Шериф мертвого города (джен)

Здесь всегда сумрачно — сумрачно и тихо. Огни не мелькают в пустых окнах, не стучит молот кузнеца, не гремят по мостовой колеса повозок, не перекрикиваются в садах птицы и не плещет вода в колодце — лишь изредка из обветшалой беседки доносится свадебная музыка, да пролетают по улицам неясные тени. С тех пор, как пали светильники, город оделся туманной завесой; она так тяжела, что прижимается к земле, и так густа, что не пропускает лучи звезд. Однажды я поставил здесь три новых светильника, но их хватает только на главную площадь; отходящие от нее улицы уже покрыты рассеянной дымкой, а окраины тонут во мгле. Я знаю, что там, на краю города, в бараках, живут слуги: должно быть, их много, но здесь они показываются редко. Дальше, за границей города, начинается внешний мир. Я не видел его уже очень давно, и иногда мне кажется, что его уже нет, что он исчез и растворился, как растворяется все вокруг, — но это, к сожалению, не так.

Это мой город. Я его хозяин и его пленник. Ненавижу его.

Если представить, что город умеет вбирать в себя новую землю, пожирать луга, впитывать воздух, превращать леса в камень, то можно вообразить, как шаг за шагом он проникает все дальше в мир, подминает его под себя, разрастается, и как, наконец, мир становится городом, а город — миром.

И тогда я разрушу его.

Они иногда приходят сюда. Кому-то даже удается добраться до главной площади. Они бродят по улицам, заглядывая в окна; стучат в двери, с грохотом опуская дверные молотки; они топчут камни подошвами сапог и оставляют на стенах царапины от мечей. Часто они вязнут в тумане еще на подступах к центру, и слуги приводят их сюда. Один, шумный, как целый отряд, и яркий, как всполох костра, проник дальше других: он, выбравшись из потайного переулка, сел на ступени у колонны посреди площади и осмелился заговорить со мной.

Я убил его. Потом я убил его снова, но не сам. Когда он вернулся в третий раз, чуть менее шумный, чуть более яркий, красный, как подземный жидкий огонь, — тогда я выдворил его за пределы города, но не за границы земли, а выше, выше, туда, в небеса, где кончается туман.

Потом я забыл о нем.

Трое моих слуг отличны от прочих: я вижу их отчетливо. Первому дозволено разговаривать со мной. Я принимаю его в доме, который давно уже сделал своим дворцом. На стенах еще кое-где видны полустертые блестящие золотые завитки, а светлая краска сбилась и открывает голый камень. Первый говорит о войне, о врагах, о продовольствии и снабжении для наших войск, о стратегии — и о завоеваниях. Если мы приложим усилия, мы подомнем под себя весь материк, всю Арду, весь мир. И когда я буду владеть миром, я сумею уничтожить его.

Второй дозволено меня касаться. Третий не примечателен ничем, но я чувствую к нему смутное расположение. Он тих, спокоен и надежен, как глубокая пещера.

Недавно у меня появился четвертый.

У городских ворот снова стоят: я слышу их возгласы, шелест шатров и скрип седел. Город волнуется: дома ощетиниваются, улицы сжимаются, стены подбираются ближе, воздух густеет. Город тяготит меня. Сжечь, думаю я. Сжечь. Пожар начнется на окраинах и перекинется на центр. Камень не горит, но, если внутренность обратится в пепел, дома рухнут. Сжечь. Я поднимаю факел.

Пожар остановился на полпути до площади. Из уцелевшего кольца развернулись новые улицы, и потемневшие здания снова встали вокруг.

Она пришла неожиданно — нарушив пределы моего города, она протанцевала по главной улице, свежим вихрем ворвалась на мою площадь и запела. Стены, дрожа, откликнулись на ее голос, а давно облетевшие, засохшие кусты сирени в садах набрали листву. Туман побелел, город содрогнулся и начал растворяться, при каждой новой ноте все больше теряя очертания — и наконец исчез совсем.

Когда он вернулся, все такой же огромный, мрачный и отвратительно прекрасный, я заметил, что стало темнее.

С тех пор он больше не менялся так сильно: чужие войска приходили и уходили, улицы полозами текли по земле, из-за ворот доносились крики, изредка кто-нибудь попадался мне на глаза. Я смирился с мыслью, что город будет со мной всегда.

Но я ошибся.

…

Города нет. Я не знаю, как они это сделали, но я его не вижу. Здесь пусто, прозрачно и темно. Вокруг ничего нет. Мира нет. Меня нет.

Я счастлив.

Вдалеке вспыхивает свет — она открывает окно; мелькает занавеска, вырисовывается четкий квадрат. Я знаю, что это она, ее дом на краю, ее окно. Вокруг окна проступает стена, возникают очертания дома, вырастают призрачные стены, смыкается кольцо улиц, и город возвращается.

Он возвращается.

…

Ниэнна отдернула занавеску. Каждый раз, когда она бросала взгляд за окно, на ум ей приходили мысли о Мелькоре.

«Как же любопытно его замкнуло, — говорил в свое время Ирмо. — И началось все, видимо, в тот момент, когда он напал на Альмарен и разрушил его…»

Ниэнна вздохнула. Сколько страданий претерпел этот несчастный мир! А сколько ему ещё предстоит!

За окном, в Пустоте, что-то мелькнуло.