Отец (джен)

У Северуса Снейпа был отвратительный отец. Просто ужасный.

Каждый божий день они с матерью устраивали скандалы. Он постоянно пил, сквернословил, пустые бутылки катались по полу — один раз Северус споткнулся и так сильно разбил себе лицо, что, если бы не магия матери, наверняка всю жизнь бы проходил с перекошенным носом.

Северус очень любил магию. Отец же ее ненавидел и ежедневно — при любой попытке матери колдовать — принимался за оскорбления, называя жену «сатанисткой» и «сраной ведьмой». Северус у него был в лучшем случае просто «выродком», в худшем… Северус не хотел запоминать, что было в худшем.

С ранних лет он так хорошо научился уходить в себя, что каждая ссора родителей превратилась в зудящий шум: будто бы группа крохотных насекомых где-то тихонько что-то себе жужжала. Ненавязчиво и практически не раздражая.

Уже в Хогвартсе, будучи пятнадцатилетним подростком, он придумал заклинание, способное возвращать это прекрасное ощущение. Иногда Северус использовал его, чтобы заглушить посторонние звуки, но потом все чаще — чтобы не быть услышанным самому.

Особенно это пригодилось на службе у Волан-де-Морта.

А теперь Северус использовал его, чтобы создать хоть какой-то фоновый шум, потому что гробовая тишина убивала. Поглощала, засасывала, стучала в ушах. Подчеркивала его одиночество одной четкой изящной линией (или скорее могильной плитой). Обращалась пустотой, чтобы обнять за плечи и шею.

Душила.

Комната профессора зелий была маленькой и неприветливой — в общем, в самый раз. По иронии она сильно напоминала их с матерью комнату в Паучьем тупике: такая же грязная, запущенная и холодная. И ни здесь, ни там Северус не мог найти покоя.

Или не хотел. Он, откровенно говоря, вообще ничего не хотел.

А Дамблдор все твердил: Вы должны.

Северус бы с радостью послал его к черту (и это было бы единственным, что, возможно, принесло бы минутное удовольствие), но что-то все-таки удерживало.

Что он должен? Защитить ребенка, на которого даже смотреть тошно? Он пытался. Это бессмысленно. Но Дамблдор был убежден, что Волан-де-Морт рано или поздно вернется с того света и вот тогда-то…

До этого «тогда» надо было еще как-то дожить. Дождаться, если быть более точным.

Первые месяцы Северус считал дни: когда же там уже? Волан-де-Морт не воскресал, мальчику по-прежнему ничего не угрожало, смысла в жизни не прибавлялось.

— Может, лимонную дольку?

— Ненавижу сладкое.

У Дамблдора в кабинете всегда стояли какие-нибудь сладости, и с завидной регулярностью он пытался накормить ими Северуса.

— Северус, почему бы вам не сходить на следующий матч?

— Ненавижу квиддич.

Дамблдор тихо посмеивался, пока у Северуса внутри все кипело. Какой к черту матч? Он всеми фибрами души ненавидел эту бессмысленную игру в целом и ее игроков в частности. Ему не было дела до игр, а взбудораженные детские лица вызывали только отторжение. Мерлин, учить детей… Какая глупость.

Время шло, дети росли, менялись, а боль оставалась прежней.

Северус часто жалел о том, что под влиянием эмоций дал то опрометчивое обещание Дамблдору. Помочь защитить мальчика. Он не хотел существовать в ожидании, когда, наконец, сможет его исполнить, но приходилось.

Деканство, навешанное директором до кучи, включало в себя еще и поддержку слизеринской команды по квиддичу. Северусу, скрипя зубами, пришлось разбираться во всех этих правилах и тонкостях, общаться с членами команды, ходить на ненавистные матчи…

— О, какой про-о-о-омах! — донеслось с места школьного диктора.

… И хвататься за сердце после каждого пролетевшего рядом с его учеником бладжера.

— Прекрасный матч, — Дамблдор, сидящий рядом, с удовольствием наблюдал за игрой, пока Северус взволнованно смотрел на чудом уцелевшего мальчика.

Он вообще не очень любил детей, если так подумать. Дети злы, дети не знают меры, дети способны на такие издевательства, которые придут в голову не всякому взрослому. Оберегать их, поддерживать… Вот прям всю жизнь об этом только и мечтал, ага.

Северус честно не знал, что делает в этой школе.

На этом месте.

Среди этих людей.

— Вы не рады победе? — голос Дамблдора вывел его из размышлений, и Северус вдруг понял, что серо-зеленая половина трибун восторженно что-то скандирует, поднимая множество рук вверх. Рад? Его ничего не радовало. Северус давно забыл, что такое радость.

Но смотря на мальчишек и девчонок, обнимающихся на поле, он почему-то улыбнулся.

Через год он неожиданно для себя понял, что эти дети его… не раздражают. Его дети. Слизеринцы постоянно попадали в переделки, их ненавидела большая часть школы, но они — так же, как и он когда-то — гордо поднимали головы и изводили своих противников умом и хитростью.

Северус гордился ими.

Он больше не думал о Поттере, посещая матчи. Он думал только о том, что его команда непременно получит очередной кубок школы. Слизерин покажет всем, что он — лучший. Во всем. Иногда Северус, конечно, задумывался, что соперничество не имеет смысла, и сам не понимал, что им движет, но оно было единственным, что заставляло подниматься с постели.

А потом в школу приехал Гарри Поттер.

И все, робко выстраиваемое в течение девяти лет, в один миг сломалось.

Смотря на него, Северус не понимал, своих чувств. Это был чертов Поттер! Его маленькая шрамированная копия. Купающаяся в лучах славы — ну совсем как отец. А при этом — ничего не стоящая.

Мальчишка был безалаберным и совершенно безнадежным. Северус еще мог понять, что ему незнакомы компоненты Напитка живой смерти. Но безоары? Аконит? Черт подери, это знают даже магловские дети! Более простых вопросов он при всем желании и придумать не мог.

Летом, когда они бродили у речки, разделяющей их районы, Лили часто собирала фиолетовые цветы аконита. Это были одни из ее самых любимых цветов.

Однако при взгляде в сердитые зеленые глаза что-то в груди сжималось. Северус хорошо чувствовал неприязнь Поттера к себе, для этого даже не нужно было проникать в его разум (хотя иногда — совершенно невольно — получалось). И его собственная неприязнь была куда большей.

— Я устал быть шахматным конем в ваших руках.

Северус ворчал в кабинете Дамблдора, пряча раненую ногу, которую тварюга, ласково именованная «Пушком», чуть не отгрызла ему одним укусом.

— Вы бы предпочли быть им в руках Волан-де-Морта? — Дамблдор любил задавать эти риторические вопросы. Они всегда содержали в себе правильный ответ и заодно вызывали чувство стыда, остужая голову, но на сей раз Северус был совершенно не в духе, несмотря на кубок огневиски.

Он десять лет ждал чего-то, а по итогу, как и боялся, не смог смириться с тем, чьего сына должен оберегать. И вот, казалось бы, все близилось к финальной развязке — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять кто и зачем охотится за Философским камнем, — а Северус по-прежнему не мог сделать ничего стоящего, чтобы поскорее освободиться от своего обещания.

Он действительно устал.

— Я бы предпочел просто поскорее сдохнуть, — сарказм и желчь из голоса так и сочились.

— Северус, вам всего тридцать.

Ну и что? Лили умерла в двадцать один.

Однако Северусу умирать было действительно рано, а то, что ему казалось близящейся финальной развязкой, стало только началом долгих лет постоянной нервотрепки.

Когда метла Поттера взбесилась, чуть не сбросив его с высоты многоэтажного здания, Северус понял, что обзавелся как минимум десятком свежих седых волос, и, возможно, микроинфарктом.

Микроинфарктов у него вообще потом было очень много.

Когда этого идиота чуть не сожрал Василиск. Когда стараниями дементоров он все-таки сорвался со смертельной высоты. Когда полез вечером, в полнолуние, к Блэку и не выпившему зелье Люпину.

Поттер-Поттер-Поттер. Мелкий непутевый засранец, постоянно попадающий в неприятности. Северус вообще чуть целиком не поседел, очнувшись на земле той ночью; Люпин уже обратился и завывал где-то вдалеке, Блэк наверняка заморочил мальчику голову, а тот был где-то в лесу, прямо сейчас…

Северус бежал так быстро, как никогда раньше.

Приблизившись к месту, где еще недавно было чудовищное скопление дементоров, он и сам чуть не рухнул навзничь. Потому что на земле лежало трое людей, за одного из которых он бы точно убил.

Черное озеро было покрыто тонкой хрустящей корочкой льда — как крем-брюле корочкой сахара, — и это настолько врезалось в память, что через несколько лет, когда портрет Финеаса Найджелуса сообщит, что Гарри Поттер находится в лесу Дин, Северус не колеблясь скажет: у него уже есть план, как передать ему меч Годрика Гриффиндора.

Но скажет это портрету Дамблдора, а не ему самому.

Северус никогда не представлял себе возможной смерть Дамблдора. Его собственная смерть — вот, что уже давно решенный вопрос. А Дамблдор… Дамблдор, наверное, должен жить вечно.

Так он думал ровно до того момента, пока не пришлось силой вливать старику в рот целебное снадобье.

Он кричал на него, ругался, выходя из себя, потому что не мог поверить, как этот гениальный волшебник посмел допустить такую оплошность! Разбитое кольцо — темнейший артефакт, рядом с которым даже сейчас находиться было дискомфортно — лежало на столе, изредка позвякивая от вибраций, вызванных нервными шагами.

Северус сделал все, что мог, но Смерть с того момента неотступно следовала за Дамблдором.

И это был решенный вопрос, конечно. Такой же решенный как то, что Северус исполнит его последнюю просьбу. Но…

Убить Дамблдора.

Два жестоких слова, которые он повторял точно мантру каждый день, примеряя эту роль на себя, пытаясь представить, как это будет.

Не получалось.

Северус должен был сделать, но не мог даже думать.

Убить Дамблдора…

Да к черту!

— Какой сегодня хороший вечер, — Дамблдор вдохнул теплый, уже совсем летний, воздух полной грудью и улыбнулся.

— Вы опять уходите от разговора.

— Я же сказал, приходите сегодня после одиннадцати, — он укоризненно посмотрел на Северуса поверх своих очков-половинок, давая понять, что тема закрыта.

Северус полчаса пытался узнать хоть что-то, потому что неведение изматывало. Он по-прежнему был шахматным конем в мудрых старческих руках и по-прежнему выполнял приказы, суть которых не всегда мог понять. Дамблдор требовал от него слишком много, и это было просто несправедливо!

— Давайте лучше просто погуляем. Вы, Северус, когда в последний раз наслаждались прогулкой по Запретному лесу?

Северус фыркнул. Гулять он тоже не любил. Вернее… когда-то — любил. Очень и очень давно: он регулярно выбирался по вечерам из школы, прячась от Филча, потому что это было единственное время, когда они с Лили могли спокойно погулять без риска быть замеченными ее дружками.

И тогда они лазили по окрестностям, сидели на вересковом поле за школой или играли в плюй-камни возле Черного озера. Этой игре Северуса научила его мать, а он — Лили.

Тронув шершавый ствол векового дуба ладонью, Северус закрыл глаза, останавливаясь. Запах вечернего леса освежал и будил глубоко спрятанные воспоминания, лаская легкие и нутро. Теперь он иногда гулял с Дамблдором — все больше из беспокойства, потому что проклятие прогрессировало с каждым днем, и Северус… Северус постоянно боялся, что директору однажды станет дурно, а никого не окажется рядом.

И даже когда Дамблдор раскрыл ему правду о скором будущем Гарри, он не смог его возненавидеть.

Никак.

Северус чувствовал себя раздавленным, использованным, раненным до самой глубины его и без того побитой души. Он столько лет пытался защитить мальчика, превратив это в свой смысл жизни, чтобы узнать в один миг, что тот все равно погибнет.

Но Северус не мог злиться на Дамблдора. Он верил ему и верил безгранично, и…

— Северус, вы запомнили, что я сказал? Гарри непременно должен убить сам Волан-де-Морт.

— Да, я запомнил.

— Хотите узнать почему?

Северус промолчал, подняв на него взгляд. Камин рядом потрескивал, а облезлый феникс, до этого не издававший ни звука, растерянно трещал клювом тому в ответ.

— Есть шанс, что тогда Гарри выживет.

Северус задрожал.

Эту тайну он должен был унести с собой в могилу, но она же давала ему надежду и силы. Пусть и осознав, что конец действительно совсем близко, Северус все еще мог идеально выполнять свои задачи, потому что в них был смысл, четкая цель.

Во всем был смысл. Оглядываясь назад, Северус уже не чувствовал, что последние пятнадцать лет его жизни были такими уж пустыми и безрадостными.

Даже когда Поттер дерзил ему.

— Совсем необязательно звать меня «сэр», профессор.

Северусу в тот момент хотелось то ли прямо так, при всех, придушить его голыми руками от бешенства, то ли… рассмеяться. Потому что эта чистая дерзость была такой естественной — как легкая острота близкому другу, который, конечно, поймет и ничего тебе за нее не сделает.

Но Северус сделал, наказал, потому что черта с два он даст этому зазнайке повод думать, будто ему все дозволено. Он всегда придерживался позиции, что с Гарри надо быть строже. Только так можно было сохранить ощущение, что жизнь продолжается и все по-прежнему.

— Лакричную палочку? — Дамблдор указал на чашу и улыбнулся.

Вздохнув, Северус принял конфету. Лакричные палочки ему нравились больше лимонных долек: они вообще были довольно-таки вкусными, и иногда Северус позволял себе слабость купить пакетик другой в Сладком королевстве.

Те, что были насыпаны в чашу, он сам принес Дамблдору вчера — после прогулки по Хогсмиду.

— Меня удивляет ваше отношение к смерти.

Северус сказал это тихо, наблюдая, как достопочтенный старец воркует над птенцом, вынырнувшим из горки пепла.

— Я слишком много прожил, — Дамблдор осторожно погладил птенца под тонкой розовой шеей. Самым кончиком пальца, трепетно и аккуратно, словно родное дитя.

— Вы тяготились жизнью?

— Когда-то — да.

Ответил Дамблдор честно. В его синих глазах было столько понимания и тепла, что Северусу стало неловко.

— Что будет с Фоуксом?

Этот вопрос и самому Северусу-то показался неожиданным, а Дамблдор вовсе удивленно поднял брови.

— Я… не знаю.

Дамблдор редко чего-то не знал. Северус вообще привык, что директор всегда все знает, все продумывает наперед, и уж как минимум имеет какие-то предположения, но сейчас тот стоял и смотрел на птенца в легкой старческой растерянности.

— Надеюсь, он сможет жить дальше. Мне бы хотелось, чтобы он жил дальше.

Его голос стал сентиментальным.

— Жизнь — один из величайших даров, данных всем нам. Вы так не думаете?

Уже в башне, когда они стояли друг против друга, в голове у Северуса продолжал звенеть этот вопрос. Дамблдор с трудом сохранял сознание, привалившись к стене, но он все еще держался с достоинством.

— Северус…

Никто никогда не обращался к Северусу так. Дамблдор смотрел на него с мольбой, с немой просьбой. На миг в его взгляде даже почудился легкий оттенок страха — не перед смертью, нет. А Северус все никак не мог заставить себя сделать последний взмах волшебной палочки.

Этот человек буквально дал ему жизнь, а Северус должен был ее у него отнять.

— Северус, пожалуйста…

Он обещал сделать это. Сказать два жестоких слова, но те застряли в глотке, исказив лицо гримасой ненависти и отвращения к себе.

Люди за спиной, притаившись, ждали, тараща глаза.

И где-то рядом, конечно, прятался мальчик, ради которого он должен жить дальше.

Ради которого он сам умрет в конце.

— Авада кедавра!

У Северуса Снейпа был самый лучший в мире отец.