Волшебная сила искусства (гет)

Скамейка посреди зала пришлась кстати: Гермиона присела на краешек и, нахмурившись, поставила сумку на пол, поместив ее между ног. Наклонила голову вправо — может, надо смотреть под другим углом? — наклонила влево: эффект тот же. То есть никакого. Она бы могла одним взмахом волшебной палочки перевернуть картину вверх ногами, чтобы отыскать в ней хоть какой-нибудь смысл, но подобная выходка, да еще и в маггловском музее, могла плачевно сказаться на ее дальнейшей карьере. Грейнджер сосредоточенно сдвинула брови: похоже, Джексон Поллок в числе ее фаворитов вряд ли окажется. Она была твердо убеждена, что если незаметно уберет с картины его подпись, то на нее никто и не взглянет. «Интересно, кому может нравиться подобная мазня?» — сердито подумала она.

Гермиона осмотрелась по сторонам: по огромному залу туда-сюда сновали посетители. Кто-то был один, кто-то пришел вместе с другом, родители привели своих ребятишек на встречу с прекрасным, а вот появилась целая туристическая группа. Человек двадцать азиатов с фотоаппаратами на шее с любопытством завертели головами, внимательно прислушиваясь к словам гида. Грейнджер вздохнула — она так надеялась отдохнуть сегодня в тишине, расслабиться после напряженного рабочего дня, а вместо этого попала в гудящий улей.

— Обычно, когда люди восхищаются Поллоком, у них несколько иное выражение лица, — услышала она над ухом знакомый тягучий голос, который слышала так давно, что успела напрочь о нем позабыть. Ей даже показалось на миг, что это какая-то галлюцинация.

Все еще сомневаясь, Гермиона повернулась к говорящему. Так и есть — рядом со скамьей, как в кошмарном сне, стоял Люциус Малфой. Она автоматически отметила, что за прошедшие годы он практически не изменился: все так же безукоризненно одет в сшитый на заказ черный костюм, из-под пиджака которого выглядывает темно-синяя рубашка; как всегда элегантный черный галстук, скрепленный булавкой в виде свернувшейся змеи; все та же роскошная грива светлых волос… Словно и не было никогда Азкабана и долгих лет безвестной жизни в своем поместье. Глядя на это живое воплощение благополучия, Гермиона вдруг испытала глухое раздражение и сурово сдвинула брови.

— Мистер Малфой, — скорее констатируя факт, нежели приветствуя его, твердо сказала она, находясь практически на грани нервного срыва.

Удивительно, но его появление несказанно ее расстроило. Гермиона не видела старшего Малфоя больше десяти лет, и если б кто-нибудь сказал ей, что она не увидит его до конца своей жизни, она ответила бы, что и этого недостаточно.

— Вы позволите? — кивнул Люциус в сторону скамьи.

Гермиона растерянно завертелась в поисках того, кому по ее мнению были адресованы эти слова. Она бегло осмотрела посетителей, ожидая, что в поле зрения попадется еще кто-нибудь из числа их общих знакомых, но никого не увидела. Тогда она, волоча сумку по полу, передвинулась на другой конец скамьи, и с преувеличенным вниманием вперла взгляд в злополучное полотно. Малфой негромко рассмеялся и уселся на то место, откуда она только что сбежала.

Вдоволь насмотревшись на каракули Поллока и злясь на Люциуса за то, что отнял у нее скамейку, на которой она могла бы отдохнуть, Гермиона пришла к выводу, что сейчас самое время отправляться в следующий зал. Она уже встала и подтянула поближе сумку, как вдруг услышала замечание своего вынужденного собеседника:

— Я думал, маггловский художник пришелся вам по вкусу. Во всяком случае, это было бы вполне естественным.

Гермиона медленно повернулась. Слово маггловский окончательно испортило ей настроение; хотя, как ей показалось, произнесено оно было так, словно Малфой попытался пошутить с ней.

— Вообще-то все художники, выставленные здесь, маггловские, — заметила она, поворачиваясь к нему спиной и перекидывая через плечо сумку. Но следующий комментарий заставил ее вновь обернуться.

— Как неосмотрительно с вашей стороны плохо знать историю обоих миров, к которым вы относитесь, мисс Грейнджер, — тихо проговорил Люциус.

Фраза прозвучала настолько высокомерно и самодовольно, что Гермиона стиснула зубы. Причем настолько сильно, что у нее даже скулы свело. Не ведись на это, — мысленно приказала она себе и сделала шаг в сторону. — Он того не стоит.

— И все же, если не Поллок, то кто? — настаивал Люциус.

Гермиона замерла на месте. Прямо перед ней стояли несколько человек, они делились впечатлениями, негромко переговариваясь и рассматривая ту или иную картину. Грейнджер прикусила губу, размышляя, нахамить ему или просто молча уйти, но, в конце концов, повернулась к нему лицом; он все так же сидел на скамейке, величественный и подтянутый, и наблюдал за ней. Гермиона могла руку дать на отсечение, что все происходящее его попросту забавляло. Во всяком случае, вид у него был такой, будто он собирается рассмеяться ей в лицо.

— Чего вы хотите, мистер Малфой? — процедила она сквозь сжатые зубы, крепко стиснув в карманах пальто кулаки. В одном из них лежала ее волшебная палочка, и она сдерживалась изо всех сил, чтобы не заколдовать его прямо на глазах у толпы.

Люциус вопросительно вздернул бровь.

— Ваше появление здесь. Я не верю, что это совпадение.

— Смею вас уверить, так оно и есть.

— Тогда зачем вы подошли ко мне? — требовательно спросила Гермиона, однако, увидев подозрительный взгляд женщины, привлеченной резкостью ее тона, заставила себя улыбнуться.

— Из любопытства, — просто ответил Малфой. — У вас был такой вид, будто мистер Поллок оскорбил вас лично, и мне просто стало интересно, каким образом он умудрился это сделать.

Гермиона закусила удила. Она быстро выдернула руку из кармана, отчего воротник ее пальто чуть не хлопнул ее по лицу, и, ткнув пальцем в картину, выпалила:

— Это не искусство. Это всего лишь брызги неосторожно пролитой краски, которые кто-то решил назвать искусством.

И снова Гермиона заставила себя улыбнуться прохожим — на этот раз она решила играть на опережение и улыбка, как она считала, самое лучшее из того, что может смягчить тон ее реплики; посетители явно были поклонниками художника, но подумали, что лучше не спорить с совершенно незнакомым человеком, в особенности, если от его улыбки тебе становится не по себе.

Люциус, не спускавший с нее глаз все это время, ухмыльнулся и встал. Глядя на него снизу вверх, Гермиона вдруг ощутила себя настолько маленькой, что ей инстинктивно захотелось сделать шаг назад — она уже забыла, каким высоким и внушительным он мог быть, — но она давно уже вышла из школьного возраста, а он был всего лишь запятнавшим свое имя бывшим Пожирателем Смерти, который не смог бы одолеть ее ни в одном бою. Даже если воспользовался бы всеми уловками и хитростями, какие только знал.

— Полагаю, вам больше по вкусу Моне? — дернув бровью, с вызовом поинтересовался Малфой.

— Как по мне, его «Водяные лилии» сильно переоценены.

— Неотесанная кретинка!

Гермиона вздрогнула и оглянулась на стоявшего неподалеку от нее мужчину, который презрительно пялился на нее и неодобрительно качал головой. Люциус рассмеялся.

— Это все из-за вас! — буркнула она, отворачиваясь так быстро, что ее сумка с глухим звуком стукнула Люциуса по руке. Тот даже не шелохнулся, а она была явно разочарована тем, что удар, похоже, не причинил ему никакой боли.

Поэтому извиняться она не стала, а лишь выругалась вполголоса, когда услышала за спиной его гулкие шаги.

— А, может, искусство это вообще не ваше? Да и по душе ли оно вам? — поравнявшись с ней, не унимался Малфой.

Гермиона знала, что он провоцирует ее, и даже мысленно приказала себе не реагировать на это. И все-таки…

— Вот это, — она резко остановилась перед картиной, которой восхищалась полчаса назад, и, схватив Люциуса за локоть, развернула его лицом к холсту, — это искусство.

Она хотела произвести на него впечатление своим выбором, но Малфой лишь взглянул на картину (это была «Анна и слепой Товит» Рембрандта) и тихо произнес:

— Друг нашей семьи.

Гермиона вздохнула:

— Спасибо, что все испортили.

Заложив руки за спину, Люциус повернулся к ней и улыбнулся:

— И по совместительству волшебник. Неужели вы и в самом деле думаете, что кто-то может так мастерски передать игру света и тени и при этом не иметь в своих жилах ни капли магии? — продолжил он прежде, чем она успела возразить.

Гермиона попыталась воспользоваться невербальной магией, чтобы рассмотреть картину более детально, но у нее ничего не получилось и, чтобы найти подтверждение его словам, ей захотелось взглянуть на полотно поближе.

— Вы позволите мне немного побаловать себя, после чего я оставлю вас в покое? — спросил Малфой, пока она, прищурившись, изучала словно вырванное из мрака изображение.

— Хорошо, — не задумываясь кивнула Грейнджер.

— Тогда идемте, — пригласил ее Люциус. Не дожидаясь ответа повернулся к ней спиной и размеренным шагом направился в соседний зал.

Гермиона смотрела как его длинные светлые волосы мелькают среди толпы и подумывала о том, чтобы уйти. Благо, такая возможность ей предоставилась. Она даже сделала шаг в сторону выхода, но тут же, проклиная свою любопытную натуру, быстро пошла за ним следом.

Прокладывая себе путь, Грейнджер несколько раз врезалась в посетителей и кое-кому даже крепко досталось от ее сумки, однако, когда она приблизилась, все ее раздражение растаяло без следа. Люциус стоял перед одной из тех картин, до которых она еще не дошла, и пристально вглядывался в изображение — мужчина и женщина, чьи головы были укутаны белой тканью, слились в поцелуе. Гермиона наклонилась вперед, чтобы прочитать название. Надпись на табличке гласила: «Влюбленные II», автор — Рене Магритт».

Отступая назад, заинтригованная Гермиона покосилась на Люциуса. Малфой так сосредоточенно взирал на полотно, что со стороны могло показаться, будто весь мир перестал сейчас для него существовать. Тогда и она принялась изучать детали этой необычной работы. Но чем больше Грейнджер смотрела, тем больше открывала для себя удивительный, чарующий мир, в котором «влюбленные», подчеркнутые минимализмом обстановки, выходили на передний план. Ей пришло в голову, что, вероятно, художник хотел изобразить запретную любовь, некую тайную страсть, и она не могла не задаться вопросом, что же на картине видит сам Люциус.

— Любимая картина, любимый художник, или и то и другое сразу? — не выдержав затянувшегося между ними молчания, спросила Гермиона.

— И то и другое, — снова сцепив за спиной руки, слегка повернулся к ней Малфой.

— Полагаю, автор — друг вашего отца? — криво усмехнулась Грейнджер, ткнув пальцем в год написания работы — 1928.

К ее удивлению, Люциус сперва тихо рассмеялся и только потом ответил:

— Увы, он был магглорожденным.

Ее взгляд снова вернулся к картине. Чистокровный волшебник, кичащийся своим происхождением, восторгается творением, созданным простецом? Да быть этого не может!

— Как давно вам стал нравиться Магритт? — вырвалось у нее прежде, чем она смогла остановить себя.

Когда Люциус задержался с ответом больше, чем требовали приличия, Гермиона медленно повернула к нему голову. Малфой по-прежнему смотрел на картину, полностью отрешившись от всех и вся. Ей даже почему-то стало неловко, что она отрывает его от этого занятия.

— Магритт несет в себе мир, в котором все не так просто, как может показаться на первый взгляд. И делится им с нами в каждой своей картине. Некоторые из них, — указал он на ту, перед которой они сейчас стояли, — не столь прямолинейны или фантастичны, как другие, но в каждой из них скрыт глубочайший смысл.

Гермиона еще раз окинула взглядом картину, пытаясь отогнать прочь все свои суждения, какими она обычно руководствовалась, когда речь заходила об искусстве. На роль эксперта она ни в коем случае не претендовала (слишком уж субъективной была тема), но это не означало, что она не могла оценить красоту того или иного произведения. Абсолютно абстрагировавшись от своих прежних вкусов, она углубилась в созерцание и в какой-то момент поймала себя на том, что фон картины неуловимо изменился. Скорее, попросту исчез, из-за чего человеческие фигуры приобрели объем; болтовня окружающих людей стала казаться белым шумом; Люциус Малфой — человеком, который, как и она, всего лишь восхищается работой художника, а не ее злейшим врагом.

Пока она неотрывно скользила взглядом по еле заметным мазкам краски, ее существом внезапно завладело странное чувство меланхолии: два человека, прильнувшие друг к другу, так отчаянно хотели быть вместе, но, в силу неких обстоятельств, были навсегда разлучены куском ткани.

— Магритт, — возвращая Гермиону к действительности, тихо произнес Люциус, — тоже вобрал в себя два мира, мисс Грейнджер.

Она нехотя повернула к нему голову. Никогда прежде ей не доводилось видеть на лице Малфоя такое серьезное, без тени насмешки или сарказма, выражение. Даже его обычное высокомерие куда-то улетучилось. Он пристально посмотрел ей в глаза и мягко добавил:

— И, так же, как и вы, боролся за право отыскать свое место в жизни.

Фраза оказалась настолько неожиданной, что Гермиона сперва растерялась, но уже в следующий миг кровь бросилась ей в голову.

— Мне не пришлось бы за это бороться, если б в мире не было людей, подобных вам, — выплюнула она, окончательно приходя в себя. Круто развернулась на каблуках и быстрым шагом направилась к выходу, не желая больше поддерживать этот навязанный ей разговор.

— Вы правы, мисс Грейнджер, — согласился Люциус, смотря ей вслед. — Но вы и не догадываетесь, чего мне стоила ошибка всей моей жизни.

И хотя голос его оставался таким же ровным и негромким, она все равно его услышала.

* * *

Через два дня, спустившись после очередной бессонной ночи в гостиную, Гермиона, все еще прокручивающая в голове слова Малфоя, взглянула на кофейный столик и вскрикнула. На нем, опираясь на мольберт, стояла «Великая война» Магритта, а рядом с ней скромно белел конверт, на котором изумрудно-зелеными чернилами было написано ее имя.

Гермиона нерешительно развернула пергамент.

Мисс Грейнджер… — бросилось ей в глаза. Она прикусила губу и впилась взглядом в летящие, размашистые строки:

…Магритт был моим любимым художником с двенадцати лет. Однажды отец застал меня в тот момент, когда я любовался одной из его картин и жестоко наказал.

Знаете, в любом человеке есть два совершенно разных мира, и жизнь каждого из нас балансирует на стыке этих миров. Просто некоторые скрывают их более тщательно, нежели остальные.

Могли бы мы — если, конечно, вы не будете против — как-нибудь встретиться и поговорить? Поверьте, мне бы очень этого хотелось.

С уважением,

Л.М.

Гермиона перевернула письмо на другую сторону — там больше ничего не было. Тогда она бросила его на стол и присела на диван. Грейнджер всегда считала, что это полотно можно приобрести только в виде литографии и, откровенно говоря, понятия не имела, где находится оригинал. Единственное, в чем она сейчас была уверена, так это в том, что прямо здесь и прямо сейчас в ее гостиной стоит самая настоящая картина — писанная маслом, если она не ошибалась. О том, что это подлинник, ей и думать не хотелось.

Больше часа смотрела она на небольшой холст, уютно устроившийся посреди ее дома. Она настолько изучила изображение, что могла бы нарисовать его по памяти, если б попыталась. И вновь в ее памяти всплыл ровный спокойный голос: «Вы правы, мисс Грейнджер.» Гермиона закрыла на миг глаза и, тряхнув головой, решительно потянулась за письменными принадлежностями.

Письмо, которое она отправила, своей краткостью походило скорее на записку, и оповещало адресата о том, что она согласна встретиться с ним сегодня за чашечкой кофе. В Косом переулке, во второй половине дня. Если Люциус будет свободен в это время, разумеется.

* * *

Гермиона была не из тех, кто легко прощает, но когда она чувствовала, что сожаления человека, причинившего ей боль, искренни, могла дать ему шанс все исправить. В особенности, если ей предоставлялась возможность узнать что-то новое.