Как становятся взрослыми (джен)

Она каталась по полу, пытаясь понять, что такое её тело и почему ей больно или щекотно. И почему иногда болит живот и приходится плакать, чтобы подошла мама. Папу она видела редко и не чётко. Но помнила бабушку — да, эту большую женщину с круглым лицом, но не особо приятными тёмными глазами.

Она поморщилась и почувствовала что-то странное по спине. Кто-то коснулся? Что это? Задорно оно прошло по спине и пропало где-то у поясницы. Стало немного колко и… не было тепла. Где оно? Почему ей не тепло?

Звать маму было бесполезно, не придет. Она звала её столько раз, сколько пальцев у нее на руке. Или она посчитала звуки? Хм.

— Ма-ма.

Тишина.

Ещё раз:

— Ма-ма.

Она различила шум в соседней комнате. Это там, где стоит какая-то большая железная штука, а мама укладывает её на большое красное одеяло и даёт игрушки. Она часто засыпала на нём. Что могло быть приятнее сна на пуховом одеяле? Только большой мягкий медведь, такой красиво-желтый и улыбающийся ей. Он ей нравился, он хороший. Добрый. Он — её первое воспоминание.

Она захотела встать. Не получилось. Но получилось рассмеяться солнечному блику, упавшему на ножку. Красивый. Теплый. Хороший.

Она уловила голоса и снова захотела встать. Ей надо подняться и побежать к маме, показать свою улыбку, чтобы порадовать. Ей точно это понравится. Почему же она не приходит? Ей плохо? Что-то не так? А где тогда папа? У него сильные руки, он поднимет маму и всё пройдет.

За окном пели птицы. Она уже знала, что это животные на ветках. Их хорошо слушать, они громкие и весело чирикают.

Она опустила голову и посмотрела на себя. Что это такое жёлтое? Маленькое личико недовольно сощурилось и недоуменно почти фыркнуло. Это что такое? Кожа собралась вместе и смотрится это так… не очень. За окном было тепло, поэтому ей не было холодно без одежды на ковре. Он здесь везде. Он как разноцветная трава, только рвать её никак не получается, а что-то красное по бокам — их она тщетно пыталась вырвать несколько дней подряд, — трогать запретила мама. Жалко, но она сказала это громкое и отчетливое «нет», что хотелось топать ножками и прыгать к папе — он-то точно ей разрешит.

Но его тоже здесь не было, она звала.

— Па-па, — жалобно протянула она и опустила голову. Стало обидно. Но она не заплакала.

Где они все? Почему так резко бросили её и ушли? Может, она что-то не то сделала?

Моменты, когда она оставалась наедине с собой в те годы были редки, но каждый раз их время увеличивалось, пока в какой-то из дней она не поняла, что всегда была одна. Просто и спокойно принять это было тяжело, но тогда почему она помнит себя в самом раннем детстве?

Прошло несколько лет и она уже немного понимала окружающий мир — да что там, понимала? Чувствовала! Что у них две разные на вид собаки и это не одна и та же порода, или, например, у них есть кот. Большой полосатый кот, имя которого она быстро забудет, едва он пропадет. Воздух, ветер, птицы, насекомые — всё это не было для неё открытием, но она любила жить среди них. Любила большой двор и залезать в курятник. Ну, и немного пугать кур. Почему-то этих птиц считали нелетающими, но… они-то у неё летали! С громким кудахтаньем, курицы преодолевали высокий забор, разделяющий их с соседями, отчего родители каждый раз, извиняясь, забирали своих слишком пугливых птиц из гостей. Заставить её прекратить они не могли, потому как пока этот ребенок не наиграется вдоволь, смысла просить нет.

И почему они такие грустные? Родители? Мама едва ли не с отвращением на лице что-то делает по дому, папа молча смотрит телевизор. И ей не с кем поговорить. Только поиграться с собачкой или с игрушками, хотя последние, смерть, как ей надоели.

Она целыми днями маялась от скуки. Время с отцом словно было урезано до минимума, они все меньше и меньше общались, хотя именно его разговоров она желала больше всего. Ни мать, ни бабушки ей не были так милы, как папа.

Папа. Помнится, он только вчера показывал, как собрать ту злосчастную игрушку из шоколадного яйца — кажется, это был трактор. Мальчишеская муть какая-то. Она так и сказала. Папа скупо улыбнулся, поцеловал её в макушку и быстро ушёл, оставив недоумевающего ребенка в раздумьях.

Ну и ладно! У неё есть холодильник. Стоит просто встать рядом, и начинало казаться, что она взлетает ввысь, однако коснуться головой потолка так и не смогла. Каждый раз, когда это было близко, кто-то проходил мимо кухни, и её тело против воли опускалось вниз. И что делать?

Всё равно она могла поклясться, что это происходит на самом деле. Она уже знала, что клятва — дело серьёзное.

Никто и никогда не видел её парящей у потолка. Хвастаться может и хотелось, но откуда-то была навязчивая мысль, что никто не должен об этом знать. И даже когда она сказала об этом маме, она просто кивнула головой и продолжила есть. Она не услышала её. Ну и ладно. Это же значит, что никто не узнал секрет?

В последнее время в доме стало мрачно. На лицах родителей все чаще она стала замечать некую отстранённость, и это её пугало. Поначалу казалось, что они перестали её любить, однако… папа с мамой даже не смотрели друг на друга, не ели за одним столом и не спали в одной кровати.

Что-то произошло? Они поругались? Или это из-за неё? Родители часто ругались, в этих криках она различала своё имя и понимала, что возможно виновата она. Только вот почему? Она же ничего не делала такого ужасного, чтобы кто-то ссорился из-за неё.

Они же ведь не знают о её проделках в садике? Конечно не знают, иначе и там она бы получила. Что тогда?

Это продолжалось довольно долго. Хотя для ребенка «долго» — это месяц с небольшим, но все равно принесло ей много страданий. И начался период, когда в любом другом месте, кроме дома ей было комфортно и радостно.

Когда ей стукнуло шесть лет, она стала очень взрослой. Вот идёт рядом с мамой, пытаясь уговорить поскорее отдать её в школу. Это же чудесно! Она умеет читать, знает печатные буквы — хоть она ненавидела их всем сердцем, поскорее мечтая научиться писать прописью. В конце каждой зелёной тетради она видела, что такое пропись. Уверена, что она научится, потому что прилежная. За окном лето, она идёт в платье и ей скучно просто идти. Она начала прыгать, пытаясь вызвать на любимом лице матери улыбку.

Этот день настал. Она такая красивая, в черном школьном сарафане и белой блузке смотрит на школу. Что такое школа? Обыкновенное прямоугольное здание, большое, величественное. Ей будет тут хорошо. Держа в руке корзинку цветов, она все мечтала увидеть остальных одноклассников. Интересно, со сколькими девочками она подружится? Будут ли мальчики? Сколько?

— Мама! — окликнула она стоящую рядом молодую, красиво одетую, женщину. Та улыбнулась, взяла ее за руку и они вошли в эту большую школу.

Ещё на линейке она с недоумением смотрела на мальчиков. Как много их в классе! Где же девочки? Где ее подруга из садика? Она жалобно протянула маму, едва не плача от девяти ребячьих взглядов. Ей с ними учиться? Их же много-о-о… Зачем, мама? Шмыгая, она неуклюже сжимала корзинку с цветами для своей первой учительницы.

Их встретила красивая женщина с алыми волосами. Лучезарно улыбаясь, она безуспешно попыталась повысить настроение своей единственной девочки в классе. Благосклонно приняв букеты и сказав пару приветственных слов, она по-матерински обняла уже ученицу и спросила, готова ли она учиться в классе с мальчиками.

— И что, не одной девочки? Не может быть, — смущенно потопташись на месте, она встала рядом с руководителем и ещё раз посмотрела на ребят: все такие разношерстные, единого дикобраза не будет. Несколько наций, много характеров… А кому она будет рассказывать, как порой жмут туфли или как ей немного страшен дедушка? Ужасно.

Смущëнности в тот день было не занимать. Она не могла понять, как ей начать разговор с мальчиками. Противно. Тоскливо. Неудобно. Обидно.

Её повели на первый звонок, она стояла рядом с девушкой… или парнем, она точно не могла разобраться из-за стрижки. Скорее всего это девочка, потому что она тепло ей улыбнулась, мягко взяла за руку и повела в первый путь. Этот знаменательный день она запомнит навсегда и не раз будет вспоминать девушку, которая вручила ей большой портфель, но по итогу несла ее сама, потому что он и правда был тяжёлым.

Интересно, как она сейчас? У нее есть семья или она до сих пор одна? В любом случае, надеюсь, она счастлива, ведь не важно, устраивает ли она общество, важно, чтобы устраивало ее.

Дали задание написать все, что они знают. Алфавит, какие-то символы… Да, она знает! Она знает! Она всё может написать! Вытерев слёзы, она взяла ручку, притянула к себе листок бумаги, посмотрела на маму и начала прилежно заполнять.

Быть единственной девочкой в классе было слишком некомфортно. Но что делать, все уже решено. Её лучшая подруга в другом классе, более… национальном. Как это смешно! Ведь она обещала быть всё время с ней рядом, ну почему… Выводя последние буквы, она оглянулась и едва не открыла рот от удивления — ни у одного из них не было полностью заполненного листа, как у неё. Кто-то написал всего пару букв, кто-то около десятка… А вот она написала все тридцать три, да ещё и точку, запятую и ещё много-много знаков препинания! Первая гордость в этом классе появилась именно у единственной девочки. Как они могут ничего не знать? Им не интересно? Глупые.

Хотелось задорно фыркнуть, исподтишка улыбаясь. Она единственная в классе девочка и самая умная! Интересно…

Да, так было, пока не пришел Борис. Неизвестно, где он учился, но его отличное знание математики выводило её из себя, а ей было всего семь лет, чтобы нервничать. Сильно хотелось топать ногами. Она едва сдерживалась.

Когда он отобрал у неё лучшего друга и детского ухажëра, который на женский праздник завалил её подарками (о, её первая школьная недолюбовь, когда их чувства пропорционально менялись) она готова была его ударить. Как назло, этот мальчик был спокойнее удава, но если что-то делал, у него дрожали руки. И он был пуглив. И слабее её, девочки. Худой некрасивый (для неё) мальчишка, так незаметно для остальных забирающий принадлежащее всегда ей внимание. Нет, её должны любить!

Только её.

Или… нет?

В отличии от неё, он любил математику, был прилежнее и хорошо рисовал войну. Она скрипела зубами настолько часто, что появился риск стереть себе зубы совсем. Но раз за разом этот скрип продолжался и это заметили учителя. Она не сказала никому ни слова. Даже маме. Это было странно.

«Можно его отправить обратно?» — каждый раз спрашивала она себя, едва заметив его с остальными ребятами. Имея тонкие ноги, он быстро бегал, чем сразу снискал уважение ребят. Съедая третью конфету за минуту, она смотрела вслед, когда одноклассники опять тащили его куда-то за школу, показывать что-то в телефонах. Зануда.

Но как это бывает у детей в их возрасте — это быстро прошло. Она стала относиться к нему спокойнее и равнодушнее. Ну забрал он у нее Рому, ну и что? Хотя сейчас этот Рома стал ей нравится гораздо больше, чем раньше. Блин.

Как и все девочки в возрасте, близкому к подростковому, она начала полнеть. Ужасные несколько килограммов так резко оказались частью её тела, что она в ужасе смотрелась в зеркало, не понимая, что делает не так. Она много двигается, играет, ест мало в конце концов! О боже, её все засмеют.

Так и произошло. Она поправилась в тех местах, куда через пару лет только и будет смотреть противоположный пол, но сейчас для небольшой толпы мальчишек это было странно и едва не уродливо. Девочка, которая и так медленно бегала наперегонки, сейчас бегала ещё медленнее и при этом ухитрялась трясти чем-то у груди.

Поэтому она почти не бегала, чем заслужила четверку по физической культуре.

Время шло, она сменила школу, но воспоминания о Роме не оставляли в покое. Вытянув номер телефона у его друга, она решилась позвонить и представиться анонимом. Все было прекрасно до того момента, пока он не сказал, что у него есть девушка.

Девушка? Её мир перевернулся. Что-то пробурчав ему в трубку напоследок, она завершила вызов и растянулась на кровати, на которой сидела во время разговора.

Девушка. У него есть девушка. Боже.

И что ей делать?

Ответ пришёл сам собой. Смириться и забыть. Как и все остальное в её жизни.

Новая школа встретила её тремя десятками одноклассников. Поначалу казалось невозможным запомнить столько имён, лиц и характеров, но через месяц она уже была «своей». Появились подруги и первые недоброжелатели. Учителя стали проявлять свой характер много позже и девочка была на самом деле запутана.

Может быть, дело в её характере.

— Эй, Аня, — обратились к ней с задней парты. Она обернулась, и в лицо ей кинули свëрнутую бумажку. Она поморщилась, кинула презрительный взгляд на Мишу и развернула её. На клочке было написано, как сильно она любит своего одноклассника Влада.

Отлично. Ей приписывают какую-то любовь к мальчику, который все уроки рисует маленьких убитых человечков, попутно пытаясь воспроизвести языком брызги крови? Какие идиоты. Надо, пожалуй, сменить класс.

Хоть параллельный класс был настоящим исчадием ада, классная руководительница у них была практически из золота. Она любила её всем сердцем, втайне мечтая учиться именно там. Но это было невозможно.

Два хвостика, которых часто делала ей мама девочке искренне нравились до момента, когда весь класс не начал смеяться над этой прической. Пришлось распустить волосы и пытаться подражать элите. Получалось плохо, но ей было всё равно. У неё было две подруги, и не важно, что порой они предавали. Она не могла быть одной в этой школе, где ничего невозможно без помощи.

Читать стихи, что-то рассказывать, ходить на праздники, утренники и даже собираться на субботники стало невыносимо. Она не сразу поняла, что вся её жизнь крутится только вокруг школы, учителей и одноклассников. Оставалось только одно место, куда она могла ходить хоть каждый день: библиотека. Здесь всегда было тихо, и не было почти никого, кроме неё и книг. Ну, кроме младших классов.

Всё равно с неё ничего не требовали.

Страсть в выборе книг её устраивала. Только и оставалось, что погружаться в книжный мир, придуманный автором и сидеть, читать, сидеть, читать. Порой она проводила настолько много времени за чтением, что забывала сделать уроки.

Да и что значат «уроки» в сравнении с интересной подачей, приятным увлекательным слогом и не менее увлекательными приключениями? Она перелистнула очередную страницу книги о клане пещерного медведя* и положила ногу на ногу. На фоне играло радио, настойчиво пытаясь донести до читающей девушки время.

Она отвлеклась и прислушалась. Шесть часов? Уже шесть часов? Ничего себе, сколько же она прочла? Девушка закрыла книгу и повернула её страницами к себе: прочитанная часть смотрелась достаточно ветхо в сравнении с новыми, не открытыми листами истории. Она прочла почти половину первой книги. И ей определенно хотелось ещё. Она просто скажет маме, что задали слишком много сложных уроков, все равно она не станет проверять.

И ведь все равно никто не читает этих книг, кроме неё, поэтому мама должна гордиться.

Возможно так и было.

Ещё одна школа. Ещё полтора десятка одноклассников. Ещё один отвратительно ужасный первый день в новой школе. Казалось, все дети стеклись посмотреть на девочку с двумя хвостиками.

Она продолжила скрипеть зубами и попыталась сосредоточиться на уроке алгебры. Немолодой учитель монотонно рассказывал про гиперболы и ходил по классу, неустанно проверяя готовность учеников.

А ей хотелось исчезнуть куда-нибудь очень далеко. Она была согласна даже на ад, ибо сам дьявол не был так жесток, как дети.

Ей оставалось только вздохнуть и сжать колени вместе, пытаясь собраться с мыслями, когда учитель начнет задавать вопросы. Со стороны казалось, что она словно пружина — отскочит в любой момент и тогда всем будет больно. Пока что, больно было только ей.

Призраки прошлого почему-то преследовали её даже здесь, в этом богом забытом месте. Это было тихое место, в которое, впрочем, сотрясалось от не менее громких смертей.**

Первый год в новой школе подарил массу неприятных разочарований и несколько приятных моментов. Она едва не подружилась с девочками из класса и это было… едва ли не волшебно.

А потом что-то случилось и невозможными стали даже разговоры. Она так и не поняла, что сделала не так. Быть может, что не родилась их нации и понять друг друга они так и не смогли. Никто не знал, как она рыдала ночами, пытаясь нарисовать на слегка смятом листе бумаги цепочку событий, приведённых её к такому итогу. Рука дрожала, когда она рисовала линии в попытках соединить события.

Об этом знал каждый из друзей по переписке. Телефон настойчиво вибрировал, оповещая об уведомлениях. Она не сдержалась и открыла одно из сообщений.

«Тебе это надо?» — задала вопрос одна из подруг. Она задумалась. Учиться ей осталось меньше года, тогда почему она мучается? Понятно же, что здесь она не приживется.

— Мне не надо. Ты права, Лиза. Права… — она смяла листок бумаги и кинула в стену. Глухой звук отозвался эхом в её голове, отрицая собственную адекватность.

Нужно просто закончить это все и уйти навсегда.

Она не знала, что будет с ней через полгода или год, просто жила мечтами о светлом будущем, о браке и детях. И это появилось в её жизни, но произошло настолько нетипичным способом, что она не была готова ни к одному, ни к другому.

Мой рассказ на этом завершился, а жизнь той, кто рассказал мне это, продолжается. И кто знает, может быть она — это я.