Последняя спичка (джен)

Из года в год я вижу один и тот же кошмар. Он видоизменяется в зависимости от того, что я чувствовала перед тем, как уснуть, но одно остаётся неизменным: отблески дикого, безудержного огня и рёв обезумевшей, кровожадной толпы. Эта толпа — по мою душу, а этот огонь — для моего тела. За что? Почему? Да неважно.

Они беснуются под окнами, изрыгая бесчисленные проклятия, они дождаться не могут того мгновения, когда можно будет потащить меня на правёж.

Низачем. Просто так. Из уважения к огню.

Кто-то же должен быть сожжён.

Я видела этот сон с раннего детства, и если раньше он меня страшил, то теперь я жду его: каждая новая ночь приносит новую — недостающую — деталь.

Цвет.

Запах.

Звук.

Вкус.

Цветов у этого сна всего четыре — багряный, янтарный, болотный, чёрный. Багряно-янтарны отблески огня, ложащиеся на стёкла.

Болотен цвет одежд тех, кто пришёл забрать мою жизнь.

Черна размытая непрекращающимся дождём земля, мерзко чавкающая под их сапогами, давно просящими каши, пузырящаяся от ударов капель.

Запах этого сна тоже всегда состоит из четырех — из твири, пахнущей горько и одуряюще, из земли, превратившейся из-за дождя в грязь, керосина, которым пропитаны подожженные тряпки и поленья, дождя, который, несмотря на свою силу, неспособен погасить огонь.

Звук же относительно цвета и запаха ущербен, его порождают только три компонента: гвалт, в котором можно различить особый степняцкий выговор, гулкое шлёпанье капель дождя о землю, треск пламени... Судя по всему, мне придется увидеть этот кошмар ещё не единожды, чтобы головоломка сложилась.

... Тем более, что вкус этого сновидения странен донельзя: он состоит из ваты и крови, и мне невдомёк, что это значит.

... Я просыпаюсь среди ночи с мыслью о том, что мне нужно, мне необходимо найти недостающие компоненты, но почему-то сразу же понимаю, что уже слишком поздно.

Шум за окнами всё нарастает, и я понимаю: сбывается.

Вот и четвёртый звук: выстрелы.

Вот и третий вкус, призванный заглушить металлический привкус крови, выступившей из прикушенного языка той, что всю жизнь была чужой марионеткой.

Сигарета. Предпоследнее желание приговорённой.

И остатки кофе — последнее.

Окурок можно не гасить, а чашку — не мыть. К чему?

Те, кто пришел забрать мою жизнь, уже здесь.

Они всерьез способны обезвредить охраняющих меня солдат.

Они могут.

Они готовы.

Лежать под одеялом, облитым керосином, то ещё удовольствие, но выбирать мне не приходится.

Главное, что спичка, оставшаяся в коробке последней, меня не подвела.