Комната цветных пелерин (гет)

И пока эта муха будет гладить свои лапки,

Я буду говорить, что у меня все в порядке.

В среднем человек в день может врать до двухсот тысяч раз.

Вот и я солгу сейчас.

Дождь безжалостно бил по стёклам, заставляя их уныло завывать. Воздух наполнялся приятной свежестью, с жадностью вдыхаемой через открытое окно спальни. Ночь — время полное неожиданностей и страха, таинственности и глубокой печали.

На улице всё ещё шумели машины, под колёсами которых разбрызгивалась грязная вода луж. Этот город никогда не спит. Этот город не знает усталости. Он на износ гудит днём, поглощая многомиллионные толпы горожан своими ртами-небоскрёбами. В этих стройных тянущихся в небеса, но так и немогущих дотянуться, зданиях у каждой шестерёнки есть своё место. Свой скромный уголок в этой огромной машине, несущейся в никуда, под названием жизнь.

Дождевые капли беспомощно пробегают вниз по запотевшему окну, разрисовывая прозрачное стекло множественными полосами. Она всматривается в них, пытаясь найти свой тайный смысл, она смотрит сквозь них, пытаясь найти его.

Ожидание сводит с ума. Оно рвёт душу, отделяя её духовную составляющую от физической, врезается в кости, ноющие от неизменной позы на старом кресле напротив окна. Бежит по венам и выстреливает тысячами иголок в сердце, наполняя его тревогой, занимая голову страшными мыслями. Слишком долго. Слишком.

Стрелки настенных часов раздражающе тикают, и она как под пыткой каждую ночь. Уже половина двенадцатого. Уже три дня его нет.

А он всё борется с невидимыми врагами, такими же эфемерными, как он сам. Всё чаще приходится задаваться вопросом: а настоящее ли это всё? Может, это лишь сон, который мучает её каждую ночь? Может, это выдумки воспаленной фантазии? Невообразимое существо, невообразимые злодеи. Эти стороны добра и зла никто никогда не видел. Они существуют только ночью, а значит они всего лишь мираж.

Мурашки стройными рядами пробежались по обнаженной коже рук. Холодно. В окно ворвался неожиданный порыв ветра, раздувая тонкую вуаль тюля, словно невидимый кто-то пришёл сюда. Но здесь все ещё пусто. Дрожь прошлась по телу, прошлась по сердцу, выступили слезы на глазах. Страшно.

Страшно быть одной в этой темной пустой комнате. Страшно вслушиваться в тиканье секундной стрелки. Она будто испытывает на прочность нервы, колотит по усталым больным вискам. Она перестала бояться его присутствия. Теперь его отсутствие внушает страх.

Это стало их личной историей — делить молчание на двоих, в темноте прислушиваться к дыханию друг друга. Забавная и странная традиция врываться в её дом каждую ночь. А теперь и уснуть больше нельзя без этого.

Он запретил включать свет, запретил подходить слишком близко. Она не прикасалась к нему, лишь в тусклом свете фонарей видя очертания силуэта. Он был её личным ангелом-хранителем — так она думала раньше. Приходил без спроса, уходил без прощания. И просто молчал. Молчал и смотрел на неё, облокотившись о подоконник. Дикий зверь, живущий по своим собственным законам. Раненая душа, не смеющая пройти даже до середины комнаты.

И так целый год. Долгий, мучительный, славный. Это стало приятной привычкой встречать ночного друга по вечерам, и из-за этой гулкой тишины, исходящей от него, от этого расстояния между ними, казалось, что все это лишь выдумки. А может, сейчас она стала излечиваться? А может, пора вернуться в реальность?

Горько на душе. И страшно. Пробирающий и липкий страх обхватывает пальцами сердце и душит в необъяснимом резком приступе. Может, он не вернётся? Может, все повторилось? Может, он уже не дышит?..

Воспоминания яркими пазлами стали выстраиваться в голове, заставляя задохнуться от тревоги. Теперь тишина пугает до смерти.

* * *

А потом ты уйдёшь,

Ты уйдёшь, а я останусь.

Станет странное сердце, бестолковая усталость.

И я буду бояться остаться один на один

С этой комнатой цветных пелерин.

Темный переулок. На часах почти десять. Как-то пусто вокруг, ни единой души. Очень подозрительно. Чёрная кошка выскочила из-за угла прямо под ноги, и, визгливо заорав, ошалело унеслась куда глаза глядят. Тонкий свист за спиной развеивает тишину, и тогда становится по-настоящему страшно.

Их было трое. Она одна. Трудно справиться с такой компанией подвыпивших парней. Она предлагала им деньги, вытащив кошелёк, откинула сумку, как наживку, чтобы убежать, пока они разворовывают её скромное имущество. Но оказалось, что в материальных благах они не нуждаются.

Хочется задохнуться от собственных слез и никогда не видеть и не чувствовать. Хочется отключиться, испариться из реальности, когда крепкие мужские руки хватают за плечи и сдавливают со всей силы, а ты сама не можешь выдавить даже писк от парализовавшего ужаса. И больше не выбраться. И некуда бежать. А те двое медленно, словно с наслаждением растягивая минуты, подходят спереди, и наглые руки пошло подлезают под тонкий шифоновый подол.

— Помогите. — А звука будто и нет. — Помогите. — А шевелятся только губы. И глаза сами закрываются, чтобы не видеть этого ужаса, и нужно постараться отключить свой мозг от тактильных ощущений.

Но вдруг руки исчезают, их больше нет под платьем, их больше нет на плечах. Все так быстро закончилось, что даже оглянуться не успела. Может это психика такую шутку играет, вытесняя из головы эти воспоминания?

Она решается открыть глаза, оседая на влажный асфальт, и видит три стремительно удаляющиеся фигуры. Дыхание сбилось, слезы потекли ручьём беззвучно, падая тяжелыми каплями и мешаясь в дождевой луже. И только силуэт — огромный, высокий силуэт, — вырисовывается из темноты переулка. Тогда она посчитала его ангелом, спустившимся с неба, чтобы охранять её. Тогда в нем она видела надежду.

И с того дня постоянное чувство слежки не отпускало ее. Ей чудился тот силуэт везде: на крыше дома напротив, во мраке соседнего переулка. Даже совсем близко, за балконной дверью, когда она ложилась спать или вставала посреди ночи. Ей было страшно. Страшно, что тот случай может повториться. Страшно слышать шаги у себя за дверью, смех случайных прохожих под окнами. И страх уходил, растворялся только тогда, когда она ощущала его присутствие рядом.

Так продолжалось месяц, два, три... Со счету сбилась. Пока однажды её хранитель не рухнул на балкон, с треском круша бетон под своим весом. Она не знала кто он. Она просто открыла дверь.

Весь израненный и окровавленный он беспомощно лежал, скукожившись от боли. Из плеча торчал тонкий дротик, в боку виднелась рукоять кинжала. Он шумно дышал и приглушенно постанывал, цепляясь за перекладины балкона трёхпалой рукой.

Хотелось закричать, но не могла. Хотелось убежать, но ноги не слушались. Хотелось отвернуться, но сердце заныло... Она знала, что это он — её спаситель и тайный преследователь. Зачем он пришёл сюда? И почему на нем столько ран?

— Только не кричи, — хрипло сказал он. — Только не кричи...

Ему было больно. Но ему — это кому? Что за существо? Это не человек, и вряд ли это ангел. Лысая голова, повязка на глазах, странного цвета кожа. И три пальца на руке.

Что-то неведомое двигало девушкой в тот вечер. Что-то такое, что вселяло в робкого от природы человека невероятную смелость. И она позволила ему войти. Позволила ему остаться. Найти пристанище в её доме и скрыться на время, обретя кратковременное спокойствие.

Кровавая лужа быстро растекалась по белоснежному ковру, покрывая шершавую ткань багровым цветом и пугая своими размерами. Надо вытащить клинок из тела, но в ней не было столько сил, и он сам, мыча сквозь стиснутые зубы, вынул кинжал. Быстро приложенная ткань остановила кровь, следом залитое лекарство жгло, словно огненное пламя, и трёхпалая рука невольно сжала деревянный край кровати, превращая материал в труху. Это было страшно и интересно одновременно. Что-то немыслимо сильное, что-то пугающе огромное, что-то резко ослабевшее и беззащитное...

Она бережно перевязала все раны, удивляясь, как легко удалось остановить кровотечение, и что он все ещё в сознании. Нечеловеческая сущность.

Раненый с тревогой взглянул на неё, боясь, что она выдаст его. Хотя и знал, что не сделает этого. Боялся испугать её, но она не убегала и не морщилась от отвращения. Боялся нарушить созданное между ними расстояние, но уже сделал это. И зачем он пришёл? Зачем заглядывал ей в окно каждую ночь? Зачем не оставил в покое после спасения? Ноги сами привели его сюда. Отравленный дротик лишил сил, но подсознание вело измучившееся тело. И вот он здесь.

Раненый слабо улыбнулся, получил улыбку в ответ. Поднялся, опираясь о стенку кровати рукой, и исчез. Не сказав ни слова. Оставляя её в глухом одиночестве.

* * *

Она подскочила с места, когда высокая фигура появилась в её окне, и с шумом выдохнула. Облегчение. Оно принесло расслабление и тяжестью легло на сердце. Если он здесь, значит все хорошо. Значит живой, значит её сон не закончен.

Тяжёлая голова безвольно опускается вниз, не слушается, и волосы беспорядочным потоком прячут её лицо. Ладони сжаты в кулаки, мышцы всего тела напряжены. Она со всей силы пытается сдержать всё в себе, но чем больше пытается, тем сильнее бьет истерика. И вырывается наружу нескончаемым потоком слёз. Нельзя сдержать всхлипы, нельзя восстановить сбивчивое дыхание. Нет больше сил. Сердце съедено тревогой.

Она ощутила его близкое присутствие, но даже не услышала шагов. Он подошёл почти вплотную и впервые за такое долгое время их знакомства коснулся пальцами её плеча. Она вздрогнула. Короткое прикосновение обожгло сильнее раскалённого металла, пуская по венам электрический импульс, и он отдернул руку, словно боясь касаться вновь.

Чувство отвращения к самому себе никогда не оставляло его. Кто он и кто она? Два разных полюса, две разные сущности. Им никогда не поравняться, им никогда не стоять по одну сторону. Её время — день, его — ночь. И огромная пропасть между. Его место в канализации, в самом мрачном, низком месте, куда никогда не спустится такая чистая душа, как она.

Полные слёз блестящие глаза уже смотрели в упор на него, гипнотизируя и испепеляя. Он знал, она не вымолвит и слова, но все вопросы читались в её жалобном взгляде.

Где ты был? Почему так долго? А вдруг ты умер? А вдруг пропал? Забыл?

Нет, нет, он никогда не забудет. Как можно? Никогда уже не забыть образ той, кто заставляет ломать устои и врать родным братьям. Притягивает магнитом к себе, и невозможно уже оторвать, вырвать из сердца. И что теперь делать?

В груди приятно пекло от мысли, что его ждали, что о нём переживали. Что это были слёзы радости, а не страха. Рука сама потянулась к мокрой щеке, собирая влажные дорожки, и от прикосновения холодной кожи к горячей по телу прошлась заметная дрожь.

— Боишься? — впервые заговорил он, с лёгкой усмешкой улыбаясь, но в глазах читалось другое. Страх получить утвердительное «да».

Она не сдержала улыбку, впервые за долгое время позволяя себе это. Смущение и растерянность — вот что было внутри этого огромного существа. Внутри его души. И ей больше не было страшно.

Она стала его манией, ночной тайной, которую он так бережно хранил от посторонних ушей и глаз. И не смея сократить расстояние между ними, он мог позволить себе лишь наблюдать из другого конца комнаты её пытливый взгляд на себе. Но мягкий и добрый. Нежный.

Впервые она кладёт руки ему на грудь, слегка проводя пальцами по непривычно твёрдой поверхности. Ей интересно разглядеть его получше, понять, в какой оболочке живет её родственная душа. Они научились понимать друг друга без слов.

И он вновь коснулся её пылающей щеки, и стремительный поток тепла прошёлся по всему телу от этого касания. Теперь его тайное желание воплотилось в жизнь.

Тонкие горячие ладони скользнули вверх, обхватывая зеленое лицо с обеих сторон и вызывая глупую улыбку. Длинные девичьи пальцы потянулись к повязке, но он остановил её, боясь дальнейших действий. Растерянность во взгляде вызывает искреннее удивление. Действительно, он уже нарушил множество выдуманных им же законов, так почему же испугался?

— Я никогда... никогда не...

Его смятение вызывало улыбку. Он был в два раза больше неё физически, но сейчас такой беззащитный. Уголки губ потянулись вверх, озаряя суровое лицо, и фыркнув на самого себя, он опустил голову на её руки, позволяя стянуть повязку, которая в ту же минуту полетела вниз.

Огромные трёхпалые ладони легли на тонкие девичьи, закрывая их полностью и прижимая к его лицу. Широкие ноздри с жадностью втянули аромат миндаля с горячих рук, и он прижал их к своим губам, закрывая глаза и позволяя себе наслаждаться этой запретной близостью.

Он стал для неё раненой душой, скитающейся по ночам в подворотнях, несмеющей открыть себя кому-то. Беспомощной и одинокой. Такой же, как и она. Две заблудшие души, потерянные в этом мире. Две половины от одного целого. В разном обличье и с разной судьбой. Но единые внутренне. До дрожи в руках. До замирания сердца.

Он собирает вновь выступившие слезы с её ресниц, невесомо касаясь губами. Его кожа холодная, а дыхание горячее. Странный, дикий контраст чувств наполняет слабое дрожащее тело. И ощущение давления на своих губах от чужих...

Соленые на вкус, пламенные на ощупь. Нежные, словно лепестки роз. И он боится поранить их своими грубыми губами, испещрёнными шрамами от долгих и частых боев. И он прерывается, когда чувствует, что она начинает задыхаться.

От волнения, от эмоций, от счастья. Она утопает в объятьях, стыдливо пряча лицо на его груди, и они оба боятся взглянуть в глаза друг другу. Он слегка приседает, ровняясь с ней ростом, отрывает её от пола, и ей кажется, что чувство невесомости охватило тело, и стало так легко и просто. Хотелось улететь куда-то в другое место, где не будет дня, а только ночь — их время, — и никого, кроме них двоих.

Нежные руки обхватывают его шею, и желание остановить, овладеть временем настолько велико, что хочется выть от безысходности. Она совсем легкая, словно пушинка. Словно вот-вот растворится в его руках и исчезнет. И он прижимает её сильнее, чтобы не позволить этому случиться. Сердце бешено колотится, на износ тарабаня в грудь и подстраиваясь в такт сердцу девичьему.

И не надо слов, чтобы ощутить эту близость. Близость души и тела. И не надо вопросов. Всё и так ясно. И жаль, что раньше он не нарушил негласный запрет на приближение. И хорошо, что он сделал это сейчас.

Скрип кровати развеял тишину, гасимую только бешеным ритмом двух сердец, и матрас жалобно просел под весом его тела. Она сидела у него на руках и не смела пошевелиться, растворяясь в этом моменте, ощущая долгожданное умиротворение в душе и обжигающие прикосновения на теле. И больше не было страха.

* * *

И я буду молчать.

Никогда. Нигде об этом.

....................

Я не буду бояться остаться один на один

В этой комнате цветных пелерин.

Темное сумрачное небо сменяло цвет на более светлый, впуская в свои владения новый день. Ночь позволила вытеснить её с временного правления, пропуская на горизонте тонкую полоску света. Ярко-розовую, как вспышка светлую. Время уходить.

Она смотрела на него глазами надежды, спрашивая немым вопросом придёт ли он вновь. И ответом была улыбка. Которую никто не видел на суровом лице, которая предназначалась только ей. Конечно, он придёт, в этом нет сомнений. Теперь часть его души здесь, магнитом тянет вторую назад, и уже нельзя ничего поделать с этой силой притяжения. Нельзя разорвать эту связь. Единственная его тайна, которая отвоевала место в сердце и единолично заняла его. И больше нет причин бороться и противиться этому.

Мимолётное прикосновение губ ещё горело на устах, но исчезло так быстро, растворяясь в первых солнечных лучах, что все это казалось сладким сном. Счастливым и бесконечно любимым.

Целуй меня, пока лучи не целятся в нас,

Пока еще мы что-то чувствуем,

Пока мы еще здесь.