Чемодан из прошлого (джен)

Когда поезд, который привёз Сонную группу в Город-на-Горхоне, остановился, Юлия вынесла из вагона лишь один чемодан. Чемодан был хлипкий, сделанный из фанеры, но зато обтянутый настоящей кожей, которая даже спустя много лет характерно пахла. У чемодана были латунные застёжки и латунные же ручки, и, когда Юлия была ребёнком, ей нравилось забираться в него и представлять, как она отправится в путешествие. На дне чемодана была выдавлена монограмма ITL, и повзрослевшая Юлия старалась лишний раз не поворачивать чемодан так, чтобы эту монограмму было видно.

Слишком знакомо было имя первого владельца чемодана. Слишком близки они были — и слишком далеко их развела жизнь. Время вспять не поворачивают.

Поселившись в Неводе, она первым делом вынула из чемодана самые необходимые вещи, а затем закинула его со всем остальным скарбом в чулан, уговаривая себя, что это не буквы жгут глаза и сердце, но вещи не пригодятся до поры.

В тот вечер, когда в Соборе заразилась и умерла едва ли не треть Города, Юлия вдруг вспомнила, что именно осталось в чемодане: фотографии, белый шёлковый шейный платок, кольцо в виде куницы, кусающей собственный хвост, а также металлическая фляжка, на которой был выгравирован её, Юлии, профиль. Его изобразили то ли близнецы Стаматины то ли Фархад в тот самый день, когда в университет явился Герман Орф и пред свои светлы очи потребовал четырёх студентов архитектурно-строительного факультета.

Помнится, напились они тогда жутко: всем было страшно, и никто из них решительно не понимал, что будет дальше и будет ли это дальше вообще. Невзирая на зашкаливающую степень опьянения художников, профиль вышел едва ли не лучше, чем был на самом деле...

Будто ведомая какой-то посторонней силой, Юлия поднялась на второй этаж, открыла дверь чулана (оттуда пахну́ло затхлостью), сгребла с чемодана целую гору серой пушистой пыли и открыла его. Застёжки поддавались плохо, но всё же наконец щёлкнули, позволив открыть чемодан.

Он был пуст, и Юлия, хотя не была барышней нервической, сдавленно ахнула. И кому нужно было это старьё? Тем более, что фотографии, бережно обёрнутые папиросной бумагой, остались на месте. Вот отец — тот самый I. T. L. — Игнаций Тадеуш Люрич, он же Игнатий Фаддеевич Люричев, молодой и прекрасный, одетый в военную форму. Кажется, тогда он только вернулся домой после войны. Вот он уже в гражданской одежде, и под руку его держит мать, болезненно тонкая, с темными птичьими глазами и темными кудрявыми волосами, и оба они счастливы так, что сложно было даже представить, какой ценой им давалось это счастье. Вот мама (её зовут Майя) сама по себе — в извечном длинном тёмном платье, с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой... Вот они уже втроём — страшно серьёзный отец держит на руках маленькую Юлию в белом платье и с огромным бантом на макушке, а хохочущая мать что-то ему говорит...

Юлия понимала: вещи пропали неспроста. Они обязательно где-то появятся, и станут не находкой, но уликой. Если белый шёлковый платок — не бог весть какая редкость, то необычное кольцо и фляга фактически с портретом приведут к Неводу не только сабуровских ищеек, но и Инквизицию. Смешного в этой ситуации будет мало. Она понимала, вернее, чувствовала, что всё обойдётся и что вся ситуация яйца выеденного не стоит, но всё же было тревожно.

Впрочем, было в чемодане ещё кое-что: револьвер, который Юлия, уезжая из Столицы, стащила прямо из-под носа отца. Тогда она действовала наугад, не очень понимая, пригодится ли ей оружие, но сейчас знала точно: пригодится. Если не для себя, то для кого-то другого.