100 дней: Рейс (джен)

Он попытался представил, как это будет. Множество вариантов, равнозначных вероятностей, веером расходились от пиковой точки — сегодняшнего ужина. Ганнибал не мог предсказать, что именно произойдёт, определить перевес одной из них, и это было раздражающе, непривычно, восхитительно. О, этот волнующий элемент неожиданности, вносимый Уиллом во все его планы.

Иногда Ганнибал ненавидел его за это, иногда — почти превозносил. Ставил на один уровень с собой, рядом, так высоко, насколько не оказывался ещё никто. Ни один человек в жизни Ганнибала не представал настолько реальным.

Уилл — куда большее, чем стадо овец, бродящих вокруг и не замечающих стерегущего их волка. Ганнибал понял это в день их официального знакомства, но не сразу осознал — насколько большее. Он следовал плану и вёл Уилла именно туда, куда хотел. Он исполнил всё так, как нужно, сделал всё правильно, но результат вызвал не привычное чувство удовлетворённости, а разочарование.

Ганнибал знал, откуда оно взялось, видел его истоки и отмечал развитие. Это было интереснее, чем наблюдать за посторонними, и одновременно труднее. Сложнее сохранить голову холодной и идти к цели, когда эмоции пытаются увести тебя по другому пути.

План был идеален, без недостатков или неучтённых деталей. Проблема оказалась в том, что за столь короткое время его перестал устраивать результат. Ганнибал хотел Уилла рядом, а не за решёткой или стеклом. В пределах досягаемости. Игра с ним была слишком интересной, чтобы останавливаться из-за подобных мелочей.

А Ганнибал не привык отказывать себе в желаниях, как бы это ни было опасно. Главное — всё просчитать, так он поступал всегда и не собирался менять привычки. Но Уилл… О, он был чертовски хорошим игроком, чьи планы и мысли Ганнибал не мог разгадать с первого взгляда. Даже когда он сидел в кресле напротив и рассказывал о чём-то правдиво и искренне, то не отдавал безоговорочное преимущество в руки Ганнибала. Это будоражило, затягивало, и именно поэтому сейчас он приготовил больше одного запасного плана. Для удачной импровизации нужен был хороший плацдарм, пара козырей на руках и ясный разум. Всего этого Ганнибал имел в избытке, а потому сейчас мог позволить себе отвлечься во время приготовления ужина.

Они могли полететь втроём. Ганнибал представлял себе место Эбигейл в их “семье”, как это мог бы назвать Уилл, но для себя всё ещё не решил, хочет ли сохранить ей жизнь. Эбигейл была удобным инструментом, но, одновременно, и помехой, отвлекающим фактором. Если бы они полетели с неё, использовав все забронированные билеты, то появилась бы возможность наблюдать за Уиллом и его уязвимостью, за особыми выражениями лица, приберегаемыми только для Эбигейл, за его облегчением и радостью. Конечно, они не стёрли бы злость и не заставили забыть об обмане, но приглушили бы ощущения, как анестезия. Их перелёт выстроил бы очень удобную цепочку ассоциаций, основанных на этой привязанности.

Но это было и минусом, потому что подобные цепочки невероятно устойчивы.

Или вдвоём. Данный вариант был предпочтительнее и открывал широкое поле для действий. К нему вело множество ситуаций и вариантов разговоров, но в конечном счёте всё упиралось в решение Уилла. В его последний выбор. Ганнибал знал, что у него почти не осталось времени в этом обличии, и закончил все остальные дела заранее. Последним и самым важным был Уилл, именно Уилл.

Они могли улыбаться друг другу — искренне или фальшиво, говорить или молчать, разделить ненависть или удовольствие. Это в любом случае стоило того, чтобы отказаться от предыдущей части жизни в Вирджинии.

Или он мог улететь один, если Уилл сделает самый нежелательный выбор. Нельзя было исключать подобную вероятность, хоть она и становилась привлекательной только в том случае, если Уилл отправится следом, желая найти, догнать и поймать, если будет готов продолжить их игру. Эту партию Ганнибал готов был растягивать на вечность, даже если Уилл продолжит отрицать свои желания и выберет сторону “правильных”. Это всё ещё того стоило.

Сейчас он не думал о множестве иных дорог, куда менее предпочтительных. Ганнибал помнил о них и принял меры предосторожности, так что сейчас они не стоили внимания. Он планировал свои действия так же, как и всегда, уверенный в своём хладнокровии и силах.

Но два тихих слова в телефоне, звучащие с сожалением и уверенностью, что-то сдвинули внутри. Разбили неуничтожимое на части, проделали крохотную дыру в защите, которой оказалось достаточно, чтобы развалилось всё.

Свои ошибку получилось осознать лишь позже. И, впервые за много лет, ему даже не хотелось спрашивать себя, почему всё случилось именно так. Несмертельная рана ножом, перерезанное горло Эбигейл и сидящая рядом Беделия.

Ганнибал дал себе совсем немного времени на осознанное неведение. Один рейс. Первый и последний раз, когда он позволил себе эту слабость.