Искушения Доры (джен)

В Сочельник Дора Ламли всегда просыпалась на рассвете. Открыв глаза, она первым делом осеняла себя крестным знамением, затем поспешно вставала с постели, зажигала свечу перед образом Девы Марии и, опустившись на колени, начинала молиться. Молилась Дора долго и горячо, со слезами на глазах. Плакала она то ли от умиления, то ли от страха перед всевидящим Богом, а может, просто по привычке. Порой она и сама не могла понять, что служило причиной ее слез.

Неустанное следование правилам веры стало ее второй природой. Нарушить их означало потерять себя. Вот почему Дора не ограничивалась домашней молитвой и часто ходила в церковь. Особую радость ей доставляла рождественская месса. Звуки праздничного хорала, проникновенные слова проповеди о рождении Иисуса и сладость облатки окрыляли Дору. Она чувствовала себя обновленной и счастливой.

Кроме молитвы и церковных служб, поддерживать огонь благочестия Доре помогала память о матери, которая была ревностной христианкой и во всем подавала пример своим детям, а также постоянный контроль со стороны родного брата. Редж Ламли пекся о целомудрии Доры сильнее, чем о своем собственном.

— Блюди себя, сестра моя, — наставлял он Дору, — дьявольские искушения, как страшные звери. Чаще всего они нападают, когда не ждешь. Поэтому в любое время будь готова дать им отпор.

Редж был прав. Искушений в жизни Доры случалось столько, что у бедняжки то и дело сбивался пульс и темнело в глазах. Пирожные со сливочным кремом, «Лунная соната» Бетховена, модные французские часы, кружевная сорочка на витрине дамского магазина и плотоядный взгляд булочника, который постоянно ловила на себе Дора… Все это волновало, сбивало с толку, отвлекало от главного.

Ее духовный путь был трудным, полным борьбы и страданий. Только молитва и чтение Писания удерживали Дору от близкого падения.

— Отче наш, сущий на небесах… да святится имя Твое… да придет царствие Твое…

В полумраке маленькой комнаты с самого утра слышался торопливый шепот. Единственное окно было занавешено тяжелыми портьерами. Огонь свечи беспокойно колыхался, отбрасывая на стену призрачную тень. Такой же призрачной казалось худая женская фигура, застывшая возле святого уголка.

Дора Ламли спешила. Впервые в Сочельник ей пришлось сократить положенные молитвы. С тех пор, как она поступила на должность преподавателя этикета и богословия в колледж Эпплъярд, в котором обучались молодые леди, ее некогда размеренная духовная жизнь сбилась с курса. Теперь ей нужно было заботиться не только о личном спасении, но и оберегать от многочисленных соблазнов своих воспитанниц.

Дора приступила к новому делу с таким рвением, что в короткий срок стала правой рукой хозяйки колледжа Эстер Эпплъярд, а объектами ее религиозных наставлений, кроме учениц, сделались учителя и слуги.

Сильнее всего Дору волновал нравственный облик учительницы французского языка и танцев — Дианы де Пуатье. Мадемуазель была до неприличия хороша собой и казалась Доре чересчур ветреной и несерьезной для того, чтобы воспитывать юных леди в строгости и благоговении. Сама же Дора не могла похвастаться ни приятной внешностью, ни обаянием. «Пугливая серая мышь», — так прозвала ее Генриетта Валанж, преподававшая в колледже литературу и рисование, чем совершенно справедливо заслужила презрение Доры.

Грета МакКроу — преподавательница математики и географии, миловидная и немного странная дама средних лет — тоже не вызывала доверия. Виделось Доре что-то порочное в ее потускневших и грустных глазах. И пусть Грета чаще держалась особняком, вдохновенная блюстительница нравов на всякий случай решила не спускать с нее пристального взгляда.

Единственной, с кем ладила Дора, была холодная и властная Эстер Эпплъярд, но их союз напоминал отношения хищной птицы и жалкого червяка. Дора боялась огорчить директрису нарушением правил и трепетала перед ней, словно перед священным алтарем, а миссис Эпплъярд умело этим пользовалась.

Нетрудно догадаться, что в такой обстановке искушения подстерегали Дору Ламли на каждом шагу.

Сквозь плотную ткань занавесок уже начали пробиваться первые лучи жаркого австралийского солнца. В коридоре послышались шаги горничной. Несмотря на то, что наступил первый день рождественских каникул и все девушки, за исключением Мэрион Куэйд, разъехались по домам, у Доры Ламли накопилось много дел. Ей нужно было проверить комнаты, выяснить, чем заняты оставшиеся в школе на время каникул преподаватели, и доложить обо всем миссис Эпплъярд.

Дора погасила свечу, вытерла рукавом набежавшие во время молитвы слезы и, поправив свои прилизанные, стянутые сзади в тугой узел волосы, вышла из комнаты.

Повсюду витал дух приближающегося Рождества. Чтобы это понять, не нужны были слова — хватало запахов, красок и ощущений. И совсем неважно, что любимый праздник приходился на самый пик австралийского лета.

Дора спустилась по парадной лестнице. Горничная Минни продолжала уборку. Из кухни тянуло сладким ароматом печенья с корицей. Когда Дора заглянула туда, кухарка Элси как раз вынимала его из печи.

— С наступающим Рождеством, мисс Ламли! — широко улыбнулась раскрасневшаяся от духоты Элси. — Эдит тоже будет праздновать вместе с вами? Бедняжка… За ней снова никто не приехал…

— Эдит Хортон? — удивилась Дора, и ее лицо пошло красными пятнами.

Эта невыносимая девчонка — хуже нее была только Сара Уэйборн! — собиралась уехать домой еще вчера.

— Ах да, конечно, — Дора взяла себя в руки и сменила тон. — Будем молиться, чтобы миссис Хортон как можно скорее отправила за ней извозчика, иначе ей придется встречать Рождество со слезами на глазах. Впрочем, это послужит Эдит хорошим уроком. В последнее время она совершала слишком много ошибок.

Дора Ламли нашла Эдит в гимнастическом зале. Девочка была там вместе с мадемуазель де Пуатье. Они разучивали новый танец. Заметив Дору, обе остановились, и мадемуазель выключила музыку.

— Что-то случилось? — встревоженно спросила Диана де Пуатье, но Дора оставила вопрос без ответа.

— Ты меня разочаровываешь, Эдит, — покачала она головой, со всей строгостью взглянув на испуганную девочку, а потом добавила: — И вы тоже, мадемуазель! Танцевать в святой Сочельник — кощунство! Вместо того чтобы почтить Иисуса молитвой и добрыми делами!

Глаза Доры наполнились слезами. Она всем своим видом показывала, как сильно задето ее религиозное чувство.

— Мисс Ламли, — поджала губы мадемуазель де Пуатье, и ее красивые карие глаза полыхнули огнем, — Эдит и я прочли положенные молитвы и имеем право делать все, что считаем нужным. Вы не хуже меня знаете, что сегодня начались каникулы. У девушек и учителей свободное время.

Дора хотела ответить на смелую отповедь самоуверенной француженки, но передумала. Спорить и вправду было не о чем — режим пребывания в колледже на каникулах одобрен миссис Эпплъярд.

— Тогда почему Эдит до сих пор здесь? — только и спросила Дора.

— Миссис Хортон прислала записку, она задерживается, — ответила мадемуазель и обняла стоящую рядом девочку. — Она лично заберет Эдит, как только уладит все дела.

Дора недовольно хмыкнула и выбежала из гимнастического зала — так быстро, словно за ней гналась целая дюжина дьявольских искушений.

«Как легко эта французская потаскуха находит ответы на все вопросы!» — лихорадочно думала Дора. Она решила обязательно сообщить миссис Эпплъярд о дерзости мадемуазель.

На лестнице Дора столкнулась с Гретой МакКроу. Та медленно и томно плыла по ступенькам в сопровождении Мэрион Куэйд.

— Доброе утро, мисс Ламли! С наступающим Рождеством! — весело сказала Мэрион. Мисс МакКроу улыбнулась Доре одними уголками губ.

— И тебя с наступающим Рождеством, Мэрион, — отозвалась Дора. — Надеюсь, твой день начался с молитвы?

Мэрион смутилась.

— Мисс Ламли, — вступилась за нее мисс МакКроу, — вам известно, что Мэрион — самая прилежная ученица. Каждый ее день наполнен полезным чтением. Она осталась в колледже на рождественские каникулы, чтобы все свободное время посвятить книгам.

Лицо Греты МакКроу излучало свет. В любой ситуации она сохраняла спокойствие и некоторую отстраненность, словно существовала в другой реальности. Это ее необычное свойство обращало на себя внимание. Даже Дора Ламли была подвержена очарованию Греты.

— Помните, — очнулась от временного наваждения Дора, — что главной книгой каждой христианки должна оставаться Библия.

Глаза Доры снова увлажнились, и, не обращая внимания ни на Грету МакКроу, ни на Мэрион, она поспешила к миссис Эпплъярд. Она уже подходила к кабинету директрисы, как на ее пути возник кучер Том. Он принес почту.

— Письма? Для кого? — оживилась Дора.

— Одно для вас, мисс, — ответил Том, вручая ей конверт, — а второе — для мадемуазель.

— Давай и его тоже. Я передам.

Дора забрала у Тома конверт с печатью почтамта Бендиго и, как только кучер скрылся из виду, с жадностью вчиталась в написанные на желтой бумаге строки:

«Мадемуазель Диане де Пуатье от месье Луи Монпелье».

К груди подступил жар. Дора начала задыхаться. Часовщик месье Монпелье пишет письма этой потаскухе? Так вот почему она зачастила в Бендиго! Очевидно, что покупка овощей к ужину была всего лишь предлогом.

Озираясь по сторонам, Дора спрятала письмо в карман и бросилась в свою комнату. Пришла пора вывести Диану де Пуатье на чистую воду. Нельзя молчать и оставаться безучастной, когда у тебя под носом творится блуд.

«Искушения — страшные звери», — стучало в висках у Доры, когда она распахнула портьеры, впуская в комнату яркий солнечный свет, и вскрыла конверт, предназначенный для Дианы де Пуатье.

«С наступающим Рождеством, Диана!

Вы ушли так быстро, что я не успел сказать Вам даже слова. Как Вы очаровательны в своей милой шляпке!

Диана! Вы сводите меня с ума. Я с нетерпением жду нашей следующей встречи. Целую Ваши руки в надежде услышать скорый ответ на свое предложение.

С любовью, Луи Монпелье».

Дора перекрестилась. Ее руки дрожали. Она не верила своим глазам. Неужели мадемуазель так низко пала, что позволила мужчине писать ей подобные письма? И что означают эти намеки на следующую встречу? То, что они уже были близки? Какой позор для колледжа! Миссис Эпплъярд непременно должна узнать об этом.

Пока Дора размышляла, что сказать директрисе, на глаза ей попалось письмо брата.

«Со святым Сочельником, сестра моя! — писал Редж Ламли. — Не забывай о том, что вместе с радостью Рождества к нам приходят искушения и соблазны. Молись! Не позволяй им проникнуть в твою душу. Будь доброй христианкой, и Господь тебя вознаградит».

Наставления брата вдохновили Дору. Она взяла письмо часовщика и со всей решимостью отправилась к миссис Эпплъярд, предвкушая, какой скандал вызовет чудовищная новость о падении Дианы де Пуатье.

В кабинете директрисы пахло алкоголем. Миссис Эпплъярд царственно восседала за рабочим столом, на котором среди множества бумаг и писем Дора заметила початую бутылку виски. Рядом стоял стакан, наполненный золотисто-коричневой жидкостью.

— Миссис Эпплъярд, — горячо зашептала Дора, подходя ближе, — миссис Эпплъярд… вы не представляете, что творит у вас за спиной эта французская вертихвостка!

Дора картинно заломила руки и сделала паузу, ожидая реакции.

— И что же? — раздраженно спросила миссис Эпплъярд. — Вы можете говорить быстрее, Дора? Или вы решили дождаться первой звезды?

Миссис Эпплъярд криво ухмыльнулась и отхлебнула виски.

— Вот, пожалуйста, миссис Эпплъярд, — одумалась Дора и протянула ей конверт. — Прочтите сами… Я всегда знала, что французы — грязные развратники.

Миссис Эпплъярд взяла письмо, без особого энтузиазма пробежала его глазами, и, окинув Дору холодным взглядом, сказала:

— Это письмо адресовано мадемуазель. Как оно попало к вам, Дора?

Дора шумно выдохнула. Губы у нее задрожали.

— Миссис Эпплъярд, я не могу оставаться в стороне, когда в колледже творится беззаконие. Вы же знаете, что я всегда…

— У вас нездоровый интерес к чужим секретам, Дора, — перебила ее миссис Эпплъярд, сверкнув глазами. — Он не доведет вас до добра. Я разрешаю вам сегодня посетить торжественную мессу. Уделите внимание своей душе. И сейчас же отдайте это письмо Диане!

Дора промолчала. Услышав слово «месса», она широко улыбнулась, и в эту же минуту из ее глаз полились слезы.

В церкви было полно молящихся. Дора Ламли сидела впереди всех и с упоением слушала рождественскую службу. Стройное пение праздничного хора успокоило ее. Она молилась, вспоминала свою благочестивую мать и думала о родившемся Иисусе. Искушения отступили. Дора была счастлива.