Ночные кошмары (джен)

Если бы не мать, сортирующая десятки писем, доставляемых в их поместье каждый день, Хоук бы никогда не нашла это послание, летящим почерком написанное на дешевой серой бумаге: оно бы попросту затерялось в ворохе нескончаемых приглашений на приемы и завуалированных — на свидания. Эти приглашения, написанные на гербовой бумаге да надушенные, леди Лиандра складывала торжественной стопкой точно посреди стола: надеялась, что Мариан одумается и все же начнет представлять их семью в свете. Свет же ее жаждал: она была магессой, спокойно живущей вне стен одного из самых строгих Кругов. Она была беженкой и контрабандисткой, поднявшейся до дворянки. Она была неведомой зверушкой, на которую, как в цирке, хотели посмотреть скучающие аристократы. И каждая из этих ролей претила Хоук. Небрежным взмахом руки она отправляла парадную стопку в урну, накидывала поверх брони плащ с капюшоном да спешила в Нижний город, где никому не было до нее дела. В лавку Лирен за парочкой исцеляющих зелий, к Варрику в Висельник узнать последние новости да спросить, нет ли каких заказов для их разношерстной компании, к Мерриль — занести красивых цветов, купленных по дороге в Верхнем городе, да похвалить ее наконец-то обустроенное жилье.

Хоук внимательно перечитала письмо, текст которого перемежался фразами на эльфийском: отправитель явно волновался. Почесала в задумчивости переносицу и, сунув письмо в карман и закинув за спину посох, хлопнула дверью, оставив без ответа просьбу матери о какой-то там, по ее словам, невероятно важной встрече. Подхватила под руку Фенриса, который оказался у самых ее дверей и намеревался вежливо постучать, бросила на его попытки задать вопросы: «потом объясню!» — и ринулась в Нижний город.

У Висельника было тихо: утром здесь тебе ни разборок на кинжалах, ни разбитых лиц, — только один-другой пьянчужка, не нашедший ночью в себе сил дойти до дома и прикорнувший прямо на земле. Хоук толкнула было ногой дверь, но та оказалась закрытой, что было странно: Висельник славился тем, что промочить горло дрянным элем здесь можно было в любое время суток. Не особо церемонясь, Хоук пнула ногой, облаченной в броню, дверь еще пару раз: послышалась возня. Спустя несколько минут хмурый Корф отворил дверь и на незаданный вопрос «а где?» мотнул головой в сторону второго этажа.

Варрик нашелся в своих комнатах за столом, заваленным бумагами, и не один: Изабела, прислонив свое игриво обнаженное бедро к боку стола, жестикулировала и что-то ему доказывала. На лице Варрика же застыло выражение великой муки, которое, как думалось Хоук, тот позаимствовал в свою богатую коллекцию у Фенриса.

— Варрик, Изабела, — Хоук прервала пиратку и, кажется, этим спасла Варрика от вереницы сомнительных сделок. Впрочем, Мариан не была уверена, что необходимость в спасении присутствовала: гном и без чужой помощи отлично ввязывался в очень и очень сомнительные авантюры. Чего только стоил их поход на Глубинные тропы!

— Моя героиня, — Варрик выбрался из-за стола и раскинул руки, чтобы ее обнять. — Как нам, простым смертным, теперь обращаться к тебе?

— Монна, — на автомате сказала Хоук и чуть не прикусила себе язык. Зашлась хохотом в дальнем углу комнаты Изабела. — Варрик, тьфу, демон тебя побери!

— Дорогая моя, если ты собралась натравить на меня своего чудесного пса, то для начала следовало взять его с собой.

На этот раз фыркнул за спиной Фенрис, Хоук же изо всех сил старалась удержать на лице сердитое выражение. Она наконец подалась вперед и обняла гнома, которого действительно давно не видела, идя на поводу матери и пытаясь хотя бы немного выполнять свои обязанности в свете. Хоук похлопала его по спине и, добавив в голос угрожающих ноток, произнесла у самого гномьего уха так, чтобы остальные их тоже расслышали:

— А кто сказал, что я собралась натравливать на тебя пса?

Сказала и сама зашлась смехом.

— Прости, что пропадала, мой самый любимый гном! Но ты и сам должен знать, или это не ты, где я была и что делала.

Варрик благодушно рассмеялся и покачал головой.

— Ладно, теперь к делу, — вмиг посерьезнела Хоук. — Мне написала Арианни, письмо путанное, что-то случилось с Фейнриэлем, но я мало что поняла из этой смеси человеческого и эльфийского языков.

Повисло молчание. Изабела и Фенрис переводили с нее на Варрика вопросительные взгляды.

— Это мальчик-маг, полукровка, но клан Мерриль его приютил. Мы помогли ему избежать заключения в Круге, — эльф нахмурился, и Хоук поспешила продолжить, — и спасли его из лап работорговцев. Которых я хорошенько поджарила, — с довольством закончила она.

— Так что с ним сейчас? — подала голос Изабела.

— Не знаю, — развела Хоук руками. — Собственно, за этим я и шла к Варрику. Хотела еще захватить Мерриль, но, думаю, не стоит привлекать лишнего внимания, идя туда толпой.

Варрик кивнул и начал укладывать арбалетные стрелы в колчан. Изабелла со свойственной ей изящностью вытащила из-за спины кинжалы и начала проверять, насколько остры клинки.

— Изабела, — вздохнула Хоук. — Прикройся.

Никто из них даже не надеялся, что оружие им не понадобится: не в компании Хоук, уж точно.

Арианни встречала их у дверей. Хоук надеялась, что та просто увидела их в окно, а не стояла так каждый день с момента отправки письма в болезненном ожидании. Потому что, если это так, Хоук следовало чувствовать себя виноватой.

— Монна! — выбежала она из распахнутых дверей. Вслед за ней степенно выплыла Хранительница Маретари.

Стоило всем обменяться приветствиями, как Арианни и Маретари, подхватив Хоук под обе руки, увели ту с маленькой кухоньки, где расположились остальные, в соседнюю крохотную комнатку, служившую эльфийке спальней.

— Рассказывайте, — прервала молчание Хоук, когда Арианни плотно закрыла дверь.

Хранительница начала свой рассказ, а Арианни рухнула на кровать и разрыдалась. Много дней она уже плакала с тех пор, как отправила письмо в поместье Амелл в Верхнем городе, стыдясь, одетой в выцветшие да перештопанные ткани, появиться там самой. Хоук, глядя на заплаканные глаза эльфийки, почувствовала укол совести.

— Так, значит, ритуал не гарантирует того, что Фейнриэль останется жив и не будет усмиренным? — подытожила рассказ Маретари Хоук.

— Не гарантирует: все зависит от вас. И молю вас, если демоны проникли слишком глубоко, убейте его в тени, пока они не проникли в наш мир из-за Завесы. Мальчик останется жив, но его связь с тенью навсегда порвется, — голос Хранительницы оставался ровным, и Хоук начинала злиться.

— Вы предлагаете мне превратить мальчика в усмиренного? — перебила она Маретари. Хоук, не склонная вымещать свою злобу на ком-то другом, сейчас сдерживала себя изо всех сил, чтобы не швырнуть в Хранительницу какое-нибудь пакостное заклинание. Порчу, например, которой ее обучила Мерриль. Давно она не чувствовала ярости, разрывающей все внутри и застилающей глаза красной пеленой: кажется, в последний раз она так злилась, когда Бартранд запер их на глубинных тропах.

— Увольте, — наконец продолжила она, выдыхая и стараясь успокоить сбившееся дыхание, — я не собираюсь обрекать Фейнриэля на это жалкое, унизительное существование.

Арианни наконец затихла, прислушавшись к тому, что сказала Хоук. Ее покрасневшие от слез глаза смотрели на Хоук с благодарностью.

— Монна, спасибо вам, — прошетала Арианни, утирая слезы.

— Пойдемте, дален, — вновь разорвал минуту молчания ровный голос Маретари, — введем в курс ваших друзей.

Хоук молча кивнула и толкнула дверь, ведущую на кухню, тут же слыша смех. Впрочем, ожидать другого, оставив компанию в таком составе одних, даже не стоило. Фенрис что-то слишком громко и яростно шептал Изабеле на ухо про свои лириумные узоры, что Хоук только и оставалось в немом вопросе вскинуть брови.

— Нет, Изабела, лизать их не следует, отравишься, — с ехидцей произнесла Хоук, скрестив на груди руки. — А теперь собирайтесь, навестим клан Мерриль.

Хоук еще раз окинула взглядом своих спутников, разочарованно отмечая, что она здесь единственный маг. Можно было, конечно, и правда заглянуть к Мерриль и взять ту с собой, но, если быть честной с самой собой, Хоук до конца не доверяла эльфийке, когда дело касалось Тени и демонов.

Дорога на Расколотую гору, у подножия которой долийцы обустроили свой лагерь, навевала воспоминания: кажется, что только вчера Хоук в компании Варрика с Карвером и совершенно смущенной их присутствием Мерриль поднималась к эльфийскому алтарю, чтобы выполнить данное еще на родной земле обещание. Тогда еще не утихла боль утраты после смерти Бетани, Карвер же пытался доказать непонятно что непонятно кому: лез на рожон, разрубал на кусочки врагов, подошедших слишком близко к Мариан, хотя она и сама была способна снести острием посоха пару голов, а после — скалился, будто одичавший пес, и бросал небрежно, что без него она бы давно стала пеплом, развеянным над морем. Не стало Бетани три года назад, теперь же и Карвера рядом нет, но он хотя бы жив: недавно прислал весточку ей да матери, два запечатанных письма. Писал об Ордене, о быте, о первых заданиях да вылазках, и чувствовала Мариан в этих строчках, написанных твердой, недрогнувшей рукой, что брат наконец успокоился, найдя свое место в этом мире.

Обиженный голос Изабелы вырвал Хоук из воспоминаний.

— Зануда? — фыркнула Мариан. — Дорогая моя пиратка, я всего лишь беспокоюсь о том, чтобы все было безопасно. Потерять тебя — невосполнимая утрата для нашей небольшой компании.

С Изабелой было легко. Они не вели задушевных разговоров и не лезли друг другу в душу, будто бы заключили обоюдное соглашение прятаться за маской шута. Каждая из них знала, что шутовство — лишь способ спрятаться от боли. Каждая видела дальше и глубже этой маски, но не спешила облекать в слова. Лишь изредка, обернутые в вымученный смех, проскальзывали отрывки фраз о том, о чем болело сердце.

Вот и сейчас Изабела ходила по краю, нутром чувствуя, что Мариан небезразлична к одному вечно хмурому эльфу. С Фенрисом было сложно: все ее шутки, которыми она привычно сыпала с остальными сопартийцами в разговорах, отскакивали от него, словно стрелы от прочной брони. С Фенрисом приходилось говорить о том, о чем она предпочитала молчать. Эльф, будто нарочно, вытаскивал на поверхность всю глубоко схороненную боль и тоску: по родной земле, по отцу, по сестре. И Мариан говорила, с каждым упавшим между ними словом становясь все ближе. Это пугало. Но притягивало — больше.

Изабела же, глядя на них, забавлялась и будто бы ждала взрыва: когда же, когда? Первым не выдержал Фенрис, схватил пиратку за локоть, хорошенько встряхнув, и зашипел ей на ухо. Изабела же продолжала смеяться и, кажется, даже попыталась вывернуться и лизнуть Фенриса в щеку. Это было слишком и Хоук уже приготовилась выдать очередную остроту, пока сердце ныло в груди, но не успела даже открыть рот. Все произошло быстро: метнувшийся к ней Фенрис, вытаскивающий из-за спины тяжелый двуручный меч, паучий визг (разве пауки умеют визжать?) и черное мохнатое туловище, разрубленное на две половины. Если бы это был Карвер, в очередной раз убивший врага у нее за спиной, Мариан бы прошипела, мол, и сама могла справиться. Но Фенрис, в Фенрисе же не было показной бравады, смотрел он на нее всегда серьезно и с непонятной потаенной грустью на дне травянисто-зеленых глаз. Поэтому Хоук ничего не сказала, кивнула только и посмотрела долго, не отводя глаз, с благодарностью во взгляде.

Эльфы встречали их настороженно, но слова против никто не произнес, только глазели: на обнаженные бедра Изабелы да на лириумные узоры Фенриса. Арианни же сразу бросилась к одной из палаток: там лежал и видел демонские сны Фейнриэль, — сразу поняла Хоук.

К Маретари, тут же принявшейся раздавать указания, подбежала тонкая рыжеволосая эльфийка и, получив задание, поспешила скрыться в глубине лагеря.

— Это моя первая, она поможет с проведением ритуала, — пояснила Хранительница, а Хоук задержала дыхание. Все же правильно она поступила, не взяв Мерриль с собой: Мариан не хотела даже представлять, что сейчас бы почувствовала Мерриль. Оказаться отрезанной от собственной семьи, «добровольно» изгнанной долийкой. Иногда Мариан думала, что на самом деле долийцы ничем не отличаются от людей: люди ненавидели всех, кто был не похож на них так же, как эльфы презирали прочих за форму ушей и иные взгляды.

Городских же эльфов они ставили, кажется, даже ниже шемленов в своем отношении, не признавая их теми, кем они являлись: эльфами.

— Ложитесь, — кивнула Маретари на разложенные спальники.

— Спать под звездами, всегда мечтала! — тут же сострила Изабела, устраиваясь на матраце так, чтобы молодым эльфам было видно ее округлое смуглое бедро. Кто-то из стоящих чуть в отдалении эльфов сплюнул что-то на эльфийском и поспешил отвернуться, пока краска не залила его выведенное валласлином лицо. Пока они устраивались, успела вернуться новая Первая клана, неся в руках дымящийся кувшин.

— Что это? Лисий яд? О-ох, мать твою, Хоук, оно воняет, как портки ушедшего в плавание пирата! — снова не удержалась пиратка, но Хоук ее недослушала, переключив свое внимание на Фенриса, который расположился рядом. Он тронул ее за плечо рукой, закованной в латную перчатку, и спросил:

— Я правильно понимаю, что мальчик может стать одержимым? Что ты тогда собираешься делать, Хоук? Или если...

Он недоговорил. Мариан собралась было ответить, но Фенрис мотнул головой и бросил:

— Забудь.

Хоук знала, что его гложет: магия. Он ненавидел ее, боялся, как огня. Боялся, но почему-то каждый раз, когда Хоук просила, шел за ней. Магессой. Хмурился, но сидел покорно здесь, ожидая ритуала, который перенесет их сознание в тень.

Мариан выпила предложенное им зелье, и, не удержавшись, поддавшись порыву, сплела свои пальцы с его.

— Мы справимся, Фенрис.