Письмо (джен)

На похороны Северуса Снейпа Гарри не пошел. Просто понял, что не может.

С самого начала идея пышных похорон героев войны (сколько усилий понадобилось, чтобы добиться признания Снейпа героем, не хотелось и вспоминать) ему не понравилась. Зачем эти напыщенные чествования, когда прошло столько времени?

Те, кому ушедшие маги были важны, горевали по ним и без публичных выступлений. Остальным же было абсолютно все равно. Но все вокруг так вдохновились этой идеей, что высказать свое мнение Гарри не смог. Тогда казалось: всего один вечер... можно и пережить. Вероятно, в таком — пусть и слишком позднем — признании заслуг Снейпа есть некая вселенская справедливость.

Поттер выбрал приличный костюм. И мучился, сочиняя прощальную речь, которую ему доверили как «любимому ученику профессора».

И Гарри вновь не возражал.

Корпел над свитком, корябал какие-то общие, ничего не значащие слова, вычеркивал их и писал другие, ничуть не лучше, пошлые и затертые: «прощаемся, герой, невосполнимая потеря». Писал и думал: «Ну какой из меня "любимый ученик"? Смешно же. Всю жизнь друг друга ненавидели!».

И Гарри понял, что никуда он не пойдет. От этого решения стало стыдно, но одновременно захлестнуло такое облегчение, словно с плеч сняли огромную каменную глыбу.

Он заперся в комнате, не желая слушать поучений Гермионы о приличиях и вежливости. Сидел и смотрел на купленный к похоронам «подходящий» костюм. Черный, естественно. А Снейп любил черный цвет и жил в нем. Наверное, на его похороны следовало одеться в белое. Все бы осудили, но профессор бы оценил. По прошествии времени Поттер осознал, что у его учителя было своеобразное — странное и мрачноватое, но, несомненно, неплохое — чувство юмора.

Так они и просидели до поздней ночи: Гарри, его костюм и уйма воспоминаний. Сейчас, избавленные от налета инфантильной детской категоричности, старые истории представали совсем в ином свете.

Под утро Поттер взял черновик собственной прощальной речи, перевернул и на чистой стороне принялся писать послание Северусу Снейпу. Слова по-прежнему давались тяжело, неловкие и неуклюжие, зато теперь они были правильными. Обо всем — о разочарованиях, о несбывшихся ожиданиях «будущего после победы», о том, почему он не хочет идти на похороны. О своих страхах, сожалениях, внезапном одиночестве в толпе и переоценке прошлого.

В Мунго врачи разговаривали с Поттером каждый день. Старались друзья и бывшие соратники. Но стало легче именно после этой странной исповеди.

Он подписал пергамент, подозвал молоденькую сову и привязал конверт к ее лапке, завершая этот долгий день.

* * *

…Письмо вернулось к Гарри под утро. Сова кинула прямо перед ним на стол надорванный, а потом вновь тщательно заклеенный конверт и оскорбленно улетела в угол на свой насест, даже не глянув на предложенное печенье.

Дрожащими пальцами Гарри извлек свиток и, прищурившись, уставился на пергамент.

Под его исповедью твердой рукой и таким знакомым по тысяче исправленных эссе по зельеварению почерком было выведено всего несколько строк:

«Ради Мерлина, Поттер! Хватит себя обвинять и корить, с этой ролью прекрасно справится целая армия ваших доброжелателей. Не хочешь идти на похороны — просто не иди. Я по понятным причинам и сам там не собираюсь появляться.

P.S. Речь ужасна. Прискорбно осознавать, что за шесть лет обучения ты так и не научился внятно излагать свои мысли!»

Гарри закусил губу, закрыл лицо ладонями и рассмеялся.