Более приемлемый Гокудера Хаято (джен)

После уроков Тсунаёши просит свою Правую руку найти пару минут для серьёзного разговора. И настаивает стать более… приемлемым.

В ту же секунду по сердцу Гокудеры словно резанули хладнокровно до полупрозрачности заточенным скальпелем, деля его на идеально равные половины. Одна продолжала биться, искренне переполненная обожанием и уважением к Саваде, а вторая замирала от тупой боли и обиды на то, что, оказывается, Дечимо он таким, какой есть, не устраивает. Уже — не устраивает.

Первоначальная радость от того, что Тсуна хочет поговорить с ним о чём-то важном, поручить что-то, с чем справиться может только он, Гокудера Хаято, Правая рука Десятого босса Вонголы, тут же улетучивается, по капле уступая место жгучему разочарованию, что, видимо, легко читается по взгляду, обращённому на шатена.

Тот же, видимо, ощущая нечто подобное своей гиперинтуицией — впрочем, сейчас и она не нужна особо, настолько всё очевидно —, сначала прячет глаза, бормоча что-то себе под нос, но вскоре поднимает свой взгляд, напрямую встречаясь им с плещущейся расстройством зеленью чужого, и переходит на спокойный, ровный, увещевающий тон. Хаято лишь горько коротко усмехается уголком рта — их босс явно вырос.

Он выслушивает, что, оказывается, многие его действия, да и сам его образ, не вписываются ни в общественные, ни в школьные правила, а второго тот же Хибари-сан не станет терпеть даже потому, что сейчас он хранитель Облака, да и портить с ним теперь отношения себе же дороже, да и самому Десятому будет гораздо спокойнее, если Взрывной Ураган станет менее проблемным, поэтому…

Пожалуйста, прекрати курить на школьной территории, да и в принципе не стоит этого делать подростку. Прошу, Гокудера, смени немного имидж, убери все эти вызывающие звенящие штуки со своих рук и шеи, сними кольца, от количества которых, кажется, и пальцы не должны уже гнуться. Умоляю тебя, Хаято, прекрати громогласно ругаться на кого угодно и где угодно — да, даже на итальянском, и так понятно, что ты говоришь что-то… непристойное.

Итальянец лишь сглатывает непонятно откуда взявшийся во рту кислый привкус, безмолвно, с оторопью глядя на ведущего переговоры словно с бочкой пороха Тсуну — по тревожному блеску глаз заметно, что тот ожидает ответной взрывной реакции. Снова ощущается болезненный укол обиды. Он ведь готов умереть ради Вонголы, идти за Савадой хоть на край света, хоть в сам ад, а его просят снять цепочки с джинсов!..

Гокудера соглашается безропотно, одним молчаливым кивком, после провожая взглядом спину уходящего Дечимо — сегодня ему не нужны дополнительные занятия и, кажется, что-то другое было запланировано на вечер, что-то, в чём участие Урагана не обязательно (или не желательно).

И решает попытаться, искренне попытаться, изо всех сил.

Пожалуйста, Гокудера-кун, приведи в порядок свой внешний вид.

Пепельноволосый избавляется от всех своих цепочек, серёжек, напульсников, перестаёт надевать почти все кольца — кроме кольца Вонголы, с которым он, впрочем, никогда и не расстаётся — и начинает одеваться опрятно, заправляя примерно рубашку за пояс брюк и прилежно отутюживая всю одежду словно под линейку. Часть девушек, привлечённых его образом хулигана, разом теряет интерес к своему избраннику, зато появляются другие, внезапно узрев в Хаято Прекрасного Принца или чёрт знает что ещё. Урагану нет до этого дела, он просто старается не сорваться при очередной тупой выходке Ламбо, старается не закричать в ответ на ещё более тупую шутку Ямамото во всю мощь темпераментной итальянской глотки, старается сделать речь более чистой и ровной, избавить её от колких оскорблений и грязных ругательств. Сделать более приемлемой.

Знаешь, такое ощущение, что твою… страшную музыку из наушников слышат все на три метра вокруг, ха-ха…

Приходится сменить большие комфортные компьютерные наушники вакуумными, при том паршиво-тихими, с остервенением запихивая их неудобные капсулки как можно глубже в ушные проходы в надежде перебить школьный гул во время того, как он пытается по-быстрому сделать домашнее задание Тсуны, о котором тот благополучно забыл; в попытках перекрыть ими на улице звук раздражающе сигналящих машин; с желанием не слышать чужие надоедливые разговоры при посещении магазина.

Не помогало.

Иногда мне кажется, что тебя можно узнать по запаху сигарет минут за пять до того, как ты появишься.

И Хаято действительно прекращает курить на школьной территории, в присутствии Савады, при ком-либо из их знакомых в принципе. В результате, устав вздрагивать и оглядываться по сторонам в парках, откровенно задолбавшись жаться по углам и прятаться чуть ли не за гаражами словно пятиклассник-первокур, он принимает решение: курить можно только дома.

Приходится завести отдельный комплект одежды для курения, а остальную хранить герметично запакованной в пакеты, поскольку навязчивый запах оседает буквально на всех поверхностях в доме, намертво впитывается в шторы, пробирается в шкаф, оседает на обивке мебели — и от школьной формы на следующий день ощутимо разит сигаретным дымом, хотя её просто по незнанию и недосмотру оставили беспечно на спинке стула.

Целый день приходится бороться с желанием потянуться к заветной пачке, припрятанной в глубине сумки — там, где Тсуна точно не заметит, до ломки, до боли хочется обхватить губами фильтр и глубоко вдохнуть привкус никотина, потому Гокудера, скрепя сердце, решает не носить с собой сигарет в принципе. Пусть лежат дома, вне доступности, пусть не будут настолько мучительным соблазном, кокетливо толкая его ладонь картонным уголком и шелестя столь заманчиво фольгой, стоит ему лишь начать рыться в поисках учебника.

Пытаясь наверстать упущенное, Хаято, стоит ему переступить порог собственной прокуренной до безобразия квартиры, тут же приканчивает пять-семь-десять сигарет без остановки, почти ненавидя себя за то, что обманывает столь любимого Дечимо, но вместе с тем откровенно млея от столь привычного и приятного ощущения обжигающего ротовую полость дыма. Вместе с тем внезапно оказывается, что, если курить без остановки одну за другой, кожа приобретает весьма характерный желтоватый оттенок на месте, где фаланги трепетно обхватывают фильтр. Изначально пытающийся просто чередовать руки при курении Ураган отрешённо наблюдает за тем, как он собственноручно почти в кровь сдирает жёсткой мочалкой эпителий на пальцах, возвращая им хоть относительно человеческий вид. Приемлемый.

Это продолжается ровно до того момента, когда Гокудера, изрядно истрепавший свои и без того многострадальные нервы, по прибытию домой хватается сразу же за спасительную новенькую пачку, нетерпеливо срывая с неё целлофановую упаковку и разом приканчивая почти все двадцать штук. Так ничего и не съев с утра, разумеется. На деле, дойти до круглой красивой двадцатки не получается, поскольку уже на семнадцатой желудок словно сделал внутри кульбит, после болезненно сжался будто под хваткой чьих-то безжалостных пальцев — и пепельноволосый едва успевает добраться до ванной прежде, чем его тошнит желчью.

С ненавистью сплёвывая горчащую, слишком жидкую слюну и ощущая, как горит содранное, обожжённое горло, итальянец невидяще пялится на кафель, ощущая себя безмерно ничтожным и слабовольным.

И, разумеется, по всем законам Вселенной и правилам великого западла, именно сегодня Тсуна решает занести ему одолженный конспект — Ураган даже не успевает зубы почистить или прополоскать рот, слыша щелчок замка, звук открывшейся двери и отрешённо осознавая, что он так торопился закурить, что забыл попросту провернуть пару раз ключ.

Савада, буквально ощущая, как с каждой секундой пребывания в этой квартире пропитывается оседающим на него тяжёлым запахом никотина, молча выслушивает слёзные извинения и клятвенные обещания своей Правой руки бросить это всё по-честному, вот совсем-совсем, чтоб ни одной припрятанной пачки, ни единой затяжки. А, выслушав, лишь улыбается солнечно и привычно глуповато и просит больше его не обманывать. У Гокудеры словно камень с души падает, но легче почему-то не становится.

Ты же хочешь быть Правой рукой, да? Вот, Реборн просил передать…

Хаято, и так разрываясь между школой, дополнительными занятиями с Дечимо и бейсбольным придурком, подработкой и каким-никаким отдыхом, словно в качестве издевательства начинает получать раз за разом «важные для изучения материалы». Со слов самого малыша Аркоболено, это всё необходимо для того, чтобы он смог стать надёжной опорой и поддержкой для Тсуны в будущем, но из-за затаившейся в уголках детских губ столь неуместной сардонической усмешки Ураган окончательно и бесповоротно осознаёт: всё дело в том, что Реборн — неисправимый, откровенный, гадкий садист.

Он пытается, искренне пытается успевать делать всё и сразу, не отказываясь и от привычных посиделок с ребятами, и от редких возможностей отдохнуть в одиночестве за мангой для успокоения, для этого жертвуя по будним дням достаточным количеством сна и отсыпаясь по возможности на выходных, но…

Знаешь, учителя уже поговаривают о твоём нездоровом виде, хах… Да и другие иногда шарахаются, путая тебя с зомби. Гокудера-кун, за здоровьем надо следить!

И итальянец, чёрт побери, пытается следить, полностью отказываясь от отдыха, развлечений и праздного времяпрепровождения с остальными членами семьи. Их семьи. Но чего не сделаешь ради будущего блага Вонголы, верно? Школа, дополнительные занятия с Тсуной, подработка, домашняя работа, изучение того, что ему подкинул этот несносный — будь он проклят — аркоболено, а после — сразу в постель, чтобы получить достаточное количество сна и похвалу Десятого за то, что он начал о себе заботиться и стал выглядеть лучше.

Несмотря на то, что пепельноволосый выглядел теперь и впрямь здоровее и приятнее, с каждым днём ему становилось всё паршивее.

Разглядывая себя придирчиво в зеркале очередным утром, Ураган ищет эти чёртовы улучшения, о которых в последнее время упоминают все, кому не лень, отмечая лишь то, что исчезли синяки под глазами, и, всмотревшись пристально в собственные глаза, замирает с мучительной, неестественной усмешкой, поражённый внезапным болезненным осознанием.

А ведь это столь очевидно.

Чем больше Гокудера Хаято становится приемлемым, тем меньше он становится Гокудерой Хаято.