Отражение (джен)

В дни, хмурые, как вздыбленное море, Отто лишался всякого покоя. Снова и снова он мрачно пёр вперёд, словно старался убежать от прошлого, которое цепко вцепилось в него острыми, как колючник, когтями и вовсе не собиралось отпускать.

Толпа мертвецов преследовала его во снах. Товарищи по команде, погибшие в страшных мучениях, которым он никак не мог помочь. Случайные торговцы, которых он, будучи ужасной Пороховой Бочкой, утопил в зловонных водах Ваэлии.

И он. Кузнец.

Роло приходил к нему каждую ночь. Просто молча стоял, опёршись о ствол дерева, и невозмутимо глядел в лицо своего убийцы. Самое ужасное, что в его внимательных красных глазах Отто не видел ненависти. На морде Роло была одна лишь обречённая усталость, как у крысы, которая привыкла к своей незавидной жизни и даже стала получать от неё своеобразное мазохистское наслаждение. Кузнец его не ненавидел. Кажется, если бы он мог говорить, то задал бы лишь один вопрос.

Зачем?

Отто мог ответить на него. Чёрт побери, ещё как мог! У него не было выбора. Сундук с ужасным содержимым был закопан на усыпанном смертью Костяном берегу. Никто и никогда не должен был отыскать его — Отто слишком знал, к каким ужасающим последствиям это бы привело. Именно поэтому он должен быть всегда рядом.

Его поймали. Да, Отто бы быть поосторожнее, но тогда он был слишком раздавлен смертью "Озёрной ведьмы" и всего её экипажа. К счастью, стража Тающих башен не вздёрнула его сразу же, как заломила лапы за спину. Его закрыли в темнице, сбежать откуда, как показал Долго, было вовсе не сложно.

Тупые крысы Дуинлановых высот не могли отличить в морду не только мышей.

Отто сбежал на следующую же ночь. Рез Стаут, один из стражников, был отправлен в темницу — Отто не знал, почему, ему было как-то плевать. Зато он отлично подошёл для его замысла — и, к слову, почему-то вовсе не приходил к нему после. Тихо пришёл в его жизнь, как случайная жертва по пути на свободу, — и тихо ушёл, совсем не беспокоя его и без того неспокойную душу.

Аккуратно подделав запись — точнее, совсем неаккуратно, ибо пираты никогда не были грамотеями, как, впрочем, и стражники, — Отто юркой тенью выскользнул из зловонных темниц. И почти сразу же оказался атакован.

Тощий серый крыс, злобно шипя, набросился на него со спины. Почему-то он один не признал в Отто своего. Почувствовал въевшийся в шкуру солёный привкус озера или же просто был внимательнее всех остальных местных крыс — ответ на этот вопрос навсегда остался для Отто загадкой. В тот момент всё, о чём он мог думать, — это свобода, которую он должен был выгрызть.

Кузнец здорово поколотил его, но он всё же не был бойцом, в отличие от Отто, для которого боем была сама жизнь. В один момент Пороховой Бочке удалось отшвырнуть от себя врага и подскочить к наковальне. В лапу тотчас прыгнул молот — и, крепко обхватив его, Отто вновь бросился на кузнеца. Роло был немолод — оказавшись в грязи, в которую превратился переживший дождь двор, он не смог сразу вскочить. И это стало его приговором.

Отто прикрыл глаза. Как наяву он вновь услышал хрустящий звук, с которым молот врезался в голову кузнеца. Роло умер мгновенно, не успев даже ничего почувствовать. Просто откинулся на спину — и замер, глядя в мрачное ночное небо остекленевшими глазами.

Отто оттащил его к лесу, там, где его никто не найдёт. В ту ночь было мало стражников — многие из них тайно ушли на Валяние, пользуясь отсутствием командующего. Отто сбросил кузнеца с утёса и молча смотрел, как тело жадно слизнули Ваэльские воды.

А на следующий день кузнец вновь был на своём рабочем посту. Сердце Отто сжималось всякий раз, когда какой-нибудь стражник проходил мимо. Это было напрасно — его так никто и не узнал. Никто никогда не приглядывался к кузнецу, никто не спрашивал, как он себя чувствует и о чём думает.

Удобно быть "маленькой" крысой.

Роло усмехнулся, позабавленный его мыслью.

"Надеюсь, оно того стоило", — казалось, хотел ворчливо добавить он. Но призраки Отто были немы, как стылые озёрные воды.

Отто стыдливо отвёл глаза. Роло был единственной жертвой, о которой он жалел до сих пор.

— Ты поддерживаешь его семью. Думаю, он простит тебя, — тихо сказал как-то добрый и наивный Тило, на что Отто, покачав головой, прошептал:

— Я сам никогда себя не прощу.

* * *

Отто не знал, приходили ли к Силасу призраки его ошибок, но готов был поклясться, что он видел их в голубых глазах своего товарища. Сигнальщик плохо спал, предпочитая сну размышления. Отто часто наблюдал эту картину — чёрный, в предрассветных сумерках, крыс стоял на краю уступа, поглаживая любимого вестовика. Его голубой взгляд был затуманен воспоминаниями, и разумом Силас был далеко от своих невольных товарищей по путешествию.

Они были слишком разные — как огонь и вода.

У них было много общего.

— Какое дело тебе до моего сна, капитан! — рявкнул Силас, когда Отто припёр его к скале — за стенами пещеры бушевал ливень, а они чуть было не попались стражам Песского тракта, потому что сонный сигнальщик оказался слишком невнимательным. К счастью, мыши оказались куда бдительнее своих товарищей-крыс.

Отто сложил лапы на груди.

— Мне не нужны дохлые крысы, — коротко уточнил он и хмуро добавил: — Кто бы это не был, Силас, отпусти его. Или прими и живи с этим. Ты должен спать.

— Ты ничего не знаешь обо мне! — выкрикнул Силас, его голубые глаза яростно горели, но в голосе Отто различил неуверенность. — Не знаешь, кто я и что меня волнует!

— Ошибаешься! Я знаю, кто ты такой, парень, потому что я — это ты.

В пещере повисла неуютная тишина. Силас тяжело дышал, его глаза нервно бегали. Гасто и Фаталь, внезапно, среагировали адекватно — вытащив из сумки огниво, отправились в другую часть пещеры разводить костёр.

— Я не могу, — наконец едва слышно прошептал Силас. Он опустился на пол пещеры и закрыл морду лапами. Отто пришлось присесть на корточки, чтобы расслышать его.

— Уверен, что можешь, — спокойно ответил он. — Ты сильный крыс и со всем справишься, чёрт побери!

— Нет, — Силас мотнул головой, — не сильный. Вот Тило — он был сильным. Он лучше, чем я. Он меня простил. Но я сам себя не прощу.

Отто вздохнул.

— Знакомо, — пробормотал он.

Мыши, пыхтя, сновали в уголке, пытаясь поджечь мох подмоченным огнивом. Ливень и не думал прекращаться — кажется, он даже усилился. Одно радовало — в такую погоду вряд ли им грозили стражники: крысы не были любителями мокрых шкур.

— Он был совсем ребёнком, — тихо выдохнул Силас, по прежнему не открывая глаз. — Если бы всё было иначе... Если бы я не был пьян...

Отто чуть склонил голову.

— Ты о сыне Тило? — уточнил он.

Силас кивнул.

— Я всё ещё вижу его. Каждую чёртову ночь. Он... он... — крыс замолчал, гулко сглотнув.

— Смотрит, — понимающе произнёс Отто — и удивился, когда Силас отрицательно качнул головой.

— Нет, — сказал он. — Бегает. Носится вокруг, меленький пострел. Смеётся. Просит...

— Просит?

— Да... да. Просит отвести... к маме с папой.

Звонко ругнулась Фаталь, разгребая мешок с припасами. Отто молчал.

— Он меня не винит, — убито прошептал Силас. — Я не знаю, что может быть хуже, чем не видеть в его глазах осуждения.

— Мышонок умер младенцем, — произнёс Отто. — Он не успел научиться ненавидеть. Да и стоит ли? Вы оба — жертвы обстоятельств. Ты не убивал его намеренно. Ты просто не успел.

— Не успел, — эхом повторил Силас, — а должен был. Это была моя обязанность.

— Думаю, ты сполна искупил свою вину. Мышонку нет смысла мучить тебя. Отпусти его, дай ему уйти по дороге, усеянной бабочками.

Силас не ответил, глядя в пол слезящимися глазами. Отто вздохнул — ну что же это, почему его новая команда вынуждает его чувствовать себя сентиментальным? — и одним сильным движением привлёк его к себе, неловко похлопав по лопатке.

— Я уверен, ты справишься, — мягко произнёс он. Бывший Пороховая Бочка никогда бы этого не сказал. Но время меняются. Крысы меняются.

Роло вздохнул за его спиной, и в следующее мгновение Отто почувствовал, что кузнец исчез. А Силас, судорожно вздохнув, сильнее втиснулся в его пропахшую солью шерсть.

Пока дождь скрывал их следы, крысы могли позволить себе эти мгновения слабости.