Вертоград обретенный (джен)

Система образования была устроена так, что в старшие классы школы, которые носили гордое название «лицей», поступать нужно было дополнительно. Если ученик не хотел углубляться в науки, он мог спокойно получить техническое образование. Если ученик не любил ни математику, ни технику, путь его лежал в гуманитарный лицей. В лицее начиналась специализация, и после лицея свернуть с выбранной дороги было уже трудно.

Мардил, который удачно увлекся к концу школы биологией, не мыслил своей жизни в ином русле, и поступил в глубоко специализированный лицей на другом краю города. Кроме чисто биологических, там были еще и медицинские классы, но их Мардил проигнорировал.

В лицее ему открылось, что биология не едина и делится на много разнообразных дисциплин, и он решил, что пока что ему больше всего подходит биохимия. Генетические свойства неживой (неорганической?) природы, как оказалось, не изучают вообще нигде, и о таком даже не заикаются.

Лицейская жизнь серьезно готовила учеников к университету. Конечно, о полноценных научных работах речи не шло, но их учили подбирать материал и писать осмысленные тексты.

Первый раз в жизни он начал по-настоящему хорошо учиться.

* * *

Брегор пошел в гуманитарный лицей, потому что все остальное не то чтобы ему не давалось (учиться ему всегда было легко): он считал, что это «не его». В гуманитарном лицее стремились развивать в учениках таланты и поощряли не только тех, кто успевал по школьной программе, но и тех, кто занимался каким-то творчеством. Например, играл в театре или увлекался живописью. Брегор в первый год учебы организовал с такими же, как он, музыкантами-любителями, группу. Двое, в том числе он, играли на лютнях, один, на год их старше, — на флейте, одна девушка — на ударных, а еще одна, красавица из параллельного класса, в которую было влюблено пол-лицея, пела. На репетиции уходили все свободные вечера (репетировали они у флейтиста, родители которого работали допоздна, в квартире), во время редких выступлений (афиши доверяли рисовать ему) приходилось прогуливать занятия, но учителя и руководство смотрели на все это сквозь пальцы, а самого Брегора оценки перестали волновать.

На летних каникулах они заработали немного денег и уехали на неделю в Дол-Амрот, к тетке второго лютниста — отдыхать. И там, возле моря, где сам воздух был пропитан солью и теплом, к Брегору вернулись сны про Валинор. В этих снах не происходило ничего нового, будто и не прошло столько лет. Брегор вспомнил о детской мечте и дал себе слово, когда выдастся возможность, поехать путешествовать (и, чего только не случается, в конце концов, отыскать путь в Валинор, хотя, конечно, Валинор мог оказаться и метафорой).

Когда пришло время выбирать университет, Брегор честно заявил родителям, что не хочет больше учиться, что у него есть своя группа, что они будут играть и давать концерты и что «сейчас многие так делают». Родители, обрадованные успехом старшего, пришли в ужас. Младший обещал подумать до лета.

Весной солистка объявила, что собирается поступать в один небольшой городской институт на «управление». Брегор решил, что это судьба, и последовал за ней.

В первую же неделю он снял с еще четырьмя друзьями квартиру и уехал из дома.

* * *

Мардил тем временем учился в Минас-Тиритском университете. Научный руководитель, к которому он подошел со своими идеями, предложил для начала сузить тему.

— Но почему? — удивился Мардил.

— Ваша тема никак не тянет на студенческое исследование. Конечно, я вам не запрещаю ею заниматься — это очень интересно — но вы просто запутаетесь. Я думаю, сначала вы могли бы разработать несколько узких тем, связанных с вашей, а потом вернуться к большому проекту.

После двух лет в университете у Мардила было уже несколько опубликованных статей, одна — в международном журнале. Он исправно ходил на лекции, а на третьем курсе уехал в Итилиэн на стажировку — в Итилиэне была единственная в стране кафедра, где изучали с генетической точки зрения окаменелости. Сам Мардил определял область своих научных интересов как «связь органического и неорганического» и предполагал, что древние, давно погибшие организмы каким-то образом помогут ему с гипотезами.

В Итилиэнском университете царила благословенно-научная атмосфера, и даже самые разнузданные студенческие вечеринки заканчивались диспутами.

Он со вздохом отложил в сторону кусок ракушечника, поправил лежащий рядом кусок гранита, подкрутил микроскоп и взялся за окаменелый стебель. Что-то общее несомненно было, но главное ему пока не давалось. А если отщипнуть от стебля кусочек и вырастить из него новый папоротник — получится ли?

Его главной идеей было найти связь живого и неживого, органики и неорганики. Если это получится, думал он, то существование Эру будет доказано однозначно. Как он увяжет этот вывод с теорией и что он скажет научному сообществу, он еще не придумал.

Леди, как раньше, приходила к нему ночами, но ничего не говорила, а он — ничего не спрашивал. Куда повернуть научную мысль, он пока не знал, но чувствовал, что, когда придет время, она подскажет.

Его доклад по окаменелостям вызвал большой резонанс, и его начали узнавать на конференциях.

* * *

— Леди, — сказал он, — мне кажется, что во мне пробуждается Мелькор.

— Почему ты так решил? — спросила она.

— Мама знала это с детства. Я не умею петь. Мне чуждо искусство. Я не могу создать ничего нового. Наоборот, я пытался вырастить свое растение из клеток старого! Не то ли делал Мелькор с эльфами, когда создавал орков? Я думал, что можно чем-нибудь облучить биологический материал — но потом вспомнил эту историю.

— Есть другие пути, — сказала она.

— Конечно! Я буду их пробовать! Но все-таки… И я нигде не вижу Пламени. То есть, я чувствую, что разгадка где-то близко, но мне не схватить идею за хвост! Не так ли и Мелькор?..

— Какая ерунда, — сказала она и взяла его за руку. — Спи спокойно. Все получится.

Она провела кончиками пальцев ему по векам, и он заснул.

* * *

После первого курса Брегор уехал с оставшейся частью группы (он, солистка и флейтист) в турне по городам страны, а осенью в университет не вернулся. Солистка заявила, что собирается учиться дальше, флейтист был с ней согласен, а Брегор отправился «посмотреть мир». Переезжая из города в город и зарабатывая деньги игрой в кафе, он воображал себя менестрелем из любимых в детстве книг. В одном из портов ему даже удалось наняться на круизный корабль и пройти вдоль берега до самых Гаваней, где он остановился ненадолго. В Гаванях, на берегу, он нашел большую каменную стелу, установленную там, откуда, по преданию, отправлялись в Валинор эльфийские корабли, и еще один памятник, Кирдану Корабелу, на месте верфей. На модном теперь курорте желающих послушать музыку было предостаточно, и, переходя из одного прибрежного ресторанчика в другой, он садился всегда так, чтобы было видно море. Валинор, однако, так и не показался из-за облаков, и даже ни одного эльфа не появилось на улицах. Он расстроился и поехал домой.

В институте его не хотели восстанавливать: все-таки он пропустил целый год. Слушать те же лекции по второму разу он бы не вынес. Наконец, одна из больших корпораций, которая занималась гостиничным бизнесом, предложила ему образовательный кредит, с условием, что он должен будет после института определенное время проработать управляющим в одной из гостиниц сети.

* * *

Мардилу удалось, параллельно с основным исследованием, сделать несколько мелких научных открытий, которые не нарушали естественного хода вещей и не противоречили его картине мира и этическим принципам. После университета его ждала карьера ученого.