Inquisitia (джен)

Если б было куда ему уйти, то непременно ушёл бы — да только кому он нужен, хромоногий калека с профессией, которую стыдно озвучить в обществе? Шутка ли — специалист по истории мировой литературы в мире, где правят бал военные, юристы и врачи! Ни для одного из этих видов он не решительно не годился (или всё же не был приспособлен?), и, казалось бы, даже к лучшему: наблюдательность и умение безошибочно воссоздавать общую картину по одной случайной или самой незначительной детали дорогого стоили для общего дела инквизиции.

Инквизиция... Путёвка в настоящую жизнь в итоге явилась билетом в один конец, жёрновом на шее, тянувшим вниз, на самое дно, откуда уже никогда не возвращаются, а если и возвращаются, то только опустошёнными до предела, иссохшими, полубезумными. Общность, близость, даже некоторая семейственность (шутка ли — великого инквизитора Германа Орфа порою в глаза называли Патриархом, а он лишь согласно и благосклонно кивал, едва улыбаясь уголками тонких бескровных губ!) стали клеткой, из которой не вырваться. Так мухи, увязшие в патоке, познают смирение. Так человек, оказавшийся у подножия извергающегося вулкана, успевает лишь закрыть глаза и задержать дыхание, ибо иное тщетно...

...Вот сидят они за круглым столом (где Орф, там и глава), наречённые Братьями и Сёстрами, и думают, думают, думают... Об всём на свете думают, и, видит Создатель, Империя живёт исключительно благодаря им. Но...

Инквизиторы всегда работали в паре — каждый Брат был тесно связан со своей Сестрой, и никому не дозволялось взять на себя роль третьего лишнего: гармонию нарушать не стоит. Слишком высока цена. Тем более, что каждая пара оберегала своё существование более чем тщательно.

Вот, например, Ута и Богомол, артистка и судья, благодаря слаженной работе которых вскрылись такие подробности о подковёрных играх в богемных кругах, что волосы дыбом вставали! На тихую и скромную органистку, казавшуюся слегка не от мира сего, никто не обращал внимания, и совершенно напрасно. Чуткие её уши слышали многое, а хорошо натренированная память способна была сохранять мельчайшие крупицы важнейшей информации надолго.

Или вот Ава и Китобой. Если первую недолюбливали за крутой нрав и острый язык, и, значит, не слишком доверяли ей, то второго, неспособного передвигаться без белой трости, откровенно жалели. Да что там — ему выбалтывали такие тайны, которые иным не удавалось узнать в течение долгих десятилетий!

Совсем ещё юные Оле и Монгольфьер, изображавшие из себя влюблённую парочку, Ире и Триумфатор, совершенно безобидные с виду, Эли и Броненосец, прослывшие универсальными солдатами... Все они держали в руках туго натянутые нити, к которым были привязаны миллионы чужих жизней, и направляли их, в особо тяжёлых случаях используя страшнейшее оружие — информацию.

И он тоже, разумеется. Неслучайно с самого раннего детства к нему прилепилось прозвище Надзиратель. Не Наблюдатель — наблюдателем, в сущности, был каждый из них! — а именно Надзиратель. Он не принимал участия в тех событиях, свидетелем которых ему выпало стать — он лишь слегка отстранённо следил за их ходом. Следил — и делал выводы. Для участия необходима была помощь Сестры — только вот не нашлось во всём Инквизиториуме той, которая могла бы ему помогать. Да и сам он стал иметь отношение к Инквизиции совсем недавно.

...В тот вечер в зале заседаний стоял невообразимый гвалт, и он, задержавшийся после начала, понял: речь о нём. По его душу Орф собрал за одним столом всех, кого возможно было, и неспроста: по правую сторону от него стояла девушка, почти совсем ещё девочка, которая держала в прозрачных ладонях цепь со знаком Инквизиции. По-видимому, она не понимала, что с ним делать, как и не понимала, что она, собственно, делает здесь.

— Брат Надзиратель, — Орф говорил негромко, но его ровный голос вдруг перекрыл общий шум, и в зале стало тихо.

Он сглотнул и поудобнее схватился за трость. Выпрямился до почти неестественной осанки. Перевёл нарочито незаинтересованный взгляд с девчонки на Великого инквизитора.

— Куда он смотрел, наш Патриарх? — пронеслось в сознании. — Зачем этот ребёнок нужен здесь? Орф — безголовый, выживший из ума старик, он не ведает, что творит.

— Представляю твою Сестру. Её нужно называть Яни.

Девочка взглянула на него затравленно и робко, но отчего-то Надзирателю стало жутко: другие так и не поняли, кого приняли в своё братство, а вот она поняла... Она уничтожит всех врагов Империи — но сначала расправится с ним: есть за что.

Главное — не подать виду. Главное — изобразить, что всё в порядке. Главное...

Вспоминалась промозглая ноябрьская ночь — такое время, когда не хочешь засыпать, потому что проснуться потом будет почти невозможно. Бледное девичье личико. Заплаканные глаза. Искривившийся от плача рот. Слабый, но прицельный удар по лицу наотмашь. Дикая улыбка, исказившая его собственное лицо.

Он же не просил её влюбляться в него. И рожать тоже. И уж тем более — приносить его (её!) сюда.

Дальше было быстро и скомканно: его пальцы, с силой сомкнувшиеся на тонком предплечье — попытка вытолкнуть её прочь — каблук, зацепившийся за выщербленную серую ступеньку — тёмная кровь, хлынувшая из разбитой головы — детский плач — стук его собственного сердца — немое заклинание "хотьбыниктонеуслышал" — шарф, пропитанный керосином и подоткнутый под дверь — его тяжёлые шаги по залубеневшей от холода и сырости брусчатке — вздох облегчения от осознания: никто не видел, как он оставил свёрток с новорождённой в парке на скамье...

Он сдержанно кивнул, надеясь, что никто не видит, как дрожат ноги, истерзанные параличом. Язык отказывался повиноваться, а сознание превратилось в кисель.

Никто не знал, кто такой брат Надзиратель, а вот она знала. Не могла не знать: они были гораздо ближе, чем другие Братья и Сёстры, потому что знакомы были слишком давно.

— Яни, представляю тебе твоего Брата. К твоим услугам — Марк Карминский.