Вопросы доверия (гет)

Их выпускной был волшебным… И одновременно провальным. Пока Маринетт, в надежде станцевать первый танец хотя бы не с Кимом (ну ведь все ноги же оттопчет, обезьянин!), пряталась в тени колонны, с другой её стороны подкрался Адриан и с кошачьим изяществом протянул руку в молчаливом приглашении. Это было настолько очаровательно, что Маринетт даже забыла покраснеть. Весь танец она без слов глядела в плечо Адриана, боясь поднять глаза выше, и наслаждалась растянувшимся на вечность моментом.

А потом музыка закончилась, они обменялись благодарностями, и через несколько минут Маринетт увидела, как Адриан приглашает Алью. Потом Розу. Потом Аликс.

На Хлое она окончательно расстроилась и ушла с вечеринки. Дома поснимала со стен плакаты (однако не решившись уничтожить) и погрузилась в учёбу. К тому же, Бражник не думал успокаиваться. Где-то между учебниками и выходами акуманизированных она стала встречаться с Лукой.

Это начиналось с прекрасных песен в её честь, прогулок по Парижу, букетов и конфет. И Маринетт не заметила, как вышло, что песни раз от раза оставались одинаковыми, прогулки проходили по одним и тем же опостылевшим маршрутам, дежурные букеты преподносились по положенным поводам, а конфеты… честное слово, таких дрянных конфет, какие удавалось отыскать Луке, она не делала даже в десять лет!

Будучи без маски, она обмолвилась Чёрному Коту о своем вялотекущем романе, от которого уже не знала, куда деваться. Кот, после её выпускного ставший заглядывать отчего-то чаще, даже не посмеялся — хотя Маринетт этого ожидала. Зато предложил:

— Если хочешь отвязаться от Луки, но не знаешь, как — только позови.

— В смысле? — спросила тогда Маринетт, которой грела душу поддержка Кота; в отличие от облика Ледибаг, её гражданская личность не вызывала у напарника столь неудержимой тяги к выпендрёжу, что делало его несравненно более приятным собеседником.

— Ну, могу настучать ему по голове. Или, если скажешь, притворюсь твоим ухажёром — вмиг отстанет.

Предложение, чего уж греха таить, было весьма и весьма заманчивым. Маринетт даже сама удивилась, насколько. «С Котом, по крайней мере, тебе интересно», — шепнул ей внутренний голос.

— Разве тебе не нравится Ледибаг? — уточнила она, запоздало сообразив, что это, пожалуй, жестокий вопрос.

Но Кот, кажется, ничуть не задетый, легкомысленно пожал плечами:

— Ну, я-то ей не нравлюсь. И перед ней не отчитываюсь.

— Что ж, всё равно — спасибо за предложение, но нет. Боюсь, на этот раз папа точно нас убьёт. А не он, так мама.

Они сошлись на том, что останутся друзьями и не будут доводить близких до акуманизации — легко, без занудства (которым периодически мог блеснуть Лука) и взаимных обид. И Луку решили не обижать — он в общем-то был неплохим парнем, и встречаться с ним было чаще хорошо, чем нет. К тому же, вскоре стал гастролировать по Европе, что позволяло им с Маринетт соскучиться друг по другу.

С тех пор прошло два года.

* * *

Несмотря на полуторамесячную разлуку с Лукой — очередное турне — Маринетт предпочла бы не идти на выступление своего парня. Он всегда давал домашний концерт на набережной по возвращении, и всегда последнюю песню на нём посвящал своей возлюбленной. Это… раздражало.

То есть в первые три-четыре раза было приятно, хоть и смущало. Потом стало напрягать — песня для неё была непременно под занавес, что обязывало Маринетт просидеть весь концерт до конца. Да, ведь до концерта ей полагалось подарить солисту поцелуй на удачу.

Так странно, что при этом у них с Котом тоже были свои ритуалы, и с Альей, и с родителями… но это никогда не доставляло даже малейших неудобств. А Лука… у него было чёткое представление о том, что должна его девушка, которое он обманчиво мягко, но постоянно, преподносил Маринетт. И она давно послала бы его куда подальше, но как-то выходило, что Лука для своих указаний выбирал время и место, совершенно неподходящие для скандала, а в следующий раз показывался на глаза, когда она уже успевала остыть.

Еще Маринетт ловила себя на том, что не может по-настоящему критически относиться к Луке не только и не столько потому что они встречаются, но и потому что он был Вайперионом. Он был носителем талисмана, и хорошим. На самом деле хорошим, и уже больше двух лет она мучилась совестью, что не собирается возвращать ему Камень Чудес, раз Бражник узнал его личность.

И, наконец, отчего-то только сейчас она с внезапной ясностью поняла, что, в отличие от Кота, родителей или Альи, с Лукой у неё никогда не возникало желания раскрыться. Может быть, это действительно был не её парень, раз уж она настолько ему не доверяла?

Эта мысль была словно ведро холодной воды, опрокинутое на голову. Ей ведь нравился Лука. Нравился же?

Начало концерта приближалось, в зале уже собралась порядочная толпа, а Маринетт остро, до рези в горле вдруг захотелось, чтобы за кулисами появился Чёрный Кот и утащил её в неизвестном направлении. Он, кстати, и это предлагал.

Нужно было только попрощаться с Лукой, придумать повод, почему она не может быть на концерте (вот когда бы Бражник пригодился, а!) — а поговорить они успеют и потом. Только что принятое решение расстаться, так или иначе, требовалось обдумать и преподнести достойно.

Попрощаться, однако, не удалось: Лука появился будто из ниоткуда, Маринетт рефлекторно его поцеловала — сила привычки! — и отправился на сцену. Почти с отвращением она поняла, что теперь вынуждена будет ждать финала выступления.

* * *

Маринетт с трудом высидела до конца, слушая песни, которые ей когда-то нравились, и с недоумением поглядывая на беснующихся фанаток. Неужели и она недавно походила на них? Нет, вряд ли.

В процессе самоанализа вспомнился Адриан, которого она видела за последние пару лет считаные разы, и их выпускной. Ну и дурочка же она тогда была: разочароваться в своей первой любви только из-за того, что он решил по-рыцарски попрощаться со всеми девочками в их классе, понимая, что отец вряд ли оставит ему в ближайшем будущем много времени на друзей. Впрочем, зато ей удалось отпустить свою детскую влюблённость.

Тогда на фоне Адриана Лука выглядел более серьёзным, более взрослым… и более близким, простым, понятным. Теперь Маринетт казалось по-другому: Адриан больше прятал внутри, чем показывал своим поведением, Лука же — с точностью до наоборот. С возрастом они оба становились всё более похожими на отцов, только Адриан брал от своего лучшие качества, а Лука словно впитывал всё худшее. Маринетт отчаянно надеялась, что он это перерастёт, но подталкивать парня в нужном направлении уже не осталось сил.

— Маринетт, прости, совсем закрутился! — Лука вновь будто вырос из-под земли перед ней минут через пятнадцать после занавеса. — Ребята заметили, что ты грустишь. Может, пойдёшь с нами в бар? Собирается небольшая компания, только свои, тебе понравится.

Небольшая компания, да. Человек сорок, не меньше, из которых Маринетт знала едва ли пятую часть. Лука ведь в курсе, что она не любит такие вечеринки, где из-за музыки не слышно голоса собеседника, а из немногих знакомых половина пьяны вдрызг. И когда-то даже об этом помнил. Злость неожиданно сменилась грустью, и Маринетт положила ладонь Луке на грудь, чтобы как-то смягчить свои слова:

— Боюсь, мне не понравится. Я устала и хочу домой. Не нужно провожать.

* * *

Всё-таки возвращаться одной по тёмным улицам и без трансформации было скверной идеей. Хоть бы такси взяла! Лука настойчиво предлагал проводить, больше, правда, встревоженный её отказом от вечеринки, чем обеспокоенный безопасностью девушки. И теперь Маринетт жалела, что пошла одна — хотя тогда совесть не позволила ей принять провожание от парня, с которым она собиралась расстаться, но которому ещё не набралась решимости об этом сказать.

Примостившегося на крыльце уже закрытого магазина неопрятного старика Маринетт заметила в последний момент. Ей отчего-то подумалось, что Тикки задремала очень некстати, но мужчина выглядел безобидным — обычный пьянчужка, и только. Однако обходить его было уже поздно, и Маринетт храбро продолжила шагать по узкой улочке. Лучше бы вообще назад повернула, честное слово.

— Мелочи не найдётся? — прохрипел бездомный, когда они поравнялись.

— Извините, — пожала плечами Маринетт; денег и правда не было.

Старик промолчал, провожая её цепким взглядом; это было неприятно, и Маринетт отвернулась. Она была сосредоточена только на том, как скорее оказаться подальше отсюда. Наверное, поэтому пропустила движение сзади, ничего не услышав и не успев понять. Тяжёлый удар обрушился на её затылок, в глазах потемнело, и мир вокруг перестал существовать.

* * *

Придя в себя и догадавшись по обстановке, что находится в клинике (да еще и, кажется, в платной палате!), Маринетт первым делом схватилась за мочки ушей. Болезненно поморщилась — катетер для капельницы мешал нормально согнуть руку — но даже это ощущение тут же перекрыл грохот бухающего сердца: серёжек на месте не было. Ужас охватил всё её существо: она ещё не расставалась с Тикки так.

Сев на кровати, чтобы оглядеться — должны же были куда-то положить её личные вещи! — Маринетт с трудом удержалась, чтобы не рухнуть обратно. Голова отвратительно закружилась, и несколько минут пришлось просидеть, скорчившись в одной позе. Наконец, тошнота отступила, оставив только противно дрожащие руки. Сотрясение, не иначе.

Эх, если бы только она получила по голове в трансформации…

Эта мысль снова заставила вспомнить об утраченных серёжках. Теперь надо соображать, как добыть их у того бомжа. Да и как его вообще найти! Неприятно было думать, что Тикки находится сейчас в его немытых, ничего не знающих руках. Маринетт вдруг похолодела от понимания: если квами действительно настолько хорошо чувствуют друг друга на расстоянии, может ли произойти так, что Бражник найдет её талисман и Тикки раньше неё самой? Сможет ли он тогда добраться и до остальной шкатулки, которая сейчас без присмотра лежит у неё в спальне?

Ощущение было неприятным, напоминая свернувшуюся в желудке змею. Маринетт попробовала задавить его, напомнив себе, что они-то на Бражника до сих пор не вышли — значит, и у неё есть фора. Помогало плохо.

И было ещё одно. Оно начало грызть Маринетт изнутри вопреки всякой логике и разрасталось всё больше. Без серёг она больше не сможет выходить в патруль. Не сможет сражаться с акумами. Больше не будет Ледибаг и не сможет биться бок о бок с Чёрным Котом!

На этот миг Маринетт вдруг забыла, что у неё есть все остальные талисманы, целая шкатулка квами, и погрузилась в панику.

* * *

В дверь постучали, и Маринетт напряглась, наконец сумев вынырнуть из своих метаний. Мама с папой? Волновались, наверное. Постучали снова, и по звуку она поняла, что это не родители. Три года геройства и тайн научили её хорошо различать оттенки звуков, интонации голосов. Мама стучала иначе, папа тем более. Кто же это мог быть?

Посетитель тем временем, не дождавшись ответа, вошёл. Лука, ну конечно же. С букетом, нервной улыбкой и во вчерашних концертных джинсах. Маринетт показалось, что до неё донесся запах нестираных штанов, и она поморщилась, подавляя новый приступ тошноты.

— Привет. Как ты? — смущённо (по-настоящему смущённо, к его чести) произнес Лука, укладывая букет на тумбочку и подсаживаясь поближе, словно не замечая выражения её лица.

— Отвратно, — бросила Маринетт, не утруждая себя ласковым тоном и мягкой улыбкой.

— Зря я тебя вчера не проводил, — повинился Лука и тут же сознался: — Мама меня чуть не убила, когда узнала, что с тобой случилось. Такими словами, какие достались мне, она даже Джаггеда не ругала никогда.

Лука никогда не называл его отцом. Только Джаггедом. Маринетт было этого не понять — ей вообще, кажется, было слишком многого не понять в этом парне.

— Слушай, а может, расстанемся?

Лука оторопел, и Маринетт даже стало на мгновение его жаль. Впрочем, тут же взял себя в руки — этого умения у него было не отнять.

— Я понимаю, что ты расстроена, обижена и тебе сейчас плохо. Я действительно сожалею, что не проводил тебя вчера.

— Я серьёзно.

И мне непросто было решиться на эти слова, поэтому не уговаривай меня, пожалуйста.

— Ты думаешь, так будет лучше? — честно говоря, Маринетт не таких слов ждала от Луки. — По правде сказать, мне тоже некоторое время кажется, что между нами всё идёт не так, как надо. Но я боялся лишиться твоего общества совсем, и поэтому не начинал разговор.

— То есть тебе важно не встречаться со мной, а просто общаться? — у неё с плеч словно гора свалилась; ощущение, что дружить с Лукой было гораздо круче, расцвело во всей красе.

Парень неловко отвёл глаза и спрятал руки в карманы:

— Кажется, да, — он что-то взял из кармана и сжал в кулаке. — Мне тут в приёмном покое кое-что для тебя отдали. Только не сердись сильно. И…это… память мне не стирай, ладно?

Маринетт сперва даже не поверила своим глазам. На раскрытой ладони Луки лежали Серьги Удачи.

* * *

Проводив Луку и ответив на вопросы зашедшей после него дежурной медсестры, Маринетт больше никого не хотела видеть. Она с трудом встала, держась за штатив для капельниц. Добралась до окна, вдохнула сладкого свежего воздуха. Стоять было… не тяжело, но некомфортно. Жалко, что тут не было стула, чтобы присесть, а кровать стояла от окна далеко.

…Они проговорили ещё некоторое время, хотя и недостаточно, чтобы обсудить всё — Луку ждали дела. Маринетт одновременно чувствовала облегчение, закончив тяготившие, как оказалось, их обоих отношения — и волновалась, потому что нежеланное (а какое оно могло быть ещё?!) раскрытие её секрета давило ощутимо физически. Луке, казалось, тоже не слишком хотелось обсуждать то, как он догадался, что держит в руках не простые серьги. Он что-то говорил про совпадения, про интуицию, про сходство ощущений от своего талисмана и её. Так много болтал, что в один прекрасный момент Маринетт поняла: врёт. Но это чувство исчезло, прячась за головокружением, которое мешало обдумать детали произошедшего как следует.

А ещё напоследок Лука сказал, что это Чёрный Кот принес её в больницу и предупредил родителей. Странно только, что сам до сих пор не пришёл.

Нуждаясь в присутствии Тикки, Маринетт надела серёжки. Странно, но даже руки в этот момент перестали дрожать, а в голове прояснилось. Квами появилась из воздуха малиновой вспышкой, ласково улыбнулась — но тут же юркнула за ворот больничной пижамы. Что?.. Лёгок на помине.

— Принцесса, привет!

Черный Кот возник на пороге, даже не скрипнув дверью, и в следующий миг уже был на расстоянии вытянутой руки. Маринетт, не раздумывая, обняла его, с трудом игнорируя навалившуюся от резкого движения дурноту. Кот, кажется, не ожидал такого сюрприза. Да уж, раньше Маринетт редко позволяла себе к нему прикасаться, держа дистанцию в костюме и без, всё откладывая возможность приблизиться до того момента, когда они снимут маски.

И совершенно, как оказалось, зря. От него пахло мятой и яблоками, и от этого аромата голове становилось совсем хорошо, как будто и не было травмы. Он был тёплый — что было странно ощущать через костюм. У него было сильное сердце, которое громко стучало, успокаивая её своим ровным ритмом, и добрые руки, мягко придерживающие её за плечи.

— Эмм… Маринетт, — Коту, судя по голосу, всё же было немного неудобно: — Под окнами толпа твоих друзей. И Алья с фотоаппаратом.

Словно в подтверждение раздался звук затвора и громкие приветственные крики.

— Я убью её, — шёпотом пообещала Маринетт, так, что услышал только Кот, и помахала в открытое окно.

А он наконец сориентировался — и закрыл жалюзи, пояснив:

— Кажется, я нашёл выход получше.

С Котом было легко и весело, и Маринетт даже почти забыла про свою травму и слабость, забыла про визит Луки с их странным расставанием и тем, что Лука раскрыл её личность, вручив серёжки. Правда, когда Маринетт стала благодарить напарника за то, что он позаботился о ней, принеся в больницу, и сообразил позвонить её родителям, Чёрный Кот густо покраснел и сменил тему. Маринетт не стала настаивать, но такое поведение Кота настораживало — обычно он легко и с удовольствием принимал благодарность — от кого бы то ни было.

К слову о маске. Подумав о серёжках и о Тикки, спрятавшейся у неё за пазухой, Маринетт испытала стыд. Это Кот должен был узнать первым, кто она такая. Не Лука, не Алья, не остальные девочки — и даже не родители. Кот. А получилось… как получилось. И что она теперь хочет с этим делать, Маринетт тоже не была уверена.

А ещё ей казалось, что травма сделала что-то странное с её головой. Ей во всём теперь виделось двойное дно. И как с Лукой казалось, что он что-то скрывает, так с Котом Маринетт мерещилось, будто он наблюдает за ней и чего-то ждёт. Может — влюбился?..

Глупости! Она знает его четвёртый год! Да, с ней-Ледибаг и с ней-Маринетт Кот вёл себя по-разному, но она бы сразу заметила, если что — и, хотя напарник уже достаточно давно прекратил свои шутовские ухаживания за Ледибаг, Маринетт была уверена, что новую влюблённость у него не пропустила бы. Ведь не пропустила бы?.. Ведь не может же она лишиться Кота?

И только когда он уже собрался уходить — надо же, снова через дверь! — Маринетт решилась высказать кусочек своей тревоги вслух:

— Кот…

— Да? — он обернулся порывисто, как всегда по её зову.

— Дружба с тобой — самое ценное, что у меня есть. Да, мне повезло с окружением, у меня много близких людей. Но только мысль о том, что я могла бы потерять тебя, чудовищна. Пожалуйста, если вдруг ты перестанешь быть Чёрным Котом и вернёшься к обычной жизни, найди способ связаться со мной?

Колючая мысль, что просить об этом следовало бы в амплуа Ледибаг — логичнее, да ведь? — растаяла под действием блаженной улыбки, которой одарил её Кот, прежде чем поцеловать в лоб и исчезнуть из палаты.

* * *

Спускаясь на лифте, как нормальный человек (в кои-то веки), Кот и забыл, что он в маске. Так странно было. Он даже не сразу увидел маму Маринетт, присевшую на диванчике напротив лифтов. И потому, заметив, спохватился даже с преувеличенной радостью:

— Мадам Чен! Так приятно встретить вас!

Ему тоже были рады — и это оказалось приятно. Сабина обнимала его, а Том, вернувшийся из уборной, жал руку (так, что пальцы грозили отвалиться — но отец Маринетт с его медвежьей статью этого не замечал). Коту оставалось только не сопротивляться. Но потом Том Дюпен выдал фразу, от которой сознание Кота встало на дыбы:

— Мы рады, что именно ты прикрываешь спину нашей девочке.

И пока он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, мечась внутри себя между вопросом, откуда родители Маринетт знают то, что сам он узнал только накануне, и угрызениями совести, что от полуночного бомжа он её защитить не смог, Сабина улыбнулась. Совершенно по-девичьи, как улыбалась Ледибаг после тяжёлого сражения.

— И мы знаем, что ты всегда делаешь всё, что в твоих силах.

Ему, если обдумать обстоятельства, нужно было многое сказать родителям Маринетт — и, хотя сейчас было не время и не место, оставалось нечто первостепенной важности.

— Мадам Чен, месье Дюпен, не уделите мне ещё минуту?

— Если можно, то не сейчас: мы волнуемся за дочь и хотели бы подняться к ней, не задерживаясь, — ответила за двоих Сабина.

— Это слишком важно, чтобы откладывать, — настаивал Кот; он и в самом деле так считал. — Если вас успокоит, я только что был у Маринетт, она уже встаёт и чувствует себя неплохо.

Коту дорогого стоило произнести эти слова ровным, спокойным тоном. Потому что сам всё ещё невыносимо волновался, несмотря на то, что они виделись минуту назад, и всё ещё испытывал чувство вины, за то, что допустил саму ситуацию, где его Леди смогли причинить вред. Однако не показывать же это и без того встревоженным родителям девушки?

— Мадам Чен, — Кот запнулся, потому что такие решения до сих пор принимала только Ледибаг, а он не вмешивался ни на полшага. Однако пришла пора менять ситуацию, Маринетт и так слишком долго тащила всё на себе. — Мадам Чен, месье Дюпен, я рекомендую вам обоим попросить у дочери любые из талисманов. Это пригодится вам, чтобы понять её. И это необходимо с вашим нынешним знанием, чтобы защитить вас самих. Квами — жители талисманов, существа, которые помогают нам перевоплощаться — удерживают сознание владельца талисмана от акуманизации.

— Насколько хорошо? — напряжённо уточнила Сабина; Том сверлил его взглядом, полным сомнения. — Я помню в Ледиблоге несколько случаев, когда это явно не срабатывало.

— И это не все эпизоды, на самом деле, — Кот не хотел бы этого говорить, но интуиция подсказывала, что с родителями Маринетт можно быть откровенным. — Есть те, о которых никто никогда не узнает. Тем не менее, даже когда такое случалось — знания, хранящая их часть разума человека оставались недоступными Бражнику, подавленная им воля распространялась только на поведение, поверхностные поступки под шквалом эмоций, спровоцировавших акуму.

Сабина покачала головой:

— Не очень-то обнадёживает.

— Однако, как я понял, это лучшее, что мы сейчас можем предпринять? — уточнил Том, кладя руку жене на плечо.

Кот молча кивнул. Это действительно было лучшим выходом, как ни поверни. Им нужны были другие бойцы, а Маринетт нужен был хоть кто-то, с кем она сможет поговорить по душам. Кроме Луки.

На мысли о талисманах они попрощались: Том и Сабина уехали на лифте наверх, а Кот, сбежав через задний выход от Альи и К°, расположился на крыше. Ему нужно было подумать.

Например, о том, что ему теперь делать с сюрпризом, который преподнесли ему Ледибаг и Маринетт, оказавшись одним человеком. Или с Лукой…

…На Маринетт он наткнулся, выйдя прогуляться по крышам после длинного съёмочного дня. Сердце было не на месте, вот и выглядывал на тёмных улицах, сам ещё не зная, что. Только увидев её издалека, не рассмотрев толком, он понял — беда. Но успел лишь к тому моменту, когда пьяная сволочь уже шарила по карманам девушки. Хорошо, на самом деле, было только то, что он не успел сотворить Катаклизм. Убить в запале даже такого ублюдка было бы слишком.

Бездомный, видимо, прочитал намерения Кота на его лице, потому что, увидев его, тут же сбежал, оступаясь и уронив зажатые в кулаке серьги. Сделав очевидный выбор — не гнаться за преступником, а помочь Маринетт — Кот заодно подобрал серёжки. И понял, что они слабо светятся, бросая на его пальцы знакомые розовые блики. Не может этого быть!

В полнейшем ступоре он отнёс Маринетт в клинику, зачислил оплату со своего анонимного счёта, вызвонил её родителей, отправился бить морду Луке — за то, что не уберёг, и только там вспомнил, что серёжки ещё при нем. Слова Луки до сих пор звенели в голове:

- Она же Ледибаг! Как она могла пострадать?

Давно, давно он не чувствовал себя таким идиотом, как вчера! Лука, видимо, тоже. На фоне этого — и на фоне волнения за Маринетт — они смогли договориться. И он смог убедить Луку вернуть ей сережки, не раскрывая лишнего.

И, хотя у Кота до сих пор чесались кулаки, были и другие проблемы.

Например, то, что владельца талисмана можно узнать. Можно догадаться. Хотя Плагг с Тикки и сама Леди твердили иное, теперь Кот понимал, что магия квами не работает как идеальная защита. Есть лазейки, есть то, что они не учитывали.

Если понял Лука, если поняли родители Маринетт — важно ли теперь, как? — значит, может сообразить и Бражник, которого они не знают. Могут догадаться друзья, коллеги, близкие — и просто случайные свидетели, которых они не приняли во внимание. В приступе паранойи ему показалось, что и отец с Натали уже о чём-то задумываются.

Кажется, теперь он понимал свою Леди, всё чаще уходящую в себя. Понимал — но так пока и не знал, как найти к ней подход.

* * *

А Маринетт в своей палате за секунды до появления родителей думала только о том, что, в маске или без, нужно будет снова обнять Кота. Непременно. Ничто сейчас не казалось таким важным, как повторить ощущения того мига, когда весь мир занимал аромат мяты и кислых зеленых яблок.