Весна начинается в марте (гет)

Эти последние дни на земле скорее раздражали, чем вызывали чувство тоски по дому, который он скоро потеряет. Ему предстояло вместе с остальными учеными изучить экзопланету Суперземля-2657. И хотя все говорили о возвращении на Землю, Крис понимал, что вероятность этого невелика. Он догадывался, что они были не первыми, кто летал туда. И не последними, кто никогда не вернется.

Крис часто обдумывал этот вопрос: что ждет их там. Будет ли это фантастика по типу Соляриса, когда разумный океан придавал мыслям команды физическую форму, или что-то другое.

Он бы хотел узнать, что можно выудить у него из подсознания. Какой-то его позорный поступок из прошлого? Или человека, к которому он был привязан?

* * *

Комната залита солнечным светом. Свет выхватывает обнаженные плечи спящей девушки и рассыпанные по подушке волосы. Само совершенство, словно вся соткана из света. Волнующе пронзительно хороша. Крис протягивает руку. Касается ее спины, опускается ниже. И тогда она просыпается.

— Что-то случилось? — слышит Крис.

Но она не исчезает. Она живая. Близкая. Восхитительно-прекрасная в лучах исчезающего солнца. Умирающий солнечный свет тонет в ее золотых волосах. Крис знает, что никогда не увидит ее больше. В тот момент он только чувствует — знает, что в его жизни скоро все переменится. И ее там не будет.

— Что с тобой, Крис? — услышал он голос, который не был голосом Марты.

— Ничего, — неожиданно грубо ответил он.

Солнце за окном превращалось в горячий тающий мед, как делало это и вчера, и год назад, и еще раньше, когда Марта была с ним. Крис искал в себе хоть какие-то чувства. Но чувств не было. Как будто Крис давным-давно умер.

— Что случилось? — повторила девушка в его постели.

"Ты даже не слабая тень ее”, — подумал он. Она не была Мартой. Как бы привязан он к ней ни был, она не была той, кого он любил.

Девушка посмотрела ему в глаза. Крис быстро отвел взгляд. Невыносимо возвращаться в реальность. К счастью, это все скоро закончится. Он, наконец, улетит, и тогда начнется настоящая жизнь.

— Я заберу Барсика, — сказала Нина, вставая с постели.

— На время полета?

— Навсегда.

— Мар... приехали, — он осекся. — Нина. Нина, оставь Барсика. За ним мама присмотрит.

— Но ведь ты не вернешься из полета.

И он солгал:

— Конечно, я вернусь. Прекрати.

— Я знаю, что ты не вернешься.

— Вернусь я, вернусь…

Кажется, она успокоилась. Перестала дрожать. И была ласкова, как всегда.

Наутро Крис смотрел в окно на холодное восходящее солнце. Если он прав, и планета эта создает реальность такой, какой она должна быть на Самом Деле, то возвращаться на Землю нет смысла.

Нина тоже проснулась и встала с постели. Она подошла и мягко положила голову ему на плечо. Нежное чувство из далекого-далекого прошлого шевельнулось внутри. Крису захотелось сказать Нине что-то очень хорошее.

И он сказал:

— Ты мне нравишься. Правда, очень нравишься.

И тогда она ответила:

— И я... желаю тебе прекрасного полета.

— А ты? Что ты будешь делать?

— Буду жить дальше, — ответила она. — У меня нет второго шанса переписать мою жизнь.

* * *

Крис отложил исписанные листы. Когда он только начал записывать свои воспоминания, мысли скакали, и ему было очень сложно сконцентрироваться на чем-то одном. Но теперь, когда он записал часть того, что еще помнил, в голове появилась ясность. Можно было передохнуть. Но Крис боялся, что если остановится, то снова начнет забывать.

Он открыл дневник на первой странице и прочел: планета, которая создает реальность такой, какой она и должна быть. Он перечитал написанное. Что он хотел этим сказать? Почерк его. Дневник его. Но что означало это предложение?

Планета читает его подсознание и дает ему то, что он пожелает? Или дает ему то, что лучше всего для него? Или она просто создает образы, которые записаны в его подсознании?

Проверить это невозможно.

Крис сидел за столом, который так не нравился ему в прошлом. В шкафу все та же коллекция ракушек с разных концов земли, у окна единственное кресло, за которым он прятался, когда был ребенком. Это дом его семьи, но он прекрасно помнит, что его продали, когда бабушка умерла.

Я много работал и больше никогда не вернулся сюда, а когда бабушка умерла, дом продали — дополнил он запись.

Теперь он находился в этом же самом доме, только бабушки не было.

“Что я тут делаю?” — думал он, когда в дверь постучали.

На всякий случай (мало ли) Крис придавил листы ладонью.

— Кто?

— Это я, Нина.

Крис не стал отвечать.

— Доброе утро, — не отставала она.

— Спасибо, — он все-таки ответил.

— Ты мне откроешь?

— Отложим до вечера, хорошо?

Что она принесла в этот раз? Тосты и свежезаваренный чай? Цветы или стопку чистых листов? Не то, чтобы Крис не хотел ее видеть, наоборот. Но он должен был, пока еще оставались воспоминания, записать все, что с ним произошло.

Итак, Нина оставила Барса себе. Больно, неприятно вспоминать, лучше перейти к самому главному. Крис потер глаза. Больно, больно вспоминать. Он закрыл глаза. Он все еще видел Барсика перед глазами. И проваливался в сон. Проснулся он от того, что в дверь скребли.

— Нина?

— Ты не пускаешь меня. Впусти хотя бы Барсика.

— Не хочу его видеть.

— Барсика не хочешь видеть?

— Нет, — отчеканил Крис.

— Он скучал по тебе...

И тут Криса прорвало.

— А ты как узнала? — усмехнулся он.

— Барсик ходил по дому туда-сюда, — терпеливо объясняла она, — искал тебя везде, когда ты улетел. Но ты обещал, что вернешься, и он ждал. И ты вернулся. Откроешь нам?

— По дому, ну да, ну да... по этому самому дому...

— Да.

— Наверное, и бабушка меня ждет в соседней комнате.

— Она умерла еще до того, как мы познакомились. Ты помнишь это, Крис?

— Я помню, когда умерла бабушка.

— А меня ты помнишь? — ее голос дрогнул.

— Помню. Все помню. Помню, что Барсик потерялся. Вышел из дома. И не вернулся.

— Я нашла его. Помнишь? Утром ты ушел на работу, я к себе... А вечером, когда я вернулась, Барсик сидел у подъезда. Я забрала его к нам домой. Крис… Крис, не молчи.

— Ты не могла его найти, — сказал он.

— Почему не могла?

— Нина...

— Что?

— Нина, ты никогда не вернулась.

За дверью молчали.

— Крис, ты точно не хочешь встретиться с доктором? — заговорила она быстро. — Мы беспокоимся за тебя. Это странно, что ты так плохо помнишь то, что было до полета.

— Расскажи мне, как ты нашла Барса. Сначала пусть войдет.

Крис осторожно подошел к двери и приоткрыл ее. Он боялся, что Нина попытается войти. Но она не вошла. Барсик скользнул в комнату и стал проситься на руки. Крис сначала запер дверь, а потом взял кота на руки.

— Я ушла тем утром от тебя, — начала рассказывать Нина, — но я не вернулась на работу. Я оставалась там только из-за тебя, понимаешь? В общем, я думала, как мне жить дальше. Ты улетал за своей мечтой, а я оставалась здесь, на Земле. Я все обдумала. И решила уволиться. А вечером ты позвонил.

— Нина...

— Да, ты позвонил. Я понимаю, как это было сложно тебе. Потом мы сидели в твоей квартире. Помнишь? Маленькой такой. И ты рассказал мне о Марте.

— О Марте… — Крис желчно рассмеялся.

— Да, о ней. О своей богине... о своей первой любви, которая отозвала заявление за неделю до вашей свадьбы. Мне было обидно, очень обидно, что ты встречаешься со мной, а думаешь о ней. Еще ты сказал, что летишь на другую планету, чтобы встретиться с ней. Чтобы создать там тот мир, о котором мечтаешь. Что-то связанное со структурой той планеты, я не поняла. А еще ты сказал одну фразу, я очень хорошо ее запомнила. Ты сказал: “Я лечу, чтобы встретиться снова с Мартой. Не с настоящей Мартой. Не с этой стервой. А...”.

— Так и сказал тебе?

— Именно так и сказал.

— А ты?

— Не знаю, что ответить…

— Тогда расскажи, что было дальше.

— Дальше? Говорили до утра.

— Что я сказал?

За дверью вздохнули.

— Ты сказал, что может быть, никакой Марты давно уже нет. Может быть, это образ, который ты выдумал себе сам.

— Но я все равно решил лететь?

— Конечно! Не ради нее, а ради своих исследований.

— Наверное, я еще сказал, что люблю тебя, — Крис рассмеялся.

— Это первое, что ты сказал. Накануне. Я уснула днем, а когда проснулась, ты гладил меня по спине. И ты сказал, что любишь меня.

— Это все очень здорово, Нина. Правда, здорово. Но на самом деле...

— Что на самом деле? — переспросила она, не дождавшись его ответа.

Крис не мог ей сказать.

— Что на самом деле? — спрашивала она.

— Я очень устал, Нина. Очень.

— Ты не хочешь открыть мне дверь?

— Подожди, Нина. Еще кое-что...

— Хорошо.

— Откуда этот дом?

— В смысле?

— Почему мы тут? Мои родители его продали.

— Почему ты так решил? Дом не продавали. Крис... — в ее голосе послышалось отчаяние. — Ты не хочешь открыть мне дверь? Твои родители очень беспокоятся. Они думают, что после полета у тебя очень сильный стресс… и ты…

— Рехнулся?

— Я так не думаю. Честно.

— Я в порядке, Нина. Только мне надо еще немного побыть одному.

Это все очень здорово, Нина. Но на самом деле... на самом деле я никогда не позвонил тебе. А ты никогда не вернулась. Барсик убежал на улицу и потерялся. И я также думал только о полете. Нет, я жил им. Потом мы летели. Летели долго. И когда корабль приземлился, нас встретили журналисты, политики, еще какие-то люди. Поздравляли с возвращением.

И среди них была она. Марта. Мы отправились в ее квартиру. Там ничего, ничего не изменилось с нашей последней встречи. Марта села на кровать. Солнечный свет путался в ее волосах, когда она неспешно раздевалась. Она была самим совершенством, сотканным из мечтаний и окутывающего ее света. Она была волнующе, пронзительно хороша.

Ее кожа была такой же юной, как в дни наших встреч, и светилась, как если бы сквозь нее сочились солнечные лучи. Мое сердце стучало.

Она молча протянула мне руку. Я стоял перед нею и не мог сдвинуться. Мне протягивал руку живой призрак моего прошлого. Именно такой я пронес ее через годы. Именно ему я отдавал каждый мой день, все мои мысли, все мои мечты. Именно с ним я спорил, я злился, доказывал в своих мыслях, что она должна была остаться. Именно ей я посвятил свою жизнь. А ее здесь не было. Только призрак. И я не хотел больше быть тут. Я не хотел быть с ней.

Уйдя от нее, я шел по улице. Кажется, я плакал. Или это шел дождь. И все, что мне хотелось, уснуть.

Я поймал такси и приехал сюда. В бабушкин дом. Из дома выбежала мама и отец, и они долго-долго обнимали меня. Потом из дома вышла ты. Мы пили чай с булочками. Ты сказала, что нашла рецепт в бабушкиной кулинарной тетради. Ты знала, что это мои любимые булочки, мягкие, с хрустящей корочкой и теплым грушевым вареньем внутри. В последний раз я ел их в детстве.

Потом на мои колени сел кот. Точная копия Барса. Это стало последней каплей. Я заперся в кабинете. Я закрыл глаза, а когда проснулся, понял, что начинаю забывать Марту. Я забывал ее и другие моменты своего прошлого.

Тогда я решил записать мои воспоминания, пока еще помнил.

* * *

Крис смотрел, как тают в огне листы бумаги. Рядом мурлыкал кот.

Когда листы догорели, Крис осторожно открыл дверь.

Лев не был тем человеком, который верит в чудеса и пробует что-то новое. Но Лиза… Лиза всегда что-то искала. Пока он раскачивался, чтобы дойти до нового врача, она могла потащить его на йогу или рейки, вместо нормального обеда готовить что-то там из зерен и сырых овощей, жгла ароматические палочки — в общем, она верила, что они могут что-то сделать.

Но в этот раз место, куда она его привела, не было похоже на те, куда она водила его прежде. Они поднимались в лифте, а, может, спускались. Лифт жужжал. Время медленно тянулось. Льва давно бы охватила паника, если бы Лиза не держала его за руку. Она точно была сумасшедшей — она верила в него.

Потом они долго ждали на ресепшене.

— Все хорошо, осталось немного, — сказала она, когда он случайно смахнул лист со стола. — Осталось немного — и я заполню формуляр. Как давно ты потерял зрение?

— Какая им разница?

— Не знаю. Такой вопрос…

— Три года назад начал терять зрение.

— А слепота?

— Около полугода.

— Так и запишу.

— Причина слепоты?

— Катаракта.

— Причина?

— Они там, что, решили в докторов поиграть?

— Такой вопрос.

— Удар.

— Записала.

— Зачем тебе зрение?

— Это тоже вопрос?

— Да.

— Пусть идут в задницу.

Лиза вздохнула и что-то продолжила писать. Он слышал. Потом их пригласили в кабинет.

Никто не потрудился ничего объяснить, когда ему на голову надели кастрюлю — так Лев окрестил этот прибор.

Наверное, Лиза отдала этим шарлатанам свои последние деньги — все ее скромные сбережения. И она в него верила. Лев не мог ее подвести.

Наконец доктор, или, как они его называли, оператор, приступил к объяснениям.

— ИЛ — прибор нового поколения, — сказал оператором голосом мошенников из телевизора, — тысячи наших пациентов получили результат. Его название расшифровывается как Имаджинатор Локалис. Имаджинатор означает, что прибор использует образы, созданные воображением клиента. Локалис означает, что он активизирует только нужные участки мозга. Другими словами, все дело…

— Все дело в твоем воображении, — шепнула ему Лиза.

— … в воображении. Тело откликается на образы, которые мы создаем в воображении.

— А кастрюля зачем?

— Простите?

— У меня на голове.

— ИЛ активизирует участки мозга, которые отвечают за функционирование органов, в вашем случае глаза.

— Ну ясно.

— Ваша задача представить свои глаза здоровыми.

— Вспомни, как мы встретились, — сказала Лиза, — какими глазами ты на меня смотрел.

— Но ведь я не видел тебя тогда. Я уже был слеп.

— Я не о том дне, — она сжимала его руку.

Лев вспомнил, как утром Лиза выжимала лимоны для лимонада. Запах стоял на весь дом. И когда он дошел до кухни, то так и видел в воображении желтые, с пупырышками лимоны, брызжущие соком, а рот непроизвольно наполнился слюной. Лиза так нервничала, что разлила лимонный сок. Он знал, что она плакала. Хоть и не мог видеть. Но он мог обнять ее, дрожащую и пропахшую лимонами.

— Ты снова сможешь писать картины и преподавать, — шептала она, продолжая сжимать его руку.

Она в него верила. Она любила его.

— Я вспомню, — сказал он, — я представлю этот день.

— Небольшое жужжание не должно вас пугать, — сказал оператор.

— Я буду рядом, — сказала Лиза.

Она всегда рядом.

* * *

Все его чувства, обостренные, готовые вот-вот взорваться, могли обманывать. Голос, который он ловил в какофонии звуков, мог быть плодом его воображения. Может быть, весь этот мир — ресторан, свадьба друзей — ему только снится.

— Добрый вечер… — женский голос прозвучал у самого уха.

И в то же мгновение его ладонь легла в чужую руку. Затем его пальцы опустились на что-то теплое. Он ощутил подушечками пальцев изгиб губ, нос, глаза. Это длилось мгновение, пока девушка вела его руку по своему лицу.

Он так хорошо помнил ее черты.

— Да, — только и сказала она.

— Что, да?

Она рассмеялась. И была так близко, что Лев чувствовал, как ее теплое дыхание разносится у его плеча.

— Лиза? Так ведь?

— Да.

Лев прислушивался к тишине. Он не заметил, как она встала и ушла. Не услышал ни шагов, ни того, как она поднималась, не чувствовал, как взметнулась волна ее парфюма. Лиза должна была все еще находиться тут. Голоса кругом стали раздражать. За ними он мог пропустить ее вздох или движение — любой звук. Он не слышал ее. Значит, она все-таки ушла. Ушла, как в тот день.

Он не слышал ее, только навязчивое жужжание толпы.

— Лимонад? — снова прозвучал ее голос.

А затем его коснулось тепло. Он затаил дыхание, позволяя ощущению скользить по коже. Пальцы — ее пальцы — касались его большого пальца, дорожка тепла перешла в глубину его ладони, и он ощутил затем, как его руку охладило ледяное стекло. Он так сильно хотел увидеть эту девушку, что буквально представлял себя видящим ее. Кто-то говорил, что слепота из-за катаракты обратима, но капли, выписанные врачом, ему не помогли.

— Лимонад, нет?

Он опустил руку, так и не взяв из ее руки бокал. Она, видимо, решила, что он не только ослеп, но еще и оглох, потому что ощутил у уха вздох:

— Ты знаешь, что тело откликается на воображение, — сказала она, — стоит только представить, что жуешь лимон, как рот наполняется...

— Дай.

Она вложила ему в руку бокал.

— Он ужасно кислый, — добавила она.

Лев отпил немного. Жевать лимон с кожурой и то было бы слаще. Он закашлялся. Лиза рассмеялась над ухом.

Было темно. Слышались голоса, и музыка, и навязчивое жужжание у уха.

— Возьми, — девушка, которую он не мог видеть, только представлять, коснулась его руки.

В его руку лег лист бумаги.

— Что там?

Лиза не ответила. Лев положил лист во внутренний карман пальто.

Гораздо позже, когда музыка стихла, подошел кто-то, и его повели к выходу — праздник закончился.

Лев стоял, обдуваемый ветром, а по его вытянутой руке текли капли. Холодный, холодный дождь. Рядом никого. Он не знал, где находился. Неужели его вывели из ресторана и забыли? Тишина. Только где-то шумел дождь. Лев попытался совладать с паникой. Он хотел было метнуться вперед, но страх неизвестности остановил его. Он вдруг почувствовал, что не может сделать ни шага. Он оцепенел, ощущая, как стекает по ладони вода.

Ле заставил шагнуть, чуть не упал. И впечатался в кого-то.

— Извини, задержалась, — услышал он голос Лизы. — Я тебя провожу до дома.

— Вызови такси, — сказал он, опираясь на ее руку.

— Конечно.

Все его чувства, обостренные, готовые вот-вот взорваться, могли обманывать. Эмоции, бессонная ночь и близость Лизы. Голос таксиста, заигрывающего с ней. Отвратительный запах общественных машин: старого пластика, сигарет и дрянного ароматизатора. Его растущее раздражение. Когда-то он так же ехал, и девушка рядом с ним, и такой же наглый таксист, даже голос был тот же. И удар, который он получил по глазам. И который сделал его слепым.

— Все в порядке, — шептала Лиза, — не обращай на него внимание.

Он запишет в глубине своей памяти, что этой поездки и этой драки никогда не было.

Затем Лиза взяла его за руку и помогла ему выйти из машины. Лев послушно шел за нею. Он не спрашивал ее, откуда она знает его адрес, только удивился, когда она открыла дверь ключом.

Расположение вещей казалось незнакомым, запахи другими. Лиза усадила его на какую-то мягкую поверхность. Рядом послышался скрип. Лев протянул руку, чтобы коснуться ее, но рука наткнулась на пустоту.

— Солнце восходит, — послышался ее голос с другой стороны.

— Где мы?

— У меня.

— Зачем?

— Не хотела отпускать тебя с таксистом одного, но и к тебе ехать слишком поздно.

— Зачем? — сквозь зубы повторил он. Чувство неизвестности порождает агрессию. И Лев чувствовал, что в нем вскипает беспричинный гнев.

— Ложись спать на диване. Завтра, то есть уже сегодня, я сама отвезу тебя домой.

Снова скрипнул диван, затем он услышал ее затихающие шаги. Он не знал, где он был.

— Лиза! — позвал он. — Лиза!

Лев встал и пошел туда, откуда тянуло сквозняком. Нога ступила во что-то вязкое и прохладное. Песок. Конечно, песок. А там, откуда дул ветер и приносил влажный аромат — там должно было быть море. Лев сделал несколько неуверенных шагов. Он так сильно, до мурашек, пронизывающих тело, хотел видеть ее. В ушах жужжало.

— Ты тут? — услышал он ее голос. — Я проверила теплая ли вода.

— Теплая? — он сделал шаг, проваливаясь стопами в песок.

— Ледяная.

— Я все равно окунусь, — сказал он.

— Хорошо.

Он не мог видеть ее, но чувствовал ее дыхание и ее руки на своей груди. Она медленно расстегнула его рубашку, когда он стоял перед нею, онемевший, сжимая губы.

— С брюками справишься сам?

— Я бы справился и с рубашкой.

— Я просто хотела помочь.

Ветер принес дурманящий аромат моря. На лице стало разгораться солнце. Он чувствовал, как пылают его щеки. Когда он разделся, Лиза дотронулась до его руки. Лев слышал шум волн, он дошел бы до воды сам, но пространство пугало его, и он так сильно хотел быть к ней ближе, что не стал спорить, когда она повела его за собой.

Ноги утопали в песке, уже чуть теплом, но вскоре Лев ступил на влажную и прохладную поверхность и почувствовал, как его стопы омывает водой. Вода, действительно, была ледяной. Накатила одна волна, другая, когда он погружался в море, держа руку девушки. Холод уже не чувствовался так сильно. Только приятное волнение во всем теле.

Лиза держала за руку и предупреждала, когда накатывала очередная волна. Но Лев и сам знал: он чувствовал телом и слышал приближение каждого вала. В этот момент он обнимал Лизу, вода сбивала их вместе, и он ощущал ее прохладную кожу своей.

Его переполняли эмоции. Словно он стал тем, кем мечтал быть всегда, таким, каким видел себя где-то внутри, — своей лучшей версией. Соленая вода омывала глаза, щипала, и он видел все, как в тумане, — размывы воды, пятна света. Пока пятно света не сменилось игрой света и тени, и перед глазами не возникло ее лицо. Он видел Лизу: ее лицо возникало на секунду, а затем подергивалось дымкой. Возникало снова, отчетливее, и снова погружалось в туман. Но он видел ее. Он видел ее.

— Я вижу тебя, — сказал он, захлебываясь соленой водой.

Лиза смотрела ему в глаза. Сейчас или никогда.

Когда очередная волна приподняла их над землею, он наклонился и мягко прикусил ее соленые от морской воды губы.

А потом его снова накрыло волной. И когда он вынырнул, то увидел перед собой стул, а чуть дальше — слабо сияющий прямоугольник.

Такая осень бывает один раз в несколько лет, не прибитая дождем и скверным настроением, а легкая, воздушная, наполненная светом, пробивающимся сквозь пожелтевшую листву. В тот день он хотел больше, чем мог себе позволить, и верил, что ему дано больше, чем другим, а его работа преподавателем — это временное, и дальше его ждет известность и успех как художника. Он в совершенстве владел техникой рисования, по крайней мере ему так казалось. Но ему всегда чего-то не хватало.

Лев поставил на стол перед учениками вазу с ветками, на которых качались пожухшие листья.

Студенты попросили его, можно ли, чтобы на уроке присутствовала девушка с другого факультета — чья-то подруга. Льву было все равно, поэтому он разрешил. Он велел дать ей лист, кисть и акварель.

— Рисуй, как умеешь. Не пытайся сделать рисунок совершенным, просто рисуй, — сказал он, видя замешательство девушки.

На перемене она ушла с остальными. Ее лист остался наполненный светом и пустотой — девственно-белый. Лев встал за ее мольберт. Он рисовал ее по памяти, весь отдавшись вдохновению. Пятна света и тени. Линии и цвет.

Лев не знал, как звали ту девушку. Он долго перебирал женские имена, и ни одно ей не подходило, пока ему не пришло в голову — Лиза.

Потом пошел дождь, долгий, осенний, — и кабинет погрузился в полумрак.

А потом стало темно. И когда Лев вынырнул снова, то увидел перед собой стул, а чуть дальше — слабо сияющий прямоугольник. Он догадался, что это было окно. А за окном вечер. Лев моргнул. Но ни стул, ни комната, в которой он находился, никуда не исчезали. В ушах не жужжало. Значит, кастрюлю сняли с его головы. И, значит, все, что он видит сейчас, — настоящее, а не его воображение.

Свет из окна подсвечивал черты девушки на рисунке, который Лев держал в руке. Линия носа, изгиб губ. И глаза, которые у него получились совсем живыми. Красивый портрет. Много лет назад он нарисовал незнакомую девушку, и, наверное, то был лучший его рисунок и лучший его вечер, и он помнил его до сих пор.

Прибор, на самом деле больше похожий на мотоциклетный шлем, чем на кастрюлю, висел у стены. Если не знать, что это такое, то можно решить, что вся его работа — это создавать в голове образы виртуальной реальности. Но факт, Лев пришел сюда слепым, а теперь видел; а все образы он создал в воображении сам. Он вспомнил, как входил в холодное море и как накатывали волны и качали его в его воображении. Вспомнил обжигающе-кислый лимонад. Только ту ночь и драку с таксистом он помнил с трудом, как будто все случившееся было стерто.

Лев сложил рисунок и положил его в карман пальто.

Лимоны и лимонад.