Завтра (джен)

Вина — это тень, спрятанная в глубине глаз, и печаль за скроенной кое-как улыбкой.

Л говорит с камерой, будто та живая, а потом выдирает ее с корнем и поминальным цветком бросает к моим ногам.

От неожиданности я отскакиваю, но тут же беру себя в руки и улыбаюсь лучшей из своих улыбок, почти настоящей. Маленький, глупенький Л решает остаться со мной — или с Кирой — наедине. Совсем один. Так далеко, что никто не услышит, когда все пойдет не так. Зачем?

Л замирает на лестнице — такой хрупкий и нелепый, что напоминает подростка — и смотрит на меня долго, внимательно. Как акробат, замерший перед прыжком с высоты, главным в своей недолгой карьере, или заклинатель змей, вмиг забывший весь свой гипноз.

Чего он хочет от меня, чего на самом деле ждет?

— Ты так смотришь, словно хочешь спросить что-то. Хотя спрашивать, наверное, должен я, — говорит Л, слегка наклоняя голову набок.

Задумчиво и странно. Никто другой так не умеет.

— Думаю, каков твой план. У тебя ведь есть план? — отвечаю ему в тон.

Повисает вязкая тишина. Л, разодетый в белое, как мертвый ангел, молчит и смотрит куда-то внутрь меня, под кожу и сквозь. Щупает внутри душу и никак не может найти.

Это его удивляет, но меня — нет.

Никакой души там уже нет, я знаю.

— Я думал, что раскрыть дело без единой зацепки будет для меня удовольствием, — Л качает головой, нервно дергает плечами. — Но потом я встретил тебя.

Не надо.

Мысль тормозит, на скорости наскакивая на бетонный столб его взгляда. Меня мутит, и я отворачиваюсь. Смотрю на стены, крепкие деревянные стопила под потолком, вековую пыль вокруг. На все кроме Л.

— Я всегда верил, что мы найдем Киру вместе, — начинаю я, не зная, что еще сказать. — Как друзья.

— Друзья… — Л улыбается, но улыбка у него грустная. — Я хочу остановить тебя, Кира, потому что мы друзья. Но для этого тебе нужно признаться.

Из его уст имя звучит дико, неправильно и зло. Мне становится стыдно и тяжело. Одним этим словом Л цепляет что-то внутри меня, чего я никак ожидаю там найти.

Совесть?

Я придумал новое имя, чтобы отделить две своих жизни, спасти их друг от друга и сохранить в глубине, за воротами и крепостным рвом, уголок для Лайта-прежнего — до всего — но заигрался и перестал понимать, где что.

— Я не Кира, Рюга, — отвечаю уверенно, но внутри — темнота, накатывает волнами на то светлое, что еще осталось. — Ты ведь и сам не веришь, что я — он.

— Слишком умный, правильный, лучший ученик и сын… Стоило догадаться, правда? — Л подходит ближе, кладет горячую руку мне на плечо, давит. — Нас никто не слышит, Лайт. Я выключил камеру. Ты можешь сказать мне все.

В голове — шум, за которым не разобрать его слов. Я невольно читаю по губам. Что-то во мне, вопреки воле и обжигающему желанию спастись любой ценой, слушает, внимает каждому его слову.

Словно в них смысл и возвращение… к чему?

— Я не хотел, чтобы все закончилось так, — говорит он, — но ты не оставляешь мне выбора.

Это отрезвляет. Вмиг гасит свет и напоминает мне, что никакого света на самом деле нет, и я, или Кира, те, кто должны это исправить. Разжечь костер, устроить пожар и пламенем пожрать все.

Даже Л, хоть дело и не в нем.

Перед глазами — криминальная хроника и нелюди, оставшиеся без наказания. Кровь, жестокость и боль. До меня. До Киры. До мира, что мы построим вместе, и в котором Л, со всей его заумной болтовней, не будет места.

Мне жаль.

— Мы и правда стали друзьями, — шепчу, глядя в сторону, чтобы не выдать свою ложь и свое предательство взглядом. — Я ведь твой друг, Л? Ты всегда подозреваешь друзей?

Не верит мне. Говорит сладко, но мечтает затянуть на шее петлю.

Как же злит.

— Я все еще не хочу, чтобы все закончилось так, — говорит Л.

Я тоже не хочу, не с ним, не сейчас, и все же выбора у меня нет.

Рюга подходит ближе и внезапно протягивает мне тетрадь.

— Что это? — в замешательстве спрашиваю я.

Выходит так искренне, что я и сам почти верю, что вижу ее впервые. А все те убийства, ужасы и кровь — просто дурной сон. Переучился, уснул — вот и приснился кошмар. Обычное дело, привычное, человечье.

— Впиши мое имя, — улыбается Л. — Ты ведь знаешь, что я не оставлю тебя в покое, пока не засажу за решетку, или…

— Или?

Его улыбка становится шире, и меня от нее трясет.

— Пиши. Или ты до сих пор не знаешь? Поэтому я еще жив?

Я и правда не знаю его настоящего имени, и это единственное, что удерживает меня от того, чтобы не покончить со всем здесь и сейчас. Сначала. За этой первой мыслью, нелепой, навеянной страхом и тоской, приходит другая. Я не могу убить друга. Не хочу его убивать. Или хочу? Кто из нас хочет?

— Кажется, тебе придется решить, кто выйдет отсюда живым — Лайт или Кира, — добавляет Л тихо.

Телефон вибрирует в кармане, и я радуюсь, что могу отвлечься на него и не думать о том, как поступить с Л, хотя бы секунду.

На экране черным на белом горит имя. Имя Л. Неужели настоящее? Здесь, сейчас?

Нет.

Нет, нет, нет!

Так не должно быть. Не думал, что это будет так… быстро.

— Пиши же, — сухо командует Л, глядя на меня со спокойствием мертвеца.

Я представляю его, бездыханного, у ног, и меня тошнит от этой картины, даже в моей собственной голове.

Кира не может сплоховать. Для него есть вещи важнее, чем дружба с Л и эта страшная ночь. Вещи, с которыми справится только он один.

С Ягами Лайтом или без него.

— Чего ты ждешь?

Пальцы Киры выводят линию, другую, третью. Лайт внутри меня орет.

Я замираю. Удивляюсь тому, что мальчишка до сих пор жив и Кира так спокойно принимает его волю. Кира молчит и с интересом ждет, что я, он, мы сделаем дальше.

Думаю о далеком море под дождем. О душах, чей уход ускорил. О том, что теперь и сам — преступник, в глазах мира и Л.

— Я не хочу с ними говорить, — морщусь, как от удара, представляя всех этих психологов и полицейских, что станут говорить, смотреть, спрашивать.

— А со мной?

Думаю. Представляю, как рассказываю все ему. Только ему одному. Потом.

— Завтра, — отвечаю нехотя и поднимаю на него взгляд.

Л смотрит на меня с жалостью. Улыбка его тухнет, превращается в нечто иное.

Мне его жаль. Снова.

— Приду к тебе завтра, — говорит он наконец. — Можно?

— Да, я буду тебя ждать.