С Гермионой Грейнджер шутки плохи (гет)

— Знаешь, Гарри, я никогда тебе такого раньше не говорила, но сейчас скажу: ты просто ленив!

— Что?

Гарри выглядел недовольным. Еще бы — получать взбучку от Гермионы — это никогда не праздник, а, тем более сейчас, когда нервы и так были на пределе после беседы с Дамблдором, Снейпом и лучшей подругой, которой он собирался пожаловаться, а не огребать от нее по первое число.

— У меня просто нет таланта! — воскликнул он единственное оправдание тонущего в чужом недовольстве человека. С Гермионой спорить — себе дороже, надо сразу оправдываться.

— Что ты сказал, Гарри Поттер? — Гермиона наклонилась к нему через весь стол так низко, что ее кудри отправились в плаванье в тарелке лукового супа, но ее едва ли это заботило: есть она не собиралась. Выражение ее лица было таким зловещим, что Гарри, сглотнув не вовремя помещенный в рот кусочек капустного пирога, попытался взять свои слова обратно, но подавившись, закашлялся.

Пути назад не было. Гермиона уже была в ярости.

— Таланта? — она перешла на змеиное шипение: ее можно было бы принять за слизеринку, если бы это не был обычный тон разъяренных женщин. Перебей ее — впрыснет яд. — Что такое вообще талант? Только небольшая предрасположенность! Все остальное — колоссальный труд! Ты еще скажи, что Рон хорошо играет в шахматы просто потому, что он талантлив?!

Рон, оторвав взгляд от десерта, недовольно буркнул:

— А я-то что? — он пытался не вмешиваться в их диалог, потому что дружба дружбой, а во время нагоняя Гермионы — каждый сам за себя.

— Рон много играл и поэтому научился! — продолжала Гермиона, будто Рона вовсе не существовало. Ему это было только на руку: он пожал плечами и продолжил трапезу. Время обеда — не резиновое, а домовики наготовили так много вкусного, что грех не попробовать все.

— И Снейп! Ты думаешь, почему он такой хороший легилимент и окклюмент? У него что, мозг по-особенному заточен? Или он родился, читая мысли?

Гарри молчал. Что тут сказать? Возможно, если совершенно честно, немного он так все же думал.

— Он тренировался! Старался! — принялась жестикулировать Гермиона, распаляясь.

Наивность в таких основополагающих вещах ее бесила. Да, так можно было рассуждать о таланте детям. Можно сказать, что человек имеет склонность к чему-то, у людей есть то, что им нравится, и они тратят силы, время, занимаясь этим, и добиваются успехов. Возможно, немного больших, чем те, у кого нет предрасположенностей в этой сфере. Но думать о том, что талант сразу преподносит тебе способность на блюдечке с голубой каемочкой — сознание пятилетнего ребенка, а уж никак не пятнадцатилетнего волшебника, который, к тому же, играет не последнюю роль в магической войне.

— А ты просто не хочешь прилагать усилия! — заключила она, громко хлопнув по столу.

На звук дребезжащей от удара посуды обратил внимание не только гриффиндорский стол, но и студенты других факультетов. Гарри стало неловко. Его и так считали в этом году, мягко говоря, чокнутым, а Гермиона еще и привлекала к ним внимание.

— Раз ты такая умная, то возьми и научись сама, — бросил Гарри, поспешно закидывая на плечо сумку и собираясь удалиться. Его никто здесь не понимал.

— Покажешь пример, — внезапно оторвавшись от трапезы, вмешался Рон. Еда делала его смелее.

Гермиона зло зыркнула на него, взглядом рекомендуя заткнуться, пока безе не украсило его рыжие волосы, но было поздно: по сути, Рон оказался прав.

* * *

Книги были отобраны. Оставалось дело за малым. Научиться. Она сидела в библиотеке каждый вечер и, читая вместо обычного легкого чтения чтение тяжелое — фолианты по магии разума и проникновения в него — не видела преград на пути к своей цели. Не было той области, которая была бы ей неподвластна. Формула Гермионы была проста: книги плюс усилия, труд и регулярность. Все достижимо, если стараться. И все шло неплохо. Если бы не одно «но». Белобрысое, красивое «но», которое повадилось наведываться в библиотеку и садиться прямо напротив нее, отвлекая.

Он издевался над Гарри и Роном, задирал ее, а теперь покусился на святое — решил ее отвлекать. В первый день она подумала, что он занимается, но никаких книг Малфой так и не взял. Во второй день она подумала, что Малфой кого-то ждет. Возможно, у аристократов тяга к свиданиям в библиотеке? Но и на третий день никто не пришел. Когда наступил четверг: отрицать очевидное больше не имело смысла. Малфой просто сидел и глазел на нее. Мазал взглядом по ее книгам, следил за движением рук, упивался возможностью наблюдать за тем, как она, наклоняясь близко-близко, шептала: «Легилименс». И это было так подозрительно, что кроме этого, Гермиона не могла ни о чем думать. Неужели у пятнадцатилетнего подростка по вечерам нет дел важнее, чем глазеть на нее? Малфой что-то задумал? Уже пора начинать бояться? Или стоит сказать Гарри и Рону? Не то, чтобы она не могла за себя постоять, но это же Драко. Умный, хитрый и расчетливый. Непонятный — Гермиона разгадывала загадки любой сложности, но Малфоя она так и не разгадала. Что скрывается за его отрешенным поведением, за его «грязнокровкой», за устоями, привитыми отцом насильно? Зачем он сидит тут, опустив голову и упорно избегая ее прямого взгляда? Боковым зрением она всегда видела, что он смотрит на нее, но не подавала вида. Если Малфой хитрый, то она еще хитрее. Или умнее. Что, в общем-то, почти одно и то же.

Гермиона смело подняла глаза и уставилась на него. Глазела. Он чувствовал, что она смотрит, и не отвечал ей. Гермиона могла рассмотреть его как следует, когда глаза не застилает ярость во время их стычек, когда рядом нет мальчиков, чтобы те обратили внимание на излишнюю заинтересованность их подруги врагом номер один. Гермиона могла дать себе волю, пройтись взглядом по его светлым волосам, очертить идеальную форму носа, заметить длинные темные ресницы, обрисовать широкие плечи, скрытые под белой форменной рубашкой, заметить, что зеленый галстук не завязан. Ей нравилось на него смотреть. Потому что когда Малфой не открывал рот, он был…сносным. И интересным. Пожалуй, да. Интересным. Как неразгаданная загадка.

Гермиона не моргала. Она была упрямой и дотошной, и Малфой знал это. Он ощущал, что на него смотрят и ждал, когда она отвернется, чтобы он смог спокойно вдохнуть. Но она не отворачивалась, смотрела, листала его взглядом, как книгу. Гермиона почти не моргала, Драко казалось, что на нем скоро будет дыра, до того Грейнджер откровенно пялилась, и наконец-то взглянул на нее, чтобы идеальная гриффиндорка испугалась и отвернулась.

Их взгляды встретились. Гермиона ждала этого и была готова. Драко готов не был. Когда она растянула губы в улыбке и сделала то, что Малфой даже не знал, что она умеет это делать, — она ему подмигнула. Подмигнула ему, Малфою! С тем же успехом можно было поцеловать соплохвоста прямо на уроке — у Малфоя на лице было бы меньше удивления. Видя его поверженный взгляд и немного заалевшие щеки, которые на фоне бледной коже были очень заметны, Гермиона улыбнулась еще раз, все так же глядя ему в глаза.

Малфой вскочил со стула, оттолкнул его ногой и, схватив вещи, пулей вылетел из библиотеки. Так, будто за ним гнался разъяренный гиппогриф, а зная отношения Малфоя с этими зверями, убегал он быстро. Гермиона закусила губу.

Что же произошло? Что она сделала такого, что Малфой не нашел, чем ей ответить? Почему он ушел? Честно говоря, Гермиона даже не знала, какой реакции она ожидала и на что рассчитывала. Она знала одно: она бы все отдала, чтобы на секунду побывать в его голове. Чтобы разгадать эту белобрысую загадку. И тогда ей точно станет легче дышать, потому что казалось, что Малфой забрал с собой весь воздух.

* * *

Когда прибавилась мотивация, еще и такая сильная, как желание прочесть его мысли, дело шло скорее. Малфой больше не приходил, никто не мешал Гермионе корпеть над книгами и тренировать самообладание, тренировать способность прятать свои мысли так глубоко, как только можно, строить свои ментальные стены и одновременно рушить чужие. Получалось ли у нее?

— Как успехи? — спросил Гарри за завтраком. Он уже не обижался и, кажется, ему действительно было интересно. Если уж у Гермионы не получится, то он так и скажет Дамблдору: «У меня никаких шансов этому научиться».

— Приемлемо, — нейтрально ответила Гермиона. Подопытных у нее еще не было, и она вот-вот была готова предложить потренироваться с ней мальчикам. Еще пара дней, чтобы убедится, что она действует безопасно, и они на своей шкуре узнают, как далеко она продвинулась в окклюменции и легилименции.

Она понимала, что многое на себя взяла: Снейп учил Гарри только окклюменции. Но способность читать мысли нравилась Гермионе больше, чем защищать их, потому что шрама у нее не было. Никто в ее голову не рвался, чтобы за сохранность мыслей она переживала, а вот случай с Малфоем в библиотеке дал понять, как же полезно будет чтение чужого разума.

Он всегда был недалеко. Гермиона стала замечать его на занятиях, в коридорах, в Большом зале. Ее сознание над ней издевалось, а глаза постоянно находили Малфоя в любой толпе, точно на нем была метка “посмотри на меня”. Гермиона смотрела. Но он больше не поворачивался к ней.

* * *

Трансфигурация была скучной. Гермиона уже выучила тему, и Макгонагалл, зная это, дала ей индивидуальное задание: эссе по чарам агрегатного состояния вместо простого превращения газа в жидкость. Но и с этим она справилась гораздо быстрее, чем рассчитывала Минерва.

Упиваясь своим бездельем, а бездельничать Гермиона не могла, она думала, что она праздно проводит свою жизнь, и, по привычке наклонилась ниже к парте, чтобы шевеление ее губ были не так заметны, шептала: «Легилименс». Тренировка с мальчиками была назначена на завтра и, честно говоря, ни Гарри, ни Рон не изъявили бурного желания стать подопытными, но у Гермионы были свои рычаги давления на друзей. Она считала, что была готова попробовать. Всегда наступает время переходить от теории к практике.

* * *

Малфой сидел в соседнем ряду на первой парте, в точности, как она. Он давно справился с заданием и тоже скучал, сматывая клубок мыслей, как что-то въедливое и жужжащие, как муха, достигло его сознания.

— Кыш! — отмахнулся он, сам не зная от чего.

Жужжание повторилось. Оно звучало не извне, а внутри, вызывая боль в висках, но не такую сильную, чтобы отправиться к Помфри и проваляться все выходные в Больничном крыле, травясь зельями. Головой хотелось потрясти, чтобы жужжать перестало.

— Кыш! Кому сказал, — сказал он громче, чем рассчитывал, от чего брови Макгонагалл поползли вверх.

— Мистер Малфой? Вы в порядке?

— В полном, профессор, — ответил он, пока однокурсники не заметили его странное поведение.

Шум в голове нарастал. Малфой облокотился на парту, сжав голову руками. Ему казалось, что клубок его мыслей разматывают, находя то, что он пытался скрыть. Резко всплыла мысль о том, что волосы Грейнджер на солнце отливают золотым, а, если подойти достаточно близко, то можно различить еще сотни оттенков в ее буйных кудрях. Он не думал об этом. То есть не думал сейчас. Так почему эта мысль появилась?

* * *

Гермиона охнула от неожиданности. Она видела себя со стороны. Вот ее волосы, а вот ее глаза, те, что она ежедневно видела в зеркале, но понятия не имела, что в преломлении чужого взгляда она выглядят так красиво. Она видела мальчиков и себя и чувствовала, что все, что есть к ним — это раздражение, а к ней — зависть, смешанная с восхищением и, что удивительно, интерес, неподдельный интерес, от которого пальцы зудели. Он был ей знаком, она сама чувствовала нечто подобное к Малфою.

Только… Чьи это были мысли?

— Мне нужно выйти, — услышала она шепот Драко и до того, как Макгонагалл ему кивнула, увидела, как он выскочил за дверь.

Гермиона видела, что его лицо бледнее обычного, а он сам — как натянутая струна: сжимает виски в попытке остановить поток утекающих в чужие руки сокровенных мыслей.

— О Мерлин, — не то про себя, не то вслух произнесла Гермиона и тут же задрала руку: — Мне нужно проверить, в порядке ли Малфой, — выпалила она, указывая пальцем на свой значок старосты. Как будто до этого сейчас было дело. Как будто сейчас было дело хоть до чего-то, кроме того, что она снова влезла туда, куда лезть было недопустимо.

* * *

— Малфой? Малфой, ты как? — заметив его у дальней стены в коридоре трансфигурации, Гермиона медленно подошла к нему, пытаясь не спугнуть, и опустилась рядом.

Малфой сидел на полу, облокотившись о стену и поджав под себя ноги.

— Грейнджер? — ровно произнес он. — Это твоих рук дело? Это же легилименция, верно?

Гермиона не знала, стоит ли сейчас выкручиваться и лгать, потому что Малфой выглядел поверженным. Он не обзывал ее, не обвинял, но это была лишь иллюзия спокойствия — Гермиона осознала, насколько низко это было. Всегда есть грань. Грань личного пространства, а она нарушила ее, вторглась на запретную территорию. Единственным оправданием было то, что она сделала это не специально. Тренируясь на занятии, она не рассчитывала прочесть его. Но магия разума так не работает: чтобы вторгнуться в голову, нужно искреннее захотеть. А она хотела. Все это время хотела.

— Молчание — это согласие? — прервал звенящую тишину Малфой.

Гермиона кивнула, смотря вниз.

— И почему я не удивлен? — иронично произнес он. — Куда еще ты не засунула свой нос?

— Я сделала это не специально!

Сидеть рядом с ним было странно, а еще страннее — чувствовать себя виноватой.

— Да ладно? А я все думаю, что с тобой случилось в библиотеке, с чего это ты обратила на меня внимание? Что, наш сладкий Поттер не может усидеть на месте и велел за мной приглядывать?

— Что? При чем тут Гарри? — возмутилась Гермиона.

Разговор приобрел не тот оборот, на который рассчитывала Гермиона. Вместо того, чтобы объяснить, что она хотела разгадать его, каким-то боком всплыл Гарри, который, к слову, если и имел отношение к этой ситуации, то весьма посредственное. Точно не то, о котором говорил Малфой.

— А разве не он надоумил тебя порыться в моей голове? — Малфой откинулся на стену, от чего его кадык стал так отчетливо виден, и Гермионе так захотелось прижаться к нему зубами, чтобы тот прекратил молоть эту чушь.

— Нет, — строго произнесла она, — я сама хотела узнать, что ты думаешь.

Драко посмотрел на нее, нашел взглядом ее глаза. Заглянул в них, ища там правду. Гермиона смотрела, не мигая, как тогда, в библиотеке, но в этот раз улыбаться не хотелось, потому что если сейчас он почует подвох, то уйдет. И в этот раз не вернется.

— Зачем тебе это, Грейнджер? Мало в жизни дерьма?

Его губы сложились в подобие ухмылки, но не злой, издевающейся, а другой — ожидающей. Словно от ответа Гермионы зависело многое.

— То, что я видела… — Гермиона остановилась, чтобы покраснеть, — плохим не было… Я просто хотела… Узнать тебя. Разгадать.

Она помнила, как необычно чувствовать, что ты нравишься кому-то, несмотря ни на что. Ни на воспитание в традициях чистокровных семей, ни на соперничество. Просто нравишься. Потому что в твоих волосах путается солнце, и он видит это. Потому что он смотрит. Потому что он ходит в библиотеку, чтобы украдкой наблюдать за тобой и удерживаться на плаву.

— И как? Успешно?

Малфой подвинулся ближе, настолько близко, что теперь Гермиона видела переливы серебра в его серых глазах, чувствовала аромат хвойной свежести, исходящий от него, и она подалась вперед, неосознанно, инстинктивно. Казалось, он только и ждал этого: притянул ее ближе к себе, усаживая на колени и целуя, зарываясь руками в волосы и вкладывая в поцелуй все то, что никогда не смог бы сказать или сделать, если бы не ее незаконное вторжение в его мысли, когда отрицать очевидное стало бессмысленно. Она ему нравится. Как и он ей.

Когда воздух в легких закончился, Гермиона оторвалась от его губ и покачала головой.

— Пока нет. Но я быстро учусь.

И она знала, что это так. Теперь у нее был шанс на это. Никогда ее не подводили усилие и терпение. И даже когда ее результаты были не очень хороши, а тактичность полностью отсутствовала, Гермиона гордилась собой. И сейчас тоже гордилась. Его губы стоили всего на свете. И если ради них нужно было пойти ва-банк, залезть на опасную территорию и наплевать на этику и мораль, она готова была на это. Если бы не ее чтение мыслей, то глупо было надеяться, что у них было бы будущее. А так — никуда она его не отпустит.

— Пожалуй, возьму у Снейпа уроки по окклюменции, — помогая ей встать, а потом вставая сам и отряхиваясь, сказал Драко. — С Гермионой Грейнджер шутки плохи.