Пластилин (джен)

Адама вер Фаррена, единственного сына создательницы Мейлге, волей судьбы очутившегося в Ибере, Джаред Корно с содроганием ожидает ещё за неделю до дня его прибытия в академию. Об этом ребёнке Джаред знает ужасно мало — лишь то, что ему недавно исполнилось шесть лет, крылья у него, как и у большинства детей этого возраста, ещё не прорезались, и что у него такие же рыжие, как и у матери, волосы. Впрочем, о большинстве малышей, обучающихся в этом учебном заведении, Джаред знает не больше — он привык заниматься только подростками, теми, кому исполнилось хотя бы двенадцать-тринадцать лет, и чьи навыки уже близки к удовлетворительным, чтобы можно было обращаться с ними если не на равных, то хотя бы как с младшими товарищами. Необходимость — неоплатный долг перед отцом Адама — взять на себя ответственность за шестилетнего ребёнка, его безопасность, воспитание и обучение разбивает на мелкие осколки остатки душевного равновесия — и без того достаточно шаткого — Джареда, заставляя его заранее беспокоиться и волноваться о том, что его ожидает.

Джаред боится — перемен в своей так недавно ставшей такой размеренной жизни, вероятности, что характер Адама окажется в большей части похож на отцовский, чем на материнский... И это заставляет Джареда готовиться к приезду мальчика весьма тщательно. Тщательнее, чем он готовился к чему-либо в своей жизни.

Джареда выбрали на роль личного наставника ребёнка создательницы мира, пусть и другого. Это великая честь, огромное доверие и куча иных высокопарных бесполезных слов, сказанных коллегами, решившими за него порадоваться. Но правда в том, что Джаред совсем не рад своему наставничеству.

Адам оказывается высоким для своих лет ребёнком — в голову приходит мысль, что отца своего он перерастёт, должно быть, лет в одиннадцать-двенадцать, если продолжит так расти, а к двадцати годам сравняется в росте с Арго Асталом — в опрятном, но едва ли удобном, костюмчике, явно с любовью подобранном заботливой няней, которая едва не рыдает от ожидания разлуки со своим воспитанником. Адам смотрит на Джареда своими серьёзными — будто бы взрослыми — светлыми глазами, кланяется совершенно по-дворянски и позволяет няне себя обнимать и целовать.

— Вы господин Корно? — спрашивает Адам совсем по-взрослому, и Джаред ловит себя на мысли, что в интонациях этого ребёнка есть что-то удивительно знакомое — едва уловимое и самую чуточку пугающее.

Джаред присаживается на корточки, чтобы было удобнее смотреть в глаза Адама. Некоторое время они просто смотрят друг на друга, словно стараясь «прочесть» человека напротив, узнать его мысли. Джаред думает, что они едва ли поладят — он никогда не любил чересчур умных или чересчур высокомерных детей, а юный Адам определённо сочетает в себе задатки этих качеств. Джаред думает, что не выдержит и недели.

— Зови меня Джаредом, — говорит он, не стараясь, впрочем, придать своему голосу дружелюбия, и Адам молча кивает в знак согласия, а затем оборачивается к няне, через секунду бросаясь к ней, словно ища у неё защиты и поддержки.

Но через пару минут так и не заплакавший — но губы его предательски дрожат — Адам послушно идёт за Джаредом в приготовленную комнату, в которой ему предстоит жить, скорее всего, ближайшие десять лет. Комната слишком пустая — в ней лишь кровать, две полки (одна для учебников, вторая для одежды), стул да письменный стол. И слишком светлая. Слишком чистая — Джаред почти уверен, что через неделю, если не меньше, она уже перестанет таковой быть.

Через неделю Джаред думает, что чрезмерно тихих детей он не любит ещё больше, чем умных и высокомерных. Джаред за столетия работы в академии привык к нескончаемым спорам воспитанников, вечным крикам и вечному шуму, к решению почти любых вопросов силой или незамысловатой пародией на хитрость. Джаред привык к вопящим, возмущённым всем на свете детям — ну, скорее подросткам. И молчаливый, беспроблемный вроде бы Адам приводит его едва ли не в бешенство.

О, насколько проще было бы, будь Адам капризен, шумен, бестолков или хотя бы общителен! Тогда Джаред, быть может, хотя бы мог предположить, как к нему подступиться! Тогда Джаред мог бы отругать его за какой-то проступок, а затем обнять и извиниться за свою вспыльчивость. Тогда Джаред не чувствовал бы своё бессилие всякий раз, стоит ему зайти в свой маленький домик на краю учебного поселения. Тогда Джаред хотя бы знал бы, чего ему следует ожидать — капризов ли, шалостей, непослушания или, в конце концов, истерик с катанием по полу и оглушительным рёвом (Реджинальд, занимавшийся малышами, говорил, что некоторые его подопечные поступали так в первые пару месяцев после прибытия сюда).

Но Адам поразительно послушен. Он покорно делает всё, что ему говорят — встаёт по часам, чистит зубы, учит заклинания, правила правописания и таблицу умножения, а после читает в своей комнате очередную книжку из местной библиотеки. Тихо. Почти бессловесно. Если только его не спросить напрямую. От него не слышно ни единого слова недовольства, ни одного обвинения в чрезмерных требованиях, несправедливости и непосильных нагрузках.

От него вообще почти ничего не слышно — он лишь смотрит на Джареда своими светлыми глазами, в которых, кажется, вот-вот заблестят слёзы. И не плачет.

Адам держится обособленно от других детей, с которыми Джаред постарался его свести на следующее утро после прибытия. Адам сторонится их — поглядывает едва ли не колко, практически никогда не заговаривает ни с кем сам и крайне редко отвечает, если кто-то спрашивает его.

Адам удивительно неразговорчив и серьёзен, и не проходит и пары дней, прежде чем другие ученики начинают его задирать. А Адам по-прежнему молчит. Лишь сторонится обидчиков, прячется в укромных местах и утыкается в книжку со сказками или очередной учебник.

Адам только иногда смотрит на Джареда так, что тому хочется провалиться под землю то ли от стыда, то ли от закипающей в крови ярости.

Ещё через неделю Джаред напивается на Кханготане, на чём свет кляня всех подряд — и себя, и Адама, и его отца, и мать, и своих собственных родителей, и сидящего ныне в тюрьме Мира Фольмара, и его неугомонного папашу, Арго Астала, и императрицу, и покойного ныне Гарольда Анкраминне, и вообще всех на свете. Младшая сестра Мира и любимая дочурка Арго, Лори, на кухне в квартирке которой Джаред, собственно, и сидит, пьёт рядом и сверлит Джареда пронзительным насмешливым взглядом своих по-отцовски зелёных глаз.

Лори работает на генерала Мейера (так называемого «чёрного генерала Ибере»), большинство сколько-нибудь осведомлённых людей Ибере считает её самой язвительной заразой в мире, другие же просто не слишком хорошо её знают. Джаред, как ему кажется, знаком с ней несколько дольше и ближе, чем другие — он учился вместе с одним из братьев Лори и нередко гостил на астарнских уровнях, где и умудрился с ней неплохо сдружиться.

Что, впрочем, не мешает ему порой считать её настоящей мегерой.

У Лори на кухне ни одного бокала — лишь четыре фарфоровые чёрные чашки, подарок генерала Мейера на какой-то праздник. А в шкафу — три бутылки знаменитого астарнского вина, которые Лори обещает Джареду открыть через час, если тот всё ещё будет нуждаться в выпивке.

Светлые волосы Лори уложены косой вокруг головы — так, как она обычно их укладывает на работу. Но одета она в домашнюю одежду — длинную льняную рубашку и просторные светлые шаровары. Заявившись к Лори в её долгожданный выходной, Джаред не был уверен, что она не выставит его за дверь. Но Лори лишь снисходительно пожала плечами и пропустила его на кухню. И Джаред испытывает от этого нечто, похожее на благодарность.

— Братец-то мой тут при чём? — усмехается Лори, подливая Джареду в чашку ещё водки. — Уверяю тебя, солнце, Серенна вер Фаррен ни за что не позволила бы Гарольду учить своего сына — если ты думаешь, что этот ребёнок на тебя свалился лишь потому, что мой очаровательный брат убил своего наставника.

У Лори в глазах колкая насмешка. Лори вообще почти всё делает колко, резко. Даже заботится. Она похожа на своего отца и внешне, и характером. Больше, конечно, характером — такая же язвительная и самоуверенная. Но лоб у неё почти столь же высокий, глаза такие же зелёные и насмешливые, а улыбка совсем не кажется тёплой — горячей уж тогда, обжигающе горячей.

У Джареда нет ровно никаких сил, чтобы не соглашаться с ней — да и желания, если уж на то пошло. С Лори вообще трудно не соглашаться — Джаред приходит к этой мысли после пятой чашки. Ни одному из её братьев не удавалось с ней спорить достаточно долго. Разве что Миру... Ещё один довод в пользу того, что долгие споры с ней и большее упрямство ни к чему хорошему не приводят.

— А я-то чем лучше Гарри? — невесело интересуется Джаред, опрокидывая в себя очередную чашку.

Лори недовольно хмурится, но тут же фыркает и усмехается, словно передумав.

О Гарри — Гарольде Анкраминне — у Джареда не самые приятные воспоминания, хотя его уроки до сих пор накрепко закреплены в его голове. Всё вспоминаются горячий нрав его наставника, не всегда хорошо фильтруемый словарный запас — Гарри любил приложить кого-нибудь крепким словцом — и порой, казалось тогда, завышенные требования. Джаред знает — уроки Гарри помогли ему выжить в трудные времена, пусть когда-то и казались чересчур жестокими.

Джаред теперь знает цену этим требованиям. И требует сам.

Лори снисходительно фыркает.

— Не помню, чтобы ты ударил хотя бы одного ребёнка, Джаред! — смеётся она, усаживаясь на диванчике поудобнее. — Ты лучше Гарри хотя бы этим! Пусть и самый ужасный нытик из всех, кого я знаю.

Джаред пьяно таращится на голые ступни Лори и думает, что едва ли в Ибере найдётся ещё один человек, к которому он мог бы так прийти — в выходной, только потому, что ему необходимо напиться.

Лори — его лучший друг. Единственный возможно. Не с его работой иметь много друзей. А Лори... Она просто есть, и Джаред ей за это безумно благодарен.

От Лори Джаред уходит лишь утром — выпив снадобье от головной боли, которое она ему предлагает и переодевшись в рубашку одного из её братьев (свою он ночью безнадёжно порвал).

— Он просто хочет тебе понравиться! — говорит Лори словно мимоходом, когда Джаред сидит на корточках в коридоре её квартиры и шнурует свои ботинки. — Потому и ведёт себя так приторно-пристойно. Мой брат Чарльз всегда до дрожи хотел во всём нравиться отцу. Он ни перед кем больше так по струнке не ходил, так омерзительно послушно себя не вёл. А ведь с Хуаном колотили друг друга только так — даже когда обоим по несколько эпох стало.

Лори по-прежнему босиком — дома или на астарнских уровнях она никогда не утруждает себя ношением какой-либо обуви. Так пошло с самого детства — Джаред плохо помнит, чтобы хоть раз видел её хотя бы в сандалиях на Цайраме или Увенке, куда так часто приезжал. Даже в дождь. На Лори старый отцовский халат — Джаред не уверен, что Арго часто носил его, но для кого-нибудь ещё из знакомых или близких Лори он слишком велик и... слишком астарнский. И Лори смотрится в этом халате ещё более по-домашнему.

Лори смотрит на него так, как, наверное, смотрят на своих непутёвых младших братьев хорошие старшие сёстры — девочки без единого изъяна, вечные отличницы и умницы, которых без устали ставят в пример всякому, кто хотя бы немного не соответствует этой планке. Лори смотрит и улыбается — и в её совсем отцовской улыбке катастрофически не хватает мягкости. Лишь насмешливая снисходительность.

Её слова застревают у Джареда в голове, и он больше не может думать ни о чём другом всю дорогу в академию. Её слова не уходят, заставляют задуматься об Адаме и о собственном отношении к этому ребёнку, который едва ли заслуживает эпитета «раздражающий» в свой адрес. Заслуживает гораздо меньше всех детей, с которыми Джареду приходилось работать, на самом-то деле.

В академии Джаред оказывается через полчаса после этого разговора. Сегодня у всех выходной — его ученики, должно быть, вот-вот попытаются устроить вечеринку с проносом туда алкоголя, из-за которого кого-нибудь обязательно придётся заставить назавтра сделать пару лишних пробежек в наказание. Смешно, учитывая, что его, Джареда, уже никто не может наказать за подобное времяпрепровождение.

Почти сразу его окликает Вероника Джименн, главная наставница младшего отделения академии — за секунду до этого она стояла и беседовала с Роджером Шеолтом, одним из коллег (и бывших наставников) Джареда. Роджер с давних пор преподаёт защитные заклинания в академии и, наверное, будет преподавать до скончания времён. Вероника, одетая с той же педантичностью, что и обычно, кажется словно взволнованной. Кажется, даже её тёмные волосы, подстриженные ровно до подбородка, выглядят растрёпанней обычного.

— Твой мальчишка неуправляем и точно не годится для работы в команде! — Вероника не повышает голоса, но Джаред почти физически чувствует исходящее из неё негодование. Одна из определяющих стихий Вероники огонь, немудрено, что она вспыхивает, словно спичка, от каждого пустяка.

Джаред не успевает даже в удивлении и рта раскрыть, как слышит смешки Роджера.

— Только представь — он подрался с четырьмя мальчиками с третьего курса начального отделения! Набросился на них — все ребята твердят, что он бросился на них ни с того, ни с сего! — продолжает Вероника, даже не оглянувшись в сторону Роджера. — Теперь все пятеро ходят с фингалами и ссадинами — а ведь драка произошла незадолго до того, как ребят фотографировали для писем родителям!

Джаред пытается нарисовать в воображении дерущегося Адама. Получается с большим трудом. Если уж говорить честно, то не получается вообще. Адам ведёт себя поразительно тихо с первого дня в академии, — напоминает себе Джаред. Он сохраняет самообладание даже в тех ситуациях, когда любой нормальный шестилетка либо разрыдался, либо кинулся бы в бой — как поступал когда-то сам Джаред. Да и Вероника тоже. Что могло сподвигнуть Адама на такой шаг?

И не пострадал ли он? Джареду трудно представить, что Адам начал бы драку первым. Скорее всего, те четверо на него напали — эта мысль не даёт Джареду покоя. Он думает, что, должно быть, Адам мог серьёзно пострадать. Его обидчиков было четверо. А этот маленький тихий мальчик, которого оставили под опекой Джареда, так безответственно умчавшегося к Лори на Кханготан, был вынужден остаться наедине с ватагой сорванцов, которые уже тогда ему докучали.

— Где Адам? — спрашивает Джаред, чувствуя поднимающийся в груди ком беспокойства. — В лазарете? Что он сам сказал о драке?

Джаред чувствует себя безумно виноватым перед этим ребёнком. Ему думается, что, должно быть, ему следовало остаться вчера. Теперь, когда на его плечи возложили груз в виде ответственности за этого совершенно чужого ребёнка, он не имеет права распоряжаться своим временем столь же свободно и легко, как раньше.

Вероника смотрит на Джареда как на сумасшедшего. В её синих глазах, кажется, отражается полное непонимание того, что Джаред забыл здесь — в академии в целом и в преподавательском составе этого заведения в частности.

— Да они все отделались синяками и ссадинами — я лично отвела всех пятерых к медику! Ни одного перелома или слишком сильного ушиба... — Вероника усмехается и достаёт из кармана форменной куртки бумагу, которую тут же протягивает Джареду: в бумаге заключение медика академии на счёт ушибов и царапин Адама.

Действительно — там не оказывается ничего серьёзного, на счёт чего следовало бы волноваться хотя бы самую малость. И Джаред мгновенно чувствует облегчение — с Адамом, с этим несносным ребёнком, всё в полном порядке. А драки... Мало ли их было за всю историю с основания академии? Джаред не уверен, что в этом месте проходит хотя бы пара-тройка дней без известия о том, что очередной ученик разбил своему товарищу нос.

Не стоит и переживать.

— А на счёт драки он молчит — не хуже разведчика какого! Только вот ночевать остался в твоём домике, — тут Вероника улыбается как-то совсем похоже на Лори, и глаза её сверкают почти столь же насмешливо и ярко, и Джаред чувствует какую-то волну тепла в груди, видя этот взгляд. — Говорит — ты ему других распоряжений на этот счёт не давал. Вот же нахал маленький! Я и оставила его под присмотром Марлен — она спала на диване в твоей гостиной.

Вероника смеётся, а Роджер и вовсе хохочет. И Джаред улыбается тоже, подумав, что это весьма смело со стороны Адама — постараться переспорить в этом вопросе Веронику. Пусть даже его маленькая победа обусловлена лишь тем фактом, что он, Адам вер Фаррен, не является учеником академии.

Адама Джаред застаёт в его комнате — мальчик сидит на полу и лепит из пластилина какие-то разноцветные фигурки. Одна кажется Джареду несколько похожей на Веронику, другая — на бывшую няню Адама (в голове внутренний голос с насмешкой говорит Джареду, что нынешняя няня Адама — он, Джаред), третья — на самого Джареда.

У Адама на щеке несколько ссадин — Джаред с досадой думает о привычке Вероники, да и его самого, если уж на то пошло, не залечивать магией мелкие раны воспитанников в, так сказать, воспитательных целях, и в первый раз отчего-то эта привычка не кажется ему правильной — а на скуле наливается синяк. Глаза у этого ребёнка по обыкновению донельзя серьёзные, и когда он поднимается с пола, чтобы поздороваться с Джаредом, тому становится немного неловко.

— Насколько успешно подрался? — со смешком интересуется Джаред, прежде чем успевает одёрнуть себя.

Адам кидает на него совершенно непонимающий взгляд, немного настороженный, чуточку пристыженный — недостаточно, впрочем, чтобы стать сколько-нибудь виноватым — и немного упрямый. Отчего-то сразу вспоминается Хуан, один из старших братьев Лори,

Адам в полном порядке — говорит себе Джаред. Он причёсан и умыт, одет в чистую свободную одежду — синюю футболку и такого же цвета шорты. Его ногти запачканы пластилином, а на ремешке белых сандалий нарисованы красками какие-то немного корявые узоры. Джаред с усмешкой отмечает, что это так удивительно нормально для ребёнка из Мейлге. Пусть и того, что ни разу за свою недолгую пока жизнь там не был.

— Не буду я с ними ничем делиться, — заявляет Адам, немного подумав, и голос у него довольно твёрдый и уверенный, что Джареда отчего-то безумно радует. — Ни конфетами, ни карандашами, ни пластилином — они мои. А эти мальчишки мне даже не друзья.

Адам смотрится довольно забавно — маленький важный человечек с нахмуренными бровями и серьёзным лицом, с почти взрослой яростью сверкающими глазами. И Джаред с досадой думает, что впервые, наверное, видит в Адаме человека, а не просто волей случая навязанного ему ребёнка, и это вновь и вновь теребит в его душе чувство вины за свою предвзятость.

И Джаред просто улыбается Адаму, и взъерошивает пальцами рыжие волосы на голове маленького принца. И из взгляда Адама исчезает та мрачно-упрямая настороженность.