Новые обстоятельства (джен)

А я говорил! Говорил же?

Упустили? Упустили. А я говорил!

Я вообще не склонен злорадствовать, да и по такому поводу как-то… не очень правильно, наверно, но ядрен дракон!.. А Фаджу сейчас хреново, ох хреново: ему очень хочется вломить мне по самое не могу, за разгильдяйство, за неэффективность, а — не за что. Сам виноват. А теперь что мы можем сделать? Нет, ну мы делаем. Мы уже три месяца прочесываем родной остров частым гребнем в поисках Блэка и его гиппогрифа. Только хрен мы его найдем, прямо скажем. Его наверняка уже и в стране-то нет.

Я честно делаю все, что могу. Я говорил с Дамблдором — ну, насколько это можно назвать «говорил»… пятнадцать минут выдерживал его взгляд и слушал лишенные содержания вежливые слова. Говорил со Снейпом — тоже удовольствие то еще, конечно… сколько же в нем ненависти. К Блэку, к Гарри Поттеру, ко всем. Я не сподобился, впрочем. Мне досталось только презрение.

А вот еще одного участника событий мы пока не допрашивали. Не могли найти, как ни стыдно признаваться. Повестки до него не доходили, дом стоит пустым. Ну ладно, найдем. На самом-то деле, я уверен, что можно не торопиться, а если точнее — что это безнадежный глухарь. Но если уж взялись что-то делать, то надо делать как положено. Я сам с ним и поговорю, когда найдется.

*

Кажется, кто-то назвал это «мир соглашается». Я захожу в «Котел» перехватить каких-нибудь сэндвичей, и кого я вижу?..

Сидит спиной ко мне за самым дальним столом. Я подхожу тихо, чтобы не вспугнуть. Дементор его знает, в каком настроении он может быть — безработный, ославленный на всю страну нашей доблестной прессой…

— Добрый день, мистер Люпин.

Вздрагивает и прячет в карман бумажку. Письмо, насколько я успел заметить. Небольшой лист, исписанный угловатым почерком с сильным наклоном вправо. Я сажусь напротив, не дожидаясь его ответа. В нашем деле вежливость не всегда на пользу.

— Мне бы очень хотелось с вами поговорить, мистер Люпин.

Он смотрит на меня молча — не узнает. Немудрено. Последний раз мы с ним пересекались двенадцать лет назад.

— Скримджер, — напоминаю я. — Аврорат.

— Да, — говорит он с болезненной гримасой, которую при некотором напряжении фантазии можно принять за учтивую улыбку. — Добрый день, мистер Скримджер.

Кажется, он слегка нетрезв. Одна рука — та, в которой было письмо — лежит на столешнице, вторая сжимает стакан. И в нем явно не вода. Мерлин с тобой, напивайся, раз за этим пришел, только сначала на вопросы ответь. Достаю блокнот.

— Скажите, мистер Люпин…

— Вы, наверно, хотите спросить про побег Сириуса? — перебивает он меня. — А у вас разве есть право меня допрашивать?

— У меня есть право даже вас арестовать, мистер Люпин, — мягко отвечаю я. — Расширенных аврорских полномочий со времен войны никто не отменял. Но я этого не делаю, как видите.

— Спасибо и на том, — бурчит он.

— Не за что, — отвечаю невозмутимо. — Я действительно хочу поговорить о том, что случилось в июне. Вот профессор Снейп считает, что это вы помогли Блэку бежать. Скажите честно — помогли?

При слове «Снейп» у него что-то странное делается с лицом, но он быстро берет себя в руки и возвращает оборонительно-мрачное выражение.

— Нет, — отвечает резко. — В ту ночь я никому ни с чем не мог бы помочь. Было полнолуние, Скримджер.

— Я помню.

Не врет. Скорее даже расстроен тем фактом, что не смог помочь старому другу. Он опустил голову, смотрит в стакан. Потом вдруг поднимает на меня глаза.

— Слушайте, Скримджер. Вы же тогда… — неопределенный жест рукой, — расследовали тоже? Вы же знаете, что тогда случилось, правда?

— Официальная версия… — начинаю было я, но он не дает договорить:

— К дементорам официальную версию. Вы сами-то в нее верите?

Ну и что мне ответить, интересно? Нет, я в нее верю не вполне. Косоватая она. Но не могу же я это вслух сказать… Молчу. Он смотрит на меня внимательно, потом наклоняется чуть ближе ко мне и сообщает, настойчиво, серьезно:

— Все было совсем не так. Джеймса и Лили сдал Волдеморту не Сириус, а Питер Петтигрю. Это Питер Петтигрю был их тайнохранителем, а не он… и Питер Петтигрю убил всех тех магглов, а сам бежал. Он анимаг, Скримджер… он превратился в крысу и сбежал, разыграл свою смерть, понимаете? Отрезал себе палец и сбежал. А Сириус… он… он чуть не сошел с ума, понимаете? От чувства вины…

Понимаю, Люпин. Очень даже понимаю… Отгоняю яркое, жуткое воспоминание о развороченном, забрызганном кровью асфальте, об этом безумном лице и этом безумном лающем хохоте.

— И он — Питер — он был там, в Хижине, в этот раз. Он все еще жив… Мы хотели убить его, Сириус и я, но Гарри не дал нам это сделать… а потом…

Его лицо снова искажается, и он залпом допивает то, что осталось в стакане.

— Он невиновен, Скримджер, — говорит наконец.

Я молчу. Обдумываю то, что он сказал. Это бы объяснило некоторые странные детали… бредовый оторванный палец, скажем, — целенький такой, при том, что остального Петтигрю вроде как разнесло в пыль… да и вообще… Косовата официальная версия, я же говорю. Врет? Сочиняет? Да непохоже... Обманут Блэком? Вариант, но тому-то, строго говоря, зачем?..

— Ну ладно, — говорю. — Разберемся. А где он сейчас, вам известно?

Он смотрит на меня — долго, неприязненно, внимательно. Потом лезет в карман, извлекает записку. Другую, не ту, что прятал. Протягивает мне.

«Луни, я далеко, меня никто не найдет. Я напишу тебе».

Без подписи, но я и так понял. К тому же Снейпу пришлось рассказать мне про «карту мародера», и про их прозвища он тоже упомянул. Луни. Ну-ну. Добрые друзья, что и говорить… прозвище, которое будет каждый день напоминать ему о самом страшном.

Я отдаю ему записку и вдруг понимаю, чего он от меня ждет, почему злится: он ждет, что мне наконец станет противно сидеть с ним, оборотнем, рядом, и я уйду. А мне не противно, Люпин. Смотрит мрачно, слегка скалится даже — изображает из себя тварь. Зря стараетесь, Люпин. Я оборотней тварями не считаю. Гражданин, как и любой другой. Не надейтесь на особое отношение.

— Вы работу нашли? — спрашиваю. Так, для справки. А он вдруг звереет. Привстал, наклонился ко мне, дыша в лицо запахом джина, шипит:

— Идите к черту, Скримджер! Мне не нужно ваше сочувствие. Мне ничего ни от кого из вас не нужно!

— Однако ж вы именно сюда пришли зачем-то, — говорю я на это прежде, чем успеваю сообразить, хороший выйдет ответ или нет.

Он молчит, опустился обратно на свой стул, смотрит в землю. Вероятно, он и сам не знает, почему он здесь. Я встаю. Все, что мне нужно было, я узнал. Но отчего-то не могу удержаться от финальной реплики:

— Я не собираюсь вас жалеть, Люпин. Я никого никогда не жалею. До свиданья.

И разворачиваюсь к двери. И мне в спину звучит:

— А почему вы тогда защищаете нас?

Что за дурацкий вопрос, Люпин, хочу ответить я, и вдруг понимаю, что ответа на него я не знаю. Ладно. Я подумаю об этом потом.

*

Дело о побеге Сириуса Блэка я передам ниже. Передам, передам. Потому что я занят, я начальство и не могу сам за всем следить… и потому что тогда оно точно забуксует. А я пока буду разбираться…

Входит Кингсли. Вот, кстати. Он не будет особенно стараться поймать своего когдатошнего собрата по Ордену Феникса. Интересно, он знает, что я знаю?..

Ладно, не буду пока вводить его в курс дела. До тех пор, пока сам не буду знать наверняка, что к чему. А наверняка я этого знать не буду, наверное, никогда…

Шеклболт забирает папку, выслушивает мои объяснения. Смотрит на меня как-то странно. Кажется, он видит меня насквозь. Но просто кивает:

— Хорошо, Руфус. Наверное, ты прав.

Разумеется, я прав.

Он уходит к себе, а я секунду или две развлекаюсь мыслью о том, чтобы послать письмо: «Блэк, расскажите мне, как было дело, я не буду преследовать вас». А вот кстати, если на сову наложить заклинание слежения… как просто-то было бы.

Надеюсь, что никому из моих коллег эта мысль в голову не придет.