Даже через перчатку рука ощущает холод стекла. Холодно… как же мучительно и невыносимо холодно здесь, наверху. Под ногами сотни футов, и взгляд без страха падает вниз, туда, где контуры уже милосердно скрадывает ночная мгла. Его удел — смотреть на мир вот так, сверху вниз, никого не ощущая рядом. Даже Караи, его надежда и опора, отреклась от него. Он мог бы вернуть ее, и обязательно сделает это — вот только многое ли это даст? Близкой, по-настоящему родной дочь уже не станет все равно… чужая дочь, теперь видящая в нем врага. Единственное неравнодушное к нему существо, что он оттолкнул сам, собственной глупостью.

Взгляд равнодушно скользит по фрамуге, рука находит защелку. Открывает, впустив новый порыв холодного ветра. Он пронизывает до костей, до самой глубины души, которую он так наивно считал окаменевшей, чуждой всего обыкновенного, человеческого. Великому Шредеру неведомы слабости. Он повторял это вновь и вновь, как мантру, и почти поверил… но как мало потребовалось, чтобы иллюзия разбилась, кучей ранящих осколков рухнула под ноги.

Холодно… Никакое пламя, жар битвы и тепло объятий не отгонят этого зябкого, пронизывающего сквозняка. От одного лишь осознания: все они, страшащиеся и восхищающиеся, влюбленные (а некоторые глупые девчонки из числа невест на выданье смели заявлять это) и ненавидящие — видят лишь маску. Оболочку, за которой, как вот за этими доспехами, давно не видно его настоящего. Если он еще есть. Есть ли?..

И стоит ли это знать?.. Есть правда, которой лучше оставаться во тьме. Эту истину он уяснил еще в юном возрасте, и жестоким было то понимание. Вот только оно не избавило от встреч с ней повторно, вновь и вновь, не уберегло от повторения ошибок.

Лишь одно способно прервать этот замкнутый круг. Взгляд без страха падает вниз, далеко-далеко вниз, на почти не видимую отсюда поверхность земли. Что еще там находится, волнует его всего менее. Равно и как судьба, что постигнет клан без него. На грани земные ценности теряют значение. Кроме одного.

Его судьба быть сильным, и он не имеет права отступить. Даже когда рушится все, и мир теряет смысл. Сколько раз придется проходить через это повторно, сгорая и опять обрастая новой кожей? Он не знает и менее всего желает гадать. Слишком притягательна бездна, в которую уже случалось заглянуть. Слишком мало осталось здесь того, что способно удержать. Но и этого довольно, чтобы не изменить себе. Пути, который (с каждый шагом это все яснее) прочерчен не им. И с которого не свернуть, до тех пор пока он остается собой. Дороги назад нет, и глупо жалеть о том, чего не дано. Судьбу не разжалобишь слезами и сетованиями, с ней можно лишь схватиться. Без особой веры в успех — лишь с надеждой, что все однажды прояснится. Как-нибудь…