Красное солнце сгорает дотла (гет)

Загораясь красным светлячком,

в тишине лесной глуши

сияет пламя...

Дикий страх завладевает нами,

Исходя из глубины души.

Словно пальцами его вяжи

на нити.

Перемешивай по каплям яд,

Пока редко звёзды говорят,

Но вдали уже рассвет-хранитель

Твоих давних, древних детских снов

Предвещает новые страдания

И в бреду нашёптывает про отчаянье,

Ожидающее нас в конце концов.

Знай, еще живет во мне надежда,

Яро верить хочется в счастливый знак.

Пусть снаружи всё окутал мрак,

Чем-то неземным я чую: между

мглой и чёрным дымом будет Солнце,

и судьбе в лицо мы рассмеёмся,

Не позволив сжечь себя дотла.

Ориентиром станут два крыла,

Разгоняющие тень внутри.

Всякие сомнения сотри

и довериться — впервые — попытайся.

Со мной рядом, я прошу, останься,

Прогоняя прочь кошмары ночи

(Расскажи мне сказку, коли хочешь),

Только — я молю! — не пропади...

Помни: после спуска наступает взлёт,

Не смотри назад, иди вперёд,

Преодолевая на пути любые тяжбы,

Из-за пазухи вытаскивая нож,

Ты ищи, и, может быть, однажды,

Если правда посчитаешь это важным,

по следам былым меня найдёшь...

Примечания:

Автор сия чудесного творения — замечательная Бродская, написавшая стихотворение для данной истории!! Достойно пролога!

Примечания:

Что ж, начнём!

«Она была — живой костер

Из снега и вина.

Кто раз взглянул в желанный взор,

Тот знает, кто она.»

(А.Блок)

В груди стыл холод, беспредельный ужас циркулировал по венам. Мальчик бежал, спотыкаясь о корни вековых деревьев, и, задыхаясь, боялся. Ветви били его по рукам и ногам, хватали, будто мохнатые лапы чудовищ, специально мешая пройти, замедляли его, чтобы погубить. Они норовили хлестнуть его по лицу, попасть по глазам, лишить зрения, чтобы он не смог разобрать дороги. Но он и так почти ни черта не видел в этом кромешном мраке. Мальчишка не видел, что или кто преследовало его, но чувствовал и слышал, как это что-то приближалось километровыми шагами, дышало смердящим, леденящим дыханием в спину, разгоняя по затылку рой мурашек, и от этого страх ребёнка становился ещё безумнее. Он разрастался липким и склизким ужасом у него внутри, цепляясь за органы и больше за сердце.

Его единственная надежда — виднеющийся вдали огонёк. Он манил его беспрестанно столько дней, недель, месяцев или лет денно и нощно, звал к себе, кажется, всю его жизнь. А теперь, когда мальчишка готов к нему идти, его по пятам преследовали его собственные подкроватные монстры, и рядом не было ни отца, ни брата — никого, способного разогнать эти кошмары.

Он, кажется, бежал вечность и ещё половину, когда, наконец, вышел на незнакомую поляну. И замер с затаённым дыханием, напрочь забыв о монстрах и страхе. Цветок, горячий, яркий, явственно напоминавший мерцающий дневной диск в небе, приковал его взгляд. Красное солнце сгорало яркими горячими всполохами почти дотла прямо у него на глазах — так полыхал его пожар. Оно тянуло свои огненные щупальца навстречу, завораживало, манило... притягивало. И маленький мальчик тоже протянул ему свои руки, касаясь доверительно — и щупальца лизали его ладони, легко кусали кожу, но не обжигали.

Его наконец догнали эти монстры. Мальчишка краем глаза видел вытянутые клыкастые морды с окровавленными пастями, кривыми рогами и свисающими лоскутами кожи. Но на поляне, в этом мягком огне ребёнок чувствовал себя комфортно; ужасы, преследовавшие его всё это время, отступали в страхе перед этим чудесным созданием, притягивающим всё ближе и ближе. Монстры сталкивались, словно о стену, и бились судорожно, шарахаясь из стороны в сторону, не могли ступить и шагу, чтобы полакомиться свежей плотью человеческого детёныша. И когда мальчика полностью скрыл кокон этих дружелюбных и тёплых щупалец, страхи ушли, тело онемело и расслабилось в огненных объятиях. Мальчик засыпал спокойно…

Но кошмар не закончился. Следующим мигом (а может, тоже спустя вечность) мальчик видел лес. Он ему не был знаком нисколько, в отличие от места до него, которое ему, казалось, на подкорке было известно. Всполохи солнца слепили глаза, запах костра ударил в нос, заставив взгляд слезиться, и мальчик поздно заметил вдалеке фигуру. Тяжёлые волосы разметались по ветру, широкая юбка раздувалась от спешного бега, она (это была именно она — девушка) постоянно оборачивалась назад. Мальчик не смог понять, напугана ли она или играет. А если напугана, то бежала от него или от его же монстров?..

Его к ней тянуло таким же неведомым притяжением, как ранее к огненному растению, но он почему-то не мог даже двинуться с места, и оттого страх становился ещё более явственным. Мальчишка тянул руки, но не мог достать — в его пальцы и небольшие ладони вдруг что-то вонзилось, рвало до крови, до мяса, до костей. И ему было так больно, так отчаянно одиноко, он зашёлся в рыданиях. Солнце слепило, он не мог разглядеть лица девушки или эмоций на нём, но мальчик просто чувствовал, а не видел или слышал, что она звала его — жарко, истошно, словно он был необходим необыкновенно, как и тот самый цветок. Точно, цветок… Куда же он делся?

Он словно падал с большой высоты и очнулся перед самым падением, так и не столкнувшись с землёй в считанных дюймах перед смертью. Тяжело дыша, задыхаясь от пережитого страха Фред подорвался с кровати с немым криком. Ужас всё ещё волновал душу изнутри, юноша чувствовал внутри осадок от кошмара, а ненадёжное ощущение безопасности и нужности цветку и неизвестной девушке ушли на второй план.

— Всё в порядке? — голос брата, раздавшийся буквально в футе от кровати, сначала испугал его, и Фред поглядел на юношу, зеркально на него похожего, с нескрытым ужасом. Джордж смотрел в ответ с небольшой тревогой, замерев над столом с деревянной ложкой наизготовку. Фред смотрел на него чуть дольше, и ощущение спокойствия и безопасности постепенно вернулось.

Он дома, здесь брат и никого, кто бы мог причинить им вред.

Юноша неровно выдохнул, соглашаясь со своими мыслями, сглотнул слюну, просипев:

— Просто детские кошмары, — и кисло ухмыльнулся, растягивая губы почти судорогой.

Лицо брата отобразило озабоченность, он слегка нахмурился и склонился ближе:

— Расскажешь? — знакомая, привычная забота сквозила в его движениях, когда он отложил ложку и поднялся из-за стола.

Фред глядел на брата задумчиво, пока тот приближался, открыл рот, чтобы ответить, но не произнёс ни слова — язык словно прирос к нёбу, а горло сжало кольцо… Нет, он не хотел рассказывать. Ему казалось, что он должен оставить это себе.

— Не сейчас, Джорджи. Как-нибудь позже, — слабо проговорил юноша и откинулся на подушки вновь, устало закрывая лицо ладонью, когда брат спустя несколько неуверенных мгновений смирился и вернулся к своему завтраку.

— Не забудь, что сегодня твоя очередь ловить обед, соня, — напомнил Джордж, черпая ложкой кашу. И это, похоже, привело Фреда в чувства окончательно. А ещё сладкий запах манки.

Он резво подорвался с кровати, напрочь забыв о прежних тревогах, словно и не случилось ничего страшного.

На самом деле он привык жить кошмарами. Да и не всегда это были именно кошмары. Ему снились и самые обычные сны — нестрашные, необъяснимые и даже глупые. Порой, правда, повторялся один и тот же ужас, пугая его душу, навевая какие-то древние ностальгические воспоминания и страхи. Но снился он ему вот уже много лет, и периодичность его появлений не могла не заставить Фреда привыкнуть. Ему было страшно и решительно непонятно ничего из того, что ему виделось во сне. Однако годы научили его относиться ко снам с пониманием и, наверное, равнодушием. Потому что сколько бы его сновидения ни кошмарили ему голову, в жизни с ним и его братом не приключалось ничего из того, что он видел.

Фред и Джордж, к сожалению, жили во времена тёмные, страшные, когда любое необъяснимое явление называлось дьявольщиной и колдовством, а людей, замеченных за подобным делом, предавали пыткам или костру (а иногда и всё вместе). Именно потому жить в лесу, вдали от людей, было безопасно. Особенно тем, кто из-за законов и бредовых предубеждений подвергался этим гонениям и мукам.

Близнецы были среди таких. Потому как из-за страхов и суеверий народа они должны были погибнуть сразу после рождения. Родители, по словам их приёмного отца, бросили их в лесу на съедение волкам или голодной смерти, потому что «близнецы — дети дьявола» и от них нужно избавиться так быстро, как можешь, пока они своим появлением на свет не навлекли беду на семью или на целый город. Фреда и Джорджа, маленьких, только-только рожденных младенцев, оставили посреди опушки. И они бы наверняка погибли, если бы только их чудом не нашёл старый отшельник.

«Ведьм» особо не жаловали, считая их отродьями сатаны, виня во всех грехах человечества и повсеместно отлавливая. В некоторых городах даже сформировались отряды по выслеживанию и сожжению колдунов и колдуний. А народ за умолчание жестоко наказывался, потому доносы друг на друга стали делом обычным, а смерти невиновных — ежедневными. Люди жили в страхе. Абсолютно все, кроме власть имущих.

И тогда жизнь на отшибе, в далёкой глуши, куда инквизиция не захаживала, а местный люд появлялся крайне редко и по случайности, не казалась такой уж плохой. Они жили втроём, и этого им вполне хватало. Они делили кров, пищу, воду и обязанности. Дед рассказывал им легенды, во многом благодаря которым близнецы не выросли в ненависти или страхе перед ведьмами. Они верили в их существование, но скорее как в героев сказок и легенд, нежели в реально существующих людей. И оттого только больше жаждали увидеть их вживую, совсем не чувствуя страха (скорее отчаянную, может, глупую храбрость). Старик рассказывал байки о древних колдунах, их подвигах и немыслимых способностях, и самой любимой сказкой близнецов была о деревне, которая якобы располагалась в их краях, и которую населяли одни только волшебники.

В общем, жили они со стариком хорошо — он любил их, даря ту самую родительскую заботу, растил с самых пелёнок, оберегал, учил. И лишь однажды в их небольшой семье случилось происшествие, о котором потом они никогда не говорили.

Старый лесник научил их многим вещам — не только бытовым, но и высокоморальным, чему близнецы, если бы жили в городе, никогда бы не научились. Но потом Деда не стало, и они остались лишь вдвоём. Не было больше баек, не было поучений, не было отцовского наставничества и родительского присутствия. Близнецы остались друг у друга, явственно ощущая свою ненужность и одиночество (ведь они не были нужны родителям при рождении, а теперь не было и их званого отца). Они долго старались свыкнуться с новой жизнью, с непривычки хромая на обе ноги и придерживая друг друга. По вечерам они стали пересказывать уже известные байки, а потом придумывали и собственные. Однако весь запал и волшебство терялись — это уже было совсем не то, в это не верилось, это не нравилось. Так и прошли пять лет со смерти Деда. Они продолжили следить за лесом, по очереди ходили на охоту, редко и только по особой надобности выходили из леса — за лекарствами, одеждой или какой едой, если не могли сделать или найти что-то сами.

Фред и Джордж вообще не особо жаловали городскую жизнь, и желания начать всё сначала там, раз умер Дед, ни у кого из них не было. Потому что, во-первых, было опасно светить одинаковыми лицами где бы то ни было даже теперь — их бы, чего доброго, возвели на костёр рядом с другими «отродьями дьявола». Ну а во-вторых, к лесу они за двадцать лет жизни слишком привыкли. Единение с природой стало важной частью их совместного быта, потому быть отрезанными от лесов и полей за теми каменными стенами для братьев было смерти подобно.

Жаль только было, что других людей они почти не знали — редкие выходы в свет ограничивались только кратким общением с торговцами. Но было у них твёрдое предубеждение, что все городские и деревенские либо глупые трусы, либо зажравшиеся шалопаи. В общем, неприятные, суеверные и жадные люди. Может, и были среди них те, с кем Фред и Джордж могли бы сдружиться, но таких нужно было ещё поискать. А заниматься этим, увы, ни времени, ни желания у них не было. Их вполне устраивало и просто то, что изредка в их лесу проскакивали различные интересные путники со своими байками из далёких мест да недалёкие соседи, семьи Пруэтт и Лавгуд.

Фред и Джордж жили и особо ни о чём не кручинились. У них было всё, что нужно для спокойной и безопасной жизни. Изредка риск создавали дни охоты или яростной непогоды, но ничего более опасного в их размеренно протекающей жизни совсем не происходило. И оттого почему-то последний сон Фреда, разительно отличившийся от всех его прежних кошмаров и сновидений, вдруг взволновал душу. Фред никогда не видел того леса, словно приветственно мерцающего тёплыми природными огоньками. Не видел и той незнакомки с пышными космами и в широкой юбке. И если не видел, то отчего она выглядела — вернее, чувствовалась — так, словно она его знала? Словно... он ей был нужен?

Но размышлять об этом не было времени. Быть может, только ночью, когда Фредерику, бывало, совсем не спалось, и вместо этого он думал над различными вопросами: что происходит за пределами леса? Существовали ли в самом деле волшебники или подвиги, о которых рассказывал старик, были совершены обыкновенными людьми? Да и о снах, в конце концов, он размышлял тоже ночью. Днём этим мыслям не было места в его голове, потому он отгонял их, как назойливых мух.

После завтрака Фред собрал небольшую котомку (немного хлеба и воды, целебных настоек на всякий случай), взял лук и нож и, оставив брата у крыльца хаты за перебиранием засушенных съестных заготовок, отправился в лес.

Ещё царствующее весеннее утро приятно освежало, щекотало лёгкие на вдохе и мокро орошало ботинки росой. Фред бродил в поисках старых ловушек, расставленных им с братом пару дней назад, неспешно прогуливался по лесу и осматривал окрестности. Последнее время в их краях было так же, как и обычно, тихо, но буквально две ночи назад в окно их с Джорджем хижины забился ворон. И он не просто задел стекло, пролетая мимо, а прямо в безумии бился о раму, норовя ворваться внутрь или же прошибить собственную черепушку. В итоге у него всё же получилось второе, потому что братья, оцепенев, не успели и рукой пошевелить. А ещё тремя днями ранее близнецы и вовсе видели, как семейка пауков, жившая в их хатке годами, собрала все многолетние пожитки и покинула свой укромный уголок навсегда. А это был недобрый знак.

И всё же ни во флоре, ни в фауне не было никаких разительных или пугающих изменений. Отчего Фред, конечно, почувствовал облегчение. Однако ему не шибко понравилось то, что некоторые их с братом ловушки были переломаны и разворочены так, словно на них повалялся как минимум медведь. А более вероятно даже — кто-то специально постарался. Ему хотелось выяснить, в чём тут дело, но для начала нужно было проверить оставшиеся силки.

К полудню Фред наконец нашёл две целые ловушки — в путах билась пара небольших зайцев. Они извивались, брыкались, чувствуя опасность, но замерли, когда он коснулся их руками. Фред вынул нож, придерживая их тушки, и проткнул быстро-быстро вздымающиеся грудинки, вводя лезвие меж рёбер. Они мгновенно затихли, и лесник связал зайцев за задние лапки, поправил котомку и отправился дальше.

Ещё около часа побродив по лесу, Фред так и не смог найти никаких следов тех, кто так жестоко расправился с ловушками. Но оставил этим пришельцам подарок на случай, если они надумают вернуться. Такой «подарок», что в следующий раз он их уж точно найдёт.

Перекидывая тушки через плечо, Фред думал только о том, как придёт домой, сварит сытный супчик из заячьего мясца и хорошенько отобедает вместе с братом. А потом он заметил фигуру. Сначала он подумал, что на него напал морок, или тени леса забавлялись и подшучивали над лесником. Но потом Фред убедился в обратном: он приложил ладонь к бровям, закрывая глаза от солнца, и вгляделся внимательнее — буквально в нескольких ярдах меж деревьев быстро мелькала тень.

— Да кто… — выдохнул Фред, недоумевая. Но перед глазами вдруг отчего-то начали мелькать навязчивые картинки последнего сна. А потом Фред сорвался с места и побежал во весь опор.

Ветки кустов били по лицу и рукам, больно надрывая кожу, но лесник не мог обострять на этом внимание, потому что главное — добежать, опередив, и остановить, пока не поздно. Человек был меньше него почти в два раза и бежал с трудом, потому у Фреда вышло догнать фигуру быстро. От спешки с чужой головы спал капюшон, и лесник, спотыкаясь и перепрыгивая через выступы и корни, смог увидеть мигом разметавшуюся копну каштановых волос. Голова "незнакомца" повернулась к нему лицом, ошарашенно и почти в ужасе глядя на него во все глаза. "Незнакомец" оказался незнакомкой. Напуганной до чёртиков девушкой, за которой он бежал, как угорелый, и потому она боялась.

— До постой же ты! — взревел Фред, когда та начала петлять меж деревьев, как горная коза, всё стремительнее удаляясь от него и приближаясь к месту, от которого он её и хотел предостеречь. — Не ходи туда! — на последнем издыхании попросил он, но девушка не слушала. И тогда Фред, собрав все силы, какие остались, стал оттеснять её в сторону. Она сошла с дороги, заплетаясь в ногах, а его в это время к земле тянула котомка, но лесник всё же успел изловчиться и у самой ловушки подхватить девчонку под пояс. Погоня вышла недолгая: Фред затормозил, споткнувшись и чуть не упав на землю кубарем от скорости, и дёрнул беглянку в сторону — так, что у той голова мотнулась, как у бездушной игрушки.

— Говорят тебе стой, значит — стой! — зло пыхтел лесник, утягивая незнакомку подальше от греха, пока та, точно так же пыхтя, вертелась и пыталась вырваться. Он отпустил её руку, когда чужие зубы опасно близко пронеслись над его пальцами, и девчонка мешком упала в траву. — Ты могла в ловушку угодить, дурёха! Поранила бы ногу и погибла бы в лесах!

Незнакомка так и лежала на земле неподвижно, успев лишь отползти от него подальше и ткнувшись спиной в дерево позади. И теперь, когда она не пыталась сбежать или причинить ему вред, Фред смог разглядеть её получше: миниатюрная, с огромной копной кудрявых до безобразия волос, а ещё смотрела на него большими затравленными глазами, поднимая руки над головой в защитном жесте. Лицо её пылало страхом и злостью одновременно. Такой палец рот не клади — отгрызёт по локоть. И Фред, нервно усмехнувшись, сменил гнев на милость. Он присел на четвереньки там же, где стоял, и попытался улыбнуться дружелюбно, как умел:

— Чего же ты? Я не сделаю ничего плохого, хорошо? Я только и хотел тебе помочь, чтоб ты в беду не угодила. Видишь? — он повёл носом в сторону полянки, куда незнакомка бежала сломя голову мгновением ранее. Среди травы еле-еле виднелась небольшая ловушка на среднего зверька. Убить не убьёт, но вреда принесёт. — Я Фред. Местный лесник. Мы тут с братом живём, за природой следим вот. А ты?..

Девушка, всё так же исподлобья смотря на его обескураживающе добродушное лицо, быстро подобралась на руках, повторив позу лесника, отчего юбка у неё слегка задралась, и теперь глядела с недоверием. Она пытливо осмотрела его с ног до головы, словно выискивая что-то, а потом еле заметно выдохнула и наконец ответила:

— Я Гермиона… — закрыв на мгновение рот, она беспокойно пожевала губу, и тихо закончила: — путешественница.

— Вот как? — улыбка Фреда стала мягче, а взгляд снисходительней. — А от кого же ты бежишь, Гермиона? Мне кажется, немного людей станут так отчаянно сбегать от незнакомцев, если только… не скрываются от кого-то, — девушка, однако, ничего ему не ответила, нервно оправляя одежду и поджимая губы. Фред перестал улыбаться, нахмурился и сощурил глаз, замечая перемену в поведении. — Тебе нужна помощь? — она огляделась по сторонам в неуверенности, вновь задумчиво покусала пухлую губу, за чем лесник наблюдал вдруг внимательно. Гермиона уже хотела — ну видно, что хотела! — ему что-то ответить, но в итоге сникла и покачала головой. Фреда это расстроило.

— Тогда, может, немного еды в дорогу? Бежала-то ты резво, но выглядишь голодной.

Путешественница вновь поджала губы и схватилась за живот, словно тот в миг заболел. Фред усмехнулся снова понятливо.

— Мой дом недалеко. Снабдим тебя водой и едой. У меня вон, смотри, есть зайцы к обеду, — он демонстративно скинул с плеча тушки, в которые Гермиона тут же вонзила голодный взгляд, желая, того и гляди, вгрызться зубами прямо в сырое мясо. — Обещаю, что ничего плохого тебе не сделаю. И за брата ручаюсь.

Видя, что девушка уже согласна, хоть и молчит, Фред поднялся на ноги и протянул ей руку. Снова улыбнулся, ободряя её неуверенное шевеление, и потянул девушку вверх, когда та вверила ему свою узкую ладошку. А потом Фред случайно взглянул на её запястье, и глаза его в ужасе расширились. На тонкой коже виднелся рисунок ровной пятиконечной звезды...

— Мерлина… — одними губами уронил он, неосознанно сжав чужую кисть сильнее, и поглядел на девушку ошалело. Так же она теперь смотрела и на него. — Ты… ведьма.

Примечания:

Я хотела придерживаться размера, но, как и с "Крыжовником", уже со второй главы он увеличился на две страницы. Будем надеяться, что писать я буду всё же с небольшим отрывом в объёме глав...

И ещё я не уверена, не слишком ли быстро близнецы смирились. Но, знаете, я не особо претендую здесь на полную достоверность) У фанфика больше развлекательный характер, хотя тяжёлые моменты, уверяю вас, всё же будут (ну а куда Эй отчаянье без этого?). И обоснуй всегда при мне.

Страх говорил в нём, наверное, в первую очередь, когда он в ответ на все мольбы и обещания силком тащил её в хижину. Ведьма, несмотря на свой рост и голод, вертелась прытко, вырывалась бойко — так, что он несколько раз чуть не выпустил её из рук. Она выла натужно, роняла градом слёзы, а потом и вовсе пыталась его несколько раз укусить или дать по морде, но тогда он заломил её руки, и она мигом обмякла, став лишь беспрестанно просить о снисхождении и пощаде, плача тише.

Фред был неумолим — он знал, какие проблемы могла навлечь на его брата и него самого ведьма хотя бы уже тем, что он её увидел. Он по рассказам Деда, да и по собственным походам в город знал, что делали с людьми, скрывавшими колдунов и ведьм. Своими глазами Фред видел, как людей пороли розгами на площадях, жарили кожу на пятках лишь за то, что те не донесли на какого-нибудь колдуна, который и не обязательно вовсе был колдуном… Ему всегда было невообразимо жаль всех, к кому применялось наказание. Он считал, что вообще то, что люди делали по отношению к другим людям, было неправильно. Но Фред не хотел, чтобы его брат или он сам оказались в подобной беде. Да и мало ли что она помышляла в их лесу?!

Он чувствовал себя полностью уверенным в том, что делает. К сожалению, в жизни часто приходилось сталкиваться с выбором. Касательно их с братом, он чаще падал на выжить или умереть. Всегда этот выбор сталкивался с чужим. Так, например, близнецам постоянно приходилось убивать животных ради собственного пропитания. Они никогда не злоупотребляли тем, что давал им их родной лес, но факт оставался фактом — кому-то приходилось умирать ради того, чтобы кто-то другой выжил. И происходящая ситуация ничем не отличалась. Ведьма, в конце концов, вероятнее всего погибнет — как скоро, лишь вопрос времени. Важным оставалось одно — утянет ли она за собой и Фреда с Джорджем? А Фред ни за что бы не хотел вот так просто потерять собственную жизнь и жизнь брата, когда их лишь чудом спасли во младенчестве.

Но уверенность его с каждым вскриком и чужой слезой меркла всё сильнее. А оттого, как живо ведьма боролась за свою жизнь, внутри у него неприятно шевелилось что-то знакомое. И не только это вдруг омрачило ему голову… Фред всё больше метался в сомнениях.

Когда он смог дотащить колдунью до дома и поднять на порог, им навстречу вылетел перепуганный Джордж, заслышавший крики и звуки борьбы ещё из хаты. Он выступил из-за двери, глядя на них с нескрытой тревогой и непониманием, и, прочитав в глазах брата решимость, мигом отступил в сторону. Фред внёс вновь забрыкавшуюся девушку в хату, дверь за ними захлопнулась, и он бросил девку прямо так, на пол — не удержал. Она воззрилась на него так злобно, словно на врага номер один, и снова лихо отползла на карачках в противоположную сторону, как в лесу ранее, когда он приблизился. Фред поглядел на это насмешливо, но потом быстро сбросил это непозволительное сейчас выражение с лица, потому что ситуация была совсем не забавная. Хотя хохотать от нервов хотелось всё больше.

— Что происходит, Фред? — спросил за спиной Джордж, нервно бросая взгляды то на незнакомку, то на близнеца.

— Она ведьма, — ответил Фред, оборачиваясь к брату и упирая руки в бока.

— То есть… — Джордж не закончил, и Фред поджал губы.

— Мы должны отвести её в город.

— Нет, умоляю, не нужно! — тут же взвыла Гермиона, вставая на колени и складывая ладони в молящем жесте, отчего Фред поморщился. — Пожалуйста! Они убьют меня! Я ведь не сделала совсем ничего плохого!

— Но таков закон, — слабым голосом ответил ей Джордж, и она только сейчас обратила внимание на то, как сильно они с братом похожи, и потому ошарашенно воззрилась на них — до того, вероятно, странно даже для ведьмы было видеть близнецов. — Если мы утаим правду о тебе, то нас ждёт беда…

И она тут же , озабоченная спасением своей жизни, очнулась и затараторила:

— Нет-нет-нет! Это ведь огромный лес, здесь почти никого не бывает вообще — вы первые, кого я встретила за эти две недели! Никто и не узнает, что вы меня видели!

— Сколько-сколько? — Фред удивился и, сложив руки на груди, постарался усердно скрыть изумлённую и нервную улыбку. — Куда же ты отправилась так надолго?

— Путешествовала… — буркнула она, ссутулившись.

Юноша покачал головой назидательно, выдыхая:

— Эге-е-ей, ты уж соизволь хотя бы не врать, если действительно хочешь, чтобы…

— Вы передумаете?! — она так быстро вскинула голову, что кудряшки подпрыгнули, как натянутые пружинки.

Фред неловко почесал затылок, и сам не до конца понимая, что же хотел сказать, и оглянулся на брата за поддержкой. Тот в ответ неуверенно дёрнул плечами. Не замечалось в ведьме ничего устрашающего или подозрительного, а её плаксивый лохматый вид вызывал лишь жалость и сострадание, потому и не получалось верить до конца в то, что единственный вариант для близнецов сейчас — сдать девушку на казнь.

— Ладно… хорошо, — тем временем Гермиона, приняв их неуверенность за добрый знак и осмелившись, продолжала, облизнув пересохшие губы. — Я Гермиона и… моя мать, бабка и прабабка были чаровницами. Именно чаровницами. И я тоже. Их всех уже нет на свете, но мой батюшка… он захворал. Очень сильно. В этом лесу есть растение, которое мне нужно. Оно входит в состав зелья, способного вылечить его от тяжёлого недуга. Но найти его непросто: я плетусь по лесу уже сколько лун, ориентируясь по знакам, но так и не смогла приблизиться настолько, чтобы успеть… Оно цветёт в мае всего один раз в три года. И такими темпами я могу опоздать к его цветению, и мой батюшка…

Голос её попеременно дрожал, отражая беспокойство и озабоченность. Гермиона сидела на полу с опущенной головой и усердно сдерживала подступавшие вновь слёзы. Братья смотрели на неё с минуту, размышляя над всем сказанным и осознавая, что такие переживания и забота о близких им были не понаслышке знакомы. Сколько они сами вдвоём бились над выздоровлением любимого старика и так ничего и не смогли сделать?..

— Сколько у тебя ещё времени? — после мгновенно воцарившейся тишины голос одного из близнецов прозвучал как гром среди ясного неба. Ещё более неожиданным стало то, что в нём угадывались участливые и сострадательные нотки, тем не менее приободрившие волшебницу.

— Ещё несколько лун… — ответила она, задержав дыхание. — Так вы?..

Но они не ответили, вновь переглядываясь. Гермиона смотрела на них с нескрытой паникой и страхом, потому что молчание в такой ситуации было ничуть не лучше крика. Тишина всегда как бы говорила, что судьба решена. Близнецы словно общались на каком-то ином уровне, Гермионе незнакомом, глядя друг другу в глаза, и ведьме не нравилось то, что сама она не могла участвовать в этой беседе. Однако за свою жизнь она была готова бороться до последнего.

— Будьте уверены, я знаю, что такое осторожность, — сообщила она, всё ещё намереваясь воззвать к пониманию рыжих братьев. — Не знай я, то и не дожила бы до двадцати лет. Я шла так осторожно, что не встретила за всё это время ни одного человека… Кроме тебя, лесник. Но я была голодна и уже плохо соображала — не успела вовремя углядеть тебя. Да и ты так тихо ходишь!

Она, казалось, с оправданий перешла на бесконтрольное негодование, потому тот самый брат, встретившийся ей в лесу ранее, её и осёк:

— Но ты не знаешь этого леса.

Гермиона споткнулась на полуслове и зарделась, но всё же уверенность её не пропала.

— Я уверяю вас, что вы в полной безопасности. За мной нет слежки, меня никто не видел. А если и найдут меня, то… я всё равно о вас не скажу, если вы отпустите. И да — я не знаю вашего леса. Но я умею ориентироваться по знакам.

Фред снова сощурился, глядя на ведьму, сжавшуюся на их полу в поникший комочек, и поджал губы. С ними ведь тоже однажды поступили зверски несправедливо — избавились только потому, что кто-то там назвал их детьми дьявола. И если бы не доброта прохожего, то так и окочурились бы две головёшки посреди полянки. Да и ведь они жили в лесу. Здесь редко бывали люди. А о том, что тут кто-то живёт, знали только соседи, которые точно так же, как и они, жили на отшибе… И мотивы у девушки были самые что ни на есть чистые. Есть ли у кого-то право убивать или пытать человека только за то, что тот хочет спасти близкого?..

Фред смотрел на неё и вновь вспоминал побег в лесу. И перед глазами вставала совсем иная сцена — далёкая, ненастоящая, никогда не происходившая, но знакомая так, будто была в самом деле.

Спустя несколько мгновений Фред развернулся к близнецу с непреклонной уверенностью в лице:

— У этой ведьмы…

— Не называйте меня ведьмой, пожалуйста… — тихо отозвалась с пола Гермиона.

Фред на её просьбу внимания не обратил и продолжил:

— Что ж, она соврала мне лишь наполовину в лесу, назвав настоящее имя, — он недолго смотрел на неё, а потом перевёл взгляд на брата. — Думаю, мы можем ей слегка довериться.

— Но вдруг она в самом деле врёт?! — было видно, что младший близнец был напуган наличием ведьмы в их хате несколько больше, чем старший. — Фред, ты только вспомни о том, что нам рассказывал Дед! О том, что делали с колдунами и людьми, которые им помогали? Да ты ведь и сам это видел! Нам оторвут языки уже просто потому, что мы умолчали о том, что встретили ведьму!

— Да не ведьма я! Прекратите уже! — взвыла девушка натужно.

— Да? А кто же ты? — Джордж всё же решил обратить на неё своё нервно мечущееся внимание, устав спорить с братом.

— Целительница — не более. Чаровница, если вам угодно, — отозвалась Гермиона, поглядывая на братьев всё с той же тревогой.

— Кажется, в лесу ты мне говорила, что ты путешественница, Ведьмочка, — заметил Фред, с удовольствием улыбаясь, когда лицо девушки исказилось в негодовании.

— Да прошу же!..

— Это всё очень интересно, но! — перебил её вновь Джордж, взмахнувший рукой. — Мы всё ещё в опасности, если просто возьмём и отпустим её…

— Джорджи, она соврала в лесу лишь для того, чтобы не навлечь на себя опасность. Сейчас ведь ей и самой выгодно говорить правду!..

— Мой отец действительно серьёзно болен, — дрожащим голосом перебила обоих братьев Гермиона, а сама только в пол и глядела. — Отважься я зайти так далеко, чтобы просто проветриться? В одиночку?.. — На пол, гулко хлопая в тишине, повалились горькие слезинки. И у старшего близнеца снова сердце заходилось от неуверенности. Казалось, что он принял решение уже окончательное. Фред всегда знал, что его брат был очень уж добродушным и отходчивым, а ещё довольно сообразительным. В его голове, был уверен близнец, уже мелькали мысли, посетившие разум старшего ранее. Потому согласие Джорджа на решение оставить всё, как есть, было лишь вопросом времени. Потому Фред лишь наблюдал, как близнец, поражённый чужой бедой и искренностью слёз, мигом смягчился. Джордж глядел на Гермиону теперь с жалостью. Может, и зря они так легко доверялись слезам, но ведь иначе они и не умели — впервые видели чужой плач. И Фред, прекрасно видя готовность брата помочь, уже хотел было заверить ведьмочку в том, что…

— Ладно, оставайся ночевать, — отозвался его брат раньше, чем он успел сказать хоть слово. Джордж смотрел на разинувшую рот ведьму с состраданием. — В такую темень всё равно никуда не пойти — глаза выколешь. Здесь у нас ночи чёрные, без источника света не обойтись. А вряд ли у тебя есть с собой факел или, чего побогаче, спички?

За окном и в самом деле уже начинало стремительно темнеть: всё, что расположилось за кромкой подступающего к хате леса, различалось уже с трудом, хотя небо пока ещё не налилось чернилами. И всё же это было довольно рано даже для их краёв.

— Эм, да… — неуверенно согласилась Гермиона, поднимая глаза и быстро утирая слёзы: — Вы в самом деле позволите мне остаться?..

— Как мой брат и сказал — на ночь, — выдохнул Фред, устало потерев глаза.

Лицо волшебницы просияло.

В хате было намного теплее, чем в лесу. Благодаря печке, разогретой доброй рукой Джорджа. В жарком воздухе чувствовался запах засушенных грибов и душистых травяных заготовок. Когда братья разошлись, Гермиона смогла наконец оглядеться. Хатка была небольшая, но места для двоих человек было предостаточно: над сводчатым потолком висели засушенные травы и лесная пища, на узких полочках стояли глиняные горшки и простенькая посуда, у дальней стены наблюдались две добротные перины, в середине стоял стол и две лавки. Вещей было, впрочем, совсем не много, но зато было очень чисто — разве что в противоположном углу была свалена какая-то грязная куча непонятного происхождения. Возможно, испорченная одежда или использованные предметы охоты. Свет от огня из печи бросал на стены мягкие тени. В этих отсветах даже лица братьев выглядели добрее, потому страх перед ними у Гермионы отступил. Она всё ещё переживала, но то ли атмосфера в хате, то ли сами братья с их спокойным смирением постепенно сгладили её тревоги.

К этому месту так и вязалось единственное подходящее слово — дом. Даже ведьма, чужая здесь и незваная, ощутила уют и гостеприимство хаты. А ещё помимо всего чувствовался запах овощного бульона, кипящего в печи. От этого аромата живот у девушки взревел ещё громче, чем в лесу. Фред, стягивавший с себя грязные ботинки, замер от этого звука так же, как и Джордж, поднявший злосчастную крышку.

Позже братья таки приготовили суп, освежевав тех самых зайцев, которыми старший подкупал ведьму. Втроём они сытно, но молчаливо отужинали, слегка настороженно косясь друг на друга. Гермиона предложила к супу листья петрушки — травы, которую близнецы часто видели в лесу, но не принимали за еду. Скорее как за ароматное растение — не более. Однако с ней суп стал душистее и вкуснее, а доверие Фреда и Джорджа к ведьме возросло.

Но утро вечера мудренее. Братья расположили ведьму на одной из перин, выдали даже чистую рубаху, чтобы переодеться и отоспать, но девушка отказалась и улеглась прямо так, в лохмотьях. И небольшую сумку, переливающую стекольным перезвоном при движении, уложила рядом. Ясно, что готовилась бежать в любой момент, если почувствует опасность.

Уже потом, под покровом ночи, свесившись над столом, в освещении маленькой свечи близнецы беседовали осторожным шепотом.

— Ты в самом деле хочешь пойти, Фред? — тревожно спросил младший, и на лице его замерла гримаса испуга.

— Да, Джордж! Ещё как! — с улыбкой ответил старший. В его глазах блестел такой маниакальный огонёк, знакомый Джорджу с пелёнок, что тот сразу понял, что брат настроен очень серьёзно, а отговаривать его — бесполезно.

— Могу я хотя бы знать, почему ты хочешь пойти?.. — страдальчески выдохнул близнец, растирая лицо ладонью.

— Приключения, Джордж! — воодушевлённо объяснился Фред. — Те самые, о которых нам рассказывал Дед и о которых мы мечтали! Ты что, уже и не помнишь, с каким увлечением мы раньше мечтали о приключениях? Как выдумывали новые игры, бегали по лесу, вооружившись деревянными резными мечами? И почему бы не попробовать воплотить что-то из этого в жизнь?

— И тебя совсем не смущает, что ты идёшь с ведьмой? Фред, это безумие! — воскликнул брат и, осекшись, прислушался. С кровати раздался короткий шорох, но на этом всё.

— Брось, Джорджи, — быстро зашептал в ответ Фред, когда спустя мгновения ведьма всё же не поднялась с кровати, — мы собираемся идти по лесу, который я знаю, как свои пять пальцев, и в который путники забредают раз в вечность. А инквизиции здесь и подавно не бывает — глушь ещё та!

— И тебя совсем не смущает, что кто-то разворотил наши ловушки?.. — недоумённо спросил Джордж, взмахнув рукой и чуть не затушив свечу.

— Эти люди уже могли уйти! За меня не переживай, Джорджи, ты прекрасно знаешь, как я управляюсь с луком и ищу дороги в лесу. Сам вспомни, сколько раз я терялся здесь на неделю, на две, а потом всё равно находил выход — даже через болота проходил.

И Джордж не смог спорить с братом. Из них двоих Фред каким-то невероятным образом с задачей выживания справлялся куда лучше. Может, связано это было ещё с тем, когда совсем маленький Фред сбегал из дома, ссорясь с Дедом, и потом пропадал на часы или целые сутки. И когда, казалось бы, им уже было его не найти, он под их завывания и мольбы вернуться выходил с какой-нибудь опушки с улыбкой до ушей. И получал по щам от Деда. А потом, уже ночью, доверительно рассказывал младшему брату о своих маленьких путешествиях с большим увлечением, а Джордж с открытым ртом внимал каждому его слову. И в итоге Фред всегда находил дорогу домой. А однажды, всё в том же детстве, смог найти и затерявшегося Джорджа.

Фред был умным и смекалистым парнем, выбирался из самых патовых ситуаций с улыбкой во все тридцать два. Но ещё Джордж знал брата как чересчур авантюрного человека, часто поступающего в сердцах и не раздумывая. Близнец не был глупцом, слепцом или мечтателем, постоянно витающим где-то в облаках, но бунтарская жилка в нём проступала гораздо ярче, чем в Джордже. И потому единственным переживающим за всё человеком в их небольшой семье, как всегда, был именно младший брат.

— Ты знаешь, Фредди, что я всегда всеми руками и ногами за тебя. Но в этот раз я не поддерживаю твою затею, — Джорджу нравилась идея путешествия, но не когда рядом ведьма, а где-то по лесу, может быть, шастают разбойники.

— Ну, я-то всё равно решился, — осклабился Фред, складывая руки за головой и отклоняясь на спинку стула. — Только вот за тебя боязно.

— А меня-то чего?!

Старший улыбнулся возмущённому лицу брата ещё шире и по-ребячески выпятил губу, дразня:

— А то, что без меня не протянешь. Соскучишься и завоешь от тоски, а?

— Ой, да окстись ты, в самом деле! — ощерился Джордж, но уж его близнец видел, как тот начал смягчаться: и плечи расслабились, и губы дёрнулись в ответную улыбку.

— Да не скрывай — скучать будешь, — подтрунил его Фред, плутовски улыбаясь. — А мне прогулка только на пользу…

А сам думал о том, что не приключений в первую очередь всё же ищет и жаждет. Ему нужны ответы, его влечёт интерес и тревожит совсем иное. Сон… Накануне ему впервые в жизни приснилась девушка с копной каштановых волос и в пышной юбке, и буквально в тот же день явилась эта колдунья. Выпрыгнула перед ним в лесу как чёрт из табакерки, такая похожая и знакомая, словно прямиком из сна. И влечёт его неоправданно… А Фред привык, что сны разговаривают.

Но он не рассказал брату о том сне утром и рассказывать теперь, чтобы объяснить причину желания уйти, не собирался. Потому что это равно безумию — следовать, возможно, прямиком к беде только из-за какого-то сна. Брат-то его, конечно, поймёт в любом случае. Вот только беспокоиться будет меньше, если знать правды до конца не будет. Да и не собирался ведь он, в самом деле, лезть в какое-нибудь пекло! Это ж так, лёгкая прогулка — иначе и не назвать это с учётом его знаний местности.

Напререкавшись и всё же договорившись, они легли уже сильно за полночь. Смирившийся Джордж улёгся на свою перину, ещё около получаса обиженно сопя, а Фреду не осталось ничего иного, кроме как прилечь, извернувшись, на узкую лавочку. Он ещё пожалеет о том, что уснул без одеяла и чего мягкого под головой завтра, но перед сном он только задумчиво глядел на кучерявую голову на другом конце хатки, почти не вслушиваясь в бубнёж засыпающего близнеца.

Этой ночью ему не снилось ничего совсем.

— Что, прости?.. — коснеющим языком спросила Гермиона следующим утром, так и замерев над сумкой в полном шоке.

— Я пойду с тобой! — Фред сидел напротив неё на перине и улыбался от уха до уха. — Я помогу тебе найти цветок.

И выглядел он таким обескураживающе уверенным, что ведьма не смогла сказать ничего против.

Примечания:

Дорогие читатели, мне бы было интересно узнать что, где и в каком виде вам бы хотелось наблюдать в этой истории?

пы.сы. Саундтреки из фильма "Король Артур" просто бомбические! И у них схожая тематика с историей (средние века, ведьмы, рыцари...), хотя всё же атмосфера отличается.

К этой истории теперь, к слову, тоже есть плей-лист) Его буду обновлять время от времени: https://vk.com/music/playlist/-118116264_9

Собирались ранним утром. Близнецы уже были на ногах и, пока ведьма спала неожиданно крепким сном, пуская слюну на подушку Фреда, паковали необходимое. Фред впервые набивал котомку почти до краёв: вложил лекарств, верёвок, охотничьих снастей, одежды. Ещё никто из них не знал, насколько может затянуться путь, потому лесник брал всего про запас, при этом опасаясь, как бы груз не перевесил его при первом же шаге. Ещё и Джордж впихнул пару сух-пайков на дорогу, хотя, по сути, в лесу всегда есть чем поживиться — уж без еды бы путники не остались. Фреду пришлось всё утро выслушивать нравоучения обеспокоенного брата: запахнет жареным — беги, на рожон не суйся, в незнакомые места не прись… и прочие наставления. Фред слушал с улыбкой, еле сдерживая хохот — так забавлял его тревожный вид близнеца. Сам он ничего опасного не видел. Ну, доведёт Фред ведьму до цветка, она его сорвёт, да и разойдутся своими дорогами. В лесу им опасаться нечего: лесник знал каждую веточку и с животиной был на «ты». И пусть его слегка настораживал тот рассказ о почти недосягаемом цветке, про который ведьма повествовала каким-то даже загробным голосом, Фред всё же не собирался подвергать себя опасности. Уж не ради ведьмы.

Когда Гермиона проснулась с утра и на утверждение — никак уж не предложение — лесника пойти с ней отреагировала нейтрально-положительно (она ведь промолчала, но и не отказалась!), последние сборы завершились довольно быстро. Ведьма лишь забросила на плечо прозвеневшую сумку и встала у дверей. Фред поднялся следом, но Джордж вдруг ухватил его за рукав. Выглядел младший так, будто боролся сам с собой, отпуская близнеца. Гермиона поспешила выйти, чтобы не присутствовать при этой душещипательной и интимной сцене.

— Может, и мне всё-таки пойти?.. — предложил младший из братьев, когда дверь их хатки захлопнулась.

— Нет, Джорджи, — улыбнулся Фред, когда близнец опять заиграл старую шарманку. — Зачем так рисковать? А за домом кто смотреть будет? Уж лучше так: я — там, ты — здесь. Каждый на своём месте.

— Оставляешь меня, как бабу на хозяйстве, — поджал губы Джордж. — И вообще, твоё место здесь, Фредди!

— Ой ли… — задумчиво протянул вдруг тот, отчего брат его воззрился на него с новой тревогой. — Не в том суть, братец. Не в том суть…

Вскоре, спустя ещё один диалог со столкновением мнений, они вышли следом. Ведьма уже достаточно далеко отошла от хаты и, пока братья обнимались у крыльца на прощание, смотрела на них издалека неясным взглядом, даже каким-то завистливым. А потом медленно двинулась в ту сторону, с которой её и приволокли в прошлый вечер.

Когда она уже начала подозревать, что заплутала, из-за спины раздались спешные и в этот раз совсем не тихие шаги.

— Ну, что дальше, Ведьмочка? — спросил нагнавший её Фред, улыбаясь какой-то по-ребячески лёгкой улыбкой, отчего Гермиона начала сомневаться, что именно этот человек утягивал её, намереваясь отдать на смерть. Погода была замечательная — птицы пели с душой, деревья приветливо махали леснику листвой, и солнце вновь ласкало кожу. А скрип ботинок о мокрую траву так ублажал слух! И как тут не быть в приподнятом настроении?

Девушка же смерила лесника холодным взглядом — негодование внутри подбивало вновь вскинуться на него за это обращение — и всё же ответила, смиренно проглотив обиду:

— Отведи меня туда же, откуда вчера увёл.

Дальше они шли молча, хотя Фред время от времени начинал о чём-то болтать, почти не заботясь о том, слушают ли его. Гермиона ни на одну его реплику не отвечала. Ему это не нравилось. Однако молчание ведьмы Фред объяснил по-своему, потому, остановившись у очередного пня, вытряхнул из котомки хлеб и воду и протянул ей. А когда Гермиона в нерешительности замерла, он уверенно пихнул завтрак, которым она пренебрегла в братской хатке, прямо ей в руки. Это её немного задобрило — на его реплики она, по крайней мере, отвечала взглядом или кивком, аппетитно пережёвывая хлеб.

Наконец выйдя на ту самую полянку, они разошлись: Фред со вздохом двинулся к вчерашним силкам, в которых так и не оказалось никакого зверька, а Гермиона вдруг отошла к деревьям. За своим делом лесник и не замечал, как ведьма, сложив на дерево ладошки и слегка соскребая ногтями кору, о чём-то шептала в опустившиеся до земли кроны. Фред же вдруг заприметил очередное изменение: в паре ярдов от силков лежала вещь, ни одному из братьев не принадлежавшая.

Когда лесник уже почти подошёл к опасной железке в траве, ведьма неожиданно оторвалась от ствола:

— Думаю, нам сюда… — и она так быстро проскочила мимо, что Фред еле успел выбросить руку вперёд, преградив дорогу в последний момент:

— Здесь капкан. Не видишь, что ли? — голос его негодующе и грозно дрогнул.

— Что это такое? — ведьма подняла настолько растерянный взгляд, что лицо Фреда смягчилось.

— Что же ты, Ведьмочка, и про капканы не слышала? — Та покачала головой. Фред удивлённо вскинул брови. А потом осмотрелся и нашёл глазами толстую палку. Отпустив плечо замершей ведьмы, он подобрал ветку и несильно стукнул тарелочку — капкан резко захлопнулся с громким щелчком, ломая палку в щепки. У Гермионы глаза на лоб полезли, и мурашки побежали по спине от этого звука.

— Кость дробит только так, — заметил лесник, заглядывая в лицо ведьмы.

— Для кого оно?.. — с ужасом спросила она, поднимая глаза.

— Этот? На медведя. Но так охотятся и на более мелких зверей, — Фред снова полунасмешливо-полусерьёзно поглядел на ведьму. Что ни говори, а её он не особо боялся. Всё-таки в байках Деда колдуны и колдуньи не были страшными и опасными, а скорее даже открытыми к чужим бедам и смелыми. А рассказам родителя Фред доверял достаточно. Хотя, конечно, это и не лишало его полностью некоторых опасений насчёт этой едва ли ему знакомой девицы. — И как ты только ни разу ни в один из них не залезла, если в глаза их не видишь?

Гермиона не ответила, вновь посмотрев на капкан, явно представив себе сломанную кость и вывороченное мясо, и с трудом сглотнула.

— И он… ваш?

— Нет, — Фред поморщился, — не наш. Вероятно, здесь были охотники или, возможно, разбойники… или кто-то такой. Нечасто сюда забредают — те ведь ещё трущобы…

Он отбросил сломанную палку в сторону и опустился на корточки, пока ведьма отошла на шаг, стараясь держаться подальше от опасной штуковины даже без предупреждения лесника. Захлопнувшийся капкан был больше не опасен, но оставлять его здесь Фреду не особо-то хотелось. Ловко открепляя его от земли, лесник параллельно объяснял:

— Капкан ломает зверю лапу, и он не может сбежать. Если его оставили и забыли — животное долго мучается и умирает, потому что не смогло есть. Например, медведь со сломанной лапой много не набегает и не налазает. Если за ним возвращаются, то выследить зверя по следам не составит труда. Да и уйти он далеко не успеет. Его находят и добивают. Жестокая штука. Мы с Джорджем ими не пользуемся — по нашей части силки да ловушки.

Фред поднялся и, вновь оглядевшись, убрал капкан поглубже в ямку под дубом. На немой вопрос Гермионы он ответил просто:

— Заберу на обратном пути и унесу домой. Джордж эти штуки пускает на более полезные вещи. Или, глядишь, Луна заберёт по дешёвке… Как бы только перед этим брата предупредить, что у нас тут, вероятно, всё же кто-то шастает, а мы и в ус не дуем… — казалось, что лесник полностью ушёл в себя и говорил уже сам с собой вслух. Гермиона, стоявшая рядом, смотрела отчего-то внимательно, но не слушала или хотя бы делала вид. Тем временем юноша встряхнулся, прогоняя навязчивые мысли: — А насчёт остального не переживай, Ведьмочка, — я и без таких капканов смогу защитить нас от животных, если на то пойдёт.

Ведьма отреагировала мгновенно: в глазах вспыхнул блеск воспоминаний, она обняла себя за плечи и понурила голову. Вопрос она задала уже дрогнувшим голосом, даже не осознав, что произнесла вслух:

— А от людей?

Фред вновь обернулся из-за этого отрешённого тона. Гермиона смотрела застекленевшими глазами в землю, словно вдруг упомнила что-то необыкновенно грустное и страшное. Фред уже давно задавался вопросом, почему реагирует так на проявления её чувств. Они знакомы с натяжкой лишь сутки, а лесник отчего-то с завидным увлечением старался уловить каждую её эмоцию (от просто хмурых бровей до улыбки с зубами, которой он пока так и не видел), словно околдованный, чувствовал такой безграничный интерес (вероятно, потому что она — ведьма), что даже удивление самому себе уходило на какой-то второстепенный план. И всё по той же необъяснимой причине Фред вдруг поступился собственной убеждённостью.

Он смотрел на неё с минуту внимательно и всё же ответил:

— И от них. Смогу.

Гермиона подняла глаза и столкнулась взглядом с лесником. На лице у него так и горела уверенность. Несколько мгновений Гермиона поражённо смотрела в ответ, а после благодарно кивнула.

Они шли весь день. Пока Фред выбирал дорогу, ведьма с таким восторгом оглядывала лес, считая себя незамеченной, что у него уголки губ косили в ухмылку. А вечером наконец устроили привал: собрали веток и камней, устроились посреди полянки и зажарили над костром пару найденных по дороге грибов. Солнце уже заходило, напоминая о себе лишь прощальными закатными лучами. Гермиона чувствовала тягучее удовлетворение от того, что теперь опережала свои прежние планы. Во многом сопровождение Фреда гарантировало ей то, что она вполне и вполне могла бы успеть на цветение. А там уже только… дело за самым тяжёлым.

Да и то, что Гермиона так сытно поела, тоже играло свою роль в её теперь приподнятом настроении. Вот только сам Фред к вечеру сидел хмурый, как туча, свесился над своим мешком и то выкладывал припасы, то складывал обратно. Вероятнее, в этом деле он находил для себя некое успокоение на фоне всех переживаний. Гермиона только сейчас отчего-то обратила внимание на то, что лесник всё ещё не находил себе места после происшествия с капканом.

— Если тебе что-то нужно передать брату, то я могу помочь, — от её голоса Фред вздрогнул, но не спешил оборачиваться. — У тебя есть карандаш и пергамент?

— Издеваешься? — ответил он угрюмо. — Недешёвое удовольствие.

— Ох, точно… — поспешно выдохнула Гермиона, уже поднявшись и возводя глаза и руки к небу, пока юноша не смотрел, — может, есть что-то, что сможет понять только Джордж?

Фред какое-то время задумчиво глядел в котомку, впав в размышления. Вопрос ведьмы вывел его на какую-то иную волну мыслей. Из них его вывело громкое граянье позади. Лесник обернулся быстро, сбросив наступивший морок и глядя на уже стоявшую посреди полянки Гермиону. И вдруг задержал дыхание. Ветер трепал её тяжёлые кудри, края юбки ласково путались в ногах, и глаза загадочно блестели в свете костра, отливая волшебным золотом. Она смотрела на него как-то неожиданно мягко и проницательно, будто знала что-то, чего он сам не знал. Гермиона была похожа на лесную нимфу, а не на страшную колдунью из сказок. Громко шелестел лес, трещал костёр, и кузнечики завели свою ночную трель, словно о чём-то загадочно перешептываясь или создавая природную мелодию, особую музыку. Фред думал, что последнее. Потому что от этой мелодии ведьма становилась ещё более…

Он запоздало обратил внимание на чёрного, как ночное небо, ворона на её пальцах, и оторопело спросил:

— Почему не сова?

Ведьма удивлённо вскинула брови, гладя пальцами второй руки клюв птицы.

— И как это понимать?

Фред наконец сморгнул, прогоняя из головы неожиданный образ, и объяснил, глядя уже не на ведьму, а на костёр:

— Ну, Дед рассказывал, что вы пользуетесь совами. А потом какой-то сильный волшебник выделился использованием ворона как фамильяра, и от него пошла легенда, что все вороны — помощники ведьм. Но это ведь не так. Вы используете сов.

Теперь Гермиона смотрела ещё более удивлённо, чем прежде, и отвлеклась от своего крылатого товарища, из-за чего ворон недовольно затрещал. Фред заметил её затянувшееся молчание и, желая развеять его, произнёс полушутливо-полуобиженно:

— Брось, не боишься же ты рассказывать мне? После того, как я дважды… нет, трижды спас тебе жизнь? Мне ведь даже рассказать некому! Я, если ты забыла, живу в точно такой же ограниченности.

Пока ведьма так и стояла в нерешительности, Фред поднялся со своего места и, недолго порыскав по опушке, взял в руки какую-то ветку и выхватил из ремня нож. Гермиона рассеянно и задумчиво наблюдала за его движениями и, когда лесник вновь присел, она, похоже, так и не смогла найти ничего плохого в том, чтобы поведать часть правды.

— Сов мы используем для общения друг с другом. Они безопасные переносчики. Их, по крайней мере, не перехватывают. А воронов уже для всего остального.

— То есть друзья у вас есть и за пределами общины? — рассеянно спросил Фред, уже склонившись над куском молодой ветки, и, задумчиво прикусив палец на мгновение, начал выскребать на коре какие-то засечки лезвием.

— Ты придумал, как передать брату сообщение? — вместо ответа спросила Гермиона, с интересом заглядывая за широкое плечо.

— Да… — медленно ответил лесник, полностью сконцентрировавшись на ноже. — Вырежу кое-что, что поможет понять ему, что это я…

— Ну и отлично! — Гермиона оказалась рядом с ним в пару шагов и посадила ублажённого лаской ворона на выступ ветки почти под боком у юноши, и тот от неожиданности подскочил. — Когда закончишь, отдай это ему в лапку. Куда лететь, он знает.

Глядя в черный блестящий глаз птицы, воззрившейся на него неожиданно мудро, Фред и не подумал спросить, откуда же ворон знал, куда ему нужно лететь. Гермиона вновь отсела на свою часть полянки, а лесник, невольно косясь на молчаливого товарища, вновь склонился над веткой. Всё время, пока он был занят, ведьма за его спиной что-то тихонько раскладывала. А птица с увлечением и интересом лезла ему под локоть, намереваясь разглядеть ветку поближе или и вовсе выхватить её да удрать. Фред только и успевал шикать, а когда всё же не без опаски почесал пальцами пернатую голову, то ворон смолк и больше не мешал. Видимо, без ласки это создание не могло прожить и минуты. Ну, не кусался, по крайней мере.

Когда Фред закончил, вокруг сгустилась такая тьма, что ему пришлось развернуться и подползти к костру поближе. Через какое-то время он, сдув с ветки остатки отодранной коры, глядел на своё творение довольно. На палочке проступал небольшой, но аккуратный (насколько это было возможно с учётом её величины и количества отведённого времени) рисунок солнца в треугольнике. Они с братом ещё в детстве использовали этот знак для своих игр в рыцарей и волшебников. Джордж должен был понять. Под этим знаком Фред старательно выскреб слово «опасность». Дед не особо обучил их грамоте и счёту, но некоторые базовые знания у близнецов всё же были. Среди них было и вот это слово. В их жизни оно играло ключевую роль с самого их рождения, как бы прискорбно это ни было.

Фред встал с колен и обернулся в поисках ворона, но нашёл его быстро — тот сидел на куске бревна и клевал зажаренный часом ранее гриб, который он не успел съесть. Лесник бросился к птице и ради приличия махнул рукой, прогоняя наглеца от своего ужина. Гриб наверняка был достойной платой за доставку сообщения к брату, но Фред всё же не собирался давать ворону спуску — больно тот был вольный и дерзкий, покушаясь на чужой ужин. Птица отскочила и воззрилась на него невиновными глазами, на что Фред лишь покачал головой. Он вновь опустился, встав на корточки, и протянул деревяшку. Ворон ловко выхватил её из чужих пальцев и зажал в когтистой лапе. И смотрел теперь будто в ожидании.

— Чего зёнки вылупил? — выдохнул лесник, предлагая ворону руку, на которую тот осторожно перескочил. — Лететь куда, ты знаешь. А плату свою ты вон уже слопал — отклевал половину моего же гриба. Всё честно?

Птица ничего не ответила, но, казалось, была согласна. Тогда Фред слегка подбросил её в воздух, помогая взлететь, и ворон, точно сокол, взмыл в чёрное небо, почти сразу же слившись с темнотой. Лесник на мгновение невольно позавидовал его крыльям — быстрые, вознесут до самых высоких белых точек в ночном небе и унесут, куда хочешь. Хотелось бы и ему летать.

Отправив птицу в полёт и проводив её взглядом до того момента, пока крылья ворона уже поглотила чернота, Фред оглянулся и заметил, как Гермиона раскладывала что-то на земле. В этот раз, благо, в его голову не полезли сравнения с нимфами. Зато кое-что другое — да. Недолго думая, Фред почти гуськом приблизился к ведьме.

— Что ты делаешь? — спросил он, подсев рядом, и Гермиона дёрнулась, скрывая от него своё занятие полой худенького платка.

— Раскладываю знаки, — угрюмо ответила ведьма на вопрос, смотря в его глаза исподлобья.

Фред вскинул брови, но улыбнулся с зубами:

— И что, мне смотреть нельзя? — Искры, вырывающиеся из костерка, блеснули в его глазах, придавая какого-то развязного блеска.

— Нет, — заметив недоброе, сквозь зубы резко ответила Гермиона.

Фред удивлённо и слегка раздражённо на неё вытаращился, хмуря брови. Возмущение так и подступило к горлу, разжигая внутри недовольство, отчего он воскликнул:

— Да что я сделал-то?!

Его вдруг громкий голос невольно напугал ведьму, отчего она неосознанно отпрянула от лесника, но твёрдости взгляда не растеряла. Сам Фред, однако, не шелохнулся, но сложил руки крестом на коленях, глядя обиженно. Негодование в его глазах было настолько осязаемо, что Гермиона слегка смягчилась и объяснилась терпеливо:

— Ты — ничего. Но не стоит мешать мне и знакам. Это, знаешь ли, дело кропотливое. Требует концентрации и, ммм… одиночества, — она дождалась понимания в его глазах и продолжила: — Так что, если у тебя нет важного дела, то, пожалуйста, пересядь обратно.

Буйные чувства в его глазах слегка улеглись. Фред, сцепив зубы, кивнул. Какие-то мгновения его глаза с сомнением глядели в глубокие карие глазищи ведьмы, словно считая количество ресничек. Гермиона смотрела вопросительно и ждала его ответ. Фред думал вновь недолго. Желание высказать то, что собирался изначально, отпало.

— Ничего важного, — ответил лесник и встал спустя несколько мгновений уже решительно, возвращаясь к своей части опушки с какой-то мрачной досадой.

Глубокой ночью, когда сон поглотил Фрела почти целиком, он ещё краем уха разобрал в сумрачной тишине еле слышимый певчий голосок. Ведьма то тихо мычала, то мягко тянула ноты, то шептала неразборчивые слова — кажется, пела колыбельную. И, уже едва окунувшись в очередное сновидение, Фред подумал, что отчего-то песня эта казалась ему далеко знакомой...

Пробуждение выпало на раннее утро. Протерев всё ещё слипающиеся глаза, Фред потянулся и сел — мышцы слегка ныли после сна на сырой земле. Но леснику было не впервой спать не на мягкой перине, потому организм бунтовал недолго. Вокруг было тихо — только утренние соловьи заливались еле слышно, да кукушка разглагольствовала вдалеке. От костра остались одни угли, и юный утренний ветер тихонько развевал серый пепел. Первым делом Фред вспомнил, что неподалёку от их временного ночлега был родник. Ему смертельно хотелось ополоснуть лицо и шею в ледяной ключевой воде — ночью ему снилось что-то такое ужасное, что грудь до сих пор стягивало морозным кольцом, а руки подрагивали. Он только не помнил что. А вот ощущения страха и неуютности (и, может, даже чужого присутствия) осталось при нём и после пробуждения.

Ведьма ещё спала, причём богатырским сном (возможно, это тоже была причина, по которой она так долго шла по лесу, когда была одна?), и не двигалась — лишь тонкие волоски на лице её мерно поднимались и опускались от дыхания. Ещё было довольно рано, среди деревьев пока царил полумрак, потому Фред решил дать ей поспать ещё немного — всё же лучше идти хоть сколько-то выспавшимися. Мало ли на что способна уставшая и недовольная колдунья? Он взял с собой нож и лук на всякий случай и ушёл в противоположную от их верного направления сторону.

По пути лесник осмотрел и округу, к счастью, всё же не заметив чужих следов — кое-где ночью пробегала лисица да пара-тройка кролей, но это было не так страшно. Его губы свело судорогой, вероятнее, а не улыбкой — такой потешной теперь предстала безумная мыслишка, навеянная кошмаром, о том, что что-то может их преследовать. Опасаться им, вообще-то, нужно было вполне возможных встреч с людьми.

Родник Фред нашёл быстро и, опустившись на колени, почерпнул воды несколько раз, ополоснув лицо, шею и грудь и не сдержавшись от блаженного вздоха. Но этого ему оказалось мало, потому через мгновение же лесник припал головой к ледяной воде — мышцы свело от внезапно низкой температуры, и сознание мигом взбодрилось. Осадок после сна сошёл окончательно, и Фред, вынырнув, тряхнул яркой головой. Холодная вода каплями разлетелась по округе, краем глаза он заприметил кустик с ранней ягодой. Вот и завтрак.

Вернувшись на поляну, лесник застал всё ещё спящую ведьму и заметил на бревне ворона, увлечённо чистящего перья. Птица сидела тихо, даже не каркала, видимо, не желая нарушать сон хозяйки. Фред вдруг испытал к пернатому товарищу какое-то благоговейное чувство, приблизился и, черпнув горсть ягод из шляпы, протянул навстречу.

— Да ты молодец, — улыбчиво и почти ласково сказал он. — Быстро до Джорджи слетал. Похвально.

В ответ ворон согласно пощёлкал клювом и принял предложенное угощение. Фред разглядывал его прытко вертящуюся головушку с интересом.

— А балакать-то ты умеешь? — спросил он почти шёпотом, склонившись ближе, будто кто-то мог их услышать. — Мне рассказывали, что вы, птицы ночи, вполне себе умеете по-человечьи.

Птица, однако, молчала, увлечённо поклёвывая сочные, не особо сладкие ягоды. Лесник хмыкнул.

— Ну же… «Опасность», а? «О-пас-ность», — попросил он, но ворон не откликался. Лесник, впрочем, не особо расстроился — только поглядел снисходительно. Ещё бы с птицами начать говорить, ага. Хотя он бы не был против даже такого собеседника — всё же лучше, чем задумчивая и затравленная ведьма. — А как нам растрясти твою хозяйку, а? Пора бы дальше идти, а то, глядишь, опять придётся нестись галопом из-за того, что не уложимся…

Его тяжёлый вздох и раздосадованный взгляд (а ещё подаренное угощение), наверное, тронули и убедили пернатого, потому как тот, блеснув глазом-угольком, сделал несколько взмахов крыльями и оказался рядом с ведьмой. Фред заинтересованно глядел на них. Ворон вдруг начал дёргать хозяйку за кудри и несильно, даже как-то нежно, по-человечески, хлопал крыльями по лицу (которое, впрочем, было довольно сложно разглядеть в этой копне волос). Колдунья начала лениво шевелиться и что-то бубнить сквозь сон. Среди этих слов лесник услышал и «сварю», и «привяжу за лапы к кусту», что его немало повеселило. Не поднимаясь, он спросил с места довольно громко:

— У него есть имя?

— Арагорн,* — пробурчала сквозь сон Гермиона и, когда ворон особенно настойчиво и больно дёрнул за локон, резко села, проснувшись окончательно.

Когда на поляне уже стало достаточно светло (ведь когда проснулся лесник, рассвет ещё только-только занимался) они уже были готовы идти дальше. Но Фред, протянув ведьме свою шапку и предложив позавтракать ягодами, задержался. Он вернулся к центру полянки и отбросил в кусты брёвна, на которых они сидели, а после припорошил угли от костра землёй и травой. На очередной вопросительный взгляд он объяснил:

— Если в лесу правда кто-то есть, то будет лучше, коли они не будут знать о нас как можно дольше. И если среди них нет здоровского следопыта, авось смогу обеспечить нам безопасность и добротный такой отрыв.

Гермиона ничего не сказала, но спину лесника опалила почти восхищённым взглядом. А потом вновь склонилась к трещащему на её левой руке ворону, что-то тайно нашёптывая. Лесник потратил немного их времени, и с опушки они ушли так, будто их там никогда и не было.

— Что тебе вчера сказали знаки? — спросил Фред, когда они прошли уже несколько ярдов от последней остановки. Гермионе не послышалось, что в голосе его раздались насмешливые нотки.

— Нам нужно озеро, — всё же ответила она пространно, а глаза её вдруг помутнели.

Фред поглядел на неё задумчиво, но слова, благо, на смех не поднял.

— Есть одно. Как раз в том направлении, куда мы идём, — он поправил котомку и вдруг присел, словно что-то нашёл в траве (судя по увлечённости — золотую монету). — Только там уже будем идти медленнее, к сожалению. Земля влажная, есть болота…

— И что же дальше?.. — спросила ведьма, безучастно глядя на пытливые руки лесника. Фред молчал, колупаясь холодными пальцами в молодой невысокой траве. В ней виднелись следы неясного происхождения размером с огромный кулак — не человеческие, но и не звериные, хотя неопытному могло бы показаться обратное. Лесник же знал, что таких копыт нет ни у одного четвероногого жителя леса. Это настораживало. Какое-то время он молчал, глядя на эту вмятину и думая, а потом встрепенулся, неосознанно оторвал от какого-то куста рядом небольшой пятилистный жёлтый цветочек.

— А это мы узнаем потом, — и, подумав, протянул бутончик ведьме. Она, не думая, взяла, нервно глядя на лесника и ожидая вердикта. — Но я нас проведу. Будь уверена, никто не знает тех мест лучше меня… А с этой дороги, думаю, лучше сойти. Пойдём по непротоптанной тропе, но слишком сильно не отстанем.

Фреду не нравилось то, что следы были ему незнакомы. Перестраховаться в их случае было лучшим решением. А леснику теперь ещё и нужно будет как можно чаще осматривать округу. И вообще не терять бдительности — мало ли какая животина могла появиться в лесу, раз даже ведьмы, существовавшие для Фреда ранее только в сказках, заявились и в этом лесу.

Он думал, что Гермиона сейчас вскричит на него возмущённо (у неё же чуть ли не график стоял) или забухтит, по крайней мере, как недовольная ворона. Но она согласно кивнула с полностью серьёзным лицом. Фреда это удивило. Приятно. Он отчего-то ожидал другого.

— Тогда в путь, — произнёс лесник, поднявшись, и проводил взглядом движение ведьминских пальцев, огладивших цветок, прежде чем отправиться дальше.

Он вновь шёл впереди, и Гермиона, взглянув на него, неловко заправила цветочек за ухо. Красивый, что тут скажешь.

Фред решил свернуть с намеченного пути, не желая наткнуться на владельца тех устрашающих следов. Их новая дорога слишком круто отличалась от прежней: словно из сказочного леса перескочить в чащобы Бабы Яги — и разделяло две этих территории простое перепутье. Деревья стояли плотнее, отчего темнота сгущалась так, как если бы уже начинало вечереть. Слабые лучи света, насилу пробившиеся сквозь крепко сцепленные ветки и листву, наводили эту мрачную атмосферу лишь ещё больше, а не разбавляли её. Дорога под ногами была сухая и неживая: мёртвые опилки, подгнивающие грибы, кое-где даже виднелись трупы мелких животных. Кустарники здесь были невысокие и иссохшие — не было ни единой ягодки или цветка. А вот трава, наоборот, росла почти по пояс — но резалась при неловком движении. И так как живого здесь ничего не было, страх мёртвых появлялся сам собой. А воздух здесь был какой-то заупокойный — дышать было тяжело и морозно. И не веял он, а выл или стенал, донося из глубины чащи и сдавленный скрип, и еле слышимое рокотание, и, кажется, чьи-то шаги. А может, это было лишь эхо. Но, благо, хотя бы птицы что-то несмело щебетали — как знается, если птица молчит, то опасность рядом. Правда, только одного из двух путников это утешало.

Гермиона осторожно плелась следом за широко и уверенно шагавшим Фредом, который, очевидно, не был напуган этим местом нисколько, в отличие от неё. Ведьма то и дело озиралась по сторонам и, боясь неизвестного, крепко сжимала пальцами кусок лесникового плаща, словно тот мог испариться в любой момент, и она бы осталась здесь одна.

— Чего же ты так страшишься? — со смешком спросил Фред наконец, ощутив, как чужие пальцы нервно потянули его назад, заставив замедлиться — Гермиона не поспевала. — Не леса бояться надо, а…

— Того, что в нём есть. Я знаю, — перебила ведьма севшим голосом, но не дрогнувшим. — Я, чтобы ты знал, раньше не гуляла по таким местам. Почти вся моя жизнь прошла в пределах деревни и леса рядом. Это моё первое долгое и... настолько далёкое путешествие.

Он помолчал несколько мгновений, переваривая. Ветки и иголки хрустели под его начищенными ботинками, скрипел лук за спиной. Такие мелкие действия было слышно вдруг так чётко из-за атмосферы вокруг. Лесник слегка поджал губы:

— И всё это ради отца?

Ведьма подняла взгляд на его рыжую макушку, а потом опустила на свою руку, крепко вцепившуюся в плащ. Казалось, она уже была готова ответить и что-то другое, но всё же сдалась:

— Конечно.

Фред улыбнулся собственным мыслям с горечью, но лица старался не терять, хотя Гермиона, по-честному, его и не видела.

— Если тебе станет легче, то я скажу, что это моё первое путешествие тоже.

У Гермионы чуть челюсть не отвалилась, и внутри всё похолодело:

— Да, мне однозначно полегчало… — сдавленно пробормотала она, словно ей стало вдруг тошно, но Фреда это позабавило.

— Нет, погоди, — поспешно исправился он. — Я впервые иду с кем-то и с какой-то целью — это ведь называется путешествием, так? Но здесь я уже, говорил ведь, был. За все годы жизни я перерыскал лес и с братом, и один, и… и с Дедом.

Отчего-то упоминание их с Джорджем родителя больно кольнуло именно сейчас, когда зашёл разговор о захворавшем отце ведьмы. Какая-то обида подступила внутри, горечью закислив на губах, и Фред снова нахмурился. А из-за спины последовал неуверенный вопрос:

— Расскажешь о нём?.. — Гермиона, вероятно, желала отвлечься разговором от сумрака и страха вокруг. Голос её был пропитан надеждой.

У Фреда не было желания говорить о родителе. Чаще Дед лишь мелькал в его рассказах, как тёплый луч из воспоминаний растраченного детства. Ещё никогда Фред не говорил о нём с кем-то, кроме брата. Потому ответ его был прост:

— Вообще мне как-то не… — и он осёкся. Ещё больше Фред не любил оставлять людей в беде. Особенно, когда мог помочь. Даже если это просто пустые разговоры. — Ладно.

Он сдался, а Гермиона позади, кажется, тут же приободрилась — это лесник понял по весело дёрнувшейся руке. Фред взял недолгую паузу (его утешало лишь то, что ведьма наконец разговорилась сама), чтобы собраться с мыслями, и заговорил:

— Он вырастил меня и Джорджа. Научил всему, что я знаю: охоте, кое-какой грамоте и счёту… жизни, на самом деле. Дед же рассказывал нам о вас, ведьмах и колдунах, о жизни за лесом и в самом лесу. С его слов мы знали о том, почему нас, как и многих других людей, не принимали в других местах… Я вот даже теперь помню, с каким увлечением он повествовал о поселениях, о великих волшебниках и их подвигах, — Фред тепло улыбнулся воспоминаниям. — Я и брат с открытыми ртами слушали всё-всё. По этим рассказам выдумывали игры. И Дед сам иногда принимал участие, лишь бы повеселить нас… — улыбка вдруг померкла, оттенённая одним простым итогом: — Но он умер, когда мы были подростками… Джордж думает, что от старости.

— Но тебе так не кажется? — проницательно заметила Гермиона, и Фред вдруг подивился, почему вообще всё это ей разболтал. Уж не ведьма ли нагнала на него это желание? Они и не такое могут. Хотя… наверное, потому рассказал, что потом они разойдутся своими путями. И не чувствовалось никакой опасности от этой ведьмы — Фред ведь даже подставил ей свою спину в дороге.

— Нет, — он качнул головой и поджал губы. — Дед тяжело болел. К сожалению, лекарства ни от старости, ни от этой хвори мы не нашли. Его и, как известно, не существует.

И лесник замолчал окончательно, понурив рыжую голову. Холодная рука тоски по умершему сдавила рёбра, и какая-то толика вины неприятно засаднила в глазах. Стоило ли говорить, как он, Фред, всё ещё сожалел и порой бранил себя за нерасторопность и глупость, коие проявил в то время? Умерших жалостью не вернёшь. Но Фред чаще вспоминал о том, сколько пакостей натворил благодаря своему вольному, живому, немирному характеру, сколько проблем доставил Деду при жизни — больше, чем совершил хороших поступков… И как всё это аукнулось потом. Джордж тоже скорбел по родителю. Но не чувствовал того, что его близнец.

Фред запоздало ощутил, как вторая рука девушки мягко легка ему на лопатки. И ему вдруг не хотелось стряхнуть её.

— Я сожалею… — прозвучал тихо, с неожиданным пониманием девичий кроткий голос. — Он был хорошим?

— Замечательным, — выдохнул Фред, вновь натягивая улыбку, будто ведьма позади могла увидеть её сквозь череп. — Он спас нас. И, в конце концов, дал ту самую необходимую заботу и ласку.

— …Был отцом? — предложила Гермиона.

— Отцом, — согласился Фред.

Ту тоску, что навеяла эта беседа, почувствовала и ведьма, хотя даже никогда не была знакома с упомянутым стариком. Но ей была знакома смерть в её мёртвом обличии, потому сопереживание родилось в ней само по себе. Она, тоска эта, кажется, перекрыла и заупокойный холод, и ужас от дремучей чащи, и вой стращающего ветра. Путники грузно думали о чём-то своём. Но леснику понадобилось гораздо меньше времени, чтобы сбросить с себя эту тонкую пелену размышлений.

— Что насчёт твоих…?

— Ну… — медленно и нерешительно протянула Гермиона, будто сомневаясь, стоит ли продолжать эту тему. И всё же справедливости ради она не замолчала, поднявшись тем самым в глазах лесника: — Моя матушка была опрятной и умной чаровницей. А ещё очень нежной. Я без труда могу вспомнить колыбельные, которые она мне пела, когда я была ребёнком. Ласку её рук, вплетавших цветы в мои косы. Её чудеснейшие пироги и невероятное терпение, когда я вновь вляпывалась в неприятности, — Фред улыбнулся. — Она знала так много! И всему научила меня… Ну, тому, чему успела. Она погибла несколько лет назад. Мы с батюшкой с трудом оправились после этого.

— Сожалею, — мгновенно отозвался лесник, и Гермиона кивнула.

— И мой батюшка невероятный человек, — тут голос её блеснул чем-то неземным и ясным, вдохновенным. — Из любой глупости может сделать что-то забавное и интересное! И никогда не сдаётся… Не будь он таким, то меня… Он единственный, кто у меня остался. И если я не найду этот цветок, то это будет конец…

— Твои родители хорошие люди, — произнёс Фред с уважением, словно и не услышал появившейся грусти в чужом голосе, чему Гермиона была благодарна. — Я их не знаю лично, но, по твоим словам, так и есть… Мои вот бросили меня и брата во младенчестве посреди леса! — вдруг весело заметил он. — Так что…

Однако голос его пропал так быстро, что свистящая тишина чащи обрушилась на них слишком громко. И в безмолвии этом раздалась грузная, неровная поступь. Лесник остановился в тот же миг, как и его спутница позади.

Долгие, долгие мгновения среди шепчущего леса не раздавалось ни единого звука. Даже птицы вдруг замолчали. Напряжение в глазах, смотрящих по сторонам, было настолько высоким, что болела голова. Кажется, самое громкое, что оба путника сейчас слышали — это кровь, бьющая в ушах. И наконец боковым зрением Фред заметил движение. Из кустов на них уставились два огромных жёлтых глаза величиной по яблоку. Свесившаяся следом морда с хрипом дышала, выпуская холодные облачка пала — когда успел наступить мороз? — и смотрела на путников с выжиданием.

Им навстречу вышел медведь. Одна только голова его была размером с огромный пень, выдающееся чёрное тело было больше в несколько раз ведьмы и лесника вместе взятых. По загривку Фреда побежали мурашки — он видел в глазах этого зверя нечто, пока не поддающееся его пониманию. Медведь встал на задние лапы, и зубастая пасть его широко разомкнулась. Эта секундная заминка была чревата.

Гермиона, наконец стряхнув оцепенение и подорвавшись всем телом, дернулась быстрее, чем лесник, и в руках у неё мгновенно появилась ветка — Фред интуитивно понял, что волшебная палочка. И на каком-то внутреннем уровне почувствовал опасность, исходящую от ведьмы, в глазах которой вспыхнул багровый страх. Такую осязаемую и всепоглощающую — впервые.

— Ты что собираешься?! — вскричал он, загораживая телом вставшего на дыбы зверя. — Не видишь, что он напуган? Ещё и больше нашего!

Гермиона в ничтожном ужасе уставилась на него — шок от поведения лесника так её дезориентировал, что на мгновение она опустила палочку и отступила на шаг. Что-то в юноше напугало её больше, чем косматый огромный медведь у него за спиной. Фред рывком развернулся к животине. И, когда глаза их встретились, медведь замер, как замирали перед смертью зайцы в руках этого лесника — покорно, смиренно, неподвижно. Во взгляде зверюги читался ясный страх — такой запутанный, будто он не знал, от кого конкретно спасаться, потому и на двоих путников воззрился со сбитой паникой.

— Ну-ну, — мягко произнёс Фред, безоружно расставив руки и не приближаясь. — Иди отсюда, косолапый, мы не тронем. И другим про тебя не скажем.

Медведь глядел теперь вдруг с пониманием, словно осознал каждое сказанное слово. Последней фразы, казалось, ему и хватило, потому, когда лесник махнул рукой, мол, ступай давай, он резво опустился на все лапы и заковылял своей дорогой. Фред проводил его шерстяную спину долгим взглядом. Ему не понравилось ни то, как вёл себя зверь, ни то, как тот спешил и оглядывался, уходя.

Когда медведь благополучно скрылся среди деревьев (лес вновь зашумел, тишина словно отступила вместе с опасностью), юноша повернулся к ведьме с самым презрительным и злым видом. Гермиону, безвольно стоящую за ним всё это время и точно так же провожавшую взглядом косматого, этот его новый взгляд покоробил.

— Никогда… никогда не нападай на животное, если оно не желает тебе зла, — произнёс лесник с усилием, опалив ведьму ещё и волной клокочущего негодования. Она ощетинилась:

— У волшебниц есть шестое чувство. Я ещё на входе в эту чащу почувствовала опасность!

Фред осёк её сквозь зубы:

— Значит, это был не косолапый.

Ему весь этот разговор претил — чтобы избежать новой вспышки недовольства и злости, так и бьющих молотком в затылок, лесник решил поскорее продолжить путь и закрыть тему. Однако брошенная в спину следом фраза заставила его остановиться, когда он уже сделал шаг.

— Он — зверь, — не согласилась Гермиона.

Фред замер на несколько мгновений, сжимая и разжимая кулаки, унимая собственное недовольство. В следующее мгновение он развернулся и сделал несколько наступательных движений, из-за которых ведьма, наоборот, отступала.

— И много ты вот так второпях убила с таким убеждением? — спросил лесник на шаг, возвысив над головой колдуньи вытянутый палец и размахивая им. — Зверь. Не. Нападает. Без. Надобности. Он не человек, который убивает развлечения ради. Зверь опасен, когда голоден или видит в ком-то угрозу. Но ты могла спровоцировать его! Никогда не атакуй первой, если есть опасность. А ещё лучше — оставь это тем, кто разбирается, — Фред вновь сжал кулак и бессильно опустил вниз вместе с пылающим взглядом, вздохнув. — Казалось, ты-то уж должна знать о подобной несправедливости, в отличие от других…

На каждую фразу он делал по шагу, и в итоге Гермиона, словно забывшая, что в руках у неё могущественная палочка, трепетала от страха, вжавшись спиной в ствол дерева. Ещё ни разу она не слышала, чтобы о людях говорили с такой чистой неприязнью.

— Но…

— Побольше доверия, ведьма, — взгляд Гермионы сверкнул. Она крепко сжала палочку, будто сдерживая себя от взмаха, и не отвечала. И зубы сцепила так, будто ещё чуть-чуть — расцепит и укусит. — Иначе с тобой так далеко не уйдём — перепугаем всех животных в округе и расстроим порядок фауны. Кто я такой, по-твоему? Не тот ли, кто вызвался быть твоим проводником? Больше уверенности в моих способностях, будь добра, — бросил Фред напоследок, очевидно не желая слушать ответ. Ведьма захлопнула рот и, глотая злобу, больше не проронила ни слова.

Дальше они и не говорили, пересекая дремучую чащу. Доверие, появившееся между ними волшебным образом ранее, спало с них, как пепел, разогнанный ветром. Атмосфера леса после столкновения с медведем стала ещё более угнетающей. Но Фред шагал размашисто и отважно — его настолько поглотили мрачные мысли, что теперь он мало обращал внимание на окружающую местность. Гермиона за ним еле поспевала, но за плащ больше не хваталась. Прошлый разговор ей тоже нисколько не понравился, однако она продолжала держать ушки на макушке — тревожное интуитивное чувство всё же не улеглось после встречи с косолапым.

А Фред был зол на неё. За то, что чуть не навлекла беду (завалить взрослого медведя, столкнувшись лбами, нереально), за то, каким поганым ходом мыслей на самом деле обладала. Лесник считал, что уж кто-кто, а ведьма должна была понимать, какого это — быть отверженным, непонятым, быть тем, о ком думают, что от него лучше избавиться, убив, чем ждать проблем. А она вон как оказалось на самом деле… Фреду было обидно и за самого себя, что он о ней думал иначе. Опрометчиво.

И Гермиона злилась на него. За то, что и слова вставить не дал, что злился почём зря и собак на неё спустил. Она ведь отступила! Она ведь не напала, когда он помешал! Однако ведьма не придавала столько же значения эмоциям, сколько её проводник. Потому что понимала, что в их ситуации чувства лучше отключать. Потому что ощущала, что что-то по-прежнему было не так: птицы-то пели, да вот омертвевший лес нашёптывал ей что-то в уши. И всё никак не решался поддаться на уговоры и рассказать больше. Гермиона прилагала много усилий, чтобы, будучи незамеченной лесником (она остерегалась лишний раз показывать перед ним магию), узнать об опасности от природы, вслепую следуя за Фредом и простирая испачканные и изрезанные ладони к иссохшим кустам, прося совета. Но они, словно запуганные, молчали.

И вдруг над их головами раздалось граянье. Оба путника задрали головы — верный пернатый друг спускался к ним, тревожно крича. Гермиона остановились, взволнованная, и ворон сел на её плечо. Несколько мгновений он что-то тихо стрекотал ей на ухо, путаясь клювом в волосах хозяйки. А потом ведьма сделала резкое движение и бросилась к ушедшему вперёд Фреду, Арагорн вновь взмыл в небо. Столкновение было не больным, но ощутимым — лесник развернулся с недовольным видом и даже воскликнуть не успел, когда Гермиона вдруг утянула его в кусты и, накрыв его рот узкой ладошкой, заставила замолчать.

Фред ворочался недолго в попытке стряхнуть с себя волшебницу — её страшный взгляд пригвоздил его к земле (он вдруг даже вспомнил, что на прогулку вышел не с простой девишной, а с вполне себе колдуньей), а в последующее мгновение с тропки, по которой они шли ранее, раздались чужие шаги. Шестое чувство ведьму всё же не подвело. В глазах от паники на мгновение потемнело, но лесник мигом взял себя в руки, обратившись, подобно Гермионе, в слух.

— Угораздило же именно здесь пойти… — раздался недовольный голос одновременно с звучным скрежетанием, вероятно, зубов.

— Никак чёрт понёс, не иначе! — пробубнил второй задумчиво.

— А нас, получается, тоже чёрт понёс?.. — просипел третий.

— Нас понёс сам-знаешь-кто! — осёк грозно первый, и все замолчали.

Сухие ветки кололи спину, режущая трава царапала кожу. Гермиона и Фред лежали в кустах, едва дыша, да смотрели друг на друга широко распахнутыми глазами. Ветки иссушенного от отсутствия влаги куста не позволяли им увидеть говорящих — хотелось думать, что те тоже не смогут их углядеть. Судя по звукам, неизвестные были от них в паре ярдов и стремительно приближались. Кажется, они знали, куда и зачем идут.

— Послушай, Бродяга, я что-то чую… — голос угрожающе раздался совсем уж над кустом. Не сговариваясь, лесник и ведьма тут же задержали дыхание. Над ними свесилась голова.

Примечания:

*Арагорн — как отсылка к ВК :D Люблю этого персонажа. А ещё Леголаса!))

У нас тут начинается экшн! Надеюсь выдержать планку)

(А ещё подводит размер глав: то 8 страниц, то 5, то 10...)

Всегда жду ваши комментарии!

Примечания:

Ваши комментарии, как и всегда, важны для меня!

p.s. проблему с плейлистом решила так — теперь первая половина включает в себя музыку для душевных и атмосферных моментов, а вторая подходит для экшена (и между ними более-менее плавный переход в виде слегка тревожных саундтреков).

Они сидели тихо.

И вдруг среди тишины раздался лёгкий перезвон. Фред стремительно опустил взгляд. Звенящая сумка Гермионы, соскользнув с бедра, ткнулась в булыжник. Лесник замер в ужасе, медленно подняв взгляд к лицу Гермионы — она смотрела в ответ с отчаяньем, еле сдерживая тоненький стон.

Трава и куст над ними зашевелились.

Фред подорвался в то же мгновение, понимая, что их услышали, схватил ведьму за руку и рванул в противоположную сторону со всех ног. Неизвестные были в замешательстве несколько мгновений и, огласив их обнаружение криком, побежали следом. Петляя меж деревьев и колючих кустов, сдирая в кровь кожу о ветки, путники бежали без оглядки, подгоняемые чужими возгласами. Преследователи были нерасторопнее, нагоняли медленно, потому Фред, знающий округу, смог сильно вырваться вперёд — однако он знал, что этого недостаточно, чтобы погоня прекратилась.

Они выбежали к огромному дереву с двумя перепутьями — оба, кажется, заросли крапивой и плющом. Мозг лесника бешено соображал, что делать. В следующее мгновение он повелительным тоном воскликнул:

— Наверх! — испуганная Гермиона подчинилась быстро.

Пока голоса всё ещё раздавались в отдалении, Фред подсадил ведьму на ближайшую ветку, а сам бросился к колючему растению. Желая увести след, он, не обращая внимания на ожоги и боль, руками и ногами разнёс кусты, словно по ним пробежала пара человек. Делая всё наспех, напряжённо вслушиваясь и задыхаясь после бега, лесник прыгнул на ту же ветку, откуда уже выше карабкалась ведьма. Он бил её по пяткам, подгоняя забраться повыше, и, когда чужой топот и шелест был совсем близко, они наконец забрались достаточно высоко. Крона деревьев укрывала их от рыскающих глаз разбойников, вываливших из кустов с самым недобрым видом. Беглецы примостились, оседлав одну из толстых ветвей, и замерли. Фред, выхватив из-за спины стрелу, бесшумно натянул тетиву лука и прицелился, готовясь атаковать в случае обнаружения — лучше стрелять первым, если у врагов есть лучник.

Преследователей оказалось в самом деле всего трое — они прибежали оттуда же, откуда вынырнули ранее лесник и ведьма. Двое сразу метнулись вперёд — туда, где Фред обломал ветки и запутал след. А вот один остался, решив привалиться к дереву и отдышаться. Как раз к тому, где сидели беглецы. Мужчина о чем-то несвязно бурчал, кляня сбежавших на чём свет стоит, и даже в таком положении продолжал грозно сжимать рукоятку меча — будто был готов убить того, кто может ему сейчас попасться, без разбору.

Фреду не нравилось то, что он видел. Люди явно принадлежали к какому-то дому, судя по гербам на животах (с высоты было сложно разглядеть изображение), но ни рыцарской стати, ни какого-то лика благородия у них — по крайней мере, у этого человека, отдалённо похожего на крысу — не было. Это были очевидно разбойники. Так, может, тогда и государство у них с королём разбойников тоже существует, раз есть герб? Как в сказках? Прямо как и настоящие ведьмы с целыми общинами?..

Сейчас Фред только молился, чтобы преследователь поскорее отдышался и ушёл. Его руки нещадно зудели, кожа на ладонях и предплечьях буквально горела, лесник физически чувствовал в ней толстые занозы. Струйка пота от напряжения пробежалась по его виску. Ни он, ни волшебница буквально не дышали. Разбойник же тяжело кряхтел, оглядываясь по сторонам, и в момент, когда лесник ощутил волну опасности, опалившую нутро, он вдруг поднял глаза ввысь. Их взгляды встретились. Фред смотрел на мужчину. Тот смотрел на него. Кажется, так и было. С минуту они глядели друг на друга: лесник — в ужасе, разбойник — удивлённо. Однако взгляд последнего вдруг помутился, он опустил голову, словно ничего и не произошло, наконец встал и, оттолкнувшись от дерева, побежал следом за своими.

Беглецы спокойно выдохнули. Краем глаза Фред, опустив лук безвольно, заметил чуть искрящую волшебную палочку слева от себя. Ага, значит, колдовала… Его вдруг так сморила слабость, что он, наконец опустив руки с луком, повалился вперёд, грозясь камнем полететь вниз — а высота была добротная, тут только насмерть расшибиться. Однако две прыткие ладошки обхватили его сзади и рывком потянули назад как раз тогда, когда он уже завалился вперёд. Лесник обрушился на спину и почувствовал облегчение, но тут же струхнул: не придавил ли ведьму? Спину и ноги в месте их соприкосновения опалило жаром. К чему это? Гермиона сидела тихо — лишь руки ее нервно дрожали, крепко вцепившись в рубашку на его груди. Лесник все же маленько посторонился, чтобы ведьма могла хотя бы дышать свободнее.

— Дай мне буквально пару мгновений, — с отдышкой попросил он, с трудом проглотив слюну пересохшим горлом. — Они вернутся, не найдя следов дальше…

Фред глубоко дышал через рот и стёр полой плаща пот со лба. Движение позади дало ему понять, что девушка кивнула, а спустя момент лоб ее вжался в его лопатки в каком-то просящем жесте. Фред задворками сознания понимал, что она испугалась — и сильно. Потому слабой рукой обхватил её пальцы и сжал ободряюще. Гермиона выдохнула так, словно до этого надолго задержала дыхание, и воздух прошёлся по его позвоночнику — он вдруг ощутил это даже сквозь рубашку и плащ. И вытянулся, словно аршин проглотив, стремясь отдалиться. В таком неудобном положении лесник и пытался отдышаться.

Они спустились сразу, как только Фред стал чувствовать себя лучше и проверил, не возвращались ли разбойники. К их счастью, они ушли достаточно далеко — запутались в чужих следах, вероятно. Лесник спустился быстро, буквально перескакивая с ветки на ветку (что далось ему с большим трудом), и помог опуститься ведьме — у самой земли ей пришлось прыгать ему в руки. В страхе оглядываясь по сторонам, они бежали в противоположную от опасности сторону. Новый путь отдалял их от озера, но первостепенным теперь для обоих было уйти как можно дальше и выжить, не встретившись с разбойниками вновь.

Бежали до глубокой ночи почти без передышек (их было от силы две, да только чтобы попить и перейти на шаг, а потом снова бежать). Они остановились только тогда, когда Гермиона уже валилась на землю от усталости, и когда у Фреда, который почти на буксире тащил её дальше, перед глазами запрыгали тёмные точки. В этот раз решили избегать открытых полянок и устроились среди деревьев. Ночью они договорились спать по очереди и на вахте никуда не отходить. После случившегося Фред стал до того нервным и подозрительным, что сна у него не было ни в одном глазу — дежурить он вызвался первым. Гермиона охотно согласилась — страх и адреналин отпустили её быстрее, навалившись тяжелой усталостью.

Поужинав сух-пайками Джорджа (слава братцу!), чтобы не ходить далеко, они устроились на земле поверх плащей. Костёр в этот раз не разводили, чтобы не привлекать внимания. Холод был настолько пробирающий до костей (ветер с севера поддувал всё ощутимее), что спустя непродолжительное время ведьма, так и не заснув, начала стучать зубами. Всклокоченного Фреда это бесило до дёргающегося глаза.

— Иди сюда, — позвал он повелительно и хрипло — так плохо получалось скрыть раздражение. — Ложись под боком. Вдвоём не так холодно.

Гермиона резко поднялась — пышные волосы мигом взметнулись над головой — лесник проводил описываемую дугу взглядом — и посмотрела на него продолжительно. Несколько долгих мгновений глаза её задумчиво и возмущённо блестели в лунном свете — Фред в ответ красноречиво поднял брови и наклонил голову навстречу почти с вызовом, мол, что ты мне сделаешь? Варианты лучше? Гнева ведьмы он сейчас боялся куда меньше, потому что жутко устал и не мог избавиться от навязчивого клокотания внутри. А ведьма, выдохнув не слишком довольно, взяла плащ, уронила рядом с вытянутыми ногами Фреда (сам он лопатками опирался о поросший мхом пень) и вальнулась рядом — спиной, однако, не повернулась. Гермиона мигом закрыла глаза, и лесник тоже отвёл глаза, не желая глядеть на неё. Странные ощущения при взгляде на ведьму начинали его пугать.

Когда Фред уже вроде начал слышать мерное сопящее дыхание (казалось, ведьминское, а не своё), Гермиона вдруг пошевелилась:

— Покажи.

Фред на мгновение опешил и повернулся — ведьма уже приподнялась на локтях и смотрела на его скрещенные на груди руки. Смотрела хмуро. И убедительно. Он послушно протянул повреждённые ранее конечности, и сам впервые осмелившись взглянуть на них наконец.

Ладони и предплечья (ведьма рывком закатала ему рукава) были розовые, в некоторых местах алели и покрылись красными подтёками — Фред успел расчесать до крови зудящие участки. По краям двух огромных пятен виднелись белые дорожки отмершей слезающей кожи. Только леснику почему-то казалось: дёрни их — снимешь весь скальп, как костюм. На поврежденных ладонях невооруженным глазом были видны грубые глубокие занозы. Вот только Фред чувствовал, что их на самом деле было куда больше. В общем, руки выглядели плохо. А ещё болели и зудели адски. Лесник понимал, что вот таких ужасов простая крапива ещё никогда в жизни не творила.

Фред поднял взгляд и улыбнулся отчего-то виновато, словно провинился в первую очередь не перед собой, а перед ведьмой. Гермиона осмотрела всё критично и хмуро, однако на лесника поглядела с сожалением и мягкостью. Почти материнский такой взгляд. Ну, ему было неоткуда знать, как он выглядит. Но думалось, что так.

— Я помогу. Только не пугайся, — улыбка на её лице стала тёплой.

Фред был готов поклясться, что сейчас она вновь прямо из воздуха достанет волшебную палочку, и приготовился испытать либо восхищение, либо страх — а может, и то, и другое. Однако ведьма села удобнее, скрестив ноги, и на колени возложила свою треклятую, постоянно бренчащую сумку. Лесник наблюдал внимательно за всеми её махинациями, ожидая увидеть хоть что-то невероятное: всплеск зловещего света, или яростную смену погоды, или даже дьявола, стоящего прямо за девичьим плечом. Однако ничего из этого не произошло. Гермиона вынула прозрачную склянку размером с ладонь и открыла. Зелёное содержимое, которое ведьма без жалости вылила на его руки, было похоже на густые сопли. Воняло подгнивающей водой и болотными топями, отчего лесник поморщился и усомнился в действии снадобья. Волшебного здесь не было ровным счётом ничего. Укол разочарования отдался у Фреда внутри. С досады он начинал верить в то, что Гермиона была в самом деле лишь целительницей. Дед рассказывал им с Джорджем такие потрясающие истории, что дух захватывало от того, какое колдовство, по сути, было невероятным и сильным. Фред действительно видел, как девушка колдовала, вот только магия эта была совсем не в пример тому, что было в рассказах. Да и простые целители... может, и они колдуют немного?

Гермиона осторожно втирала жижу в его многострадальную кожу, еле касаясь повреждённых мест. Толстый слой неизвестной настойки покрывал его руки, но, благо, дискомфорта не приносил. Если забыть о запахе и виде, то можно было даже вполне расслабиться от лёгкой прохлады, исходящей от жижи. И зуд прошёл сразу, к тому же. Фред поднял благодарный взгляд на сосредоточенную ведьму, кудри которой спадали на лицо, и ему вдруг сильно захотелось прибрать эти волосы руками — придержать, чтобы Гермионе было комфортно. Но он мигом осёкся. От того ли, что мысль сама по себе была странной и глупой, или от того, что руки-то были заняты. Однако глаза его опять остановились на её лице. Лесник обхватил чужую ладонь, когда она снова проходилась жижей по его пальцам, отчего ведьма вздрогнула и замерла, подняв вопросительный и удивлённый взгляд.

— Что за мазь? — спросил Фред неожиданно мягко.

— …Помогает врачевать раны. Вернее, чуть ускоряет заживление и успокаивает ощущения, — ответила Гермиона слегка запоздало. Фред понятливо промычал, слепо от темноты глядя ей в глаза. А потом поднял руку и до того трепетно провёл пальцем в мази по неожиданно бархатной щеке, что внутри расползлось нечто вдруг приятное.

— Ты тоже поранилась, — объяснил Фред, для профилактики мазнув царапину ещё раз, и опустил руку.

Гермиона смотрела шокировано, широко распахнув большие карие глаза, вновь светящиеся в темноте таинственным светом. Щёки её покраснели и, благо, в темноте этого было не видно. А его взгляд стал нежным, чего тоже, благо, не было видно.

— Ты всё же защитил, как и обещал, — шепнула Гермиона.

— Ага…

— Спасибо, — её руки, всё ещё перепачканные, дёрнулись, чтобы, наверное, пожать ему руку. Но так как это было невозможно, тут же безвольно опали. Фред слегка разочаровался, но в следующее же мгновение ведьма улыбнулась ему так ласково и нежно, что на юношу накатила такая расслабленность, будто всю тяжесть дум, ранений смыло тёплой водой, ополоснувшей его с головы до пят. Вот здесь уже, наверное, была настоящая магия. И ради такой благодарности, ради этих ощущений Фред теперь был готов защищать Гермиону уже от чего угодно — даже от инквизиции.

— Эм… — он сник и опустил взгляд. То, о чём Фред хотел ей сказать, уже давно вертелось на языке, да лесник всё никак не мог решиться — хотя бы в тот первый вечер их странствия. И теперь, кажется, Фред снова немного струхнул. Однако мысль о том, что он якобы трусливо боится, подстегнула его окончательно. — Хотел просить прощения за нашу первую встречу. За то, что потащил тебя и хотел… — лесник не закончил, заглядывая в глаза напротив виновато. — В общем, извини. Тогда я хотел только, чтобы брат и я не попали в беду. У нас проблемы и без того и… И да, ещё спасибо за то, что помогла связаться с Джорджем.

Он старался глядеть ей в глаза, чтобы показать свою искренность, но всё же неловко ёрзал на месте и помахивал руками, будто не зная, куда деть. Гермиону это отчего-то умилило, потому, внимательно дослушав, она лишь улыбнулась:

— Пожалуйста.

Первую половину ночи вахту нёс Фред. Через пару часов его сменила клюющая носом ведьма — леснику пришлось пару раз её красноречиво подпихнуть, чтобы не заснула ненароком. И только тогда, когда он был уверен, что остатки сна сошли с Гермионы окончательно, Фред, наконец, смог заснуть.

Ему снился цветок.

Фред, вновь будучи ребёнком, шёл по тёмному лесу. В этот раз не бежал — было не от кого. Не стремился приблизиться — ходил вокруг опушки, едва выступая из тени, до которой еле дотягивался свет от Красного солнца. Цветок, благоухающий, с каким-то невероятно крепким запахом плавленого воска и спичек, едва открывал свои алые горячие лепестки. По стебелькам и красноватым листьям горошинами капало будто расплавленное, горячее железо. Тепло и огонь, исходящие от растения, словно приветливо здоровались с путником. По крайней мере, такое чувство они вызывали. Однако цветок вдруг захирел, опустив тяжёлый бутон и потемнев. И мальчишке казалось, будто тот смотрел на него — то ли с ожиданием, то ли обиженно.

— Что ты хочешь сказать? — уже своим, совсем не детским голосом спросил Фред. Но ответа не последовало, даже когда он спросил и во второй раз.

А потом что-то схватило его за руку. Срывая с пальцев кожу и ломая кости, оно рвануло назад. Боль была настолько невыносимая, что сон мигом развеялся.

Фред чуть ли не с воплем подорвался, в бешенстве и хлещущем ужасе оглядываясь по сторонам. Рядом не было никого, кто мог бы вгрызться в его руку, потому он тут же схватил правой левую и уставился безумно — разглядывал слезшую кожу и торчащие кости и, едва ли не закричав, тут же обнаружил, как все увечья пропали, едва только он моргнул. Лесник испустил вдох. Перед глазами была абсолютно здоровая и целая рука, обмазанная вчерашней мазью — все занозы вышли наружу, застыв в зеленоватом затвердевшем средстве, а краснота и желание чесать кожу до кровищи сошла. Он с непониманием и всё тем же страхом глядел на ладони.

Рядом наконец Фред заметил всклокоченную ведьму, нависшую над ним с выражением тревоги на лице. Её косматый вид (а именно — растрёпанная шевелюра, увеличившаяся в два раза) вдруг напугал его до чёртиков, отчего тот мигом отскочил. Гермиона (царапина с её щеки тоже пропала — он углядел) теперь смотрела удивлённо, ожидая, когда лесник окончательно придёт в себя. Он медленно вдохнул и выдохнул ещё несколько раз, смотря на ведьму широко открытыми глазами, и поуспокоился. Ни ран, ни опасности рядом не было. Всё это лишь…

— Сон… — выдохнул Фред, зажмурившись.

Они единогласно и молча решили не обсуждать этот его необузданный утренний порыв. Ведьма убрала остатки мази с его рук, пока он всё ещё угрюмо размышлял о том, что видел, потом они перекусили хлебом с водой и отправились дальше. Передвигались быстро, но уже не бегом, к тому же бдительности не теряли. Гермиона была всё такая же всклокоченная и невыспавшаяся, мельтешила рядом и молчала. Фред тоже не открывал рта все последующие дни.

Привалы устраивали только по ночам, спали по очереди, перед сном обменявшись парой мыслей о дне и убедившись, что рядом спокойно. Одним таким вечером лесник сонно спросил:

— Мне казалось, это была крапива… — он глядел на излеченные руки неясным взглядом. Ведьма сидела у него под боком, пока он пытался уснуть (последний сон пугал его, и желания вернуться к сновидениям не было).

— Так и есть, — отозвалась Гермиона, хмуря брови и глядя в тёмное с густой синевой небо, словно считая звёзды. От неё пахло солнцем… А ещё ручьями и травами. — Но… сейчас всё немного иначе. Об этом мы успеем поговорить потом. А сейчас лучше спи, лесник.

Сквозь полуприкрытые ресницы ему показалось, что ведьма прохладой коснулась его лба, и в то же мгновение сон напал на него с головой.

Так, соблюдая тишину и осторожность, они шли два дня. На третий, когда лесник сказал, что, вероятнее всего, от погони они благополучно удрали и теперь можно постепенно выходить на тропу к озеру, они решились сделать дневной привал у пресного ручья — всполоснуть лица, взбодриться холодной водой, пополнить запасы и напиться вдоволь.

Гермиона стояла по колени в ключевой морозной воде, держала подол юбки в зубах и свободными руками набирала воду в бутылку и омывала лицо. Лесник развалился в траве на берегу, закусив соломинку, и смотрел на неё со стороны. Неконтролируемые волны дрожи охватывали его тело от мысли, чтобы вот так, как ведьма, стоять голыми пятками в ледяной воде. Может, вот это уже было что-то колдовское?..

— Что ты хотела мне сказать тогда? — всё же не удержался Фред, припоминая прежний их разговор. Все его мысли — свободные от дум о выживании, конечно — были заняты размышлениями о том, почему же крапива была не крапивой, но в то же время и крапивой. Фреду тогда, перед сном, не понравилось, с какой интонацией ведьма говорила, и он жаждал услышать остальную часть правды.

Гермиона разогнулась и обернулась к нему лицом, глядя задумчиво. Лесник невольно опустил взгляд на две белые оголённые ножки, и ведьма, на лице которой сверкнули страх и удивление, тут же разжала зубы — юбка упала с хлопком, намокнув и отяжелев от воды, но закрыла обзор. Фред поднял глаза и улыбнулся смущённо и как-то даже виновато.

— Это сложно, — почти простонала ведьма в бессилии, рассекая водную гладь коленями и выбираясь на берег. Поймав его новый взгляд, — хмурый и непреклонный — Гермиона сдалась: — Цветок, за которым мы идём, не самый обыкновенный. Он волшебный.

— Я, как ни странно, догадался, — хмыкнул Фред, следя за движениями девушки рассеянно.

— Не паясничай, — она стрельнула глазами и, скрутив ткань, стала выжимать подол. — Он цветёт раз в три года — это я уже, кажется, говорила. Он редкий и обладает необыкновенными исцеляющими свойствами. Я хочу сказать… любая хворь… — Гермиона разогнулась и устремила взгляд в небо, — любая. Он её вылечит. Даже смертельную.

— Так… — медленно произнёс Фред, нетерпеливо подымаясь на локтях, — и я понимаю, что за владение таким необыкновенным растением есть… плата?..

Гермиона кивнула, стряхнув наваждение.

— Цветок окружает себя защитой. Магия распространяется от него на округу, влияет на флору и фауну, вынуждает оборонять растение. Та крапива была уже под действием магии. Но пока это слишком далеко от цветка, потому встречаться нам могут лишь случаи. По крайней мере, чем ближе мы к тому же озеру, тем гуще волшебство.

Фред, уже встав на ноги, оцепенел:

— Если обыкновенная крапива до такой степени жжёт кожу, то что может ждать дальше?..

— Всё, что угодно.

— Мы в опасности?

— Вероятно.

Гермиона смотрела серьёзно, как никогда раньше — а это было ужасное зрелище с учётом того, что та всегда была серьёзной. Лесник уставился на неё большими страшными глазами, услышав о такого рода угрозе впервые с начала путешествия.

— Но я знаю, что делать, — заверила мгновенно ведьма, почувствовав волны паники со стороны спутника. — У меня есть магия, которой я могу противостоять этой очарованной природе. И знаю, как вести себя с цветком.

Голос её звучал уверенно, и Гермиона с волнительным выжиданием уставилась на лесника, словно ждала, что тот теперь сбежит. Он молчал, какое-то время нарезая круги по берегу, а потом остановился, собрался и неожиданно кивнул.

— Ты не бросишь?..

— К слову о магии, — со смешком выдавил Фред, перебив её, будто стараясь отвлечься. — Почему ты так редко ей пользуешься? Кажется, мы могли бы справляться со многими вещами намного быстрее благодаря палочке, — он стрельнул глазами по карманам плаща, полагая, что волшебная вещица находилась где-то там.

— Если я буду пользоваться ей часто, то мы можем привлечь ненужное внимание, оставить магический след, по которому нас будет легко найти знающим людям, — покачала головой ведьма, сходясь с лесником у кромки воды. — К тому же, волшебство быстро истощает. Я могу колдовать лишь для самых опасных случаев, лесник.

Они стояли в полуметре друг от друга. Фред вздёрнул сначала брови на это обращение, а потом и уголок губ. В глазах Гермионы блеснул азарт или, может быть, игра, и она скрестила руки.

— Защитишь меня, значит, от колдовства, Ведьмочка? — протянул лесник, выделяя полюбившееся обращение, и приблизился с вызовом. Та усмехнулась.

— Защитишь меня от людей и природы, Лесник? — выделив слово в тон, ведьма бесстрашно вздёрнула носик.

Они стояли близко. И их глаза искрили, губы скривились в улыбках — спутники смотрели друг на друга с жаром.

— По рукам! — прозвучали два голоса единогласно. И эхо раздалось вдалеке уже троекратно…

Смена пути понесла с собой и изменение окружения: больше не было иссушенных деревьев, колючих кустарников, гнилых грибов и скелетов животных, режущей травы… Вокруг вновь сочно зеленел лес: дубы раскинули свои ветви, цвела дикая яблоня, громко пахло липой. Не сошедшая после небольшого дождика влага замерла на листьях и траве — она кристально блестела в лучах солнца и освежала запахи. Смоченные ботинки Фреда вновь скрипели в такт ходьбе, а ведьма, озорно сбросив обувь, щеголяла босиком по прохладной росистой дороге. Солнце, только-только показавшееся из-за туч, тепло освещало округу и чуть пробивалось через нависшие над головами путников зелёные листья.

Однако умиротворение было подозрительным — лесник всё ожидал, что очередное растение или пробегающий мимо зверь будут представлять опасность. Тревога и ожидание чего-то плохого не унимались в нём ни на миг. Однако в этом деле Фред всё же решил положиться на знающего человека — на Гермиону. А то, как беззаботно вдруг она себя вела, невольно расслабляло и его. Они шли уже целые сутки. Остановка у ручья была день назад. Кажется, возвратившееся чувство безопасности и хорошая погода вернули Гермионе бодрый вид, а Фреду — долгожданное спокойствие. Шли на этот раз неспешно. На протоптанной дорожке ориентироваться уже было куда проще — лесник в этот раз расслабленно плёлся позади, в то время как ведьма выскакивала перед ним, выписывая какие-то необыкновенные танцевальные выпады и напевая нечто мелодичное себе под нос.

Казалось, Гермиона расцвела — Фред впервые видел её такой вот весёлой и всецело беззаботной с начала их знакомства. Ведьма словно перестала прятаться под панцирь и наконец почувствовала себя вне опасности — не опасалась ни округи, ни своего спутника. Вид раскрепощённой колдуньи завораживал Фреда настолько же, сколько и другой, загадочный у костра, с вороном в руке… Потому за ней следом он шёл с улыбкой, подставляя лицо тёплым солнечным лучам. А ведьма пела:

Моргана, Мерлину скажи,

каким таким проклятьем

околдовала ты его в тот час,

когда он нужен нам был?

Теперь скитается народ

волшебный по пустыням,

в лесах скрывается от зла

и погибает живо…

Мы знаем, что настанет час,

и Мерлин возродится.

Не тем, кем был,

а в лице

юного мальчишки.

Но, Моргана, пред тем скажи,

каким таким проклятьем,

околдовала ты его в тот час,

когда он нужен нам был?..

Фред внимал зачарованно — впервые в жизни он слышал пение ведьмы и точно так же впервые слушал их, другого народа, песни. И всё ему казалось странным и интересным. Поражающим. Было какое-то собственное волшебство даже в этих вот песнопениях — они манили, вязали душу сильнее любой проникновенной баллады. Лесник прямо-таки развесил уши.

— Ты знаешь много о волшебниках, — раздалось вдруг совсем рядом, и Фред резко остановился, чуть было не снеся ведьму с ног. Он посмотрел на неё сконфуженно и улыбнулся натянуто:

— Ну… да?

— Это всё тот же Дед тебе рассказал? — Гермиона вновь пристроилась сбоку, и они пошли дальше. Над головами торопливо пробежала озабоченная белка, уронив пару орехов им под ноги.

— Да… — бесцветно отозвался лесник, и ведьма это, конечно, заметила.

— Он знал удивительно много для маггла.

Фред, удивлённый, повернулся к ведьме:

— Маггл? Неволшебник, то есть?

— Да, — кивнула Гермиона, сложив руки за спиной, — так мы зовём вас.

Лесник промычал что-то в ответ, поразмыслил и рискнул:

— Могу я задать вопрос?

— Кажется, ты в основном этим и занимаешься, — ведьма, однако, усмехнулась, придав ему смелости.

— Ну, я могу предложить знания в обмен на знания. По справедливости, Ведьмочка? — предложил тогда Фред, заискивающе склонившись над головой ведьмы.

— Пойдёт, — вновь кивнула Гермиона, подняв на него взгляд. Лесник осклабился.

— Здорово! Откуда эти метки?

— Ты про… — несмело начала ведьма.

— Знак Мерлина на запястье, — Фред поднял собственную руку, и Гермиона рефлекторно схватилась за свою, удивлённо наблюдая, как пальцы юноши вдруг прочертили идеальную пятиконечную звезду.

— Ну… это с рождения.

— С рождения? — тупо повторил лесник.

— Да… прямо как, — ведьма подняла взгляд к его лицу и улыбнулась, — твои веснушки, Лесник.

Он неосознанно коснулся лица, пробегаясь подушечками пальцев по носу, усыпанному коричневыми крапинками — Гермиона проводила его движение мягким взглядом. Фред отрешённо спросил:

— И они у всех волшебников?

Ведьма горестно ответила:

— Будь они у всех, не осталось бы волшебников и волшебниц с этой инквизицией, — её передёрнуло, и она постаралась взять себя в руки. — Есть заклинание и отвар, способные скрывать метку.

— Почему тогда твоя на месте, Ведьмочка? — поразился лесник.

— Нужны особые знания к этому волшебству. Заклинание в нашей общине, увы, забыто, а для отвара нужны такие ингредиенты, что… — Гермиона досадливо вздохнула, не окончив мысль. — Кажется, ты задал три вопроса, Лесник.

— Я готов ответить на столько же, — он пожал плечами, и колдунья подняла глаза к его лицу, словно изучая.

— Почему вы с братом живёте в лесу?

Фред, остановив шаг, так удивлённо на неё уставился, будто та спросила у него глупость какую — она в ответ насупила брови, мол, в самом же деле, почему?

— Мы близнецы, — объяснил он ей, как дурочке, на что Гермиона его больно щипнула за бок. — Ай-яй! Близнецы — дети дьявола, не знала?!

— Глупость какая.

— Вот именно!

— Ты не шутишь?.. — она, казалось, была в самом деле удивлена. И если уж и ведьма о таком сверхъестественном явлении была не в курсе, то, надо полагать, обвинили его с братом во младенчестве незаслуженно?..

— Над таким бы ещё и шутить… — пробубнил Фред, потирая рёбра. — Есть там в городах суеверие, Ведьмочка, что близнецы обязательно посланцы сатаны и, если от них не избавиться как можно раньше, они навлекут страдания и беды на семью, город, страну, человечество…

— Глупость какая! — повторила ведьма, ощутив укол праведного гнева от вящей несправедливости.

— Ты уже это, кажется, говорила, — лесник ухмыльнулся с натугой. — Впрочем, мы с Джорджем и рады, что в итоге оказались в лесу. Здесь намного лучше — видали мы, что творится в городе…

— Второй вопрос. Почему ты пошёл со мной?..

Фред замолчал на мгновение, словно вопрос застал его врасплох, а потом поглядел на ведьму искоса и криво ухмыльнулся.

— Приключения, — загадочно выдохнул он, но Гермионе не понравились те искры лукавства, блеснувшие в его глазах. — А ты почему была не против?

Не его был черёд, но ведьма всё же не стала игнорировать вопрос (почти что вызов для неё). Она распрямила плечи и ответила, впрочем, не без той же капли лжи, с которой говорил и лесник:

— А я тебя не боюсь, — и уголок её губ подтянулся, придавая лицу таинственности. Они оба вдруг остановились и поглядели в упор друг на друга. — А проводник — особенно в местах, которых ты не знаешь — очень полезная вещь, к тому же. Третий вопрос! Как выглядит город?

Лесник вновь удивлённо поднял брови, растерявшись.

— Не думаешь, что это многовато на один вопрос? — хмыкнул он. — В смысле, описать городскую жизнь…

Но он всё же рассказал. И от того, как разнился его рассказ с окружающим их умиротворённым лесом, по телу бежали неприятные волны мурашек. Гермиона никогда не была в городе — родители не пускали её туда на свой страх и риск. Она с неприкрытым ужасом слушала о том, как на главных площадях казнили людей, сжигая и вешая. Как всё там же несли наказания: кто-то отделывался хлыстом, кому-то отрезали язык или сжигали кожу на пятках. Ведьма слушала и об обшарпанных кабаках, загнивающих улочках, грязных домах с остатками помоев под окнами, о нечистом воздухе, переполненном дымом и тошнотворными запахами. Слушала о страшных и бесчестных людях, готовых глотки друг другу рвать ради наживы. Фред рассказывал ведьме всё, что знал и видел сам, а хорошего там ничего и не было. Потому напуганная и поникшая Гермиона вызвала в нём явственное желание прикусить язык, забрать слова назад, возвращая ей спокойное и неомрачённое мироощущение, а ещё притянуть к себе и заверить, что в город она никогда не попадёт. Но слов не воротишь. Единственное, что он действительно мог — не допустить того, чтобы Гермиона оказалась в городе, где пытки и сожжение станут для неё лишь вопросом времени. Сердце отчего-то сжало при мысли, что она умрёт подобным образом…

Они шли по лесной тропке уже так долго, при этом всё ещё не чувствуя усталости в ногах, что слегка удивились, увидев перед собой огромную каменную глыбу с расколом посередине. Булыжник, казалось, был здесь ни к селу, ни к городу: растительность ещё еле-еле тронула его бока, пусть и плотно обступила, оттого выглядел камень в лесу лишним. Словно кто-то оторвал кусок скалы и положил без дела здесь. Да и на камень он был мало похож — скорее, в самом деле, скала, судя по габаритам. Фред глядел на это нечто широко распахнутыми глазами.

— Этого я здесь раньше не видел…

Гермиона, сбросившая прежние мрачные чувства, обернулась и увидела растерянное выражение на лице лесника. Он был готов клясться, что знает каждый кустик, каждую веточку и каждый камень своего леса. Но теперь здесь была эта глыба. И Фред боролся сам с собой, не понимая, откуда ей было взяться — даже не допускал варианта, что его собственных знаний могло недоставать. Он знал это место! Здесь не было камня!

Ведьма несмело коснулась его пальцев тыльной стороной ладони — прохлада сцепилась с жаром мужской кожи, разогнав мурашки, но, кажется, совсем не это вдруг послало острый импульс по позвоночнику и того, и другого. Однако руки никто не одёрнул. Фред вытянул пальцы навстречу пальцам ведьмы, и они оба замерли.

— Возможно, цветок… — неуверенно предположила ведьма, очнувшись.

— Двигает камни? — насмешливо закончил Фред, не отводя досадливого взгляда от расщелины. — Не смеши, Ведьмочка. Я пойду первым.

Гермиона поперхнулась:

— Почему это?

— Потому что, вроде как, именно я набился в проводники, — ухмыльнулся Фред и, щёлкнув девушку по носу той же рукой, сбросил котомку на предплечье и протиснулся боком.

К счастью, внутри было не слишком узко. И даже дышать лесник смог свободно. Только запах сырости и гнильцы, а также влажные ощущения на лопатках и животе дали ему понять, что из расщелины он выйдет, обмазанный чужими останками. Ход был длиннее, чем Фред представлял, зато выбрался, благо, без повреждений — внутри опасности не было, пусть и единственным источником света был только выход, а потому стены осмотреть не было возможности. Когда свежий сладкий еловый запах прочистил ему лёгкие, лесник почувствовал себя лучше (по крайней мере, выплюнуть желудок больше не хотелось) и махнул ведьме рукой, мол, иди следом. Гермиона перебиралась осторожно, но бесстрашно, а лесник в это время пытался стряхнуть с себя слизь неизвестного происхождения — пахло убийственно, но хотя бы кожу не разжижало, как крапива несколько дней назад.

Было поразительно спокойно: тихо шептался лес, в отдалении разглагольствовала кукушка и едва шумел ветер. Пока Фред не услышал вскрик над самым ухом. Он вздрогнул и задрал голову — над ним нависло наполненное ужасом лицо его ведьмы. Мгновение — и нечто рвануло вскрикнувшую Гермиону назад. Лесник схватил её рефлекторно, вцепившись в ведьминские плечи, и сжал так сильно, что она вновь закричала и тут же завертелась. Из неоткуда взявшиеся прыткие путы стянули её ноги и руки, обхватили стан и грудь поперёк, словно пытаясь задушить, и Фред в панике выхватил нож — лезвие блеснуло на солнце и обрушилось на растение. Стебли не поддавались или поддавались не сразу — в общем, помогало мало, а ведьма продолжала извиваться от боли, пока оковы опоясывали её всё туже, и острые колючки, точно спицы, вонзались в кожу.

— Что мне сделать?! — вскричал лесник, с отчаяньем в глазах уже бездумно отрывая силки собственными пальцами. На разодранных ладонях мгновенно проступила кровь.

Гермиона не могла выдавить и слова, пока, наконец, не вспомнила.

— Остановись, — шепнула она не своим голосом — один стебель накрепко стянул её горло — и замерла. Фред не сразу расслышал (или понял?) её, потому ещё несколько мгновений пытался оборвать путы, а потом остолбенел в непонимании и полной растерянности. Это было похоже на самоубийство.

Мир вокруг продолжал жить — шумели лес и звери, дул ветер и игралась вода где-то в скале. И только они: путы, лесник и ведьма — замерли недвижимо, бесшумно, безжизненно. Именно замерли: юноша и сам заметил, что растение, не встречая сопротивления, тоже перестало бороться. Однако оно всё ещё причиняло дискомфорт Гермионе: её грудь и шею сковало, потому она буквально не могла дышать, а перетянутые руки и ноги не имели возможности пошевелиться. Ведьма крепко закрыла глаза — слезинка страдания сбежала по её щеке, и лесник проводил её полным бессилия взглядом — и не шевелилась, дрожа от страха и молясь Мерлину, что это поможет. Фред глядел во все глаза, так и замерев с руками на колючках.

А потом произошло чудо: путы ослабли, будто потеряв интерес, и недвижимая ведьма ничком полетела вперёд — лесник выскочил навстречу и успел подхватить её. Растение утягивало свои стебли обратно в расщелину, но Фред всё равно оттащил ослабленную Гермиону подальше. Однако, споткнувшись о ногу, без сил упал в траву. Ведьма повалилась на него следом, и он тут же, обхватив её щёки, поднял голову и прижался ухом к носу, проверяя, не померла ли та от удушья. Страх, охвативший его при взгляде на ведьму, сменился волной облегчения — Фред услышал, что Гермиона дышала.

— С ума сойти!.. — полустон сорвался с его губ, и он бездумно обхватил плечи ведьмы, прижав к себе сильнее. — Ещё бы чуть-чуть…

Гермиона не шевелилась, расслабившись и отходя от пережитого потрясения в лесниковых руках, и лишь её ладошка скользнула и накрыла его плечо. Они оба испугались. А Фред, будучи всё ещё под аффектом, ошалело выдохнул, пытаясь шутить:

— Если твой цветок такой же, то будет худо… — его слова впутались куда-то ей в волосы, и Гермиона сипло захихикала. А потом Фред поднял глаза, и новый ужас охватил его сердце.

— Дьявол! Да что это?! — вскричал он не своим голосом.

Гермиона быстро обернулась. Глазам их наконец предстало лицо «камня». В нём проступали очертания огромных конечностей, несуразных ушей и, в конце концов, глуповатой морды. Это был вовсе не камень. А окаменевший тролль. Да, это точно был он. Ведьма различила и бусинки-глаза, и нос пяточком, и рваный рот с набором гнилых зубов, и огромные руки, маленькие ножки. И даже полоску набедренной повязки. Прямо как по книге. Только вот монстр был расколот посередине — а, значит, разрублен и убит кем-то.

— Как давно ты здесь был? — решила спросить Гермиона, с волнением оглядывая существо из магического мира.

— Может, месяц назад… — оторопело ответил лесник, очумело проводя ладонью по щеке и удивляясь спокойствию ведьмы. — Что это за чудовище?

— Тролль. Мёртвый. Не волнуйся… — уточнила ведьма, еле скрывая восторг (она никогда ещё не встречала троллей даже в своём мире!), и глядела на статую во все глаза. — Наверное, пришёл сюда, чувствуя силу цветка, да не рассчитал… Вышел, вероятно, на охотников…

Лесник тоже смотрел на чудище неотрывно, но вот восторга ведьмы не разделял. Фред и его брат были болтунами. Говорливость из них сочилась, как защитный механизм: парни чесали языками, когда обстановка вокруг накалялась, когда переживания в них клокотали — это помогало им справиться не только самим, но и обнадёжить друг друга, что всё наладится. Вот и сейчас Фред не мог смолчать: ему не хотелось позволить панике завладеть им, стягивая внутренности в узел.

— Это те, которые на солнце каменеют?.. — озвучил он собственную мысль.

Гермиона обернулась, вновь удивлённая:

— Ты и это знаешь?

Лесник медленно кивнул, с трудом сглотнув.

— Тебе лучше, Ведьмочка? — спросил Фред, забыв, по факту, о «трупе» монстра. Гермиона, растроганная, ласково улыбнулась и кивнула.

— Ты в самом деле умница.

Фред попытался улыбнуться в ответ.

— Что это было за растение внутри? — он повёл носом в сторону расщелины и вновь поморщился, обведя взглядом уродца.

— Дьявольские силки, — объясняла ведьма. — Боятся солнца, растут в тёмных и сырых местах, стягивают жертву либо до удушья, либо до раздавливания. От них защищают только свет и…

— Отсутствие сопротивления, — закончил Фред, и очередная волна нежности по отношению к этому умному, догадливому молодому человеку захлестнула ведьму. Она в сердцах коснулась его волос, пригладив — лесник под этой рукой наконец смог расслабиться окончательно — и улыбнулась.

Всё так же на траве они, вмиг устав, улеглись наконец для передышки. Есть не хотелось, но встать сил просто не было — так вымотало их происшествие в… тролле. Лесник лежал, заложив руки за голову и глядя на безмятежное голубое небо с медленно передвигающимися облаками. Гермиона лежала на животе и щипала ягоды черники с куста рядом.

— Если присутствие магического цветка так очевидно, то почему его всё ещё никто не заметил? — спросил вдруг Фред, жуя губы задумчиво.

Гермиона подняла глаза и смотрела на него в этот момент так, словно видела впервые. Или просто наконец разглядела по-настоящему. Юноша, безмятежно развалившись на траве и заложив ладони под затылок, отправлял неясные взгляды из-под полуприкрытых рыжеватых ресниц, словно считал облака на небе. Его выразительные губы вновь безотчётно мяли сочную травинку. И, не смотря на все эти признаки, смягчающие его внешний вид и делающие его, на взгляд, лёгким и простым человеком, во Фреде виделись и ум, и смелость. Говорил ли об этом живой мудрый блеск в по-прежнему, несмотря на пережитый испуг, спокойных глазах? Или, может, вид широкой сильной груди, вздымающаяся одинаково ровно и когда юноша был безмятежен, и когда рядом была опасность? Одно вдруг отрезвило ведьму: этот лесник стал первым на свете немагом, рядом с которым она не чувствовала страха.

— Потому что обычный человек, не заинтересованный в поиске Солнца, не представляет никакой опасности, — ведьма облизнула сине-фиолетовые после ягод губы. — Цветок в нём не заинтересован. Этот путник пройдёт и не заметит ничего странного, даже сможет выспаться в безопасности. Но мы ищем его намеренно — он будет защищаться всеми силами.

— Но почему меня не схватило?.. — не понимал Фред, хмурясь.

Она ответила не сразу, и тогда всё равно голос её не звучал уверенно:

— Может, растение долго спало. Не сразу поняло, что кто-то есть…

— Оу… говоришь так, словно у него есть сознание. И у Дьявольских… силков, и у Солнца, — протянул Фред и хотел сказать что-то ещё, но не смог, заметив цветные пальцы и перепачканное лицо ведьмы, когда повернул голову. — У тебя всё фиолетовое, Ведьмочка…

Гермиона закатила глаза, мол, я, по-твоему, и сама не догадывалась? Лесник рассмеялся громко и ткнул пальцев в уголок её рта, убирая частичку мякоти черники. Его смех и саму ведьму подбил на глупости, и она высунула язык, который уже вовсе был чёрным. Глаза Фреда заблестели ещё веселее и опять по-ребячески, растопляя сердце юной волшебницы. И он потянулся, чтобы, вроде как, игриво дёрнуть кончик её языка, а она взяла, склонилась быстро, будто с горы сиганула, едва коснулась дыханием его носа да лизнула щёку. Будто чёрт дёрнул. А потом отстранилась и присмотрелась — жаль, фиолетового следа не осталось, хотя кожа там у лесника чуть и потемнела. Досадливо вздохнув, она подняла глаза и замерла, увидев ошарашенное, смущённое выражение лица. И, идентично его красноте, побагровела и сама до кончиков волос.

На вечер остановились на небольшой опушке и наконец решились развести костёр, перекусили, не глядя друг другу в глаза и общаясь с трудом односложно. А потом легли спать вновь раздельно. Теперь уже без стрёмы.

Фред проснулся посреди ночи от скрипящего шума. Костёр уже тлел, в чернеющей темноте не было бы видно ни зги, если бы не луна и звезды. Но даже так юноша, напрягая зрение и не двигаясь, смог с трудом разглядеть среди деревьев это. Тонко завывая, нечто тощее и четвероногое с длинными нескладными лапами ходило у кромки их опушки. Оно не было похоже на оленя или любое другое большое копытное. И оно трещало, стучало зубами, прислушивалось, качало головой, словно ходило вокруг и выискивало что-то. Фред ощущал такой заупокойный страх, что не мог пошевелиться или хотя бы подумать о чём-то. Единственная мысль билась в голове Фреда: оно меня сожрёт. И ужас переполнял его тело, сковывал ледяными оковами.

Зверь выступил на опушку, где они ночевали, свесивши голову над кустами, и замер. У него были недлинные тонкие рога, растущие из лба и заходящие за затылок; вытянутая морда с набором гнилых зубов (или бивней?); сморщенный, будто отрезанный нос — вернее, два трепещущих отверстия. И огромные багровые глаза. Чудище было похоже на обтянутый кожей скелет и мерно качало головой — что-то внизу продолжало его движения.

Фред ощутил явственный запах серы, наглухо забивший ноздри и скрутивший внутренности в тошнотворную спираль. Чудовище, казалось, теперь смотрело прямо ему в глаза.

Его красные горящие очи полыхали, и только сейчас лесник заметил, как из пасти зверя свисали окровавленные лоскуты человеческой кожи. В ужасной догадке Фред опустил глаза на собственные руки и увидел прежний, казалось бы, кошмар — его голые влажные пальцы были лишены кожи, а из кисти торчали переломанные кости с горячим мясом…

Примечания:

Итак, насчёт песни (которую я написала сама): по одной из версий Мерлина заколдовала именно Моргана. Заковала его в дерево, где он и остался, исчезнув для остального мира.

А я поймала себя на мысли, что мне нравится описывать увечья :D

Это правда интересно!

Всегда-всегда приятны ваши комментарии! Они помогают мне вдохновляться и писать продолжение, честно)

p.s. Название главы — строчка Есенинского стихотворения.

Примечания:

Название главы — строчка Блоковского "Молчи, как встарь, скрывая свет...". Очень подходит к фанфику в целом, по желанию (я советую!) можете ознакомиться)

А песня вновь моего сочинения)

Всегда жду комментариев!) Приятного чтения!

И, пожалуйста, не забывайте нажимать "Жду продолжения"...

пы.сы. Очень надеюсь, что не совершаю никаких несостыковок в сюжете и не путаю вас! Столько деталей (больше, чем в "Крыжовнике"), что я порой не понимаю, что для меня очевидно, а для вас — непонятно...

Крик раздирал его горло. (Или чудовище вцепилось в глотку?)

Фреду показалось, будто его изо всех сил дёрнули за ногу к костру — тело, вдруг содрогнувшись, словно упало в неизвестность. В следующее мгновение лесник обнаружил себя съехавшим с бревна, к которому привалился перед сном, будто его в самом деле оттащили. Страх вновь опалил его с ног до головы. Словно умалишённый, Фред вертелся на земле, оглядываясь по сторонам — ему всё ещё казалось, что два красных, налитых кровью глаза смотрят на него из темноты, а огромные острые зубы готовы вот-вот прихватить за загривок и перекусить позвоночник. Однако рядом никого не было и на этот раз.

В ногах его валялись головёшки остывшего костра, на расстоянии вытянутой руки спала Гермиона — такая спокойная и до невозможности умиротворённая, что он ещё более явственно ощутил разницу с собственным кошмаром. Фред сел и обхватил руками голову. А потом несколько раз карательно треснул себя по загривку — за то, что снова видел нечто, и просто за профилактику. На шее мгновенно проступили красные пятна. Лесник зажмурился, концентрируясь на этой боли и заставляя себя понять, что вот это — реальность, а то, что осталось в его голове — лишь сны. Пусть и говорящие.

Так он просидел какое-то время — беспомощный перед собственными кошмарами и одолеваемый чудовищами, кажется, ещё детских лет. В этот момент Фред вдруг слишком явственно ощутил тоску по брату. Тот уж бы понял — Джорджу не нужно было объяснять свои страхи. Он знал их все. И по дому лесник тоже соскучился. Впервые так нестерпимо. Дома кошмары переживались легче. Фред был душевно привязан к их с братом хатке, в которой они прожили всю жизнь. Но всё, что ему сейчас оставалось делать, так это дышать, пытаясь успокоиться, и думать, думать, думать — возвращать себя в реальность, ногами ощущая землю. В какое-то мгновение Фред даже было почувствовал успокаивающее касание ладони к спине. Подумал, что показалось. А потом вдруг ощутил чужую плоть, опершуюся на него, и как нечто пробежало по его голой шее. Фред обернулся быстро — глянул на то, что было позади, через плечо. А там была Гермиона. Сидела спиной к нему, обняв колени и соприкасаясь угловатыми лопатками с его рёбрами. Тепло.

— Давно не спишь, Ведьмочка? — Фред почти удивился тому, как хорошо контролировал голос. Даже вплёл чуток ехидства в тон.

— Ты кричал, — резюмировала ведьма шепотом. Без упрёка, без жалостливости, без вопроса. Просто.

Неожиданная догадка его смутила.

— Ты потому такая невыспавшаяся каждый день?

— …Всё в порядке, — спустя минуту заверила его Гермиона. Больше она ничего не сказала.

Откровенно, ему слова и не были нужны. Намного лучше вот такое физическое присутствие — Фред прикрыл глаза, направив мысль на ощущение чужой спины к спине, головы, откинувшейся на его плечи, и волос, щекочущих шею. Это его заземлило окончательно. Дыхание, наконец, выровнялось. Мысли пришли в порядок. Он задумался о собственных ощущениях. Обычно Фред был в единении с лесом, чувствовал его и знал, что ему нужно, чего он будет требовать и что отдаст взамен. И всё же лесник всё явственнее чувствовал изменения в природе. Здесь он не понимал, чего ожидать от пропитанной магией флоры, не знал, каких монстров им может подкинуть фауна, поэтому ему тут… не нравилось. Тревога росла в нём, и он не до конца понимал, почему эта часть леса вызывала столь отрицательные эмоции.

Фред решил признаться в этом Гермионе.

— Ты никогда не был в местах столь далёких, Лесник, — улыбка тронула губы колдуньи, и отблески восходящего солнца играли на её лице, повёрнутом к востоку. — Там, за пределами ваших лесов, есть места намного волшебнее, красивее. Вы, магглы, туда и забыли дорогу. Там есть необыкновенные растения, незнакомые вам создания и чудеса самые невообразимые…

И пусть они шли тем лесом, который Фред знал как свои пять пальцев, ощущения и даже некоторые места казались ему теперь совсем не знакомыми. Потому что ими начинала завладевать магия.

— И порой наверняка опасные, — усмехнулся лесник, откинувшись назад, чуть наваливаясь на спину ведьмы.

— Не без этого, — она сдула с носа упавшую после этого движения прядь. — Но если знать, с чем имеешь дело…

— Опасности никакой, — закончил Фред с тяжёлым выдохом, словно выслушал длинное выступление.

— Не забывай об этом, Лесник, — попросила Гермиона. — Тебя в обиду я не дам.

— Кажется, это мои слова, — он уже совсем расслабленно усмехнулся.

Этот звук потонул в неожиданно громком утробном рёве, поднявшем в воздух всю птицу в округе. Шум крыльев рассёк пространство, и в следующий миг даже ветер замер. Гермиона широко распахнула глаза, замерев и глядя куда-то перед собой. Фред быстро обернулся, с трудом перебарывая страх увидеть те самые красные глаза. Однако на них смотрели огромные жёлтые, размером с яблоко.

— Косолапый… — выдохнул лесник, но не успел и продолжить фразы, как высунувшийся на опушку медведь вдруг вновь взревел и, покачнувшись, — время замерло на этот миг, проводив секунду «До» упавшим с рябины листом — рванул вперёд с самым безумным видом. Огромное шерстяное чудовище распахнуло навстречу клыкастую пасть и, переваливаясь и едва ли на скорости не путаясь в лапах, приближалось к ним стремительно быстро.

Гермиона юркнула куда-то под руку лесника, и тот, чертыхнувшись, рванулся навстречу животному, пытаясь схватить лук и стрелы, оставшиеся у пенька. Но не успел. Лапа зверя упала прямо перед его лицом, едва ли не раздавив руку — кожа ладони рванула и распахнулась тремя бороздами. Рёв, оглушая, прозвучал над самым его ухом, слившись с собственным криком Фреда. Лесник вскричал и отстранился настолько быстро, что самый ловкий заяц мог бы позавидовать. Только упал после этого движения на спину, предоставив медведю удачную возможность перекусить шею и, по желанию, выворотить кишки.

Никакой жизни перед глазами, подёрнутыми пеленой боли, не пронеслось — лишь копна кудрявых волос да улыбка родного брата. А ещё Дед, держащий ладони близнецов перед смертью… На мгновение, лишь на одно мгновение Фред в панике попытался найти глазами Гермиону, стоящую неподалёку. И этот момент навсегда впечатался в его память.

Её густые кудри беспорядочно разметались по плечам и будто взмыли, поднимаемые в воздух из неоткуда взявшимся ветром. Лицо было ужасно бледным, и лишь на щеках проступали яростные красные пятна. И выражение было таким холодным, что, гляди лесник чуть дольше, то, наверное, от этого мороза у него бы остановилось сердце. А глаза… они горели. Золотом. И силой. Она сделала стремительный взмах палочкой. Гермиона наконец выглядела как самая настоящая сильная колдунья.

— Стой!! — произнёс Фред внезапно повелительно, обращаясь к медведю, и… тот замер.

Не успел лесник и удивиться, как мелькнула вспышка, — кажется, зелёная — и туша зверя, сжавшись кривой судорогой и вновь покачнувшись, начала падать. Фред так живо представил, во что превратится, попадись он под такую оглоблину, что мигом отскочил в сторону — благо, чужая рука помогла. Медведь обрушился на землю там, где мгновение назад был лесник. Фред, всё ещё глухой на одно ухо, со страхом вслушивался в чужие грузные вздохи. Оказалось, что это дышал он сам. Зверь же лежал мёртвый.

— Это что было… — ошалело выдохнул Фред, но, видимо, про себя. Сам он на деле молчал, словно язык запал в глотку, и таращился на огромный труп посреди поляны, пока пот застилал глаза. Боль стучала молотком где-то на задворках сознания. Гермиона, упавшая рядом на колени, пыталась Фреда растормошить — тот слабо поддавался на тряску и зовы. Тогда она треснула ему по щеке, и лесник, очнувшись, огорошено обернулся наконец к ней.

— Ты… цел?.. — выдавила ведьма из себя, и Фред наконец заметил, что та, замерев скованно, вдруг плакала.

Сцепив челюсти, он насилу кивнул, хотя тело всё ещё гудело от пережитого страха и на касания реагировало слабо. Кровоточащая развороченная рука вовсе только начинала напоминать о себе резкой горячей болью. Медведей лесник не боялся, впрочем, как и трупов. Но когда на тебя со всех ног несётся вот такая обезумевшая животина, не каждый сможет остаться равнодушным. Фред неожиданно вспомнил подобную ситуацию. Только на его месте была Гермиона, напуганная до чёртиков и готовая обороняться. И, ох… да, он тогда был придурком.

Но, что ещё важнее — сколько ещё таких вот приключений они переживут за всё время пути?..

— Видел Деда… — сглотнув, выдохнул Фред, а Гермиона взяла и треснула его ещё раз:

— Не смешно! — взвизгнула она. — Я так испугалась!.. Думала не успею, и всё…

— Успела, — закивал лесник, несмело и даже как-то неумело, но ласково (как Дед успокаивал их с братом в детстве) касаясь её прохладного лица горячей ладонью. Вторая его рука безвольно валялась на траве и подрагивала — Гермиона широко распахнула глаза, смотря на рану. — Успела… Твоя магия просто нечто.

Ведьма замолчала, поникнув головой, и пыталась привести в порядок чувства под озабоченным взглядом Фреда. Будучи всё ещё под аффектом, она заставила себя вздохнуть, окостенелыми руками насилу подняла его ладонь с распухшей алой раной и поднесла к лицу: среди разошедшейся побуревшей кожи виднелись бледные полоски костей и багрового мяса, которое сочилось густой кровью и местами свисало с израненной руки кусками. Ведьма с трудом сглотнула и подняла бесконечно обеспокоенный взгляд к безучастному лицу лесника, глядящего в сторону (он от представленного зрелища успешно прятал глаза). Фред, благо, так же, как и Гермиона, был ещё под аффектом, а потому боли не чувствовал. Ведьма боялась посмотреть на зверя — вдруг на его мёртвой лапе обнаружится кусок руки? А Фред, водящий взглядом по округе, снова случайно взглянул на бездвижную тушу и выпалил горячо, будто вспомнив:

— Он ведь дикий!

В то же мгновение леснику показалось, что Гермиона коротко прижалась теснее к его ладони, всё ещё лежащей на её щеке, словно пытаясь отвлечь Фреда от замеченного им факта или же собираясь с силами. Ведьма стёрла слёзы, выпрямилась и постаралась взять контроль над дрожащим голосом, всё ещё боязно поглядывая на медведя:

— Мы всё ближе к цветку. Теперь звери начинают сходить с ума.

Она поднялась, едва не упав на ослабевших ногах, и нетвёрдо двинулась к своей сумке, застрявшей под задней лапой зверюги. Дёрнула один раз — поклажа не поддалась. Шмыгнув и едва удержавшись от очередного потока слёз, ведьма рванула сумку изо всех сил, и та, затрещав, вывалила всё содержимое к её ногам. Фред глядел на неё рассеянно — лишь постепенно к нему возвращалось чувство реальности, а вместе с ним и сострадание к сломленной колдунье… а также адская боль. Не опуская глаз, он вдруг вцепился в руку выше раны, пытаясь остановить поток крови, и сжал челюсти, сдавленно зарычав. Гермиона, услышав муку и боль в этом звуке, подскочила к нему и упала на колени, лихорадочно выискивая среди всех своих склянок нужную настойку.

— Опасность… мы правда к ней готовы?.. — сквозь зубы просипел Фред, оглядываясь на колеблющуюся ведьму, которая вновь нависла над ним с мазью в руке. Он случайно опустил взгляд и наконец заметил рану на своей руке — стон сорвался с его губ. Гермиона рыкнула нетерпеливо:

— Не смотри! — И тут же, не жалея, стряхнула всю настойку ему на руку. Лесник взревел надсадно, дёрнулся в попытке избежать невероятно больного прикосновения прытких пальцев ведьмы, но та успела перехватить его ладонь и, попеременно дуя сквозь слёзы, втирала мазь. Гермиона касалась еле-еле, но Фред чувствовал это так, будто ему раскалённых углей в рану наложили. Это было похоже на то, что он видел во сне.

— Кости не сломаны — это хорошо. Будь они сломаны или раз-здроблены, я бы-бы ничего не смогла сделать, на-настойки ведь нужной у меня нет, — тараторила ведьма, бросая слёзные взгляды на его перекосившееся от боли лицо. — Когти зацепили только кожу и кусок… м-мяса. Это ничего страшного, правда, ничего с-страшного… ничего…

И она продолжала повторять и повторять это, старалась сохранять концентрацию и не дрожать, не бояться, не поддаваться панике, но тремор её рук и безумные глаза, в которых застыли слёзы, выдавали с головой её состояние. И при этом Гермиона всё равно оставалась сильной, чтобы помочь. Уже потом, вспоминая произошедшие события позже, Фред будет носить в сердце восхищение этой невероятной девушкой.

Настойка пахла елью и чем-то терпким, похожим на дым от пепелища. Она въедалась в кожу, как кислота, и пропадала в ране — именно потому ведьма наносила такой толстый слой. Борозды стали затягиваться на глазах: сначала скрылись белёсые косточки кисти, затем появился слой алых мышц, а их уже покрыла сероватая плёнка и… всё замерло. На ладони словно отсутствовал кусок кожи, — даже виднелись полоски на мышцах — но Гермиона выглядела облегчённой, а не напуганной. Она подняла взгляд к его лицу, всё ещё искажённому, побелевшему и покрывшемуся росинками пота, и попыталась натянуть улыбку.

— Дальше затянется ещё… нужно лишь подождать, — и заботливо, осторожно провела большими пальцами по краям раны.

Фреду не хотелось знать, долго ли ждать, хорошо ли затянется — его волновало лишь то, когда боль, рвущая его мозг множеством иголок и лезвий, наконец пройдёт. Он сцепил зубы, обхватил свою ладонь, чуть ли не ломая пальцы, чтобы заглушить одну боль другой, в муке сжав ещё и чужие, и повалился на бок. И ведьма наконец заметила по неисчезнувшему ужасу и судороге в теле, что ему не становилось лучше.

— Фред… — одними губами произнесла она, оцепенев, а потом вздрогнула, подорвалась на ноги и наставила палочку прямо перед его носом. Глаза у него, подёрнутые поволокой боли, в страхе заблестели. — Не бойся, я хочу помочь…

И в следующее мгновение вспышка золотого света ослепила Фреда, накрыла с головой, и он, едва ли чувствуя остальное тело, провалился во тьму.

Солнце ещё сидело за горизонтом, когда они вышли на нужную тропу к озеру. Было морозно и сыро — облачка пара вылетали из ртов путников попеременно. Им пришлось накинуть плащи и тёплую одежду из сумки лесника, чтобы холод не пробирал до костей. По правую от них сторону проходила широкая борозда, оставшаяся словно после сражения столетия назад и ныне густо заросшая кислицей и лопухами с редкими прорехами голубой медуницы. А слева рос холм с плотно стоящими стволами ели и орешника, в корнях которых мягкая влажная земля поросла мхом и кукушкиным льном. Явственно пахло хвоей и влагой — верный знак, что они приближались к водному источнику.

Дорогой шли молча. Гермиона вновь неспешно (и даже нетвёрдо) шла впереди, усталым и потухшим взглядом глядя под ноги. Время от времени она останавливалась у какого-нибудь куста, склонялась над цветами, обводя ласковые лепестки носом. Ведьма о чём-то крепко мыслила, оборачивалась к приостанавливавшемуся следом леснику, бросала на того задумчиво хмурые взгляды, срывала очередное растение и шла дальше. Руки её беспрестанно занимались плетением какого-то ободка.

Фред же, за последнее время вдруг увлёкшись общением с Арагорном, ни на что не обращал внимания и миролюбиво куковал со своевольным вороном. Вернее сказать — внимательности к окружению он не терял ни на минуту, каким бы расслабленным со стороны, возможно, ни выглядел. Его так тревожили новые кошмары, а ещё нападение обезумевшего медведя ранее, что он просто не мог более спокойно относится к тому, что было вокруг. Каждый кустик теперь казался леснику подозрительным, травинка была угрозой, а звук из леса — предупреждением об опасности. Фред бессильно ненавидел то, что не понимал нового для него леса, не мог с ним говорить и договариваться. Незнание делало его и его спутницу уязвимыми перед неизвестностью. И магия, какой бы сильной ни была, давала Фреду какое-то слабенькое чувство безопасности. Потому что о ней он — достоверно — тоже ничего не ведал. К тому же слишком привык доверять собственным силам. В общем, всё теперь стало опасным.

Наверное, потому теперь Фред так старательно обучал ворона новому слову.

— «Бе-да»… давай, «бе-да»… Это же проще, чем «опасность», — уговаривал он пернатого товарища настойчиво, пока тот что-то стрекотал по-своему на его предплечье, блестя угольками глаз и нетерпеливо вертя головушкой. — Яхонтовый мой, давай… ну, «бе-да».

Гермиона ещё не до конца отошла от происшествия, случившегося днём ранее. Её всё ещё беспокоил внезапно напавший медведь и его убийство, хотя уже и не так сильно. А ещё волновало всё, что произошло после: и лечение, и целые сутки, проведённые без сна над спящим юношей. Фред же спал, не видя снов, но всё равно даже в отключке будто ощущал чужое присутствие. Не Гермионы.

Она почти не говорила после его пробуждения — до того сильно устала, охраняя бессознательного лесника и боясь каждого шороха. А на его негодующие вопросы ответила лишь тихим «прости» — на большее её попросту не хватило. Рука у Фреда всё же залечилась — хотя какая-то призрачная, ненастоящая боль порой рассекала запястье. А на месте ран виднелись три розовых рубца. Однако ранение волновало лесника вдруг куда меньше, чем ведьма, ослабленная из-за помощи ему. Он с жалостью и тоской глядел на её сгорбленную спину.

— Проще было бы уже выучить его язык, чем учить своему, — оповестила вдруг ведьма, не глядя на него и скрепляя края венка. Фред не сразу понял, что обращались к нему.

— Ты, выходит, знаешь «его» язык, Ведьмочка? — спросил он.

— Не совсем, — Гермиона качнула головой, наклонив подбородок и водрузив цветочное и душистое нечто на макушку. — Так же, как и несколько других. Но это даже не язык — языки животных знал лишь сам Мерлин. А я… это что-то вроде звуков, понятных нам обоим. Некоторые маги могут попросту влиять на разум животных.

Поняв, что ведьма наконец готова говорить, Фред решил задать волнующий его вопрос:

— А как вообще выглядит этот цветок?

Ему вот один снился. Странный. Живой. Сознательный. Спасительный… Всю жизнь снился. В день их встречи. И несколькими сутками ранее. А в последний раз не снился, но будто всё равно… ощущался рядом.

Гермиона посмотрела на него искоса, набрала в лёгкие воздуха и вдруг, словно вмиг ожив, запела:

Во мгле ночной растёт цветок.

Он пахнет, как свеча.

Тебя зовёт, и голосом

Все манит от себя.

Его нежнейший лепесток

Горяч, как солнца диск.

И льётся из него тот сок,

Что лечит от кручин.

Он весь горит — пожар, костёр…

Сжирает все вокруг.

Но только если для него

Опасен ты, мой друг.

Он защищается от всех, кто хочет ему зла.

Однако если добр ты и чист душой,

Он примет вмиг тебя.

Кощунство ты убей в себе

Не лицемерь, не лги.

Коль чисты помыслы твои

То не страшись — иди.

Цветёт он раз за три лета́,

И прячется всегда.

Найти его — уже беда.

Сорвать — опасность та!

Но если сможешь, то излечит он

От всякой хвори.

Таков цветок,

Зовётся он

Краснейшим солнцем.

Песня, как и раньше, лилась из её уст мягко и волшебно — Фред вновь заслушался. Но было и что-то мрачное в посыле простых слов. Судя по песне, человека, который имел виды на цветок, впереди ждала одна опасность. А они с ведьмой шли целенаправленно, желая сорвать растение и использовать.

— Ты ведь не скажешь мне, что все твои знания об этом растении основаны на обыкновенной песне?.. — выдохнул лесник едва-едва, уставившись на колдунью.

Она посмотрела на него недолго и метнула взгляд в сторону, пристыженно пряча глаза. Фред выгнул брови в разочарованную дугу.

— И ты знала, что тебе идти за ним опасно, но все равно пошла?

Гермиона мгновенно ответила:

— Пошла. Мой единственный шанс помочь отцу — сорвать цветок. — Фред уже слышал этот ответ и раньше, потому не был удивлён.

Он вдруг нервно усмехнулся, старательно подавляя неприятно подступающую тревогу и тошноту. Когда пристальный взгляд ведьмы уже не было сил выдерживать, он произнёс рассеянно, отводя глаза:

— Похож на тот, что мне снится.

— Что значит — снится?

— То и значит, — невнятно, будто из-под палки, ответил лесник, обгоняя ведьму, словно пытаясь вовсе сбежать. — Время от времени мне снится один и тот же цветок. Дед говорил, что это из-за травмы, которую я пережил в детстве.

— Что за травма?

Фред развернулся к ней и глянул исподлобья — так, что Гермиона поняла, мол, не вякай.

— Я не помню. Маленький был. Дед рассказывал, что я однажды надолго в лесу потерялся. Вот и всё. Ничего сверхъестественного, — объяснил он отрывисто и резко, наступая после каждой фразы грозно.

— А нашли тебя как? — не унималась ведьма — в глазах её горело лютое любопытство, словно она вот-вот разгадает какую-то старую нераскрытую тайну, оттого нетерпения в ней было больше, чем опасения.

— Я не помню! — с усилием, гневно, словно больше нечем было защищаться, бросил лесник. — Всё, хватит, не хочу об этом!

И, не оглядываясь, быстро и широко пошёл дальше, избегая продолжения разговора — того и гляди вот-вот уши к тому же закроет. Разве что пар из ноздрей не пускал, разозлившись. Гермиона поджала губы и поспешила вслед, складывая мысли в голове.

А во Фреде на самом деле вдруг начала плескаться жгучая паника от понимания.

Сатанинские отродья, оставленные на смерть в лесу.

Магические выродки, способные нагнать беду на семью, город и человечество…

Брошенные родными матерью и отцом твари.

Не имеющие права на жизнь, способные уничтожить чужое счастье и близких, потому достойные лишь смерти…

Так неужели?.. Все эти годы?

И ужас так и не утихал в нём до самого конца дня.

Примечания:

О-ох, я очень долго и сильно сомневалась в том, выкладывать ли эту главу в таком виде, какой она имеет. А потом подумала и сказала самой себе: к чёрту. Так что будь, что будет. Сегодня принимаю тапки, бичи, гнилые помидоры и чего вам там ещё захочется, ребята.

К слову, глава — начало горяченького и не только, дорогие...

Хочу также обратить ваше внимание на группу, которая имеется у меня вконтакте (ссылка есть в профиле). Я вновь начинаю что-то по-тихоньку по-маленьку там выкладывать.

p.s. Название — снова строчка от Блока.

p.p.s. Главе в целом, как мне кажется, подходит данная музыка: Down to The Cellar

— Dredg.

С горем пополам лесник смог поймать для ужина одного кроля, освежеванием и готовкой занялась ведьма. Фред же, вернувшись с охоты, после того, как протянул ей тушку, уселся посреди полянки у костерка, вперив задумчивый взгляд в спокойный огонь. Гермиона его отстранённость обнаружила уже давно. Но к Фреду не лезла, крепясь и сдерживая возрастающий интерес. Она полностью погрузилась в готовку, еле слышно напевая очередную, известную лишь ей и её народу, мелодию. А её пение, вернувшееся к ней с ощущением безопасности, буквально заставляло Фреда чувствовать спокойствие, которое чувствуют дети, когда матери напевают им колыбельные. Но когда над котелком уже разнёсся запах свежего супа, Гермиона больше не смогла выносить этого ужасного молчания. Она успела привыкнуть к болтовне этого лесника.

— Говорливость твоя вдруг пропала, — заметила она громко. Фред сморгнул мысль и метнул на неё блестящий взгляд.

— Вкусно пахнет, — сказал он просто, вновь возведя глаза к звёздному небу.

— Спасибо. Но ты не хочешь поговорить?

Фред вдруг подорвался, приняв сидячее положение, и уставился на неё с выражением крайнего удивления и удовольствия, а ещё какой-то нахальной насмешливости.

— Неужто ты наконец сама этого хочешь? — улыбнулся он с зубами.

Гермиона закатила глаза. Глупый лесник. Видно же, что в голове мысли роились одна хуже другой, а он всё равно отшучивается да юлит.

— Меня больше бесит твоё молчание, — ведьма угрожающе взмахнула деревянной ложкой в его сторону, на что он усмехнулся ещё шире. — Будто затеваешь чего…

— Не затеваю, — заверил Фред её мягко, а потом потупил взгляд в костерок, помолчав. — Просто… думаю о своём.

— О чём? — поинтересовалась Гермиона участливо, помешивая суп.

— Опять эта твоя чрезмерная любознательность… — недовольно пробубнил лесник под нос, сложив локти на колени. Гермиона ничего не ответила — лишь поджала губы и тоже опустила глаза. А Фред тем временем вспомнил, что и сам был горазд на вопросы. Он, вроде как, в долгу.

— «Знания за знания», — тихо, без особого нажима повторила его же слова колдунья.

— Мы же всё равно потом разойдёмся своими дорогами, верно? — невесело произнёс лесник. — Конкретно сейчас… — он вновь натянул эту свою защитную улыбку, ткнувшись носом в сложенные предплечья, — о родителях.

— Ты знал их? — тихо и чуть удивлённо спросила Гермиона.

Лесник покачал головой:

— Никогда. Но иногда интересно представлять… Как выглядят, как говорят, кем являются. Дед никогда о них не рассказывал, но за мысли о них не ругал, — он прыснул. — Деда любил больше давать по ушам за шалости. Особенно мне, как тогда… — взгляд его потемнел от нахлынувших воспоминаний о побеге, и Фред снова смолк.

— И что же ты думал о них сейчас? — напомнила ему Гермиона, когда молчание слишком затянулось, и склонилась к огню, чтобы пошевелить горящие угли. Фред, встрепенувшись, вновь моргнул.

— Она мне снится… Женщина, — выдохнул он смиренно, — маленькая, живенькая… пухленькая. С огненно-рыжими волосами и большими, добрыми глазами. С ласковой рукой.

Ведьма, замерев от этого неровного голоса, глядела на лесника сквозь красные языки пламени, различая оттенок печали на преобразившемся лице. Женщина была, вероятно…

— Мне тоже снится мать, — сказала Гермиона, распрямившись и не отнимая сочувствующего взгляда от Фреда.

Он сипло и вновь совсем невесело хохотнул:

— Я даже не уверен… хотелось бы, думать, что это она. Я ведь не видел её ни разу в жизни.

— Сны всегда связаны с реальностью, — спустя несколько мгновений тишины, начала Гермиона. — Вероятнее всего, что это именно она. Я в этом уверена.

Фред вновь поднял взгляд, сверкнувший сквозь чёлку знакомым теперь огоньком, и смягчился. Лесник сделал огромное усилие, чтобы сделать это, ведь на самом деле от слов ведьмы ему вдруг стало совсем не легче. Значит, всё же и цветок, который ему снится, был связан с реальностью?..

— Но… разве ты не ненавидишь родителей?..

Он вздрогнул, вынырнув из потока мыслей, задумался на несколько мгновений, потирая подбородок и перекатывая мысль в голове, а потом усмехнулся, промычав, и мотнул головой:

— Не-е-а, — ответил лесник. — Надо бы, конечно, но… Не получается. Я думаю, что они не хотели этого… Оставлять нас, я имею в виду. Им просто было некуда деться. Или мне хочется так думать.

Гермиона понятливо кивнула, вновь опуская взгляд, и тогда Фред спросил:

— А что тебе снится о матери?

— Её последнее мне наставление, — с готовностью ответила ведьма. Голос её был печален. — На которое я тогда даже не обратила особого внимания. А после того, как её не стало, уже невозможно забыть.

— А в итоге ты прислушалась к нему? Спустя время?

Она с прищуром посмотрела на него. Странно, задумчиво и долго. Фред замер, с интересом ожидая ответа. И после, всё так же пристально глядя, Гермиона медленно кивнула:

— Возможно… Кажется, я правда начинаю в это верить.

Потом они наконец приступили к трапезе — какая-то странная горечь ещё оставалась на их языках, как осадок после неприятных признаний. Но довольное причмокивание и занятое усердное дыхание Фреда, хлебавшего суп, отчего-то вернуло Гермионе хорошее настроение — закончив первой, она сыто щурила глаза и глядела на лесника сквозь волосы, из которых заплетала себе косу. Словно благодаря разговорам вспомнила, как раньше ей это делала мама.

— С тобой хорошо, — вдруг сказала ведьма, будто то было совершенно в порядке вещей. И Фред, губы которого ещё блестели после трапезы, удивлённо поднял голову. Но ведьма стоически не смутилась и даже дополнила: — Не как с другими.

— Не как с другими немагами? — нашёлся лесник, растянувшийся поверх травы кверху пузом, и дёрнул губы в несмелой улыбке.

Гермиона опустила незаконченную косу, поглядела на него, ожидая увидеть смех или предвзятость. Но юноша выглядел, наоборот, участливым, смущённым… и, кажется, воодушевлённым её словами. Всё же улыбнувшись в ответ уверенно, она ответила:

— Нет, просто… не как с другими.

Фред посмотрел на её лицо, вдруг чуть розовое то ли от костра, то ли от их короткого обмена репликами, и ухмыльнулся, подняв глаза вверх. В груди стало тепло.

Небо, густо чёрное, где-то синее, выглядело, как тёмный водоворот, пропасть или бесконечная бездна. Усыпанное мириадами белых точек, складывающиеся в различные рисунки — среди них была даже «звезда» Мерлина. Оно вдруг подмигнуло леснику вспышкой, пролетевшей быстро, будто стрела, выпущенная из чужого волшебного лука, черкнула пространство и под конец ярко сверкнула. Фред округлил глаза — вдох замер на его губах — и выжидающе замер. И там, в вышине, вновь сверкнула, рассекая ночь пополам, белая искрящая полоска.

— Гермиона… — нетерпеливым шёпотом позвал лесник, желая обратить внимание ведьмы на это. Она не отзывалась, поэтому ему пришлось вновь окликнуть её, не глядя пытаясь найти неспокойной рукой её ладонь. И их пальцы вдруг соприкоснулись, будто и сама ведьма тянула их ему навстречу. И спутались. Фред повернул голову, когда почувствовал вдруг необыкновенное касание — Гермиона, не отнимая руки, с восторженной улыбкой и сверкающими глазами глядела на падающие в небе…

— Звёзды, — так же, как и он, тихо, будто страшась спугнуть, обронила она.

И он, поймав это слово, посмотрел внимательнее на неё, охваченную каким-то внутренним свечением, и летящие, разрывающие тёмную глубину вспышки, путающиеся в петлях её каштановых кудрей. Рассыпающиеся искрами в её глазах.

Ему было страшно. О да.

Ему было страшно от того, что он может узнать, если пойдёт дальше. От того, что с ним и Гермионой… ими обоими может статься в конце. Но ещё лучше он понимал, что нечто невообразимым образом тянуло его к тому самому цветку, который он видел во снах и к которому, вероятно, они приближались всё это время. Шаг за шагом тяга эта становилась всё горячее и ощутимее. И Фред не просто не мог сопротивляться этому, а ещё и не хотел. Потому что там он узнает. Он поймет. Всё станет ясно.

Но он не был уверен в том, что почувствует, когда всё узнает. Испугается ли? Почувствует облегчение?..

И, в конце концов, ведь именно из-за своих снов Фред пошёл с ведьмой. А ещё… он обещал защищать её.

Переполненные восторгом после звёздного дождя, они ещё какое-то время воодушевлённо разговаривали. А уснули уже поздно, под треск костра. Гермиона ещё ворочалась какое-то время — нечто в её голове не давало ей подолгу спать всё время, пока они шли. Фред же упал в сновидения почти сразу — запах палёных еловых ветвей окутал его разум сладкой негой.

В начале ему не снилось ничего (лесник отчего-то порой прекрасно чувствовал эту тонкую грань погружения, а иной раз — не мог отличить от реальности вовсе.) А потом… чужие волосы стали щекотать ему щеки, потому он не мог не поторопиться, вновь открывая глаза. Полянка, кажется, куда-то исчезла целиком.

Над ним нависла девушка. С, казалось, незнакомым, но одновременно знакомым лицом. С тоской и мягкостью во взгляде, со скорбящей улыбкой на устах. Она прижимала его локтями к земле, а среди коридора её тёмных волос он не видел ничего из того, что могло происходить вокруг. И было тихо. Мир остановился в точке соприкосновения их тел. Фред знал, что это лишь сон.

Он не чувствовал и миллиметра своего тела, кроме лица, которое горело, будто раскалённое над костром. И, может, ничего не слышал, потому что перепонки в ушах лопнули?..

Фред смотрел на неё, смутно различая образ, будто в глаза бросили пыли. А она смотрела, кажется, так, будто знала больше, чем мог когда-либо знать он. Знакомая незнакомка улыбалась ему, но при этом выглядела как-то тоскливо, и глядела на него пронзительным золотистым шоколадом. Ему бы не хотелось знать, как выглядело его тело, раз на него смотрели так.

Их дыхание: его — слабое и поверхностное, и её — ласковое и неровное, — смешалось в одно. Она чего-то ждала — наверное, когда он окончательно придёт в себя. И потому, когда Фред смог сфокусировать свой размытый взгляд на ней, с её печальных губ упало:

— Фред. Я тебя люблю.

И ртом он почувствовал — словно дуновение — прохладное, спасительное прикосновение. И несколько мокрых капель на щеках.

Очнувшись уже утром, Фред ощутил такую пустоту внутри себя, словно у него отняли часть души. Поспешно сев, он схватился за грудь, ощупывая яростно колотящееся, словно разбитое на осколки сердце. Невообразимая, необъяснимая тоска раздирала его грудь, колола пальцы и воплощалась замершими слезами на глазах. В отчаянном порыве Фред огляделся вдруг и зацепился взглядом за спящую девушку на другом конце остывшего костра. И сердце закололо с такой силой, что он не смог дышать.

Догадка — или даже понимание — ударила по голове так сильно, что мир пошёл кругом... И Фред осознал, кто именно нашёл его во снах.

— Что тебя тревожит, Фред? — он даже не заметил, как Гермиона проснулась, словно ощутив сквозь сон его перепуганный взгляд. И говорила с ним этим тусклым спросонья голосом. Его неожиданно покоробило до красных пятен оттого, как она назвала его по имени.

— Просто сон… Не переживай, — глухо ответил лесник, пряча глаза.

Гермиона посмотрела на него с сомнением и подползла на руках немного ближе.

— На самом деле сны могут говорить очень многое. Главное — это их понять.

Он поглядел на неё сверху вниз, очертил взглядом завитки каштановых кудрей, большие шоколадные глаза и розовые губы, шептавшие ему во сне признания. На мгновение Фреду подумалось, что это она наслала на него такой сон. Но потом он понял, что это не так. Потому что сны и в самом деле порой рассказывают ему о многом.

— Ты это знаешь… — почти удивлённо выдохнула Гермиона, разглядывая его в ответ внимательно. Она увидела тень тревоги и неуверенности на его лице.

— Однажды мне приснился сон. Брат тогда пропал в лесу… — Фред замолк, отводя взгляд в сторону, занимая себя разглядыванием деревьев и стараясь отвлечься от внимательных пронзительных глаз. — Он потерялся, а я во сне будто увидел… нет, я словно вспомнил место, где Джорджи был. Проснулся тотчас, схватил Деда за руку и повёл туда. Именно там мы его и нашли. Вот и всё.

Фред вдруг почувствовал, что внутри что-то начало неприятно дрожать — это стало его нервировать, потому он рывком поднялся с места и принялся собирать вещи, чтобы снова отправиться в путь, раз ведьма проснулась. Однако Гермиона продолжала лежать на своём месте, задумчиво глядя на его спину и спустя какое-то время спросила:

— Ты знал это место раньше? То, где нашёл близнеца?

Он вздрогнул и вытянулся по струнке — так внутри всё скрутило. Несколько коротких, но ему показалось, что долгих, мгновений Фред молчал, пока ведьма всё так же разглядывала его широкую спину. А потом повернулся вновь к ней. С лицом, выражение которого было трудно прочитать.

— Нет, — бросил лесник коротко, задержав недовольный взгляд на лице девушки, и вновь вернулся к вещам. Он не мог смотреть на неё, понимая, что из-за какого-то сна стал сильнее чувствовать тягу, которая стягивала его живот и сердце, которая всегда была в нём. Ещё более явственно и непреодолимо.

Помня о том, что сказала Гермиона ему прошлой ночью (а Фред запомнил почти всё из того, о чём они вчера говорили), он старался говорить как можно больше, как можно более развязно и ни о чём. Рассказывал какие-то старые истории о лесе, о детстве, об их с братом шалостях и работе. Говорил-то много, да вот глаза всё прятал и вообще избегал приближаться. Шёл почти в метре от ведьмы, оживлённо махал руками, всё болтал и… актёр из него, в общем-то, был неплохой. Привык кривляться перед Дедом. А Гермиона в этот раз молчала. Вероятнее всего, от её пытливого взора и в этот раз ничего не скрылось, но она решила просто не говорить с Фредом о его странном поведении, приняв во внимание утреннее происшествие.

Вдалеке — прямо туда, куда они направлялись, подступала зловещая хмарь. Тяжёлые тучи сулили злостный ливень с градом и грязью, которая при такой погоде будет разъезжаться под ногами и, возможно, тянуть к болотам (они ведь приближались к озеру и топям, как резюмировал лесник). Природа мрачно рокотала: деревья жутко шелестели листвой, звери, словно перепуганные, прятались по своим норкам. А Фреду будто было всё равно. Плохая погода не убивала в нём настроения. «Вот если обезумевшая зверюга попадётся или, дьявол их раздери, наши старые друзья-разбойники, то дела примут совсем другой оборот» — говорил лесник. Плохая погода, может, сулила им затруднения с передвижением, но, как хороший бонус, помогла бы им скрыть следы от вероятных нежелательных гостей.

— Каких гостей? — спрашивала Гермиона.

— Всяких, — пространно отвечал Фред, кисло жмурясь от воспоминания о существе с красными глазами.

Театр комедии, поставленный неунывающим и преисполненным наигранным оптимизмом лесником, закончился, когда они вышли на очередную опушку и… замерли. Это было похоже на ад. Здесь не было мягкой юной травы, скрипящей под ногами. Не было низких кустарников, склонявшихся к земле под тяжестью налитых соком ягод. Не было вековых дубов, раскинувших над головами путников свои зелёные лапы-ветви. Не пахло дикой яблоней или елью… Зато были обрубленные головёшки-пеньки. Выжженная земля и палёный запах умершей природы. Рваные котлованы вывороченной грязи. Прорвы выдранных корней, торчащих из засохшей тины, как пики, вскинутые воинами в последнем, жалком жесте защиты. Словно густые реки алой крови растеклись по этой ныне мёртвой земле.

Ужас тянулся на сотни ярдов в округу.

Сердце Гермионы с болью занялось страдальческой судорогой от этого вида. Она с великим трудом смогла наконец поднять глаза на Фреда, и вдох замер в самом её горле. Он был убит. Натурально или буквально — было почти различимо. Словно не лес вокруг превратили в преисподнюю, а его душу. Рот лесника исказился в ужасе, брови изогнулись в неверии, а глаза потемнели, став вдруг слишком чёрными для голубых. Фигура его словно окаменела — только грудь тяжело вздымалась от переживаемых эмоций. Во взгляде играла буря.

— Столько деревьев… — выдавил он насилу, — столько зверей и птиц…

— Мне так…

«Жаль» — хотела сказать Гермиона, но слова застряли в груди вместе с дыханием, потому она, страдая больше ещё и от того, как выглядел и что чувствовал лесник, сделала движение, желая приблизиться, но внезапный звук выстрела, раздавшийся у самого уха, остановил её. Они оба, словно подбитые, в страхе рухнули на землю, страшась быть убитыми. Их попросту оглушил свист свинца и треск лопнувшей древесины, в которую был сделан выстрел. В ушах стоял звон, ведьма, озираясь по сторонам, ничего не понимала, пока в следующее же мгновение рука Фреда не нашла её ладонь и, рванув, потянула обратно в густой лес.

Вслед им раздавались новые выстрелы, но то ли удача была тому виной, то ли ловкие увиливания лесника — ни один не задел их. Фред успел подметить, с какой периодичностью бухало оружие, потому вырваться вперёд у них получилось скоро. Оставалась одна проблема — укрытие. Лесник озирался по сторонам в ужасе и панике, понятия не имея, куда деваться, и тут ведьма сама потянула его в сторону. Дуб, расколотый у земли посередине. Они с трудом залезли в ствол этого треснувшего дерева, словно подогнанного под размер большого человека или даже призванного служить укрытием для нуждающегося — так глубоко уходила вековая рана и так хорошо скрывала от заинтересованных взглядов.

Фред затолкал Гермиону в самую глубь, настойчиво и нетерпеливо подпихивая руками, пока ведьма, упершись лопатками в деревянную «стенку», не вскликнула недовольно и придушенно — лесник, ведомый страхом, слегка переусердствовал с силой «помощи». Сам он, накинув на голову капюшон плаща, встал спиной к выходу и поднял локти, загораживая подмятую под ним колдунью. Хотелось думать, что если люди и заметят это широченное дупло, то и не подумают, что оно полое и скрывает кого-то. А тёмный плащ как раз скроет оголённые места.

Фред хотел было ещё попросить Гермиону наслать на них обоих чары, чтобы их не смогли обнаружить, но вовремя понял, что те люди могли быть и охотниками на ведьм. А в таком случае наверняка бы и обнаружили «след магии», о котором ему уже однажды втолковывала ведьма.

Шум снаружи до них доходил сдавленно и глухо, потому слух обострился в несколько раз. Пытаясь разобрать среди их собственных вдохов и хрипов голоса и шаги преследователей, они оба замерли. В темноте не было видно ни зги, потому зрение в ясности уступило место обонянию и чувствительности. Фред вслушивался и дрожал под давлением разросшейся тревоги. Сердце скакало, как ошалелое, и билось о рёбра навстречу другому такому же напуганному сердцу, прижатому тесно. Органы скрутило и перемешало — они буквально были готовы рвануться фонтаном об нёбо, лесник уже глоткой ощущал подступившую тошноту. Его всё ещё знобило, и юноша не мог понять — было ли это из-за врагов за спиной или из-за жарко дышащей ему в шею колдуньи, к которой он прижался так близко, что в ином случае было бы неприлично (за второй вариант он сцепил челюсти, желая, чтобы те раскрошились, а боль помешала ему думать так).

И всё же нос его летал над каштановыми кудрями, кожу щекотали мелкие лепестки из ведьмовского венка, который она сплела ещё день назад. Ноздри под завязку забил глубокий и свежий, отрезвляющей запах ручьёв и трав. Кажется, только благодаря ему Фред сохранял разум ясным, а внутренности не поддавались тревоге до конца и сидели на своём месте. И именно этот запах помог разбойникам обнаружить их в первый раз.

Гермиона, зажатая между стволом и грудью лесника, неловко ткнулась носом куда-то ему в подмышку, сосредоточенно вдыхая запах леса и липы. А потом она вдруг стала настырно водить руками по его телу, отчего Фред вздрогнул и чуть было не пискнул, но сдержал себя. Он широко раскрыл глаза, пытаясь разглядеть в темноте лицо ведьмы, которая так увлечённо трогала его грудь, бока и живот, а потом шею и голову — не страстно, не чувственно, но всё равно судорожно и жарко. Но не было видно ни зги.

Фред не мог выдавить и слова, потому всё время стоял молча, сдерживая собственное тело от необдуманного порыва. А потом послышался облегчённый выдох, и их лиц коснулся такой слабый огонёк, словно фонарик светлячка. И лесник наконец смог увидеть её — раскрасневшуюся, запыхавшуюся, обуреваемую эмоциями…

— Что ты… — хрипло выдавил он, и зрачки Гермионы вдруг обтянули всю радужку.

…с притягательными, красными-красными губами…

— Проверяла, ранен ли ты… — её рот сделал движение, а Фреду вдруг захотелось вгрызться в него, что есть мочи. «Нельзя. Нельзя!» — одёрнул он себя, но взгляда не смог отвести. Впрочем, и она теперь смотрела на него широко распахнутыми глазами.

До лесника снова стало доходить… Он ощутил и чужую трепещущую грудь, обтянутую в ткань и касающуюся его рёбер… и мягкий живот, касающийся его паха… и бёдра, зажатые меж его колен…

Фред почти застонал.

Гермиона, ощутив и поняв всё то же, схватилась за его плечи — колени у неё вдруг подкосились — и опустила глаза. Так откровенно, интимно близко они ещё никогда не были. «А зря» — подумала ведьма, и со свистом прикусила губу.

Жар между ними нарастал, подводя к чему-то совсем новому и несвоевременному, но внезапный треск веток у места их укрытия послал все ощущения и чувства в трубу. В следующее же мгновение Гермиона крепче стянула его плечи пальцами, натужно вслушиваясь в звуки, а сам Фред недвижимо замер.

— На выход, — приказал чей-то голос.

Они медленно вышли, не желая провоцировать захватчиков, и, протянув руки, встали перед группой мужчин в оборванной одежде. Фред огородил плечом трясущуюся в ужасе ведьму (он не видел её такой перепуганной ещё никогда), напряжённо и бегло всматривался в окружившие их силуэты, но не смог найти схожие черты с теми людьми, что преследовали их раньше. А уж того человека с крысиной рожей он бы различил точно.

Одно было ясно — мужчин семеро. И они были вооружены. Преимущество было на их стороне. Лесник не решился опустить взгляд — при встрече с животными это шаг к смерти, но сместил его на их животы, заметив малознакомый герб со змеёй.

— Кто такие?.. — пророкотал тот, что приказал выйти.

— Просто путники, господа, — мгновенно ответил Фред, держа руки на виду.

— «Господа», ха-ха! — заржал один, и несколько его подхватили.

— Чего ж вы бежали тогда? — но спрашивал всё тот же.

— Ну так вы же стреляли.

Теперь и тот сдавленно хрюкнул от смеха:

— Хм! Впервые вижу, чтобы человек, рядом с которым раздался выстрел, так ловко рванул бежать. А не просто упал на землю с мольбами.

Фред решился снова поднять взгляд — люди ухмылялись свирепыми улыбками, их всё это забавляло. Для них это была просто игра. Исход понятен и прост, но процесс — интересен.

— Ну дык, привык бегать от зверья всякого, — ответил Фред, и ответом ему стал дружный недобрый гогот.

Все семеро выглядели помятыми, но сытыми и вполне довольными. Их блестящая от пота кожа была в нарывах, гнойниках и различных покраснениях. Эти люди были больны. Фред уже видел подобных — они в основном околачивались у борделей или валялись в канавах в собственной блевоте. Герпесные образования покрывали их кожу, зубы желтели и выпадали, как и волосы, и белки глаз имели нездоровый оттенок, и рядом не похожий на белый. Фред знал только, что такое получают чаще в публичных домах. Или в подворотнях от проституток. Эти мужчины подходили под описание болезни, которой лесник не знал названия, полностью.

— А куда путь держите?

— А куда глаза укажут, — юлил лесник, опасливо поглядывая на ружьё. Он привык лгать перед людьми в городе и пользовался этой своей способностью сейчас вовсю. Неверный шаг — и им не поздоровится раньше, чем Фред успеет что-то придумать для побега. — В город идём. Да вот, заплутали.

Одеты мужики были в рваные одежды, но, кажется, таковой она стала лишь недавно. На них висели тёмно-синие накидки с гербом, изображавшим змею на ветви, даже кольчуги имелись. И по мечу за пазухой. У каждого. Ружья были у двоих.

— А кого ты прячешь за спиной, путник? — растянул насмешливо тот, который мог выстрелить. Конечно, все они заметили Гермиону, как бы Фред ни старался отвлечь преследователей пустой болтовнёй и спрятать её за собой. — Неужто девка?

Лесник скрипнул челюстями и, кажется, слишком гневно посмотрел в ответ — мужики вдруг заинтересовались пуще прежнего, судя по воодушевлённым переглядываниям и вздохам.

— А у нас вот нет девки, да, ребята?.. — начал один из них медленно и печально, но напускным это было. — Так, может… (Лесник почувствовал, как Гермиона за ним задрожала сильнее.) Мы одолжим твою?

— Не думаю, — безоговорочно ответил Фред сквозь зубы. И бессознательно перекрыл мужикам обзор на ведьму полностью.

— Экая жадина, — гундосил кто-то, обнажив ряд гнилых зубов в язвительной улыбке. — Мы же по-хорошему…

— Я, кажется, понял, Гойлл! — воскликнул почти по-свинячьему один из крайних. — Жадина наша девку сам оприходовать хочет!..

И все семеро воззрились на них, словно только увидели. Ни Фред, ни Гермиона особо не задумывались о том, как стали выглядеть за время путешествия. Растрёпанные после «пряток», взмыленные, грязные. Лесник, блестящий от пота, с щетиной и редкими кустцами рыжих волос на щеках. Высокий, крепкий, но помятый в постоянных бегах. И ослабший. Но с блестящим, горящим взглядом из-под тёмных бровей. И… дева, пусть с огромной копной растрёпанных волос, в грязном, пыльном платье, но всё равно необыкновенно прекрасная, мягкая, притягательная. И тоже… ослабшая. Оба дышали тяжело, но не страх виной. И в движениях прослеживалось очевидное. А в воздухе меж ними — искры.

— Возбуждение, — протянул кто-то со смакованием, грязно глядя на трясущуюся барышню. — Его к ней влечёт как…

— А она и сама чувствует это. И совсем не против! — послышалось из толпы.

— Ну, раз не одолжим — отберём, — вынес вердикт и пресёк болтовню Гойлл. Все вдруг замерли, словно ожидая команды. Гойлл махнул головой на путников. Сразу несколько рук рванулись к леснику и ведьме.

Фред зверем метнулся на защиту, стаскивая Гермиону к себе, но тут что-то обрушилось ему по загривку — аж в глазах потемнело. В следующее же мгновение прямо у его носа сверкнуло лезвие , и руки обдало болью — так по предплечьям ударили ребром меча. Секундное замешательство стало ошибкой. Визжащую, размахивающую конечностями Гермиону от лесника оттащили почти с лёгкостью, а его самого трое сцепили по рукам и ногам. Ведьминская сумка с дребезжанием упала на землю: склянки звонко разбились, раскололись, зазвенели истошно — момент, разделивший лесника и ведьму, разжёгший нечто.

Фред рвался, что было мочи, пытаясь сбросить путы рук, способных удерживать его на месте, но не увалить на землю. Выл зверем, глядя на перепуганное плачущее лицо и то, как несколько мужчин всё оттаскивали её, сбрасывая плащ, задирая юбку, грязно рассматривая её оголившуюся кожу.

— Не смейте! — возопил Фред, чувствуя, как с него уже начали стягивать его же лук, и обернулся к тому, кто раздавал указания: — Не нужно!

— Кто сказал! Нам, путничек, наоборот, это очень и очень нужно, — поучительно разложил Гойлл, почти на него не глядя, а заинтересованно рассматривая две оголившиеся от посторонних усилий белые ножки. Лесник предпринял новое усилие вырваться, но тут его остановило иное. Все вдруг замерли, а среди звуков оглохшей тотчас опушки остались только рыдание и визги Гермионы.

На земле лежала палочка.

Непростая.

Ведьминская.

— Это что же… — ошарашенно выдохнул Крэбб, сжимавший Гермиону поперёк груди. — Нам ведьма попалась?!

Один из шайки, отцепившись от колдуньи, уже боязливо, но в то же время восторженно подцепил палочку двумя пальцами, вытянув к небу. Все, даже Фред, будто окаменели. Лишь Гермиона, понявшая свою дальнейшую судьбу быстро, зарыдала беззвучно, но отчаяннее.

— Это же… — поражённо произнёс державший палочку, — сколько Малфои нам вывалят?..

Гойлл улыбнулся, кажется, со звуком, и возбуждённо пустил выстрел в воздух:

— Он будет в восторге! Мы так давно не приводили ему ве-

То, что удивлённые охранники ослабили хватку, дало Фреду шанс вырваться — он понёсся вперёд, и мужики, не ожидая рывка, повалились вслед, хватаясь за его плащ безрезультатно.

— Остановите!.. — поздно опомнился Гойлл, бессмысленно махнув рукой на лесника, но его шайка не обладала той же скоростью реакции.

Фред рванулся, повалив человека наземь, выхватил палочку из чужих рук, пока никто не успел понять, что происходит, и отскочил. Внезапно могущественная сила колюче вцепилась в его пальцы, влилась в тело с необычайным жаром. Фред метнул взгляд туда, где была Гермиона.

Заметил, как один из кучи разбойников, замерев, прижимался носом к её напряжённой шее.Ђ

И безумно взмахнул палочкой над головой.

Следующее, что случилось, запомнилось леснику, как ад на земле. Мир пронзили визги и надрывные, страшные крики. Палочка верещала в его ладони и в его голове громче всех — так, что он почти оглох на оба уха. Жар, текущий по венам благодаря ней, метнулся наружу…

И всё предалось огню.

Примечания:

Несу вам горяченькое самое! Ух, давнооо я не описывала такое ;)

Перевожу фик в размер "макси" нежданно-негаданно (как было и с "Крыжовником").

Название — цитата стихотворения Высоцкого, предложенного очаровательной Бродской)

Всегда-всегда рада вопросам и мнениям к главам!))

p.s. На моменте с озером настоятельно предлагаю поставить Gustavo Santaolalla — Longing и, если угодно, — The Last of Us Part II!

p.p.s Спешу предупредить, что в связи с началом учебного года главы будут выходить реже(

Они бежали, не разбирая дороги. Так в исступлении долго, что солнце уже стремительно скрывалось за пиками деревьев, прощаясь с миром меркнущими закатными лучами. Гермионе буквально приходилось тащить за собой лесника — тот словно обезумел после того, что произошло на полянке: всё молчал и, запинаясь, механически следовал за ней, пока она тянула его руку.

Всё было охвачено огнём. Всё стало огнём. Кольцо пламени сужалось, уплотнялось, хватало обезумевших от страха людей в свой голодный жгучий желудок. Душераздирающие крики неслись над поляной. И посреди этого ужаса воплей и бушующего пламени стоял Фред — с такими же огненными, как само пламя, волосами, с невообразимо чёрными, вместо голубых, глазами, в которых дрожала неконтролируемая злоба.

Его убивало то, что люди сотворили с его лесом.

И ему больно от того, что Гермиона подвергалась такому; от того, что он сам творил с лесом; от того, что он всё же мог орудовать палочкой и магией…

Ведьма старалась двигаться по направлению запахов: откуда веяло морозной водой, туда она и вдарила во весь опор. И время от времени спрашивала совета у деревьев и птиц — те нет-нет да всё же соглашались помочь и указывали направление, хоть и с большой неохотой. Цветок пугал их не хуже человека. И всё равно толку от них было больше, чем от лесника теперь.

Оружие плавилось в их руках, жар подступал всё ближе. Люди, как подкошенные, объятые краснеющим пламенем, падали замертво, но, даже умоляя о прощении, его не получали. Один из разбойников даже упал ниц перед Фредом, выпрашивая пощады, но тот и бровью не повёл — мужчину тоже охватил огонь. Лесник был в полном забвении.

Гермиона смотрела на него, не имея возможности отвести взгляда и понимая, что огонь её даже не касается.

Люди горели, люди умирали, но Фред оставался словно маниакально безумным, воинственным и… страшным.

Гермиона, конечно, была в полной панике и сохраняла рассудок только потому, что боялась вновь быть пойманной. Ей казалось, что некоторые тела были всё ещё способны двигаться. Ведьма задыхалась от переизбытка движения и вкуса запёкшейся крови на губах. Вкуса чужой кожи и… мяса. Он всё ещё играл на её языке тошнотворными позывами.

Пелена в какой-то момент сошла с глаз Фреда — ведьма различила это даже издалека. Он сморгнул, словно после глубоко забытья — искры адского пламени высыпались из его зрачков, и в ужасе огляделся, замечая всё, что сотворил. Рука с палочкой упала плашмя. Испуганный клич разодрал горло Фреда:

— Гермиона!

И никаких «ведьмочек». Её имя, как спасение от кошмара.

Фред наконец нашёл её глазами, нетерпеливо распахнул руки, всё ещё до посинения сжимая палочку в кулаке, и воскликнул ещё раз:

— Гермиона!!!

Столько было мольбы и отчаяния в этом возгласе, что ноги сами понесли ведьму — она выгнулась в руках мужчины, в страхе до сих пор сжимающего её, но тот не хотел отпускать — наоборот, стянул ещё больнее. И тогда Гермиона извернулась, вцепившись с воем в его шею зубами — сначала вспотевшая кожа и напряжённые мышцы не поддавались, но потом мигом хлестнула багровая кровь. Она кипятком опалила щёки и подбородок ведьмы, брызнула на грудь и скатывалась под платье. Разбойник издал вскрик и булькающий звук, схватился за горло и пал на колени. Ведьма стряхнула его руки, упала на горячую раскалённую землю и, с трудом подобравшись, прыжком юркнула в объятия Фреда.

Гермиона старалась бежать, пусть и запинаясь. Пока Фред, споткнувшись в очередной раз, не упал поперёк дороги, рассеянно поднялся на четвереньки и, замерев, вдруг взвыл, как смертельно раненый зверь. Ведьма бросилась к нему, как подбитая лань, и схватила за плечи, до ужаса испугавшись, что тот всё-таки слетел с катушек. Лесник, дрожа всем телом, выл натужно, слёзы его разбивались о ладошки волшебницы, обхватившей его лицо в порыве сострадания. Он что-то говорил, словно пытаясь доказать нечто ужасное ведьме, но из вспенившегося рта выходили лишь перепутанные урывки неоконченных мыслей. Гермиона безнадёжно пыталась разобрать хоть что-то, гладила его мокрые скулы и веки, ловила неясный взгляд безумных голубых глаз, стараясь захватить внимание и едва-едва не впадая в сумасшествие следом за юношей. Пока из потока неразберихи не выпало:

— Сын сатаны, да?.. Отродье… убили бы лучше… убили!..

— Что ты такое говоришь? — изумлённо выдохнула она.

— Они были правы… правы! Дьявольский выродок… — иступлено, непреклонно, с жаром повторял он, словно мантру. — Убить… надо было убить ещё тогда!.. А не лес!..

— Замолчи! Ты что такое брешешь?! — в тон ему безумно вскричала Гермиона, перебивая громкостью его сиплые и задавленные придыхания.

— Я… я… — повторял Фред всё так же, задыхаясь, открывая и закрывая рот, как рыба, синея и не имея сил вдохнуть, — должен был умереть. Мне лучше сгинуть… Я приношу смерть… те люди!.. Я должен…

Не имея сил слушать этот бред, Гермиона вцепилась в его шею, притягивая к себе, впиваясь ногтями до красных следов, и впечатала свой рот в его губы. Сердце её разрывалось от боли и слёзы уже текли без контроля, словно пробку спустили. Фред замер, судорожно вдохнул и задержал дыхание, на что ведьма и рассчитывала. Несколько мгновений они провели, крепко прижавшись ртами, чувствуя на губах солёный привкус чужих слёз и запёкшейся крови. Гермиона всё ещё крепко держала сгорбленного лесника за шею и щеку, не позволяя ему отстраниться для возобновления истерики, а Фред безвольно замер, безотчётно сжимая в пальцах траву, словно сдерживая себя от рывка.

Гермиона отстранилась через несколько долгих мгновений. Лесник ошарашенно смотрел на неё — даже слёзы замерли в глазах — и наконец дышал правильно. Его грудная клетка мерно, но грузно вздымалась от вдохов.

— Теперь ты готов услышать меня? — спросила ведьма как можно спокойнее, хотя голос ещё дрожал. Он едва-едва кивнул ей, не в силах раскрыть рта. — Ты не сын сатаны. Не отродье. Не дьявольский выродок. Ничего из того, кем бы ты мог себя ещё назвать. Ты — человек, лесник. И ты не заслужил смерти.

Фред открыл и закрыл рот, но даже с усилием не выходило и звука.

— Но те люди… — с трудом всё же выдавил он спустя несколько неудачных попыток, — я убил их. — Язык был с привкусом соли и железа.

— Да, и они этого заслуживали, — твёрдо заверила ведьма.

— Я говорю с животными… — В глазах замер страх.

— Потому что ты лесник — это нормально для тебя… — уговаривала Гермиона, стараясь быть как можно более убедительной.

— Я вижу во снах твой цветок… — признался Фред в последней попытке. — И палочка…

— Всё в порядке, — Гермиона вновь обхватила его лицо ладонями, поднося к своему и заставляя глядеть ей в глаза, застланные слезами. — Всё. В порядке. Палочку могут использовать не только волшебники. А твои сны — не показатель того, что ты… сын дьявола, — она скривилась на этой фразе, хотя понимала, что Фред отделял друг от друга понятия «волшебник» и «сын дьявола». — Даже среди простых людей встречаются сновидцы.

Конечно, не стоило жалеть о смертях тех ублюдков — жалеть их было бы всё равно, что считать поступок, совершённый им ради спасения Гермионы, напрасным. Но Фред был в ужасе по иной причине. Он схватил палочку интуитивно. Будто это был вовсе не он. А она… вызвала магию такой разрушительной силы. Волшебство будто спало и пробудилось в нём тогда... Но ведь это, как дала понять Гермиона, было не так.

К нему медленно пришло осознание. Может, мягкий свет в глазах Гермионы, может, её прохладные нежные ладони вокруг его лица, может, губы, остановившие его припадок и шептавшие убедительные объяснения — чему-то (или всему) Фред поверил и доверился. Однако ведьму страх за него отпустил только тогда, когда во взгляде его узаконилось спокойствие и принятие. Сменившееся вдруг тревогой.

— О Гермиона… — дрогнувшим голосом засипел лесник, глядя на неё вновь перепуганными глазами. — Ведь тебе досталось… О, Гермиона!..

И он в сердцах схватил её в охапку, прижал к себе так крепко, что ведьма не смогла дышать, чувствуя треск собственных позвонков. Сначала она испугалась, но в следующее же мгновение это прошло — Гермиона вцепилась в него, вжалась теснее, словно пытаясь выскочить из своей кожи и проникнуть в его — потому что там безопаснее, спокойнее, там не страшно, там защитят. Ведьма хваталась руками, ногами, извивалась в его крепких горячих руках, как грудной младенец. Пытаясь быть ближе. И он не позволял ей упасть, терпел её больную хватку, качая от земли и обратно — она чувствовала, как затылок её касался травы, а потом поднимался над ней, словно паря. А впереди, лицом, она чувствовала его шею, горло, подбородок. Вообще он словно был везде. Она была в его коже.

Лишь мгновениями позже Гермиона поняла, что дышать не могла не от объятий больше, а от слёз, ломающих рёбра. Она жалась к Фреду, как маленькая девочка к груди матери. Она не боялась его рук, ей не было противно… Но ведьма помнила и тошнотворные касания множества ладоней и пальцев. Грязные щёки, носы на её оголённой коже. Жаркие, животные взгляды. В самых древних кошмарах она могла представить, что с ней могли в итоге сделать. Во время изнасилования. И после. Страшно, так страшно…

Потом, когда размеренное биение его сердца и плавные, глубокие вздохи под ухом смогли успокоить Гермиону до конца, они оторвались друг от друга и только тогда заметили свои раны. Уже другая рука Фреда была обожжена: красная, с налившимися белым пузырьками кожа в запёкшейся крови превращала всю его плоть от пальцев до плеча в сплошной ужас. Когда ведьма подняла на него ошарашенный взгляд, то встретилась с точно таким же. На её незаданный вопрос о том, почему он всё это время молчал, лесник ответил тихо и огорошено: «Я не чувствую.» Она тотчас встрепенулась, отвлекаясь от больных воспоминаний на проблему этого мгновения.

Перепугавшись, что Фред может потерять руку, Гермиона обшарила все складки своего плаща и платья, в которых ещё могли оставаться снадобья, облазила все кусты в поисках хоть какого-то растения, способного залечить ожог. И таки нашла одну целительную траву совсем неподалёку. Воскликнув во хвалу Мерлину, она метнулась обратно к Фреду. Однако лесник остановил её, заставил вначале позаботиться о себе — собственное ранение его волновало меньше, чем ведьминское. У неё были чернеющие синяки на руках и ногах, а ещё половина лица до шеи в крови. Гермиона не захотела говорить, что она была чужая, особенно после того, как жалась своими грязными губами к его. Приличия ради, она ополоснула лицо водой из их фляжки, прополоскала рот, избавляясь от резкого и отвратительного привкуса, отсылающего её сознание обратно на поляну. И закутала самый ужасный синяк в толстый лист целительного растения. К счастью, огонь её не затронул. Они могли только гадать, сама ли волшебная вещица не смогла обратить магию против хозяйки, или же Фред подсознательно желал огородить её. Вероятнее всего, оба этих варианта были близки к правде.

Потом Гермиона сразу бросилась к Фреду. Они смогли выдохнуть, когда к руке лесника начали возвращаться ощущения, и тут же сцепили зубы — настолько боль его была непереносимая. Гермиона с усилием над собой, отбрасывая жалость, кутала рану в толстые зелёные листья, оторвала кусок платья и обмотала, чтобы ничего не распалось.

— Всё плохое выходит с кровью, — приговаривала ведьма, глядя на остававшиеся на её руках и листьях тёмные кровянистые пятна.

А Фред в процессе стонал сквозь зубы и издавал сдавленные вскрики. Ведьма всё ещё удивлялась, как он всё то время мог спокойно шевелить рукой и не чувствовать боли. К сожалению, ничего успокаивающего у неё не было — все склянки, кроме одной (и та не могла помочь), разбились. Она предложила наложить заклятие сна, чтобы лесник мог отдохнуть и переждать. Но он отказался — кажется, рука болела терпимо, если её не касались. Поэтому, не решившись перекусить оставшейся в котомке Фреда едой, они пошли дальше.

Лесник пробыл в полуосознанном состоянии почти всё время, что они шли до озера: он всё ещё отходил и от сыгравшего потрясения, и от убийства, и от боли. Доро́гой он был словно в другом месте и, пусть и шёл вполне твёрдой походкой, на раздражители извне реагировал слабо. Будто в купол погрузился.

Берег озера стал для них обоих местом долгожданного отдыха. Фред был настолько ослаблен, что впал в бессознательность, лишь только привалившись спиной к поросшему мхом стволу ивы. Гермионе, уставшей ничуть не меньше, пришлось менять повязки прямо так, пока он спал. Пузырей на коже больше не было. Ведьма позже уснула и сама, забыв о безопасности — до того сильно вымоталась.

Проснувшись, Гермиона обнаружила себя свернувшейся калачиком под боком Фреда (вероятно, желая даже сквозь сон ощущать, что тот рядом). Вокруг уже сгустилась тьма — округу освещала лишь луна да редкий свет волшебных растений у берегов. Ночь была впервые такой тёплой за всё то время, что они шли, а с берега веяло спасительной прохладой. Обернувшись напоследок, ведьма оставила лесника у дерева и двинулась к воде. Доковыляв на негнущихся ногах, у самой кромки она упала в песок коленями, чуть не взрыхлив землю носом и жадно погружаясь руками и лицом в озеро. Она наконец могла избавиться от крови — остервенело скребла запекшиеся красные пятна на лице и руках, едва ли не сдирая кожу и роняя жгучие слёзы. Розово-алое пятно растеклось у берега и медленно блекло, унося все дальше вместе с собой и ужас воспоминаний, даруя свободу охлажденному водой рассудку.

А в следующее мгновение Гермиона в сердцах сорвала с себя платок, обувь, затем коричневое платье и швырнула не глядя, оставшись в грязной белой сорочке. Стремительно двинувшись в озеро, рассекая спокойную водную гладь резкими шагами и порывистыми взмахами бёдер, она шла на к глубине. Не замечая, как проснувшийся ещё раньше неё Фред бездвижно наблюдал за каждым её движением. Прохлада воды остудила её разгорячённое от нахлынувших эмоций тело. Гермиона стояла уже по грудь в воде, пока отяжелевшая и намокшая сорочка путалась в ногах и пачкалась в иле. Стояла, закинув голову к небу и глядя на россыпь белых звёзд и холодную луну. А потом взяла и нырнула. И открыла глаза на дне, выпустив пару распуганных пузырей наружу. Белый диск под толщей воды размылся и стал ярче, веял каким-то еле уловимым волшебством и загробным спокойствием. Умиротворял. Картинки, мелькавшие перед глазами девушки кошмаром, блекли. Ей так хотелось забыть. Хотя бы на время.

Её вдруг резко потянули наверх. Гермиона успела лишь всплеснуть руками, будучи вырванной из мыслей и из глубины. Она и не заметила, как долго провела без воздуха. Ведьма неловко, но быстро повернула голову. ...Вероятно, под водой она была очень долго, судя по глазам перепуганного, вновь ожившего Фреда, держащего её на весу поперёк груди одной рукой (больная весела плетью).

Вдох — жадный — замер на её губах, Гермиона сжала ладонь юноши, и он, опомнившись, опустил её на ноги. Ведьма развернулась лицом к нему, и они замерли, глядя друг на друга.

Она бегло оглядывала его снова эмоциональное лицо (потому что видеть то отстранённо-безликое было невыносимо), его заживавшую руку, грудь, напряженную и мокрую от прикосновений к колдунье… два потемневших уголька глаз — голубизна из них вдруг исчезла, став глубиной. У него снова были эти чёрные уже от темноты омуты, и Гермиона снова ощутила восхищение и совсем немного… страх. Жар.

А Фред был заворожен. Вновь. Как и каждый раз, когда смотрел на неё. И в первую ночь путешествия, и на опушке перед медведем. И тогда, когда из-под полуприкрытых ресниц наблюдал, как её бледная призрачная фигура мерно тонула в черноте озера. Как белая Луна освещала её мраморный лик. Как голубоватый свет магических растений выделял именно её — растрёпанную и абсолютно восхитительную ведьму. И ничего он более не видел. Да и теперь, нависнув над ней, Фред трепетно оглядывал бледные щёки, розовые губы, большие карие глаза и проступы обнаженного девичьего тела под намокнувшей сорочкой.

Он метнул быстрый взгляд обратно к её глазам и понял, что она тоже любовалась им. Мгновение замерло — перестал шуметь лес вокруг, смолкло недвижимое озеро, встал ветер.

— Фред!.. — придушенно и с нуждой выдохнула Гермиона, в то время как руки её метнулись навстречу его плечам.

В следующий миг какой-то общий порыв подхватил их одновременно: они стремительно приблизились друг к другу, как два взаимопритягиваемых магнита, и вцепились крепко, жадно, страстно. То ли что-то невероятное в его глазах дернуло Гермиону на этот шаг, то ли что-то внутри, давно кричавшее о будто околдованности этой ведьмой, толкнуло Фреда…Они столкнулись ртами почти сразу, будто это было нечто необычайно необходимое сейчас: и лесник тут же прикусил мягкую треснувшую губу колдуньи, умоляя не останавливаться, а она же мгновенно жарко провела языком по его губам, не желая останавливаться. Казалась, это Гермиона хотела сделать очень давно...

Ох, Фред чувствовал эту прохладу раньше, словно во сне. (Или и в самом деле во сне?.. Туманность мыслей мешала думать.) И ощутить это вновь было восторгом.

Грудь от этой прорывной интуитивной близости у обоих охватило пожаром и сладкой, почти больной негой. Фред, прижимая к себе ведьму, нетвердыми ногами стал отступать к берегу, пока пальцы Гермионы вновь прытко бегали по его шее, волосам, ключицам и внезапно обнаженной (ими же) груди. Но лесник вновь оступился и упал, подняв в воздух огромный всплеск и утянув следом ведьму. Голова и спина его погрузились в воду и песок, и сам Фред чуть было не глотнул воды. А Гермиона, ничуть не растеряв того же запала, оседлала его и опёрлась ладошками на оголённую грудь, глядя с обворожительной и вдруг возбуждённой улыбкой (лесник на это судорожно и рефлекторно сжал её упругие бёдра).

Капли, поднятые в воздух в волшебном сиянии, блеснули голубым свечением, отразились на лице девушки бликами и сделали контраст с тёплым, почти жгучим золотом в глазах. И из кустов, поднятые всё тем же всплеском, разлетелись мигающие светлячки — их огоньки мягко озарили их тела. И лица. Фред обомлел под ней. Она — мокрая, растрёпанная, с этим огнём во взгляде — была просто невероятна. Она смотрела на него со всей нежностью.

Он вдохновенно и страстно вновь потянулся к ней, притягивая к себе за руку, и ведьма охотно обрушила на него очередной тягучий поцелуй. Прохлада касания вновь напомнила ему какое-то старое воспоминание. Движение ее бёдер, когда она склонилась, разогнало рой крыльев, метнувшихся вдруг и к сердцу, и к горлу, и к животу… В паху всё томительно сжало.

Выцеловывая каждый оголенный участок чужого и желанного тела, они увлечённо стягивали друг с друга одежду. С намокшей и облепившей ведьму сорочкой пришлось повозиться. А потом и сами не поняли, как оказались вновь под ивой на плаще Фреда, как Гермиона была уже под ним, а не на. Впрочем, потом им всё равно пришлось сменить позиции из-за фредовской руки. Одаряя друг друга всей скоплённой нежностью и крепким рвущимся желанием, они не успевали найти время на мысли или что-то ещё: в те минуты близости (и физической, и — вдруг — душевной) они думали только друг о друге и удовольствии, которое получали от желанного единения.

Фред с особым увлечением целовал её лицо и проводил жарким языком по набухшим грудям и выступающим рёбрам, слушая стоны и удивляясь навыку, взявшемуся из неоткуда. Он зацеловывал её воспоминания о чужих касаниях — был везде и особенно там, куда его тянула сама ведьма. Гермиона же с какой-то мучительной лаской гладила его голые лопатки, сжимала в кулаке рыжие волосы и до томительной боли впивалась коленями в его бока, прижимаясь всё ближе.

О, долгожданный момент, когда он наконец почувствовал её, а она — его… Её ногти вцепились в кожу на его плечах, из уст Гермионы раздался удовлетворённый звук, словно то, что происходило было чем-то долгожданным, когда она почувствовала томящую наполненность, хотя прелюдия их и не была долгой. Фред наконец вгрызся в её кожу (правда, на шее) и издал сдавленный рык (ведьма ощутила вибрацию, прокатившуюся по его груди и кадыку, рёбрами), едва ощутив, как тугие стенки обтянули возбуждённую плоть.

Каждое касание вспышкой раздавалось будто подкожно, миллионом всполохов, охватывающих тела. И ни твёрдая земля, ни ожог Фреда, ни разбитая губа Гермионы, ни руки в синяках не исказили в плохую сторону того наслаждения, которое они вдруг получили.

Кажется, тогда они слились не только телами, но и душами — до того вдруг ясно ощущались чужие мысли, до того яростно два сердца колотились навстречу друг другу единодушно. Свидетелем им была лишь луна. Этот молчаливый бледный диск, запечатлевший слияние двух разных и схожих людей: лесника, проклятого людьми на смерть, и волшебницы, вынужденной бояться всё тех же.

Когда они, уставшие и довольные, развалились поверх нагретой заклинанием одежды, Фред вдруг спросил с насмешливым и игривым тоном:

— А вот… никакая зараза нас не кусала тоже из-за волшебных штучек?..

Гермиона запустила ему в лицо своим плащом — лесник сдавленно охнул от неожиданного нападения, а она рассмеялась. Похоже, оба окончательно пришли в себя. Они просто молча глядели на яркие белые точки в небе. И не думали. Ужас пережитого вдруг больше не жёг голову и не кошмарил душу. Здесь были только они и их чувства, появившиеся во время пути, словно судьбоносно.

Примечания:

Очень печалит количество "жду" от главы к главе... Кажется, будто постоянных читателей здесь около 5, а остальные — временно приходящие. К первой главе было 12 ждущих, а к этой 7, а самое частое количество вообще 5 :(

Не нравится мне такая перспектива, ребята. На фоне этого ещё более благодарна читателям, отмечающимся под каждой главой. Эта посвящается вам, прекрасные.

а.п.д. Из-за возвращения к учёбе я очень долго не садилась за работу (прямо не трогала несколько дней), потому к этой главе внесла несколько существенных изменений/дополнений.

С возвращением к учёбе! Надеюсь, хотя бы эта глава отвлечёт вас от этого, вероятно, мрачного денька.

p.s. Название — строчка Цветаевой.

p.p.s. Меня очень бесит, как ловко фб аннулирует моё воодушевление: указано, что в главе 6 страниц, в то время как в ворде их 10!(

Гермиона высушила их одежду заклинанием, чтобы они не замёрзли за ночь. Но наутро они проснулись и обнаружили себя полностью покрытыми мокрой росой и припорошенные сухими ветками и травой. Словно прошло несколько дней. Это их немало напугало. Первые сборы прошли в закипающей суматохе и тревоге, однако недолгими размышлениями Фред постановил, что для них всё же прошла только ночь. Это он понял, изучив округу. Гермиона, внимательно прощупав магическую атмосферу, это подтвердила. И всё же то, что они попались под влияние какого-то волшебства, было очевидным. Вероятно, устроено оно было Красным солнцем, защищавшимся всё с большей яростью.

В котомке Фреда не осталось еды: не было супа, который они доели ранее, закончились и пайки Джорджа. Потому им пришлось задержаться. Хотя бы для того, чтобы собрать новые запасы и перекусить. В итоге новой проблемой стал поиск пропитания. Лесник не мог охотиться из-за полученного увечья: и стрельба, и силки требовали точности и аккуратности обеих рук. Он буквально стал недееспособным в деле, которым занимался всю сознательную жизнь. При нём оставались только навыки следопыта да знание леса. И тогда Фред нашёл иное решение — научить ведьму хотя бы посредственно справляться с луком. Это бы, несомненно, помогло им и в будущем: неизвестно ещё было, как скоро восстановится повреждённая рука (Гермиона давала срок от недели до двух), к тому же они вполне могли наткнуться на новые неприятности. Навык волшебнице был необходим.

Долгие часы Фред бился над тем, чтобы Гермиона смогла попасть хотя бы в недвижимый небольшой объект (всё же охотиться предстояло на белок и кролей в лучшем случае). Ведьма старательно натягивала лук и целилась, однако всё «занятие» доставляло ей лишь какую-то детскую радость и восторг. Она не слишком серьёзно относилась к их первому уроку (возможно, так она справлялась с тревогой, которая появлялась при мысли, что ей придётся стрелять в живое существо или даже человека).

— Почему этот цветок вообще горит? — спросил вдруг вслух лесник, хотя на самом деле только и думал об этом, и, ссутулившись, поднял выше опустившийся локоток. Фред понимал, что смысла скрывать больше не было.

— Красное солнце сгорает дотла и опадает пеплом, — ответила Гермиона, внимательно следя за его ловкими руками. — Это момент его цветения. Из пыли он возрождается вновь, наполнившись магическим соком полностью.

— Как Феникс? — смекнул Фред, подняв брови и вернув взгляд к её внимательному лицу.

Гермиона ему нежно улыбнулась (как делала каждый раз, когда он показывал свою смекалку).

— Как Феникс, — подтвердила она и, подавшись вперёд к его склонённой во внимании голове, провела носом по его носу. Лесник смущённо отвёл глаза и тут же скрупулёзно и немного нервно поправил её стойку. Ведьме нужно было отдать должное: впервые держа в руках лук, она вполне недурно стреляла, пусть силы в руках ей и не хватало, чтобы натянуть тетиву достаточно сильно для дальнего выстрела. А механичность стойки оставалась лишь вопросом времени.

— А что тебе обычно снится? — спросила ведьма, щуря глаз и целясь в мишень в кроне ивы.

— …Цветок, — помолчав некоторое время, таки ответил ей Фред. — Время от времени… зверь.

— Зверь? — не поняла ведьма, ослабив тетиву.

— Я… Мне даже не описать словами, — признался лесник отчаянно и крепко расчесал затылок, отчего волосы на загривке встали дыбом. — У него… этого существа… красные глаза. И… страшные. У него рога и огромные, как у кабана, зубы. Размером он… с самого большого лося, я думаю. Но он хищник, — взгляд голубых глаз потемнел, и Фред заметил хмуро: — я знаю, что хищник.

Его рука с болью запульсировала. Но он даже не поморщился — боль была какой-то знакомой и привычной.

— Возможно, тебе снится какой-то дух, — прикинула Гермиона задумчиво.

— Мне кажется… я видел его раньше. Во снах. И до этого — в детстве.

— Ты не уверен… — заметила ведьма удивлённо. Она окончательно опустила лук и положила руку на плечо лесника. Он по-прежнему отказывался посмотреть на неё, и тогда рука волшебницы двинулась выше, к его лицу, вынуждая обернуться. Гермиона недолго читала эмоции в глазах Фреда, а потом произнесла: — Ты не помнишь.

Он сокрушённо покачал головой.

Охотиться они пошли вместе. Фред хотел проследить, что Гермиона сделает всё верно и не распугает всю зверюгу в округе. Вернулись в результате с двумя белками. Не без подсказок и поправлений лесника, конечно. А по пути даже успели застать нескольких волшебных существ, рыскающих в округе. Самым потрясающим Фреду показался полузверь-полуптица: красивое и статное животные с двумя мощными крылами и большими зоркими глазами. Лесник и ведьма следили за ним из-за кустов, упав на самую землю, чтобы остаться незамеченными. Гиппогриф — так его назвала Гермиона — был на поляне один и, вероятно, преспокойно ужинал. Его крючковатый чумазый клюв с особым увлечением рвал небольшую тушку лесного зверька, ещё дёргающегося меж двух когтистых лап. Однако тот шум, который издавали только люди, заставил его прервать трапезу, встать на дыбы и, взмахнув крыльями, приведшими в движение всю растительность неподалёку, взмыть в бесконечное небо. Фред с безграничным восхищением, придерживая слетающую шапку, наблюдал за этим необыкновенным животным, скрывшемся среди тяжёлых серых облаков.

На охоте ведьма мухлевала — заклятием сделала себя бесшумной. У озера, пропитанного магией, ей было не страшно применять волшебство. Животные, обманутые заклинанием, не разбегались. Лесник был слегка обижен на этот откровенный мухлёж, ведь ему всё — от бесшумности до меткости — давалось путём железных и многострадальных трудов. Но отошёл он быстро, когда Гермиона дёрнула его, пытающегося вырваться вперёд и пережить обиду, назад, и, заставив наклониться, нежно поцеловала. Как же ловко она его подкупала…

— Знаешь, мы бы, наверное, могли остаться здесь подольше… — предложила как бы невзначай Гермиона, пуская по спокойной глади озера камушки, не желавшие прыгать и тонувшие мигом.

Фред, с удовольствием ранее пережёвывавший беличье мясо с картошкой (ведьма заверила, что то была правда обычная картошка, а не магическое растение), в удивлении замер. Непонимание прямо-таки металось в его глазах, но Гермиона этого не видела, потому что стояла спиной. В догадке лесник опустил взгляд на свою перемотанную руку и поморщился. Балласт.

— В иных условиях я бы даже был готов отстроить с тобой дом здесь и жить на топях в избушке на курьих ножках, но… как же цветок? — всё же спросил Фред, и в тоне его к концу фразу скользнула морозная, скрытая злость.

— Просто… — начала ведьма мягко и пространно, не усмехнувшись его шутке и готовности жить с ней (хотя последнее всё же кольнуло за сердце). — Твоя рука…

— Всё в порядке, — тут же перебил её Фред. — Уверен, твоих примочек вполне хватит, а дальше в лесу уже будут более целебные растения. Да и мне нужно лишь время — ты же знаешь, на мне заживает, как на собаке.

И в этот раз она тоже не улыбнулась его попытке вызвать у неё смех.

— Фред, тебе нужно нормальное лечение! — обернувшись, вскричала девушка, услышав глупую непреклонность в голосе лесника. — Будь у меня моя сумка, то я бы вылечила тебя вмиг, но!.. — она сглотнула ком, опустив глаза. Собраться с мыслями заняло у неё несколько мгновений. — В городе наверняка есть целители и лекарства…

— Кажется, только что ты говорила о том, чтобы просто остаться.

— И переждать, да, — кивнула Гермиона, вперев руки в бока и перекатываясь с носка на пятку, опасаясь приблизиться. — Тебе станет легче — и мы пойдём в…

— Нет, — осёк её Фред, тоже поднявшись на ноги. Он знал, как выглядят города, что в них творится и особенно — что там творят с ведьмами и колдунами. Он обещал себе ни в коем случае не приближаться к ним, не подвергать Гермиону такому риску. Стремительно приближаясь к ней сейчас, Фред думал только об этом. — Ты будешь в опасности! И ноги ни твоей, ни моей в городе не будет!

— Но… — лепетала ведьма, беспомощно глядя на него.

— Нет, Гермиона, — отрезал лесник, подойдя так близко, что ей пришлось задрать голову. Он молча пыхтел пару мгновений и всё же выдохнул, постаравшись успокоиться. — Давай так... Если мне станет хуже, то я пойду в город один. А тебе безопаснее всё же в лесу. Я укажу тебе направление и объясню, на что ориентироваться. Пойдёшь к цветку одна.

В глазах её блеснула обида, но спустя долгое молчание и гневные переглядки Гермиона всё же кивнула.

Они вновь сели за еду и найденные припасы уложили в котомку. Собирались молча — дорога дальше теперь для них обоих была неизведанной (лесник предложил помечать их путь, чтобы не заплутать), потому они в тишине готовились морально и каждый по-своему. Фред, например, вспоминал родную хатку и брата. Как давно он ушёл из дома?.. Всё ли хорошо у Джорджи?.. Гермиона тем временем думала совсем об ином и вовсе не о доме. Пока вдруг вновь не выкинула:

— Ты хочешь понять, что тебе снится?

Фред сглотнул и несмело поднял голову. Ведьма уже смотрела на него. Вновь пристально. Фред не мог вымолвить и слова — он не понимал, какой ответ может или готов дать. Гермиона присела перед ним (намного ближе, чем они когда-либо сидели рядом) и приблизилась к его лицу, смотря в голубые растерянные глаза со всей серьёзностью.

— Эти ягоды помогают… — она задумалась на мгновение, подняв глаза к небу и облизнув губы, — видеть некоторые вещи. Открывают разум, позволяют разглядеть старые воспоминания, а также сны. Вводят в транс. Но процесс не самый приятный: ты не сразу погружаешься в видения — сами видения проникают сначала в реальность. А среди хороших забытых воспоминаний чаще бывают и плохие. Потому ты можешь увидеть нечто самое ужасное, что мог и постарался забыть. И спутаешь с реальным.

— Звучит не слишком позитивно… — заметил Фред, пытаясь хоть как-то развеять навеянный ведьмой мрак, и нервно усмехнулся. Гермиона постаралась ему мягко улыбнуться, заметив тревогу во взгляде.

— Всё будет хорошо. Я буду рядом. Постарайся не забывать об этом, — и она ласково очертила его рыжий затылок и шею рукой. — Помимо того, они позволяют телу расслабиться так, как ты никогда не смог бы отдохнуть после сна. Цена, конечно, соответствующая — видения будут очень… очень реальными.

— Почему ничего не может быть задаром?.. — вздохнул Фред раздосадовано и устало, не требуя ответа. Он уже давно усёк, что у всего есть цена.

Ведьма снова усмехнулась.

— Это всё, что я могу предложить тебе, чтобы ты смог разобраться в своих снах. Чуть больше понимания — ближе ответ.

— Какая ты мудрая… — ухмыльнулся лесник, и от этой улыбки (а также признания её умственных способностей) у Гермионы внутри всё знакомо стянуло и дрогнуло.

— Однако если ты не хочешь, то можешь не есть их, — поторопилась добавить она, потому что хотела дать Фреду понять, что у него есть выбор. — Я придумаю что-нибудь ещё…

— Кажется, ранее ты сказала, что больше ничего не можешь предложить, — Фред ткнулся щекой в ладонь, глядя на неё знакомо нахально, но и приятно-нежно.

— Я. Придумаю, — с расстановкой заверила ведьма, и так уверенно то прозвучало, что лесник тут же поверил. Гермиона была умной. Вот только отступать сейчас он всё равно не собирался.

— Не сомневаюсь, — кивнул Фред так же серьёзно, и опустил взгляд на синие шарики, раскрасившие руку волшебницы в соответствующий цвет. — Давай сюда свои ягоды.

Гермиона поджала губы и кивнула, протянув ему плоды с волшебного куста. Фред обхватил её запястье, поднеся к лицу, и подцепил ягоды прямо так, губами, едва задевая чужую раскрашенную кожу. Ведьма от такого неожиданного контакта зарделась — и леснику нравилось, когда он её, всю такую сосредоточенную и обычно невозмутимую, мог доводить до румянца: от нежного и до яркого.

Впрочем, на самом деле волшебница нисколько не была невозмутимой или даже безэмоциональной. Фред знал, что у неё чувств больше, чем мог показать бы он сам. Оттого открывать их одно за другим было вполне и вполне приятным развлечением.

Ягоды были кислые. Очень. Фреду показалось, что губы у него стянулись в трубочку и потянули следом всё лицо — скулы свело такой оскоминой, что аж заболело. Он мог представить, насколько смешно мог выглядеть. Но Гермиона не улыбнулась — внимательно и хмуро, с сочувствием следила за каждым его движением. Тут Фред и понял, в какой просак, вероятно, попал.

— И что дальше? — спросил он, когда спазм в лицевых мышцах прошёл, а ягоды потекли по глотке.

— Ждём, — хрипло шепнула ведьма в ответ, а потом взяла и, набравшись смелости, бросила, словно из неоткуда, ровно столько же ягод и в свой рот. Фред вытаращился на неё с ужасом в глазах.

— Зачем ты… И что нам теперь делать? — разочарованный полустон-полувдох упал с его губ, пока взглядом Фред провожал пропавшие за кромкой желтоватых зубов ягоды. — А если кто-то найдёт нас?..

Гермиона ему надменно усмехнулась и, пожав плечиками, плюхнулась прямо на лесниковы колени.

— Ничего не случится. Тут моя территория, Фредди.

Он красноречиво поднял бровь, но ничего не сказал, не желая ставить под вопрос её проверенные временем магические способности. А она ему всё смело улыбалась. И потом вдруг снова стала серьёзной — и он тоже стал. Потому она так и делала — он перенимал её эмоции.

— Послушай, — начала Гермиона, вновь глядя в глаза и обнимая за шею. — Первое, что начнётся: взору предстанет яркое и диковинное марево…

Она говорила что-то ещё, но лесник уже не слушал. Тут, кажется, началось именно то, о чём говорила ему ведьма.

Её растрёпанные кудри завились в тугие пружины, охваченные знакомым звёздным свечением, и взмыли в воздух. Небо было яркое, чересчур слепящее и голубое. Лик ведьмы стал двоиться, мелькать перед глазами, и Фред поднял свои белые на контрасте ладони, чтобы остановить её — и тогда и сам вдруг стал двоиться, дрожать, двигаться без движения. С растерянным интересом он наблюдал за своей бледной кожей на руках, на одной из которых синими червяками извивались взбухшие вены, а на другой редкими зеленоватыми всполохами над розовыми нарывами игрались незнакомые огоньки.

Фред поднял очумелый взгляд на лицо ведьмы, зажатое меж его пальцев. Глаза у Гермионы стали двумя горящими полумесяцами — внутри двух кошачьих щёлок, осаженных рядами длиннющих ресниц (кажется, они касались его лба), виднелся полыхающий огонь, в котором он видел чью-то фигуру. Желая узнать, Фред потянул её на себя и приблизился сам. Человек внутри был ему смутно знаком: шевелюра длинноватых рыжих волос, его одежда, а ещё его же плащ, и глаза… Чёрные, не голубые. Фигура была объята пламенем, срывающимся с его пальцев, занимающим всё пространство глаз.

Нет, это не он. Не Фред.

Верно?..

Фред опустил глаза, не желая знать правды, и увидел на красных горячих губах застывшую расслабленную усмешку. И потом эти губы склонились к его — прижались жарко, мучительно, глубоко. Чужой язык (Гермионы? Он уже совсем не понимал!) прижался к его языку, очертил дёсны и снова грязно обвёл его губы. И лесник почувствовал ту самую ужасную кислоту от ягоды и тотчас зажмурился, желая, чтобы привкус ушёл и оставил только знакомые губы под его губами.

Мгновение спустя он обнаружил себя уже без Гермионы. Стоящим на берегу всё того же озера. Зелёные листья деревьев вокруг плелись и завивались в небывалые узоры, кусты метались и будто полыхали в огне, как Неопалимая купина. Гладь озера стала непроницаемо спокойной, зеркальной, глубокой, без дна, как бесконечная бездна. И из бездны этой на Фреда смотрело множество глаз: голубых, как его, чёрных, как того знакомого-незнакомца, зелёных и даже коричневых, как у его Деда и Гермионы.

Песок под ногами становился зыбучим и, казалось, утягивал на дно, хотя лесник не погружался в него ни на дюйм. Затем он почувствовал запах знакомого тыквенного пирога — единственного, который мог готовить родитель. И его, как мотылька на губительный свет, повело в ту сторону. Нетвёрдыми ногами Фред ступал по скользящему густому песку, ощущая, как стопы сужаются, руки уменьшаются и тело теряет сантиметры, всё явственнее слышал детские кричащие голоса, ощущая внезапно накатывавшую волну тревоги и подступающего страха.

Он не хотел идти дальше. Ноги тянули.

Он знал, что там.

И вот уже Фред видел два горящих алых глаза с хищным зрачком, мощное худощавое тело, куски кожи на гнилых зубьях… Оно бесшумно выступало из кустов, склонило голову и разглядывало-разглядывало-разглядывало.

Мальчишка знал только одно: смотреть в ответ нужно так, чтобы не показать страха.

Потому что когда оно увидит его, смерть останется вопросом мгновения.

Существо клацнуло бивнями. Мальчишка на миг опустил взгляд. Чудище тут уже понеслось на него. Но Фред не мог отступить и шагу — ноги всё ещё тянули его навстречу. Тогда он вновь зажмурился — крепко, отчаянно, желая избавиться от знакомого кошмара.

И в следующий момент берег озера пропал. Вообще всё пропало. Опустело. Исчезло. Сгорело. Сгнило?..

Перед глазами предстало пустое бестелесное пространство: ни очертаний, ни силуэтов, ни запахов, ни звуков. Один оранжево-багряно-жёлтый цвет повсюду: под ногами, над головой, по бокам, за спиной. Всегда перед глазами.

И буквально в метре от лесника — он. Цветок Красного солнца, манящий, как в детстве…

Когда Фред очнулся, то был в абсолютно смешанных чувствах. Ощущение реальности приходило к нему постепенно — он лежал на спине и медленно-медленно осознавал, как способность чувствовать возвращается сначала к пальцам рук, сложенным на груди, к стопам и течёт вверх, наполняя тело. Фред смотрел ввысь, на окутанное хмарью небо, совершенно пустым и неосознанным взглядом. Он лежал ровно на том же месте, где и впал в беспамятство.

Потом, когда тело его наконец-то налилось силой, Фред вполне понял, о чём говорила ему… ведьма. Лесник чувствовал себя настолько отдохнувшим и полным сил, будто буквально только что не пережил целое приключение и вообще проснулся дома, где всегда мог спокойно отдохнуть. Однако он поднял руку, увидел ярко-розовую повреждённую кожу от кончиков пальцев и до плеча, и убедился, что всё, что он пережил ранее — правда. И встреча с ведьмой, и их поход, и каменный тролль, и разбойники, и полянки, и монстры, и озеро…

Фред наконец приподнялся, приняв сидячее положение, и ткнулся локтями в колени, не желая более двигаться. Усталость с тела-то сошла, но новые мысли после просмотренного видения буквально пригвоздили его к земле бетонной тяжестью. Фред всё же заставил себя огляделся. С его самозабвенного валяния прошло не так много времени — даже вечер ещё не сгущал округу. Но потом он заметил Гермиону. Она была далеко. Не там, где Фред оставил её, опрокинувшись в яркое и диковинное марево — распласталась по песку, поджав ноги и раскинув руки, грудью к солнцу и лицом к ветру.

Не двигалась.

Перепугавшись, Фред мгновенно подорвался с насиженного места и рванул прямо к ведьме. Вблизи она оказалась ещё более бледной, чем раньше — даже ни намёка на естественный румянец. И губы не красные — синие. Волосы в песке, и вода локоны полощет. Сирена. Мегера…

Фред, не помня себя со страха, приподнял её над землёй, прижал к себе её холодное тело, скользя разгорячёнными руками по ладоням и стопам, стараясь вернуть им тепло. Но ничего не выходило. Лесник решительно не понимал, в чём дело — он отошёл от ягод безопасно. Так что опять случилось?!

Ответ нашёлся быстрее, чем Фред мог рассчитывать: кудри девушки съехали с плеча, оголяя бледную кожу и две аккуратных, слегка кровоточащих дырочки. И тут — ещё более негадано — он обнаружил юркое длинное тельце, чешуйки которого переливались фиолетовым под редкими лучами солнца. Оно стремительно скрывалось в водной глади. Фред понятия не имел, что это было за необыкновенное создание, коих в этой округе было много. Но оно укусило ведьму. И ни лекарств, ни настоек, способных сделать хоть что-то, ни хоть каких-то знаний для помощи у него не было.

Ещё несколько очумелых и растерянных мгновений Фред беспомощно прижимал девушку к себе, гладил волосы, звал. Отклика не было ни единого. Лишь слабое дыхание.

Не зная, что ещё делать, он подхватил Гермиону на руки, бросил на плечи их скромные пожитки и, сцепив зубы от горячей боли в обожжённой руке, помчался в известном ему направлении. Лес отпускал их туда более охотно, чем в свою глубь, и на пути им не встречались препятствия, дорога была знакомой и почти не отличалась от той, какой её Фред запомнил.

А он помнил её очень хорошо.

Он не понимал, сколько времени потратил на путь — его заботила только скорость, с которой он сможет доставить ведьму в город и… что? По крайней мере, найти целителя и эликсир (Фред не сомневался, что Гермиона была под воздействием яда). Вернуться домой, в более безопасное место, не было ни сил, ни даже времени. Потому лесник бросился в самое небезопасное место, которое, тем не менее, давало Гермионе — как бы невозможно ни звучало — шанс на спасение.

В миле от города, у самой кромки леса, он наконец остановился — всё тело колотило и гудело от тревог и нагрузки. Но остановка была недолгой. Фред закутал Гермиону в плащ плотнее, спрятал их вещи под собственной накидкой (чтобы чей-то рыскающий или скользящий взгляд не зацепился за что-то примечательное) и, наконец, двинулся дальше.

У городка не было постов, но он всё равно был огорожен высокой стеной из деревянных обветшалых за годы брёвен. И прохода было всего два: через большие ворота и вперёд ногами через ход для могильщиков. Фред уже бывал в этом городе однажды. Джордж тогда болел, и лекарств у них не осталось. Старшему брату пришлось обежать два города, околотить пороги домов каждого лекаря, чтобы найти хоть какое-то дельное снадобье. Именно здесь он его и нашёл — у одного сварливого старика-целителя, видевшего срочность дела и торговавшегося до последнего гроша, который Фред таки вывалил ради близнеца. После того братья надолго остались без единой монеты. Но зато лекарство Джорджу помогло, и тот выздоровел без осложнений.

И теперь Фред всем сердцем желал, чтобы удача вновь ему улыбнулась.

Начинало стремительно моросить (серое марево над городом давно намекало на ухудшение погоды), когда он проходил через ворота. Сквозь них неровными рядами проезжали (чаще покорёженные) повозки с едой и товаром, метались оборвыши и сновала скромная стража. Под редкими самодельными настилами ютились попрошайки и юродивые, которых та самая стража повсеместно разгоняла. Краем глаза Фред заметил, с какой свирепостью те подняли с места слабенького старичка в худой накидке и пихнули вон из города, запустив вдогонку опустевшую пыльную чашку — деньги отняли вместо того, чтобы вести бездомного к темницам.

Впрочем, мало кому было дела до наглухо облачённого в плащ путника с ношей на руках. Что не могло не радовать. Такой тут был каждый второй.

Фред без препятствий вошёл в город и двинулся в сторону домика целителя — в кармане барахтались и бренчали лишь пара монет. Фред брал их из рук Джорджа с большой неохотой, слабо себе представляя, какая нелёгкая может завести их с ведьмой в город. И что теперь?

Оставалось надеяться, что целитель скостит цену за снадобье, продаст за такое малое количество монет. Или придётся… что? Вероятно, кража. Что угодно, если то будет необходимо ради спасения волшебницы.

Он шёл быстро и метал внимательные взгляды на округу — пытался упомнить дорогу. Улицы были едва ли чище, чем их лесник запомнил. Под окнами домов всё глубже укреплялись пятна от помоев, стекавшихся ручьями на дорогу. Грязь под ногами мешалась и скользила, смешанная с мусором и лошадиными кучами. А ещё чавкала. Сквозь тонкую материю подошвы стареньких ботинок всё ощущалось вполне чётко. Камень небольших двухэтажных домов темнел с годами, впитывая в себя и сажу от огней, и птичий помёт, и нечистоты.

Впрочем, поместья богатых семей выглядели хоть сколько-то опрятными и аккуратными, стояли особняком отдельно от прочих зданий — не было грязи на стенах, убранство было пышнее, но дороги оставались знакомо непроезжими. И всё равно выглядели для лесника неприятно. То ли дело его с братом уютная маленькая хатка, сложенная из дерева? И всегда чистая под любящей хозяйской рукой и дождями. И пахнущая пряными травами да можжевельником…

Фред чувствовал себя вполне уверенно среди этой откровенной помойки. Он привык контактировать с такой частью мира (но, конечно, не питал к ней тёплых чувств).

По дороге, даже несмотря на нарастающий ливень, в большинстве своём сновали люди — их темные фигуры в запахнутых плащах метались по углам подворотен, пабов и публичных домов. Однако один шёл прямо, твёрдо, целенаправленно.

К Фреду.

Лесник не мог этого не заметить. И, склонив голову пониже, прижав бездвижное, но дышащее тело Гермионы теснее, ускорил шаг. Фигура тоже стала приближаться стремительнее, не сходя с намеченного курса, почти идентично повторяя шаги Фреда.

Он почти на полном ходу врезался в этого человека, успев увернуться в последний момент, но незнакомец вдруг извернулся и ухватил его под руку, дёрнув обратно.

— Вам нужна помощь? — раздалось слабо-беспокойно и тихо, но твёрдо. Вроде как… почти участливо.

Фред поднял взгляд, пробежавшись глазами по высунувшимся из-под капюшона чертам лица, которые выражали очевидное напряжение, и вырвал руку, мотнув головой. Незнакомец не выглядел угрожающим или подозрительным — даже, наоборот, каким-то образом располагал к себе. Однако в малознакомом городе с ужаленной ведьмой на руках лесник не мог довериться никому, при этом не подставляясь. Он уверенно поспешил вернулся к дороге.

Человек опалил его растерянным взглядом и вновь, дёрнувшись следом, удержал на месте — Фред ответил ему раздражением на лице (минуты были на счету). Юноша — а то был именно молодой юноша — бросил взгляд по сторонам, внезапно встал ближе, вынуждая Фреда глубоко опустить голову, потому что незнакомец был сильно ниже, и ловко закатал рукав кофты.

Лесник насилу второпях метнул гневный взгляд.

Заметил.

И оцепенел…

Назад он поднял уже очумелый взгляд.

На руке незнакомца была метка Мерлина.

— Вам нужна помощь? — повторил незнакомец с расстановкой и нажимом. Во взгляде его теперь было нетерпение и попытка воззвать к благоразумию.

И Фред уверенно кивнул.

Волшебник потащил его в неизвестном направлении, петляя меж улочек и проулков (чтобы избежать возможного преследования новых гостей, догадался Фред). И спустя время, которое лесник пробыл в разгорячённом беспокойстве и страхе, мешающихся с ощущением неожиданного доверия (уж колдун знал, как помочь волшебнице с укусом магического змеёныша!), они наконец вышли под какую-то трухлявую вывеску с изображением русалки, распивающей пиво из двух кружек разом. Здание выглядело ничем не лучше прочих в городе — на углу вон даже самозабвенно блевал какой-то кутила.

Фред ненавидел города.

Они вошли в корчму. Волшебник, бросив владельцу заведения пару монет (благодаря которым сальный мужчина, поплёвывавший и оттиравший кружку, демонстративно отвёл взгляд от незнакомца с кучей тряпья на руках), потянул Фреда в верхние комнаты и толкнул дальнюю дверь. Лесник бросился туда и, заприметив заправленную постель, тотчас возложил туда ведьму, распахивая (почти разрывая) плащ и обнажая плечо.

Незнакомец плотно закрыл дверь и, приблизившись, склонился над больной. Глаза обоих юношей блеснули: у Фреда — мукой, у волшебника — интересом. Вокруг укуса кожа посинела и высохла, под ней проступали зелёные полоски воспалённых нервов. Гермиону ужасно лихорадило.

— Что случилось? — спросил незнакомец, скидывая собственный плащ в дальний угол и вновь подскакивая к кровати.

— Её укусили, — выдавил Фред, едва сглотнув, и обессиленно, но в то же время беспокойно глядел за склонившимся над девушкой волшебником. — Какая-то фиолетовая змея…

Тот что-то пробубнил — вероятно, какое-то название, потому что на деле лесник все равно не смог бы повторить это слово, при этом не сломав язык. Волшебник бросился к ящику у кровати: оттуда он выворотил сумку, сильно похожую на утерянную поклажу Гермионы, и стал копаться в склянках.

Фред отсел от них, чтобы не мешать. Вернее — отъехал буквально на корячках, потому что сил (ни физических, ни душевных) подняться не было. И, засипев, вцепился обеими руками в слипшиеся от пота волосы, стараясь сбросить с себя волнение и успокоиться. Получалось из рук вон плохо. Леснику казалось, что он задыхается. И то было правдой, потому что в какой-то момент воздуха стало поступать катастрофически мало, но из горла не вырывалось ни звука — казалось, тело сопротивлялось, не желая отрывать колдуна от важнейшего в данное мгновение дела. Вдруг промедление станет фатальным?..

Волшебник что-то ускоренно мешал в каменной плошке, добавлял ингредиенты и молол ступкой — то какие-то цветочки, то травы, то, кажется, засушенные косточки и, возможно, глаза. Фред опустил веки, не желая знать — у магов были свои заскоки, он в них не разбирался и не лез. И пытался дышать самостоятельно, чтобы не задохнуться насмерть.

В голову шли мгновения суточной давности, когда Гермиона помогала ему справиться с таким же состоянием. Её дрожащие руки, солёные губы с привкусом металла, сверкающие на ресницах слёзы… И воспоминания эти мгновенно сталкивались с теми полученными знаниями, ввинченные, словно гвоздями или проросшими в плоть палками, в его воспалённое сознание прошлыми видениями.

Его разрывало.

За ожиданием прошло намного меньше времени, чем мог бы насчитать лесник. Если бы попытался. Однако он просто выпал из него, и, казалось, мимо пробежала бесконечность и ещё несколько. Ему было страшно, как в тот раз, посреди горящей поляны. Но помимо страха в нём было отчаянье и непонимание.

Когда всё закончилось, незнакомец отошёл от постели и устало осел в ветхое кресло слева от Фреда. Пот блестел на его узком лице. Юноша глубоко и грузно дышал.

Гермиона лежала в том же положении, в котором лесник её оставил, а из ранок на её плече виднелось два зеленоватых хвостика — волшебник затолкал в них своё снадобье. Дыхание ведьмы выровнялось — Фред со своего места видел, как мерно вздымалась её грудь. Синева вокруг укуса постепенно проходила, возвращалась допустимая бледность кожи и живая розовость щёк.

Гермиона оживала.

Фред выдохнул с огромным облегчением и, наконец, отпустил волосы, которое всё то время остервенело сжимал. Несколько рыжих прядей повисли меж его пальцев.

Он наконец обернулся и смог рассмотреть лицо волшебника без влияния тревоги, в хорошем освещении. У незнакомца были непослушные вихры тёмно-русых волос, довольно приятное лицо с двумя изумрудами глаз, сверкающих поверх двух круглых стёклышек. И на лбу виднелся не слишком ровный, но вполне запоминающийся зигзагообразный шрам. Ссутулившись и утомлённо глядя под ноги, он вовсе не выглядел, как хоть сколько-то опасный человек или даже опасный волшебник. Угрозы от него вовсе не чувствовалось. И лесник думал, что на то, вероятно, была какая-то особая причина.

Фред рассеяно наблюдал за ним краем глаза. Незнакомец наконец поднял на рыжего свой взгляд и словно что-то вспомнил.

— Намажьте этим свою руку, — он пихнул Фреду меж пальцев какую-то баночку и указал подбородком на рану от ожога. Лесник запоздало кивнул. — А вашей спутнице больше не грозит опасность, будьте покойны. Она восстановится полностью через пару часов. Но, конечно, нужен будет кое-какой уход, и поесть было бы замечательно… — за размышлениями вслух волшебник не сразу осознал, что заговаривается, и его слегка тряхнуло, когда он вынырнул из своих мыслей. Глаза его блеснули интересом и доброжелательностью:

— Полагаю, теперь мы можем познакомиться? Моё имя Гарри. Я такой же, как и вы, м-м-м… — он словно пытался подобрать термин, язык его в это время перекатывался в закрытом рту, пробуя слова, — путешественник.

Маг, на самом деле. Но даже у стен есть уши.

— Фред, — ответил лесник размякшим языком, не торопясь открыть лекарство, и вновь не сдержался, переведя взгляд на постель. — Девушка, которой вы помогли — Гермиона.

— Фред и Гермиона… — повторил Гарри тихо и, проследив за мягким взглядом нового знакомого, теперь глядел на спящую колдунью. Она была красива, как многие другие колдуньи, которых он знал. И было вполне понятно, почему рыжий юноша смотрел на неё с таким томлением. Его было даже немного жаль… Впрочем, Гарри не знал всех деталей этих… отношений.

Они молчали некоторое время.

— С какой целью вы путешествуете?

На этот вопрос Фред уже пространно махнул нетвёрдой рукой — сил не было уже даже на разговоры. Гарри окинул взглядом собеседника, и наконец заметил, как истощён был второй путник, тащивший на руках бессознательную волшебницу Мерлин знает сколько суток и милей.

Фред устало опустил глаза, и Гарри лениво, почти сконфуженно улыбнулся. А затем подхватил плащ и ловко встал на ноги.

— Я оставлю вас на некоторое время, а потом, я полагаю, мы сможем поговорить о ваших скитаниях. Вы встретите меня внизу, — говоря это, он подходил к двери, а потом вдруг остановился и опустил всё ещё уставший и сочувственный взгляд на ожог лесника. — И всё же обработайте руку. Это правда поможет.

После этого дверь со скрипом распахнулась и бесшумно закрылась, огласив наступление гнетущей тишины звоном в ушах. Лесник несколько долгих мгновений с усилием избегал поднять взгляд на бездвижную кровать — его глаза нервно перебегали с одной щели в полу на другую. Но в итоге какие-то иные чувства пересилили его неуверенность и страх — Фред не просто поднял голову, а вытянул шею, высматривая. До хруста затёкших позвонков, до щемящей боли в груди и руке, на которую он оперся.

Но этого оказалось мало. Фред встал на нетвёрдые, подкашивающиеся ноги и шатко, хватаясь больной ладонью за стену и ящик (потому что в здоровой была та самая баночка, которую он так крепко сжимал) подбрёл к кровати. Несмело, словно остерегающийся зверь, навис. Оглядел спокойно спящую Гермиону, на лице которой играли отсветы тающей свечи, зажжённой Гарри ранее, и губы его изогнулись в улыбку.

А потом вновь вспомнил виденье. И ласковая усмешка мгновенно сошла с его лица.

Он отшатнулся от постели, как от опасности, сделал пару шагов назад и упал в кресло — спину опалило болью от столкновения, но даже это не отрезвило его. Больная судорога и непонимание исказили его лицо, мучительно сжав, и он растёр его руками, прогоняя кошмар.

Ему нужно подумать… но он ничего не понимает. Почему всё так запутано?! Если бы рядом был Джордж, то он бы помог, потому что он всегда мог развеять напрасные сомнения в голове старшего, мог направить мысль в нужное русло… Отсутствие близнеца добило Фреда вдруг окончательно — голова и без того шла кругом, потому он не мог здраво думать самостоятельно и даже не мог просить ни у кого помощи, а тут ещё и родимый брат так давно отсутствует рядом… Сон. Ему нужен сон.

Прикрыв глаза, Фред постарался уснуть. Тело требовало отдыха, как и разум, но внутреннее напряжение крепко охватило юношу, потому ему казалось, что благословенный дядюшка Морфей всё же не придёт…

Спустя некоторое время с кресла раздавалось лишь сопение. Раскрытая и опустевшая баночка скатилась по вытянутым ногам на пол.

По пробуждении Фред обнаружил себя в комнате в одиночестве. Уже было довольно темно — вечер сгустился на улице. И рука больше не болела — совершенно здоровая кожа покрывала конечность. О старых ранах напоминали только розовые рубцы, которые, насколько мог посудить лесник, должны были остаться с ним навсегда. На второй руке рана от когтей медведя тоже превратилась в белые полоски, как память.

Гермионы в комнате не было. Фред был один.

Он перепугался и, подорвавшись, рванул вниз по лестнице, попутно набрасывая плащ (и стараясь не думать, что одновременно с тем испытал и некоторое облегчение). Мрачный и тёмный коридор, по которому он бежал, распугивая поднявшийся ко сну народ, нагнал на него столько безутешных и страшных мыслей, что с Фреда за такую короткую передышку сошло семь потов. Он ворвался в корчму рыжим вихрем, чуть не снеся встреченного днём владельца, и безумным взглядом охватил всё помещение, пока не заметил знакомую кучерявую голову.

Его спутница и новый знакомый обнаружились за столиком в дальнем углу. Ужас сошёл с него колючим водопадом под кожей, смытый тёплым чувством облегчения. Недолго думая, Фред двинулся к ним.

— Теперь мы наконец можем поговорить, верно? — раздалось участливо. Юноша со шрамом улыбался.

Примечания:

Нижайше прошу прощения за такое долгое отсутствие!

Бегу к вам с порцией наконец-таки отредактированной главы и выкладываю сразу. Рассчитываю на ваши поддержку и понимание — знаете ведь, какая она, эта учеба, да?) Времяотнимающая и энергозатратная, так скажем...

Я говорила, что обновления будут выходить реже, но джае не думала, что настолько... Выдалась свободная минутка — дожала главу, которая и то давно была в обработке. А что будет с теми, у которых и черновика нет... эххх, даже не знаю. Мерлин, дай мне сил...

Соскучилась по вам — смерть как! Надеюсь, смогла доставить вам удовольствие от прочтения и, если можно, скрасить вечер/ночь/день :D (хотя какое тут, когда в тексте упоминаются довольно отвратительные вещи....)

п.с. Глава вновь небольшая, но лучше так, да?

п.п.с. Название — строка Цветаевой. Как вы понимаете, печальный день вот-вот настанет...

Всегда рада и с нетерпением жду ваших слов!))

Примечания:

Новость! Я нахожусь на самоизоляции и не хожу на пары. В связи с этим у меняя появилось чуть больше свободы — за работу я сажусь почаще)

Глава хоть и состоит полностью из диалогов в двух локациях, но в ней очень много информации, а также сюжетный твист (хоть и не неожиданный, но обоснуй будет, не переживайте!)). Так что будет интересно почитать ваши реакции и предположения, хе-хе!

К прослушиванию рекомендую: The Legend of Excalibur — Daniel Pemberton (да-да, вновь меч короля Артура!)) (Хотя лучше включить с определённого момента — когда речь зайдёт о том, что их ищут)

*Имя Локонса я взяла не в адаптации Росмэн, потому что в реалиях фика Гилдерой звучит лучше)

п.с. Интересно, как теперь пойдёт работа, ведь никаких заготовок-черновиков для следующей части у меня не имеется...

Когда лесник, метнув пару опасливых взглядов по сторонам, наконец подсел за их узенький столик в углу, Гарри нетерпеливо подёргался, будто ощутив зуд в причинном месте. Лицо его, однако, озарила дружелюбная улыбка при взгляде на посвежевшее лицо путника. Гермиона обернулась к леснику с искрами в глазах — Фред не разобрал, с какими — и попыталась приблизиться, однако остановилась на полудвижении. Спутник её даже не взглянул ей в глаза, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Ни единым движением не выразил радости от встречи.

Между ними была стена.

Он сел рядом, лишь бы взглядами с ней не сталкиваться. Так было легче.

— Теперь мы наконец можем поговорить, верно? Хотя осторожность нам в любом случае не помешает, — улыбнулся юноша, и в его умных внимательных глазах блеснул огонёк таинственности, свойственный всем волшебникам и волшебницам. Осторожно оглядевшись, он начал первым. — Моё имя Гарри. Я прямой потомок Мерлина.

Фред бы совсем не удивился этой фразе, если бы Гермиона не издала изумлённый придушенный звук. Она мгновенно схватилась за губы, с которых сорвался воодушевлённый писк:

— Прямо как в легенде!

Лесник нахмурился, осторожно покосившись на спутницу, и задал вопрос волшебнику:

— Разве не все вы его потомки?

Он, откровенно говоря, не разбирался в этом особенно. Сказки Деда да рассказы Гермионы — вот и весь его арсенал знаний о волшебстве и тех, кто его имеет. А вот таким, казалось бы, простым вопросом Фред не задавался никогда. Напрасно.

Гарри мягко, почти покровительственно ему улыбнулся. То ли в изгибе улыбки, то ли в блестящих за стёклами глазах, то ли в прямой осанке ощущались какая-то стать, важность, мудрость. Возможно, они сопутствовали имени самого могущественного мага столетий. Но в этом молодом волшебнике отчего-то уже, казалось, было что-то великое.

Говорил Гарри приглушённо, доверительно склонившись над столом к собеседникам (они инстинктивно выгнулись навстречу):

— Даже в семье немагов рождаются волшебники. Мерлин же, как и его потомки, отличался от других магов способностью говорить с животными и обращаться в любого из них.

Фред скривил губы и кивнул. Кажется, что-то такое он слышал в песнях Гермионы… «Возродится… не тем, кем был, а в лице юного мальчишки». Да, точно. Столетия назад Мерлин, самый мудрый и могущественный волшебник, погиб от рук своей доброй подруги Морганы. И не желавший мириться с потерей магический народ слагал песни, легенды, в которых час возвращения любимого волшебника предвкушался как нечто великое. Долгожданное. В варианте песни Гермионы Мерлин должен, вроде как, переродиться в теле своего потомка.

Значит, он?..

Взгляд лесника, ранее задумчиво опущенный на руки, вдруг взметнулся к приветливому лицу юноши со шрамом с необыкновенной скоростью и огнём — осознание снизошло на него. Фред с нескрываемым интересом оглядывал это знакомое-незнакомое лицо, будто в первый раз.

— А как же Гилдерой?* — ахнула тем временем ведьма, увлечённо округлив глаза — новая загадка блестела золотой монетой на глазах богача и влекла отгадкой. Такой взгляд Фред видел у неё каждый раз, когда она пыталась докопаться до интересной ей правды.

…Его бесило, с каким восхищением Гермиона смотрела на наследника.

Их новый знакомый презрительно поморщился.

— Этот грязный повеса не тот, за кого себя выдаёт.

Гермиона издала разочарованный вдох. Фред изогнул брови, слабо понимая, о чём шла речь — за беседой двух волшебников только поспевать, да и темы они перебирали такие, о которых лесник ни разу за двадцать два года жизни и краем уха не слыхал. Может, отдалённо — благодаря тому и понимал ещё кое-что.

— Но ведь он… — было видно, что Гермиона хотела узнать больше, чем ей предлагали, но она мгновенно смолкла, увидев недовольство на лице юноши со шрамом.

Что-то в его выражении предостерегало смолчавшую девушку, но почти подымало на дыбы Фреда — внутренне он всё ещё был готов за свою ведьму броситься грудью даже на амбразуру. Однако же он отмалчивался. И даже взглядом ни которого из собеседников не одарил — отпил горького эля из учтиво приготовленной для него кружки и ткнулся взглядом на дно.

Гарри расчёл каждое произведённое действие путников, как сомнение или даже недоверие к его словам. Изумрудные глаза недобро сверкнули, но, кажется, на того, о ком молодой волшебник теперь думал.

— Он за геройством и бахвальством скрывает пьянство и гулянья за счёт простого люда! Настоящего подвига этот шалопай не совершил ни разу, каждое было нахально присвоено им, в то время как настоящий герой погибал. И то, что он кличет себя наследником Мерлина — ещё одна звезда в его пустой головёшке, вымысел, кража и ложь.

Кажется, имя некоего Гилдероя истинного наследника Мерлина жуть как злило — завёлся он буквально с пол-оборота. Окончив гневный монолог, граничащий по своим гневным звукам со змеиным языком, юноша со шрамом резко мотнул головой и смолк. Гермиона и Фред ни произнесли и слова, продолжая опускать глаза (ведьма — стыдливо, лесник — натужно), и тогда Гарри вздохнул и — уже спокойнее — попросил извинений.

— Так с какой же целью вы путешествуете? — спросила ведьма, почти и не растерявшая интереса к мальчику из легенды, знакомой ей с детства. Её было не так просто напугать, будь это даже самый злой лесной Василиск. Вместе с возрождением великого Мерлина — а именно, в качестве одного из его внуков, которому передадутся способности далёкого предка — к волшебникам должны были вернуться спокойствие, мир без страха и борьбы за выживание. Гермиона не могла не интересоваться тем, что Гарри как человек, способный вернуть магам нормальную жизнь, собирался делать.

И тем паче было для Фреда — в его обычной говорливости, от которой вновь не осталось и следа, не было необходимости. Казалось, даже Гермиона не замечала перемену в его настроении.

— Я ищу во всех землях своих соратников. Сильных магов, готовых присоединиться ко мне и моим товарищам, а также наследников других великих магов, с которыми мой предок был в доверительных отношениях. В данный момент я иду на встречу с моими добрыми друзьями. Они занимались тем же в других местах.

В глазах Гермионы искрило одобрение и воодушевление, и она задала ещё один волнующий её вопрос:

— Гарри… У вас ведь есть план?

Он склонился ближе — в глазах волшебника блеснул воинственный, но тёплый изумруд — и заглянул Гермионе в лицо. Улыбка озарила его губы.

— Конечно.

Но, кажется, более ёмкий и уверенный ответ дали именно его глаза. Было на дне их что-то такое, что не позволяло не довериться этому волшебнику. Что-то успокаивающее, шепчущее о том, что на него можно положиться. И оба путника, сами того не осознавая, уже дважды доверились этому ощущению.

— Присоединяйтесь, если пожелаете. Втроём не пропадём.

Источал Гарри всё ту же дружелюбность, но беззаботность и надежда, с которой было произнесено предложение, Фреду не понравились.

— То есть как «не пропадём»?.. — не понял вдруг он, глянув на Гарри исподлобья.

Волшебник дёрнулся, распрямил спину и, вмиг потеряв голос и мгновенно прокашлявшись, объяснился:

— Я хотел сообщить вам об этом как раз. Вас обоих ищут в городах рядом. В нескольких так точно висят ваши лица. Но вы… — он остановил свой скользящий изучающий с лица на лицо взгляд на леснике. — Вас, Фред, ищут особенно. Вы… вы сделали что-то такое, что теперь являетесь самым разыскиваемым магом округи. Считай, враг номер один…

В прищуренных глазах Гарри вспыхнуло восхищение и, возможно, даже азарт — он однозначно хотел в своё товарищество такого влиятельного мага.

Гермиона, словно прыткая кошка, ловко надвинула на лоб лесника сползающий капюшон, наглухо скрывая его лицо от посторонних, и тут же оправила свой, опасливо покосившись на мужичков за соседним столом. Та атмосфера, которая сейчас зияла между ними, волновала ведьму теперь меньше, чем их безопасность.

Фред, пропустив это движение мимо внимания, вылупился на волшебника шокированно, а потом схватился за голову и, простонав, сполз по скрипнувшей табуретке. Ткнувшись лбом в липкое дерево стола, он молчал несколько мгновений, пока, наконец, не выдавил:

— Я ничего не мог сделать… — раздалось глухо, — схватил палочку, думал, сработает хоть как-то. А она взяла и… — Фред задрал голову, вновь вперившись твёрдым взглядом выпученных глаз на наследника Мерлина. — Но ведь это не делает меня волшебником! Зачем же преследовать?!

Гарри уставился на него, как на дурака, но скорее удивлённо и настороженно, чем насмешливо.

— Что вы имеете в виду?

Фред несмело улыбнулся и развёл руки:

— Палочка ведь колдует в руках любого.

Гарри нахмурился. И Фред вдруг небезосновательно ощутил явственный страх услышать самую невероятную фразу в своей жизни. Волшебник, словно обрушив приговор, не сводя с лесника глаз, покачал головой:

— Это в корне неверно. Палочка подчиняется только волшебнику.

На их стол обрушилась глухая тишина.

Схватившийся ранее за голову Фред уставился на мага перед собой ужаснувшимся взглядом, переполненным отрицанием и доверчивым страхом. Гермиона глядела на Гарри страшными глазами, словно предостерегая с угрозой.

— Прости… — выдавил Фред, голос его понизился до сипения, да и в голове вдруг зазвенело, — что?..

— Колдовать могут только волшебники, — доходчиво и с расстановкой, не обращая внимания на гермионовы знаки глазами, объяснил Гарри, не спуская с лесника внимательного взгляда. — Вы — волшебник.

И тогда до него окончательно дошло. Фред тотчас подпрыгнул на ноги, спихнув в сторону и стол, прозвеневший громом во вдруг стихнувшей корчме, и табурет, вновь жалко скрипнувший. Забыл, как дышать, на долгие, мучительные минуты.

Он в полном неверии уставился сначала на Гарри, а потом перевёл полный ужаса взгляд на такую же ошарашенную Гермиону.

Корчма тем временем вновь ожила, потеряв интерес к замершему на месте путнику, но в его ушах осталась по-прежнему безмолвной. Голову его заволокло то ли тишиной, то ли громом.

Он — маг?.. Да как же…

Мысли спонтанно мешались в его голове, бились одна о другую, вызывая колокольный звон и мешая думать. Он чувствовал гнев, разочарование, презрение, ужас, желание кричать или исчезнуть… Фред открывал и закрывал рот, желая что-то сказать Гермионе, съёжившейся и не смевшей поднять на него взгляд, сжимал и разжимал кулаки, беспомощно метал взгляд по округе, думая, что прямо сейчас на него бросятся со всех сторон — он же чёртов волшебник!

Гарри смотрел на него с удивлением и неодобрением, слегка поднявшись со стула, чтобы усадить вспыхнувшего лесника на место, иначе они могли вновь привлечь внимание.

Фред думал-думал-думал-думал-думал… голова буквально рвалась от осознания, ранее забытая истерика вновь подступала к его вмиг сжавшимся от недостатка воздуха лёгким (в них зубастыми пираньями впились рёбра), вдарила по гудящему затылку и начала грызть конечности психованной едкой тревогой и тут… Он оглох.

Одна-единственная чёткая мысль поразила его сознание, а потом и душу до самой глубины.

И истерика перед ней беспомощно отступила.

Джордж.

Человек, похожий на него, как две капли воды. Недалеко от города, где висят его, Фреда, портреты. О розыске для казни.

— Да что же вы делаете?! — вскричал вдруг Гарри, бросившись на мгновенно метнувшегося к двери Фреда. Он чудом успел схватить того за руку, зорко заметив резкое движение лесника в сторону.

— Там мой брат! — дурном вскричал Фред, на что большая часть голов в пабе нервно обернулась на их стол. Гарри суетливо приосанился, вынуждая подпрыгнувшего с места лесника присесть обратно. Гермиона, доселе сидевшая тише воды, не осмелилась и двинуться на подмогу наследнику.

— Я понимаю, — тише заговорил он, всё ещё не опуская руки, страшась, что дай юноше свободу — и никто даже не увидит его сверкающих пяток. — Но, позвольте… я же сказал, что втроём будет сподручнее и…

Гарри смолк. Огромнейшая решительность, непреклонность и готовность грызть глотки каждому, кто встанет на пути, играли в глазах малознакомого путника. Этого было там так много, что Гарри рисковал захлебнуться. Такой взгляд был ему знаком. Кажется, он встречал его у одного человека однажды. И юноша знал, что перед такой волей падёт не один человек.

— Идите, но скрывайтесь как можно тщательней, — сдавшись, выдохнул Гарри согласно, чем вызвал неописуемую панику на лице ведьмы. — Найдите Драко. Он живёт в соседнем городе. Домой и к знакомым не заявляйтесь — только подставите себя и других… Возьмите моего коня. Удачи.

Фред кивнул нетерпеливо. Казалось, только этих слов он и ждал, потому как подорвался с места едва ли не раньше, чем фраза окончилась. В этот раз никто не обратил внимание на вновь нашумевшего путника — лесник тенью скрылся за дверьми, жалобно скрипнувшими, и тут же оказался под нарастающим дождём. Ничто теперь не волновало его больше, чем родной брат.

Уже снаружи, пережив наступившую ранее панику, его нагнала Гермиона. Её шок позволил ей лишь с опозданием отреагировать на конец беседы. Она с трудом поспевала за широким шагом лесника. Ливень нарастал с такой скоростью, что никого, помимо их двоих, на улице уже не было. И даже крики и гул из домов и пабов неподалёку заглушались шумом воды.

— Стой, Фред! Что ты будешь делать?! — Слабость всё ещё владела её телом после отравления, и ноги разъезжались в стороны в липкой грязи, она ежесекундно спотыкалась, но продолжала тянуться к нему, неумолимо отдалявшемуся. К нему, кто игнорировал каждое её восклицание. — Фред, мы не знаем, поджидают ли тебя уже где-то у городов или в лесу, где нас видели! Прошу, подожди!.. Давай подумаем!

Сумерки сгущались вокруг них, казалось, что вода обрушилась на них из бездны над головами, а не с облаков. Ни одна звезда не освещала округу — в этом было ещё одно разительное отличие городов, в них отчего-то не было видно звёздного неба. От этого становилось ещё более тоскливо. Оба они — в малознакомом, чуждом им мире, отдалялись друг от друга также стремительно, как кометы.

Фред даже не удостоил её взглядом, будто и не было её за его спиной, такой отчаявшейся и умоляющей.

— Не оставляй меня! — взвыла она в последней попытке, споткнувшись и чуть было не прочертив носом лужу, но устояла на месте. Платье и ботинки её, погружённые в воду, стремительно разбухли и отяжелели (едва ли сильнее, чем голова от криков и боли). Но и тут он не остановился — лишь еле уловимо замедлил шаг, сбитый столку этим её надломленным и отчаянным голосом. Просьбой.

Ей хотелось разрыдаться от того, как неотвратимо она его сейчас теряла.

— Фред, а как же цветок? Как же мой отец?!

Он остановился теперь весь, замер, как громом поражённый. Потом развернулся вихрем — мокрые огненные волосы взметнулись и прилипли к лицу, на котором Гермиона даже впотьмах увидела злость и оттого замерла тоже.

— Гермиона, мой брат в опасности! — дуром крикнул он.

— Мы можем послать Арагорна… — жалобно предложила она, страшась приблизиться ещё под этим бушующим взглядом.

Лесник вздрогнул всем телом, судорога вновь исказила его лицо, и он закусил язык от досады и негодования.

— А если его уже нет?! Если мой брат уже схвачен и приговорён к смерти по моей вине?! — и он схватился за голову, насилу подавляя желание взвыть от отчаянья и страха за Джорджа, и непреклонно, резко взмахнул рукой, когда Гермиона всё же попыталась подойти к нему. — Не надо. Нет. Я иду за братом!

Это было столкновение их желаний. Вернее — стремлений заботиться и оберегать семью. Только для Гермионы семьёй был дорогой отец, а для Фреда — любимый брат. И направления их желаний расходились в разные стороны: для ведьмы — в чащу леса, для лесника — в город.

И всё же негодование вперемешку со злобой, обидой и непониманием так бушевали внутри него, что он с трудом сдерживался от того, чтобы не возопить о том, как он напуган, разочарован, расстроен… и всё по отношению к ней.

— Я сейчас так зол на тебя, что не хочу видеть… — прошептал он слабо. И ему даже не нужно было произносить это вслух, потому как обо всём этом уже говорили его движения. Фред не смотрел на неё. Отводил взгляд, не желая видеть. Закрывался от неё, отдалялся — создавал воображаемую стену, ограждался руками, опущенными бессильно. — Зачем столько тайн?.. Я не знаю, где могу довериться тебе… Почему ты соврала?..

Фред ждал ответа недолго. Ему бы хотелось, чтобы она ответила сразу, не задумываясь, но даже этого времени ей не хватило. Гермиона молчала. Молчала, судорожно перебирая подол скрюченными от холодного ливня пальцами, смотрела на него бегающими глазами, в которых замерли слёзы и растерянность… И когда лесник наконец поднял на неё свои остекленевшие глаза, увидел, как ведьма, расстроенная в желании приблизиться и объясниться, одновременно не двинулась с места и боялась высказать правду.

Она, конечно, поняла, о чём он говорил.

Но ответа дать не могла.

Или не хотела.

Фреду уже было всё равно. Ему хватило и её молчания. И тогда видение, которое мучало его всё это время, которому он не хотел верить до самого конца, представилось единственной правдой.

Она была мокрой до нитки из-за этого ливня — юбка, еле придерживаемая ею, тяжело влачилась в её ногах, взмокшие кудри липли к спине и лицу (капюшон упал от бега). Сама Гермиона, красная от криков и чувств, выглядела такой разбитой, надломленной и потерянной, что ему, словно человеку, увидевшему бездомную дворняжку, захотелось либо приютить её, либо прогнать. Но он выбирал третий вариант — он прогонял себя от неё.

Слёзы в её позолотевших глазах блестели даже в полутьме, огонь из окон корчмы освещал её силуэт знакомой таинственностью и потусторонним сиянием. Она выглядела как божество для него.

Нужно бежать. Бежать от неё…

— Гарри поможет тебе найти растение. С ним ты не пропадёшь.

Он развернулся так стремительно, что она не сразу поняла, а когда широкая спина его уже завернула к конюшням, Гермиона наконец нашла в себе силы двинуться — она дёрнулась и, обнаружив, что способность говорить вернулась, позвала, и голос предательски сломался:

— Фред!

И это звучало так, как когда-то он звал её на поляне, окутанной огнём. Разница была в том, что огонь теперь полыхал внутри Гермионы, а не вокруг. И ещё Фред не слышал её.

— Фре-ед! — вновь возопила она, силясь перекричать дождь, и, попытавшись приблизиться к вышедшему из конюшни леснику, упала коленками в грязь. Он даже не посмотрел в её сторону. — Фред! Фред! Фред!!! Фре…

Ослабевшие ноги едва подчинялись любым её потугам, Гермиона не могла и подняться. Потому она едва ползла к нему на коленях, слабо перебирая конечностями. А когда и двигаться стало тяжело, то осела на месте, посреди дороги, и продолжала звать.

Но он не слушал её нескончаемых безумных взываний, запрыгивая в седло. Не слушал, подстёгивая коня к бегу. И хотел бы не слышать отчаянный слёзный крик, раздавшийся ему в спину.

В ушах звенело.

…

Фред ощущал теплоту, лёгкость и доверие к растению или даже существу, которое сопровождало его сны со времён детства. И он не мог ничего с этим поделать.

Долго же ты шёл…

Лесник чувствовал, а не слышал. Каждое слово, которое, кажется, должно было быть сказано. Он чувствовал их. Словно чужая, посторонняя эмоция вторгалась в его границы, прошивала тело и касалась мозга.

Ласковое глумление. Покровительственный тон. Лёгкая обида.

— А ты ждал?.. — спросил он тогда с сомнением, с вопросом, губами. Раздавалось будто прямо в голове наковальней. Говорить с растением казалось в те мгновения абсолютно нормальным. И это был единственный вопрос, который он ему задал. Но вдруг самый важный.

Я скучал… а. Нежность. Искренность. Радость от встречи.

Остерегайся ведьмы. Предостережение.

Фред ничего не понимал. Он дёрнулся и натянул недоверчивый оскал:

— Брешешь.

Однако червячок доверия взвивался в него без его на то участия. А чувство это было сильное.

И замелькали картинки. Гермиона, наблюдающая за ним издалека. Они ещё незнакомы. Но она следит за ним с нечитаемым стеклянным взглядом. Вот Гермиона, склоняющаяся над ним — пламя костра пляшет на её щеках и мелькает во взгляде, озадаченном и решительном. В её руке палочка. Она заносит её над его телом. И вот он теряет спокойствие, начинает корчиться во сне, но проснуться не может. Следующим видением — ведьма же, но на фоне знакомого озера. И тоже машет над ним, обнажённым и беззащитным, волшебной палочкой со зловещим голубым свечением, пока он спит. И последнее — он, наевшийся ягод и лежащий в забвении, и она, глядящая на него выжидающе, без лишней эмоции, только какая-то… свирепость.

Она колдовала над тобой. Очевидное.

— Наверное, чтобы…

Она не помогала.

И Фред поверил в это.

И ты что же, не помнишь, что ведьмы одним своим видом притягивают каждого? Это у них в природе — это магия, не поддающаяся их контролю. А ты взял да пошёл на поводу у этого древнего проклятья!

— Я забыл… — зашипел тогда Фред отчаянно.

И понял больше, чем на самом деле хотел, глотая ягоды.

Гермиона лгала ему всё это время. А он был околдован её чарами.

Примечания:

Ох ребятки мне ТАК СТЫДНО аааа D:

Меня не было так долго, но у меня есть оправдание — я правда была завалена со всех сторон! Выкроилась свободная минутка (а вернее минутка, когда я просто не хочу делать ничего, что связано с учёбой — настолько оно мне приелось), и я тут же побежала дописывать эту главу. Вычитку сделала, но пб включена — не исключено, что что-то не заметила.

Надеюсь, глава порадует вас, а следующая выйдет быстрее (у неё хотя бы давно есть черновик)! Очень вас люблю!

— Может, и мне всё-таки пойти?.. — предложил младший из братьев, когда дверь их хатки захлопнулась. Они были внутри, пока ведьма ждала их у леса. Джордж был готов сейчас же взять самое необходимое и двинуться вместе с братом на поиски волшебного цветка, но….

— Нет, Джорджи, — улыбнулся Фред. — Зачем так рисковать? А за домом кто смотреть будет? Уж лучше так: я — там, ты — здесь. Каждый на своём месте.

…конечно, его близнец был твердолоб.

— Оставляешь меня, как бабу на хозяйстве, — поджал губы Джордж. Его, похоже, больше всех пугало это расставание. Что-то неспокойное, тревожное зарождалось внутри. И это даже немного пугало. — И вообще, твоё место здесь, Фредди!

— Ой ли… — задумчиво протянул вдруг тот, отчего брат его воззрился на него с нескрываемым изумлением. — Не в том суть, братец. Не в том суть…

Джордж был готов поспорить.

Но Фред вышел за порог, едва обняв брата на прощание. Почти ничего не сказал, остерегаясь новой ссоры и, может (если только совсем немного), что уйти будет тяжелее, задержись он дольше. Лишь, как всегда, подарил эту косую улыбку. (Этим и кормись, братец. Питай своих демонов страха.) И пропал среди деревьев.

Джордж дольше, чем было бы нужно, смотрел им вслед. А потом, поймав себя на этом, отступил к двери, не оборачиваясь, вошёл в хатку и заперся. Обернулся. Обернувшись, оглянулся. Впервые в родном доме было так тихо… и пусто. Это их расставание сильно отличалась от обычных. Наверное, разница была в томящем страхе.

Так и начались долгие дни (или недели? — Джордж перестал считать время в какое-то мгновение) одиночества юноши.

Джордж сильно скучал по брату. Ещё никогда похлёбка не казалась такой безвкусной, вечера — скучными, а одиночество таким звенящим. Джордж с верной тоской ожидал возвращения близнеца и даже совсем немного завидовал и ему, и его спутнице. Они, по крайне мере, были вместе. И как бы, возможно, он ни сомневался в ведьме (всё же опасений в нём было куда больше, чем в родном брате, хотя бы потому, что Джордж так и не понял, по какой причине Фред решил пойти), отчего-то её история об отце вызвала у него искреннее сопереживание. Но он ни в коем случае не переставал переживать за Фреда.

Первую долгожданную весточку Джордж получил от него уже на следующий день от их разлуки. Юноша даже не успел толком соскучиться и подивиться умному ворону, вежливо постукивавшему в раскрытое окно. За недолгим изумлением последовала волна испуга и паники — на пухлой молодой ветке, которую Джордж нетерпеливо вертел в руках, было ясно высечено слово «опасность».

По крайней мере, одно было ясно как день. Треугольник с солнечным кругом по центру мог вырезать только один человек из ныне живущих. Предупреждение было от Фреда. Но какая опасность? Откуда? В порядке ли Фред? Ничего из этого близнец не удосужился донести. Предупредив, не постарался уважить беспокойства Джорджа, как делал обычно. Сплошные загадки… Джордж решил дождаться ещё одного, хотя бы крохотного, посланьица. Не мог же Фред в самом деле оставить его в неведении…

Но та молодая ветка была последним, что младший брат получил от старшего. Ворон больше не прилетал. Не было солнц в треугольниках. Только «опасность» и Джордж — один на один в глухой чаще.

Вскоре ему стало понятно, в чём дело. Джордж выходил на охоту вместо Фреда. Перерезанные верёвки и раздавленные ловушки говорили вполне себе красноречивей прочих слов. Наверняка Фред обнаружил то же самое. Какой человек занимался этим и с какой целью — стало новой загадкой. Очевидным было теперь одно: кто-то помышлял в их лесу с недобрыми намерениями — вот, в чём обстояла «опасность». Теперь угрожавшая ещё и младшему близнецу.

Джордж стал остерегаться каждого шороха, прислушивался к всякому вздоху дерева, хрусту ветки, шагам. Он старался найти следы тех, кто бесчинствовал в их лесу, и, как правило, находил. Только следы были незнакомые и странные — в земле и грязи были не отпечатки ботинок или ног, а будто огромных копыт с человеческую стопу. Но это было уже что-то. Лесник ухватился за эти необыкновенные отпечатки, как за последний шанс понять, что происходит. Но каждый раз он приходил в тупик: следы то обрывались на пустом месте, то мешались с чужими. Досада от очередных неудач кипела в Джордже, забывался страх.

А потом несколько дней лили дожди. Настолько могучие, что леснику почти не представлялось возможности выйти наружу. Такое подвешенное состояние ожидания, что кто-то вот-вот нападёт на незащищённый дом из тёмной чащи, нервировало его лишь сильнее. Джордж не мог заниматься мелкой работой — всё валилось из дрожащих рук. В эти дни ему оставалось лишь думать. Мысли тяготили ещё больше.

В итоге Джордж захворал: кашель с хрипом вырывался из его свинцового горла, недомогание доконало его в конец — несколько дней лесник пролежал на перине в лихорадке, пересиливая себя, чтобы принять кое-какие настойки.

Как только дожди стали стихать, он наконец покинул родную обитель, осточертевшую ему за последнюю неделю. Шатался по лесу, дыша горячо от возобновившегося жара и блестя голубыми глазами безумно, как дикий загнанный зверь в поисках угрозы. Пока солнце не село, сверкнув угасающими лучами сквозь изумрудную листву. И ни людей, ни владельца отпечатков копыт, ни следов посторонних Джордж так и не нашёл. И поломанных ловушек тоже больше не обнаружил. Как и дичи в них.

В лесу стало очень тихо — молчали звери, молчали птицы, сохраняли тишину и недвижимые деревья. Воздух словно замер, и лесник мог слышать биение распалённого в страхах сердца в собственной груди в этой давящей и нескончаемой тишине.

Добираясь домой на негнущихся ногах, почти в беспамятстве, Джордж снова думал о том, не попал ли Фред в передрягу ещё большую, чем задумывалось. Как у него получалось по обыкновению.

Положение его, больного и обезумевшего от тоски и страха, спасла внезапно нагрянувшая Луна. Она всегда приходила к ним раз в две недели за любыми интересными вещицами. Близнецы удобно сбагривали всякую найденную в лесу безделушку и бесхозную вещь в её белоснежные ручки. Порой даже выручая за это кое-какую сумму.

Он, распластанный в горячке на мокрой пуховой кровати, даже не совсем понял, что кто-то вошёл в его хату без предупреждения. (Предупреждение, конечно, было, да и не один раз, вот только Джордж ничего не особо слышал на тот момент, не особо видел, не особо чувствовал… всё у него работало не особо.) Лесник понял, кто и почему шнырял по его дому, только тогда, когда жар начал спадать. Луна, ни о чём не распространяясь, отпаивала его какой-то неведомой настойкой (какой точно не было в арсенале близнецов ранее).

Ему стало лучше спустя уже пару дней. Жар спал, силы постепенно восстанавливались. И гнетущего чувство одиночества и страха было порядком меньше. С тех пор Луна стала появляться в их с братом доме чаще, чем раньше. Может, ей было жаль Джорджа, может, ей тоже было одиноко… Ему не была важна причина. Было достаточно того, что теперь не нужно было сидеть днями и ночами в пустой хате и постоянно думать о том, жив ли Фред. Теперь, по крайней мере, Джордж был не один. Луна очень хорошо умела усмирять его мрачные, грузные мысли.

Спустя ещё неделю, уже выздоровев окончательно стараниями барышни, Джордж решил отправиться в город. Вестей от брата не было — в людях он надеялся, к счастью или к несчастью, узнать хоть крупицы информации. Может, видели его где в лесу?.. Или выходил он к людям?..

Джордж направился туда, где мог услышать хоть какие-то новости: харчевни, кабаки, пабы — любые скопления пьяных людей, любящих мелить языками.

Галдящая и возбуждённая толпа зевак, плотно обступившая доску с розыском, привлекла его внимание. Джордж почувствовал небольшой укол тревоги под ребром (может, это был чужой локоть?) и подумал, что, наверное, не будет лишним узнать причину аншлага, взглянув хотя бы глазком… (Всё же в забегаловках он не узнал ничего, что было бы действительно ценно для него.)

Джордж с трудом протиснулся меж чужих боков, подталкиваемый в хребет и живот отовсюду (не падая лишь потому, что люди стояли слишком плотно друг к другу). Оступившись, чуть не тюкнулся носом в чужую сальную головёшку (всё же рост у него и брата был выдающийся), но таки добрался до того места, где мог разглядеть хотя бы кусок картинки. Джордж бегло осмотрел чужие лица; их было всего пять. Тех трёх мужчин, что висели поближе к нему, он не признал. Один был с уродливыми шрамами поперёк хмурого лица, другой с кудрявыми жирными волосами и глазами, как у дикого волка (а Джордж не понаслышке знал такой взгляд), а третий и вовсе с двумя выступающими, словно у мыши, зубами на перекошенной мясистой морде. Нет, их Джордж никогда не видел. Но, быть может, именно о них предупреждал его Фред. Они вполне походили на разбойников.

С этими мыслями Джордж перевёл взгляд дальше — очертил глазами кудрявую гриву волос, окружающую свирепую девичью (девичью ли?..) физиономию, перешёл на следующего человека… а потом замер на горящих глазах, пламенном венце, перекошенном злобой лице и… этого оказалось вполне достаточно.

Даже за этим нечеловеческим выражением, даже за этой уродливой гневной гримасой… Джордж узнал его.

— Брат… — то ли шепнул тот, то ли крикнул — в любом случае, голос вдруг сел, и фраза застряла в дрожащей груди.

Гвалт чужих голосов, окружавших его, обрушился на него неожиданно громко — Джордж испугался всей душой, будто глухой всю жизнь вдруг смог слышать. Он дёрнулся всем телом — толпу повело следом за ним, но ему было плевать. Лесник дёрнулся снова, снова и снова, словно обезумевший конь, влекущий за собой тяжёлую телегу — люди, стоящие бок к боку, наклонялись вслед за ним, негодующие от внезапно резких и дёрганых движений со стороны. Надвинув капюшон на самые глаза (хватаясь за него, как утопающий за протянутую руку), Джордж карабкался и рвался на свободу — подальше от доски, будто прямо сейчас его заметят и повалят на грязную землю, а потом… предадут огню. Эта мысль жаром огрела его затылок, пришпорила страх — и Джордж, наконец-то, оказался вне толкавшейся своры людей.

Он споткнулся, погрязнув коленом в грязи, но поднялся в тот же миг и, не отряхиваясь, рванул к городским воротам.

Голова его, переполненная ужасом и переживанием, мыслями о брате и том, что только что было увидено, горела и соображала с трудом — такой поток несвязных дум переполнял её! Джордж насилу мог сообразить, что нужно делать. Побыстрее сбежать из города и прятаться в хате! Или уйти куда-то! Но куда?! Соседи не возьмут на себя риск прятать его, а бежать-то больше и некуда — у них с братом не было семьи. Конечно, нужно хватать всё необходимое и убираться подальше. Вновь — куда? К брату, конечно!

Мысль сменяла одна другую, Джордж уже выстраивал свой дальнейший план, не особо задумываясь из-за паники о том, что делает сейчас. Он бежал по главной дороге, не разбираясь, кто его и как видит, хоть и в капюшоне, но бегущего во весь опор, будто от стражи. Вскоре, когда всё больше людей стали оборачиваться в его сторону, до лесника всё же дошло. Кто-то из прохожих огрел его таким осуждающим и подозрительным взглядом, что он вдруг встал, как вкопанный, неожиданно даже для себя.

Смутившись своей глупой легкомысленности (бежать как угорелый на глазах у всех?!), он опустил голову пониже, ощущая, как сердце бешено рвётся наружу, а горло сжимает страх. Спустя несколько мгновений Джордж, метнув взгляд по сторонам — на него смотрело всё меньше людей, понявших, что преследования нет, и потерявших интерес — и юркнул во тьму переулка. Стало с одной стороны однозначно лучше — здесь его видели куда меньше людей. Но с другой — теснота пространства вынуждала его нос к носу столкнуться с любым, кто надумает ходить, как и он, закоулками.

Тяжело дыша, Джордж двинулся вдоль стены, чуть не валясь с ног, и на одной силе мысли сдерживался от того, чтобы опереться о скользкий от нечистот камень. На пути ему встречались люди — в основном, пьяницы, пытавшиеся слепо углядеть лицо под капюшоном, дышащие перегаром, словно дракон — жаром. Только они не представляли ему угрозы — слипшиеся в корке глаза от непрекращающихся попоек и затуманенный пивом разум не позволяли этим прохожим запомнить его фигуру или хоть что-то сообразить. Сначала он столкнулся с одним человеком, попытавшимся ухватиться за его плащ, потом какая-то барышня предложила ему затесаться меж пыльных грязных ящиков за деньги, за ней неизвестного вывернуло наизнанку желчью ему под ноги — Джорджа чуть было не хватил удар.

И всё равно, ощутив, что теперь на него не косятся с подозрением, он вернулся к мыслям о побеге к брату. Как Фред? Что делает? Знает ли, что его ищут? Где скрывается? Где его искать?! Куда они с ведьмой пошли?! И следов ведь, поди, нет нигде — омыло дождём, затоптали звери и редкие путники! Ладно, он знает сторону, в которую они направились, догадывается, как мыслит его близнец и, соответственно, как тот привык передвигаться в лесу…

Да, Джордж, по крайней мере, знает, где начать. Но сперва нужно оставить послание Луне. Не заходить к ней (это опасно!), но как-то предупредить… Нужно обязательно сказать ей, что Фреда и, по совместительству, его идентичного брата ищут и что ему, Джорджу, нужно уходить. Да, сейчас это — главное. Сказать Луне…

Кто-то ухватил его за плечо и дёрнул с такой силой, что лесник от боли зубами заскрипел. В лицо ему, когда он поднял глаза, злобно всматривался неизвестный.

Помимо неприятной самой по себе морды, Джордж увидал огромной величины ожог, выступающий из-под рубахи и охватывающий большую часть головы. Глаза незнакомца горели бешенством и торжеством (и затаилось в них что-то, похожее на остережение), а улыбка с гнилыми зубами превращала лицо в подобие ужасной гримасы. Джордж с трудом сглотнул, понимая, что ноги отказываются нести его дальше, а тело не может и двинуться.

— А вот и ты… — прошипел мужчина, продолжая сжимать чужое плечо.

Джорджа отвели в мрачное и прогнившее место, именуемое тюрьмой. Содрали все пожитки: сумку, плащ, башмаки, бутыль — оставив при нём лишь одежду (что было брать с оборванного тряпья?) и бросили в темницу, куда даже солнце не светило. Было темно, сыро и страшно (кажется, последнее чувство за прошедшее время Джордж ощущал чаще всего, но оно так и не стало привычным). Склизкие камни под ногами морозили голые стопы, среди гулкой тишины из тёмных углов слышался то ли скрип, то ли шуршание, воспаляя воображение ещё пуще. Тогда до лесника наконец дошло, что происходило — его спутали с братом и собирались сжечь на костре вместо него.

Джордж упал там, где стоял, потеряв разом все силы и забыв, как дышать. Вдохи вырывались из его груди рвано, закружилась голова, возможно, потемнело в глазах — было сложно сказать, потому что и без того было не видно ни зги. Слёзы горячо катились по его холодным бледным щекам.

Он не был готов мириться с судьбой. Но просто не знал, что нужно делать… что он мог сделать. В округе не было ни единой души, готовой помочь ему. У него не было ничего, что помогло бы спастись… А что вообще могло бы этим быть?..

Что наступила ночь, Джордж понял по чужому храпу — рыцари спали на рабочем месте под мучительные стоны людей за решётками. Сам лесник так и лежал на полу ни жив ни мёртв. Смотрел во тьму и опять, как в невыносимые дни дождей в лесу, думал. Мысли отягощали его рассудок, уже слабо осознающий холод в ногах и спине и щипание на лице после слёз. Чувствующий только усталость. Сознание всё угасало.

Он думал о Фреде и о том, что, наверное, на время его брат будет в безопасности — вместо него ведь погибнет Джордж. На время, пока старший близнец вновь не найдёт приключений на свою дурную голову. Но Джорджу бы хотелось, чтобы он позабыл о своих сумасшедших затеях. Махнул рукой на приключения, на людей и на ту ведьму. Вернулся бы домой. Или в город. Джордж бы хоть в последний раз его увидел. Одному погибать — страшно… Хотя нет, не нужно. Тогда Фред точно будет в опасности, и его тоже убьют, когда поймают.

И всё же… хотелось Джорджу, чтобы брат вернулся домой. Пусть и не к нему, но просто — домой.

А ещё хотелось бы в последний разок взглянуть на их хатку, на озеро у холмов… на Луну. И, если бы только было можно, если бы только было у него это последнее желание перед Миром… объясниться. Не самому — то хотя бы письмом. Хотя писал Джордж, конечно, скверно — и строчки у него убегали, и слова всегда были с ошибками…

И всё же умирать — страшно. Ждать смерти, зная, что она придёт — ещё хуже.

— Ты Фред?

Джордж вдруг улыбнулся. Хотел было посмеяться — да смех застрял в пересушенном горле. Безумие накрыло его окоченевшее тело с головы до пят — он слышал голоса там, где их быть не могло.

— Ты ведь Фред.

Джордж с трудом поднял глаза и нахмурился, чуть не ослепнув от внезапного света. На миг (лишь на миг, потому что дольше не мог — слишком устал) он почувствовал раздражение — если бы он был Фредом, то его, Джорджа, тут бы не было, а, значит, Фред, его дорогой брат, погиб бы… Чего Джорджу, по-настоящему распластавшемуся на морозном даже для лета полу тюрьмы, не хотелось бы.

Опустив глаза ниже, чем полыхал факел, лесник, не желая снова глазеть в темноту, зацепился за сверкающую в полутьме рукоятку. Серебряная извивающаяся вокруг неё змея глазела на него в ответ изумрудным огнём.

«Странно, — подумал Джордж, — она совсем не двигается…»

— Если хочешь жить, Фред, — донеслось раздражённо и нетерпеливо, — поднимай задницу с пола и следуй за мной!

Шёпот был похож на змеиное шипение, и Джордж дёрнулся прочь из последних сил, остерегаясь инстинктивно. Вновь подняв глаза, когда факел двинулся в сторону скважины замка, он встретился с двумя голубыми льдинами.

Ты не умрёшь сегодня — уверяли они.

И Джордж задумчиво разглядывая кинжал со змеёй на ремне спасителя.

Примечания:

C НОВЫМ ГОДОМ!!

Я свалилась с простудой перед самым праздником, сдала практики (на хорошо и отлично!!) и пообещала себе, что даже при смерти буду дописывать эту главу и обязательно выложу в ночь на новый год, чтобы вас, родные, порадовать!

Ну вот, собсна, я и при смерти — главу выкладываю заочно... А ещё в группе есть мини-поздравление от меня. Думаю, не пожалеете, если зайдёте))

Что ж, вновь с Новым годом! Надеюсь, у всех всё наладится, потому что плохое уже осталось позади...

p.s. спасибо большое 80 людям, добавивших меня в избранные! (Вам и посвящаю главу! И особенно тем, кто комментирует :) )

Дорога домой отнимала меньше времени, чем раньше. Фред не мог не отметить быстроты коня, которого ему одолжил волшебник. Опушки, боры, водоёмы и чащи мелькали рядом с ними невероятно быстро. Лесник мог рассчитывать на то, что возможность добраться домой до того, как случится непоправимое, была вполне высока.

Он редко, но всё же устраивал привалы — ему не хотелось загонять коня, и во время передышек Фред выстраивал новый путь к дому, боясь попасться кому-либо на глаза. Во время дороги он не мог не замечать, как в самых уголках глаз мелькало знакомое чудовище. Огромная четвероногая туша с рогами и мощными зубами, существующая когда-то только в его кошмарах, теперь преследовала его в живую. Будто давний сон начинал воплощаться в жизни. Первое время Фред переживал, что зверь нагонит или нападёт во время привала. Но монстр отчего-то постоянно лишь сновал рядом, хотя мог бы — лесник был уверен, что мог бы — обогнать их при желании. А на остановках он и вовсе скрывался где-то среди деревьев. Фред, однако, всё равно чувствовал, что тот где-то рядом.

Пару раз он просыпался посреди ночи от ржания на грани с визгом — конь бесновался без умолку, извивался на месте, привязанный к поваленному стволу, и смотрел в темноту. Фред насилу приводил его в чувство, хотя обычно ему давалось куда проще успокаивать даже диких зверей. Конь хрипел, дышал неровно и влажно в его шею, жался, словно перепуганный жеребёнок к крупу матери-лошади. Фреду был знаком такой страх.

В темноте их ничего не ждало. Хотя от извивающихся огней костра позади, от разыгравшегося воображения и толики страха Фред будто бы и увидел мелькнувшую среди стволов чужую горбатую спину. По безумным глазам коня, в которых в ужасе рябили отражения тысяч звёзд, лесник понимал, что всё было неспроста.

Пищи почти не было. По началу Фред ел только хлеб, оставленный Гарри в поклаже на коне — видимо, после разговора в таверне волшебник в самом деле собирался ехать дальше. Хлеб со временем кончился, и леснику пришлось уделять время не только отдыху и перекусу, но и поиску съестного. В пределах волшебной территории это было сложнее — Фред мог только предполагать, что из всего разнообразия растений и трав не представляло опасности и могло быть съедобным (и оттого отсутствие ведьмы ощущалось явственнее, но лесник настырно отмахивался от этих мыслей). Потому, когда дорога наконец вышла из болотной местности и привела в знакомые места, поиск еды стал легче. Фред собирал ягоды и травы, выкапывал коренья, иногда везло на яблоки (на ловлю дичи просто не было времени, он не был готов увеличивать время привалов только ради того, чтобы наестся мяса). Костёр развёл лишь раз — не прекращался страх, что их могут обнаружить недруги.

Обычно Фред довольно безмятежно переживал отсутствие людей рядом, пока странствовал по лесу по нескольку дней. Но этот раз значительно отличался от всех, что сложили его опыт. Фред не просто был один — он был против всех, и все были против него. Где-то позади остались Гарри и Гермиона, а там, впереди, был брат. Но Джордж был в опасности, может, уже его настигшей. Неизвестность вила из Фреда веревки, и он, ищущий спокойствия в чём-то знакомом, даже попытался заговорить с конём волшебника, как раньше почти по-светски кумекал с вороном. Ну он же волшебный, верно?

— Как хоть… тебя зовут?.. — поинтересовался Фред, всеми силами стараясь выразить участие и скрыть некоторый дискомфорт, словно говорить с животными (говорить, как с людьми, а не так, как он обычно общался с лесным зверьём) — это вполне каждодневная вещь. Конь отреагировал на звук его голоса, отвлёкшись от особо сочного куста, и посмотрел краем глаза. Но ни понимания, ни хотя бы насмешки не мелькнуло в этом взгляде. Фред вздохнул с разочарованием.

— Так и звать тебя тогда, что ли? Конь?..

Попытки говорить с единственным в округе знакомым животным на этом не прекратились — Фреду нужен был собеседник, пусть и только слушающий. По крайней мере, в Коне был характер — порой за нарушение покоя или слишком долгой скачки он мог и взбрыкнуть и даже пытался всыпать непутёвому леснику в рыло копытом. А иной раз, будучи в хорошем настроении, даже заигрывал с Фредом — ласково прикусывал за уши, пытаясь привлечь внимание, и в траве барахтался, растягивая сладкий момент неги до начала очередной долгой скачки. И всё же служил исправно и усердно — никогда ещё лесник не видел таких крепких и быстрых коней, пусть и было их на его жизненном пути не так много.

Он выбирал другие дороги, но, даже проезжая мимо, вспоминал места, по которым проходил весте с Гермионой: озеро, опушки для их привалов, ручьи. Теперь отчего-то эти воспоминания приносили непонимание и ещё больше раздражения — чем больше Фред думал о том, где его ещё могла подставить его ведьма, тем меньше понимал и оттого только злился. Может, и хорошо, что большинство времени голова его была занята мыслями о Джордже, о розыске, о некоем Драко, которого необходимо было найти в городе для помощи, и о преследовании.

К концу дороги Фред был вымотан больше морально, нежели физически. Страх за брата, страх из-за следующего по пятам монстра, раздражение из-за ведьмы и многое другое… целый поток чувств обуревал его, отнимая силы. Когда Конь уже не мог идти, лесник насилу спрыгнул с его крупа и пошёл дальше сам (благо, вещей почти не было). Гудящая голова не позволяла мыслить трезво, жажда и голод не делали лучше — лесник не думал о буквально брошенном им посреди леса коне, не думал о том, куда идёт и оттого просто шёл, пока ноги ещё были способны его нести. Фред словно был мертвецом, стремящимся во что бы то ни стало вернуться домой.

Спустя время даже уставшие хрипы Коня больше не были слышны. Сам Фред упал без сил, так и не дойдя до дома.

Он с трудом повернул голову набок и стал наблюдать за мелькавшими на небе звёздами. Сил шевелиться почти не было, и в момент, когда он думал, что ему нужна была небольшая передышка, чтобы идти дальше, Фред снова вспоминал совсем другую звёздную ночь. Чужую мягкую ладонь, густую косу, золото в глазах и тёплые всполохи искр на коже. Могло ли всё то быть неправдой? Его чувства тоже были ложью?..

Ему даже показалось, что кто-то звал его — настолько разум погрузился в воспоминание. Но Фред был так обессилен, что вполне был согласен остаться в этих воспоминаниях навсегда. Голова его, как известно, тогда уже совсем не соображала.

— Фред?

Он поднял голову на этот звук так резво, что в глазах поплыло. Это уже не было похоже на сон. И когда взгляд зацепился за фигуру, нависшую над лесником, он не сдержал возглас облегчения:

— Луна!

Скромная улыбка тронула губы девушки — таким счастливым, увидев знакомое лицо, выглядел Фред.

Та специфично пахнущая трава, которой его откармливала Луна, теперь казалась совершенным деликатесом после всего, чем Фреду приходилось перебиваться в прошедшие дни. И пусть выглядела та зелёная бурлящая каша не впечатляюще, на вкус была чем-то незнакомым, но сил давала столько, что лесник был готов прямо после первой ложки встать и пойти дальше. Благо, чуток разума к нему вернулся, потому он рассудил, что нужно плотно поесть, чтобы не свалиться вновь на полпути.

Луна сидела прямо перед ним, подогнув под себя ногу и ковыряя голым мыском мокрую траву. Её серебряные распущенные волосы, спавшие с плеча, блестели в мягких отсветах огня. Бледная кожа казалась совсем прозрачной от полутьмы раннего утра. Она выглядела, как знакомая Фреду нимфа, но в то же время была полностью ей противоположна. Перед глазами опять всплывал тот лик из сна — густая коса с выбившимися завитками, золото глаз, белая кожа, редкие веснушки, розовые, почти красные, губы…

— Луна… — и всё же нетерпеливость не смогла перебороть аппетит, оттого, орудуя ложкой, Фред говорил с набитым ртом.

Отмахнувшись от пары небрежно вылетевших кусочков, девушка хихикнула и попросила:

— Не торопись, Фредди. Я знаю, что ты хочешь спросить, — в глазах у Луны играли тусклые огоньки, делавшие взгляд её, как всегда, пространным и мечтательным. Оттого лесник испугался, что девушка забудет о заведённом разговоре и вновь замолкнет. Однако не успел он вновь и слова сказать, как та уже продолжала:

— С Джорджем всё хорошо. Он в безопасности.

Такого облегчения Фред, кажется, не чувствовал ещё никогда. И та волна слабости, окатившая его и расслабившая тело, чуть было не вынудила его выронить плошку с едой — но он крепко держал её, не желая проронить и капли старательно приготовленной пищи. Фред схватился одной рукой за голову, не контролируя растянувшуюся на лице полуулыбку. Кажется, даже глаза немного заслезились от радости. Дожевав и проглотив кашу, он вновь открыл рот для вопроса…

— Он не дома, — тут же качнула головой Луна, — и не в городе, — её затуманенный взгляд скользнул по едва тронутому рассветными лучами небу. — Но и не в лесу.

Фред был настолько растерян после всего сказанного, что даже не знал, что ответить… или нужно было спрашивать?

— Но где был ты, Фред? — теперь она смотрела в упор на него и очень пристально. — Почему твой брат был один всё это время? — ему показалось, что в голосе её скользнул упрёк. Или ему хотелось его услышать. Фред желал, чтобы хоть кто-то пожурил его за дурость. Кто-то, помимо него самого.

— Я был в странствии вместе с ведьмой, — правда легко слетела с языка. Лицо Луны переменилось — стало вдруг непривычно хмурым и задумчивым.

— Как её зва-?.. — мгновенно спросила она, но осеклась и поджала побледневшие губы. Её стеклянные глаза всё ещё смотрели на него, отчего Фреду стало не по себе.

Он подумал, что ему было страшно одиноко все эти дни, но, если судить теперь, то Фреду бы всё же хотелось, чтобы кто-нибудь другой встретился ему, а не Луна. Без сомнений, она была его знакомой и почти, может, подругой, что было куда лучше любого незнакомца, но после стольких дней дичайшей отчуждённости от мира он не был уверен, что лучшим вариантом из возможных было встретить именно странную Луну, мысли которой и поступки он понимал всегда с трудом или вовсе не понимал.

— Луна? — попробовал воззвать он к ней, замолчавшей слишком надолго, и отложил пустую плошку в сторону.

— Идём, Фред… — встрепенулась (по-своему встрепенулась, оставаясь такой же туманной) Луна, поднимаясь на ноги. — Я отведу тебя.

Дорога была малознакомой и вела явно не в город и не домой. Фред отдельно узнавал разные участки леса, но не мог восстановить полную картину и понять, куда именно вела его теперь Луна. Путь даже не был похож на тот, которым он обычно шёл в её дом.

Когда полоса леса начала сменяться полем, Фред был удивлён тем, что раньше никогда не замечал эту огромную пустошь, сколь бы много не ходил. Так много лет он изучал родной лес, а никогда… никогда не выходил на этот дом.

Он стоял посреди поросшего сорняком поля и выглядел поразительно странно. Похоже, изначально это было лишь небольшое кирпичное строение, к которому потом, как наросты, присоединились и сверху и с боков новые комнаты. С годами дом подрос на несколько этажей, подкосился и довольно износился — оброс мхом и вьющейся травой. Выглядел он неустойчиво, будто держался единственно силой волшебства. Из красной крыши, словно большие грибы, торчали несколько труб под количество «наростов». Приближаясь, Фред замечал всё больше и больше деталей: груду грязных тряпок, как у них с братом в хатке, у самого крыльца, битые котелки, небольшой цветник, за которым явно ухаживали, но грядка словно давно потеряла былую красоту. И, наконец, шест у самого входа. На нём, тоже потрёпанном и обветшалом, висела, слегка скорчившись, с трудом читаемая надпись.

— Ноз… Нар… Но… ра? Нора?.. — Фред оглянулся, цепляясь взглядом за силуэт Луны, замершей на покосившемся крыльце. Девушка слегка ему улыбнулась, кромка белых зубов показалась за губами, и до того загадочная была улыбка, что лесник подумал, что Луна — вторая женщина, выглядящая так, будто знает больше, чем он сам.

Фред тяжело вздохнул. Вновь обернувшись, он оглядел всё это огромное пространство, чувствуя себя странно — он явно никогда не бывал здесь раньше, но отчего-то ему казалось оно будто знакомым. И ещё, конечно, оно было явно волшебным. Так что же здесь делал его брат?..

Луна пустила его вперёд, придержав дверь, и Фред, с опаской сжимая охотничий нож за поясом (мало ли чего ещё можно было ожидать в магическом месте?), вошёл. Помещение было едва освещено, но он без труда различил в полумраке несколько фигур, замерших при его появлении. Фред тоже встал, как вкопанный, не понимая, чего ожидать, и кто его здесь поджидал. Пока, наконец, одна полная фигура, стоявшая к нему ближе всех, не шелохнулась…

— Луна, назад! — он среагировал мгновенно, когда свет из-за его спины пал на незнакомца. Фред вскричал, толкнув девушку за спину и налетев на человека, в котором вдруг признал врага, с ножом в руке. Сейчас злость и ужас клокотали в нём так сильно, что ему было плевать на свою беспомощность перед такой кучей, вероятно, волшебников. — Я знаю тебя!

Человек, отдалённо похожий на крысу, взвизгнул подобно свинье и поднял руки над головой, увидев и почувствовав лезвие под мышкой. Незнакомцы струхнули идти ему наперекор — или не видели в том смысла. Они так и были на своих местах, даже не дёрнувшись, однако общий вздох поднял волосы на голове Фреда почти дыбом.

Повисла тишина — её нарушали лишь скулёж толстячка и звук настойчиво втягиваемого воздуха. Фред отмер, когда Луна, стоящая позади него, двинулась навстречу недвижимым силуэтам. От изумления он проглотил язык и ослабил хватку.

— Я узнаю этот запах, Бродяга!

Огни вокруг становились ярче и увеличивались в количестве — Фред жмурился от внезапно яркого света, но, проморгавшись к концу, теперь мог видеть лица каждого. Говорил человек с исполосованным лицом.

— А я везде узнаю эту рыжую шевелюру, — в свою очередь ответил ему другой.

Он узнал этих людей и их голоса. Раньше они преследовали его и ведьму. Ещё в самом начале их пути, когда им пришлось прятаться на дереве, чтобы избежать погони… Фред в непонимании уставился на них, хотя гнев и негодование горели в нём намного больше.

Наконец, глаза его нашли в толпе два знакомых лица, которые раньше ему приходилось видеть и в городе, и в лесу, и даже в собственной хате однажды.

— Гидеон?.. Фабиан? Какого дьявола здесь происходит?! — его хватка вмиг стала сильной, как раньше, и мужчина в его руках вскричал, когда лезвие охотничьего ножа прижалось плотнее к подмышке, отчего лица двух братьев, непохожих совершенно, сморщились.

— Фред, прошу, дай нам объясниться… — один из них попытался приблизиться.

— Где мой брат?! — дуром вскричал Фред, мотая головой, чтобы никто не смел стать и на шаг ближе. Ему казалось, что он всё ещё один, но теперь ещё и в окружении врагов. — Почему вы двое с этими людьми?.. В городе мне сказали, что он в опасности… Где он?! — мысли его крутились на языке и выражались невпопад.

— Фред…

Лесник молча дёрнул толстячка, и нож юрко перескочил тому на горло — разбойник снова бессильно заскулил.

— Он здесь… — сдался Гидеон, осторожно взмахнувший руками.

— Где именно?!

— В соседней комнате, но нам лучше не…

Фред не стал дослушивать — поволок толстяка с собой в сторону двери напротив. Человек шелудил ногами, запинаясь, но вырваться не пытался — до того мёртвая хватка поперёк груди его пугала. Фред распахнул дверь — к счастью, никто не пытался его остановить — и посреди прохладной светлой комнаты увидел окровавленного брата. Стон страдания сорвался с его губ, он бросил разбойника у порога и упал на колени рядом с постелью Джорджа. Огненные волосы слиплись алыми сосульками, нос заострился и глаза впали. Мягкий свет, пробивающийся сквозь занавеску, освещал рыжую голову бессознательного Джорджа, что придавало его втянувшемуся лицу умиротворённости, а дырке на месте уха — черной бездонности.

Фред не дыша коснулся лица близнеца — оно было тёплым. Грудь его, благо, тоже мерно вздымалась — это лесник заметил только сейчас. Облегченный выдох вырвался из его груди. Фред осторожно смахнул пальцами волосы брата, осматривая рану — она уже почти засохла, и вся кровь, разлившаяся по голове, шее и груди, была уже запёкшейся. Кровотечение было остановлено. Он упал лбом на постель и, пытаясь дышать, приводил стук сердца в порядок.

— Он сам решил это сделать… — отозвались позади, и только тогда Фред вспомнил, что он не один и что в доме были его преследователи.

— Что… что случилось, — сквозь зубы выдавил он, с трудом сдерживаясь от того, чтобы вновь не схватиться за нож. Всех он в одиночку не переборет, но одного-двух уж точно уложил бы, мстя за брата. Фреду сейчас казалось, что он и орду троллей может победить — так сильно в нём клокотали эти расстроенные чувства.

— Нужно было бежать так, чтобы никто не подумал, что… «колдун» остался жив, потому…

— Да вы издеваетесь?! — вскричал лесник и быстро осёкся, почувствовав шевеление на постели и услышав тихий стон. Фред резко обернулся и увидел скривившееся лицо брата, взиравшее на округу неясным взглядом. Какое-то время Джордж не мог понять, что его разбудило, а потом наконец зафиксировал взгляд на близнеце и словно просиял:

— Фред?..

— Я… Это я, Джорджи, — он обхватил руку брата и приблизился, силясь уловить каждый вдох. — Ты как?

— Лучше некуда, — скривился он, но постарался улыбнуться добро. — Выглядишь отвратительно…

— Да уж, зато ты выглядишь всё ещё лучше меня… — он не смог удержаться и метнул взгляд к дырке на голове близнеца.

— Даже без уха, — усмехнулся Джордж, поняв его взгляд, а потом сделал неловкое движение и откинулся на подушки. Фред увидел маску боли, появившуюся на его лице. — Ты не против, если я ещё немного посплю? Сил нет никаких…

— Конечно, — шепнул он, а потом спросил, зная, что за его спиной стоит молчаливая гурьба и потому не оборачиваясь: — Вы оказали помощь?

— Да, — наконец говорил кто-то, помимо братьев Пруэттов. — Он здесь уже сутки. То спит, то просыпается и ест немного. Раны затягиваются медленно, но на ноги твой братишка точно встанет.

И Фред не удержал ещё одного облегчённого вздоха.

— Ты готов выслушать?.. — спросил вновь Гидеон.

Фред ещё раз пробежался глазами по лицу Джорджа, замечая, как оно расслабилось от влияния мигом напавшего сна, и поднялся. Все ушли обратно в соседнюю комнату, и Фред, оглянувшись напоследок беспокойно, последовал за ними. Он легко прикрыл дверь, не желая вновь разбудить брата, и встал на пороге, расставив ноги, словно сторож перед воротами церкви.

Пруэтты и преследователи (а также Луна где-то на задворках) — все шестеро замерли на прежних местах, будто ожидая какого-то знака. От него, что ли?.. После стольких недель (а, может, лет?..) незнания и тайн, мучавших его душу, Фреду хотелось знать и понимать всё, что было от них с братом сокрыто. Он поднял голову и кисло ухмыльнулся.

— Узнаёшь ли ты вот этот знак?.. — спросил Гидеон, указывая на балку потолка у себя над головой. Фред проследил за его взглядом и увидел высеченный на дереве, перечёркнутый пополам треугольник с кругом внутри. Мгновение он хмуро вглядывался в отдалённо знакомый символ, и тут его лицо просветлело — он угадал в нём схожесть с их с братом детским игровым знаком солнца в треугольнике. Гидеон увидел осознание на лице Фреда и кивнул мыслям юноши, будто прочитав.

— Дед…

— Показал вам его в детстве, хоть и видоизменённый, верно, — закончил Фабиан. — Только вряд ли вы с Джорджем догадывались, что у него есть особое значение.

— Мы использовали его для игр в волшебников… — растерянно произнёс Фред, наконец опуская глаза на лица соседей. Боковым зрением он заметил ещё одну немаловажную деталь — его взгляд тут же перескочил на троих посторонних мужчин (разбойников, как думалось ему раньше). На животах их чёрных накидок было изображено точно то же самое. Непонимание обуревало его всё сильнее.

— Вы недалеко ушли от правды, — подал голос тот, что узнал его по волосам. — Это символ защиты. Защиты магов.

— Что, прости?..

— Гидеон, мне казалось, что он в курсе хотя бы части дел, — резко заметил его собеседник, обернувшись к Пруэттам.

— Сириус, прошу…

— Кто вы все, в конце концов, такие?! — раздражённо воскликнул Фред. Голова у него шла кругом. От этого возгласа некоторые вздрогнули. Мужчина же, именуемый Сириусом, повернулся с безмятежным спокойствием на лице. Именно он выступил для объяснений:

— Моё имя Сириус, но вне доверенного круга зови меня Бродягой. Этого человека зови Лунатиком, а того — Хвостом, — он по очереди указал на исполосованного мужчину и толстячка, баюкающего саднящее горло. — Иначе — Ремус и Питер.

— Их тоже кличками обзывать за пределами «доверенного круга»? — язвительно отозвался Фред. — Что за круг вообще?!

— М-да… — тот, который был Лунатиком, раздосадовано почесал щёку. — Разговор будет нелёгкий.

— «Доверенный круг» — все присутствующие, а также ещё пара лиц, которых здесь нет, — резюмировал Сириус. — Знак на балке — это волшебные мантия, палочка и камень. Три магические вещицы, объединившие под собой сопротивление. Иначе — Орден. Мы все его члены. Помогаем колдунам и волшебницам избежать смерти по мере возможностей. Защищаем их жизни.

— Вы преследовали меня и мою спутницу, — хмуро напомнил Фред.

Бродяга захохотал каким-то лаем.

— Прости, но это не совсем так. Мы гнались за теми, кто преследовал вас. Вот они хотели причинить вред. Они — натренированные на это собаки. Мы хотели найти их и обезвредить, но в итоге опередили их и нашли вас быстрее. Впоследствии потеряли, конечно. Не могу не похвалить твоих способностей ориентироваться в лесу и скрываться от погони, Фред.

— ...Почему Дед знал этот символ? — леснику казалось, что он вполне в праве задавать столько вопросов, сколько у него будет.

— Он тоже в своё время был в Ордене.

— И что он там забыл? — усмехнулся Фред невесело.

— …Вас.

Вновь замерла тишина. Если раньше её нарушал диалог Фреда и Сириуса, то теперь посторонние звуки, кроме сопения Джорджа за стеной, отсутствовали.

— Что?.. — изумлённо выдохнул лесник, но через мгновение же спросил другое: — Нет, сначала брат. Что случилось?

— Хорошо, — согласился Бродяга, кивнув. — Джорджа поймали прямо в городе. Твои портреты в течение пары дней развесили в ближайших окрестностях. Уж не знаем, что именно ты учудил или в какую беду попал, но ты стал сильно популярен. А твой брат, точная твоя копия, — я даже не уверен, может, поймали-то всё-таки Фреда, а Джордж сейчас перед нами — оказался рядом очень кстати. Человек (кажется, он видел тебя вживую, как пояснили нам позже), узнавший в нём разыскиваемого волшебника, притащил его к городскому судье.

У Фреда сердце упало в пятки от страха, хотя он прекрасно знал, что брат его из беды выкарабкался и сейчас лежал в соседней комнате.

— Судья был нашим человеком — быстро сообщил Ордену о том, что в подземелье сидит наша пропажа. Мы сразу, как только смогли, связались с ещё одним человеком в городе. Малфои. Может, слышал?

Мозг Фреда удивительно быстро вспомнил, где же ещё раньше он слышал это имя. Другие разбойники, попавшиеся ему и ведьме на месте выжженного леса.

— Это те, которые отлавливают магов?!

— Да. Но в их семейке у нас есть шпион. Их сынок — Драко. Он против политики родни и работает с нами. В этот раз мы попросили его о большем. Он договорился со стражниками, пробрался посреди ночи в темницу, где заключили Джорджа за день до даты казни. Драко быстро убедил Джорджа пойти с ним — в этом плане близнец у тебя сговорчивей, знаешь. Вот только исчезать он просто так не захотел — о тебе думал. Смекалистый парень. Если бы он исчез бесследно, то тебя бы продолжили искать. Поэтому он отрезал себе ухо, оставив часть себя в тюрьме. Народ легко проглотил байку о том, что волшебника якобы посреди ночи убил сынок Малфоев, — ловцы и убийцы магов, как ты сам заметил — оставив одно ухо.

— Вдохновился одной историей, вам тоже знакомой, — вставил Лунатик, метнув взгляд на своего трусливого товарища.

Фред, переполненный признательностью и любовью к близнецу, удивлённо поднял брови.

— Питер в своё время отрезал себе палец, инсценируя смерть, — пояснил Лунатик.

— Так это…

— Да, ваш Дед не из головы брал истории.

— Странно тогда, что он о вас не рассказал.

— Не веришь? — усмехнулся Бродяга.

Недоверие на лице Фреда говорило яснее слов. Он верил, — даже что-то внутри охотно соглашалось на это — но за всю свою жизнь он особо не привык легко верить посторонним.

— Это правда, Фредди, — раздался слабый голос позади, и присутствующие немного опешили, видя Джорджа впервые на ногах. — Я сам не сразу поверил, братец. Краем уха подслушивал, что они говорили, — простите, ребята, но вы совсем не тихие — и всё было правдой. Они на самом деле знают столько всего, — о нас и о Деде включительно — что невольно поверишь.

— Ты отрезал ухо? — мягко спросил Фред, поджимая губы от вины.

— Отрезал, ага, — непринуждённо пожал плечами Джордж, словно всё было в порядке вещей. — Была за тобой погоня?

— Нет… — неловко улыбнулся его брат.

Джордж просиял:

— Ну и хорошо. А ещё хорошо, что мы теперь два разных человека — у меня-то ухо одно, — шутка далась ему трудом, но до того сильно ему хотелось её озвучить, что выглядел он теперь больше довольно, чем болезненно. Фред натянул кривую усмешку. — Они знали нашего Деда ещё тогда, когда мы его толком не знали…

— Такое может быть?.. — вскинул брови юноша, на что близнец ему усмехнулся, без сил присев в ближайшее кресло.

— Они знали и нашу мать, — и эта фраза вдруг резанула по сердцу сильнее, чем острый кинжал. Для Фреда больной темой ещё с детства была почему-то именно мать, ласки которой они с братом были лишены.

— Молли, — дрогнул чей-то голос. — Наша с Гидеоном сестра…

— Прекрасная волшебница, — дополнил второй брат, глядя на близнецов робко и печально, пока Фабиан так и не смел поднять глаз.

Примечания:

Редактировала главу под музыку и поняла, что очень подходит саундтрек Kara — Detroit. Всем детроитским привет)))

Хотела также упомянуть, что с Орденом у меня ассоциируется определённая песня (она привязалась к их образу ещё на стадии начальных глав) — assassins breathe, Daniel Pemberton. И да, да, это снова ост из короля Артура.

ПБ всегда открыта.

Я являюсь защитницей буквы ё в русском языке, поэтому, пожалуйста, если не сложно, помечайте в пб места, где вместо ё стоит е из-за моей невнимательности))

И ещё мне будет очень интересно узнать ваше мнение о персонажах (может, есть какие-то особо понравившиеся, недораскрытые?), о сюжете истории и куда он ведёт.

Сердце рвало. Фред широко распахнутыми глазами глядел на брата. Тот выглядел не менее удивлённым и даже приоткрыл рот от изумления. Ни у кого из них не находилось слов, чтобы выразить хотя бы мысль. Впрочем, и мыслей не было — лишь оцепенение.

Какое-то время (слишком долгое для просто затянувшейся паузы) они сидели в молчании. Орденцы взирали на близнецов с ожиданием, не торопя и понимая, какой, вероятно, шок сейчас переносят братья. А Гидеон и Фабиан будто вовсе забыли о присутствии посторонних в «Норе» и ушли в себя. Возможно, переживали время давно ушедших дней.

Потом вдруг дёрнулся Джордж, — рана на виске вновь пульсировала от боли — и он скривился, взмахнув рукой, но так и не коснулся дырки, побоявшись почувствовать боль ещё большую. Его ладонь сжалась в кулак и безвольно замерла у лица. Луна на другом конце комнаты мгновенно зашуршала травами в сумке, которая всё это время была на её плече. Теперь было ясно, чем занималась девушка в лесу. Следом отмерли вдруг орденцы, обменявшись нерешительными взглядами. Словно волна, всколыхнувшая берег, Джордж своим неловким дёрганьем привёл в чувства остальных.

Фред отошёл последним. Пока остальные приходили в движение, растекаясь по комнате, он вздрогнул, провёл дрожащей рукой по своим грязным, засаленным волосам и замер. Пальцы наткнулись на небольшую плешь, оставленную им же несколько дней назад в корчме. Фред огладил её края. Размером с монету. Отвлекшись на этот голый участок кожи, Фред постепенно отходил от шока.

Их мать была волшебницей. Звучало невероятно. Как и каждое слово, произнесённое за сегодняшнее утро. Впрочем, в свете последних событий Фред имел преимущество над братом — его всё это удивляло гораздо меньше. Потрясение всё же было глубоким, но то, что их мать была волшебницей было вроде как даже… ожидаемо?

— Так мы тоже?.. — изумлённо потянул Джордж, глядя на Фабиана во все глаза.

Фабиан, словно только проснувшись, растерянно огляделся в поисках помощи. Присутствующие лениво выразили ответ: кто покачал головой, кто поджал губы, кто хмыкнул.

— Нет, ребята, — решил ответить раньше Ремус. На лице у него отразилось сострадание к запутавшимся и растерянным юношам, но колдун, сделав едва ли два шага и всё же не решившись приблизиться ближе, остановился и сжал пальцами спинку потрёпанного кресла перед близнецами. — Вы сквибы. Дети волшебников без способностей к магии.

Это уже многое объясняло. По крайней мере, Джорджу, не замечавшему за собой никаких магических явлений. Он поглядел на Фабиана и Гидеона, братьев его с Фредом матери.

— Раз она… мама была ведьмой, а вы — её братья… Вы двое — тоже сквибы?..

— Нет…

Но всё это ничего не объясняло Фреду. Слова о том, что он — сквиб, поразили его больше, чем наличие матери-волшебницы. Пока орденцы пустились в объяснения того, кого из себя представляют маги, сквибы, магглы и грязнокровки, Фред погрузился в себя. Он задумался о своих загадочных снах и мрачных кошмарах, об огне из обезумевшей палочки, о способности каким-то образом влиять на волю животных… Это ведь было волшебство?.. Фред вспомнил о противоположных друг другу словах Гермионы и Гарри насчёт палочки, о видениях с цветком… Да, всё это не могло им не быть.

Джордж же, внимая колдунам, сидел с задумчивым лицом — губы его вдруг словно склеились, не желая проронить и слова. Он не упомнил ничего. Ни намёка на проявление хотя бы крупицы магии. Наверное, как раз об этом и говорил Ремус. А ведь выходит, что сквибы всё равно что немаги. И всё же верилось с трудом, что он и брат имели хоть какое-то отношение к волшебству — разве что при рождении их назвали проклятыми, да Дед рассказывал сказки. Но мать-волшебница?.. Сквибы?..

Ремус прочитал сомнение и растерянность на лицах близнецов и улыбнулся, словно подначивая их задавать вопросы.

— Почему… — медленно произнёс Фред, глядя на запястье и задевая кожу на нём ногтями. — Почему нет звезды?

Колдуны слегка опешили, удивлённые вопросом, и потом, опомнившись, ответил Гидеон:

— Есть особый…

— Отвар, — закончили близнецы вместе и тут же удивлённо переглянулись. — Скрывает метку…

— Я услышал из разговоров… — пролепетал Джордж.

— Мне сказала ведьма… — изумился Фред.

— Ведьма?.. — тихо повторил кто-то, но его словно никто не услышал.

— Мерлин! Фабиан, Гидеон, болтушки вы этакие, сколько же всего вы натрещали, если мальчишка в курсе стольких дел?! — воскликнул Бродяга, но как-то весело даже, а не укоризненно. Ему бойкие, дерзкие и сообразительные близнецы уже нравились. А от его слов и остальным вдруг как-то полегчало — слишком долго в помещении царила прохладная атмосфера недоверия. Впрочем, маги были удивлены знаниями если не обоих братьев, то Фреда так точно. Луна, конечно, рассказала им о путешествии с некоей барышней, но всё же… Кто же добровольно распространял знания волшебников?

— Вас принесли сюда, когда вы были ещё младенцами, — продолжил тем временем Гидеон. Он выглядел смущённым и нервным ещё с момента упоминания Молли, но всё же старался глядеть уверенно на юношей. — Мы с Фабианом приготовили этот самый отвар, о котором вы уже знаете. Ваши метки, не успев проявиться, пропали навсегда, как и удостоверение того, что вы — возможные волшебники.

— Возможные?.. — тупо переспросил Фред.

— Чтобы быть уверенным, нужно было какое-то время наблюдать. И вы оба за все двадцать лет ни разу не проявили способностей к магии. Разве что фантастические способности к взаимодействию с лесом. Но тут уж заслуга Деда вашего.

От упоминания родителя в светлом ключе губы братьев дёрнулись в тёплые улыбки, но они сошли мгновением позже.

— Почему нам никто не сказал? — тихо спросил кто-то из них. Так тихо, что угадать который было тяжело.

— Ваши родители и Дед хотели дать вам безопасную жизнь, безмятежную, — заметил Ремус. Казалось, жалость всё сильнее охватывала его — в порыве сочувствия он даже склонил голову, стараясь захватить взгляд хотя бы одного из близнецов. — Настолько, насколько это возможно. Вы жили в отчуждении от людей, в единении с природой и теми, кому по-настоящему доверяли. Стало бы вам легче, знай вы, что в самом деле дети магов? А что не имеете способностей, несмотря на это? Ваш Дед решил, что лучше вам жить подальше и от мира волшебства, и от мира магглов. Чтобы не было разочарований.

Фред не мог не взглянуть на брата мягко и поймал точно такой же взгляд. Они без разговоров понимали точку зрения родителя. Но…

— Столько лет во лжи…

— В спасении, ребята. Мир вокруг вас стал безопасным, хотя на самом деле таковым не был — стоило лишь выйти за пределы леса. Вас оберегали все годы.

— А… наша мать?.. — неожиданно важно стало узнать. Братья не слышали о родителях ничего, да и не спрашивали особо, ведь у них был родитель, который их полностью устраивал. Сравнивать было не с кем, и только в подростковые годы братья узнали, что в создании человека обязательно участвуют мужчина и женщина. И всё же… о настоящих родителях они спрашивали редко — только из детского интереса. И когда Дед в очередной раз не мог дать им однозначный ответ, они перестали спрашивать.

И всё же… Фред и Джордж представляли по чужим рассказам, в основном той же Луны, что такое ласковая материнская рука, твёрдое плечо отца, забота обоих родителей… Они знали, что родители бросили их. Но теперь, когда обстоятельства их рождения стали менее таинственными, может… может и мама с папой были совсем не такими, как думалось раньше? Островок надежды ещё теплился в душах двух братьев.

— Не бросала вас, — прозвучало в ответ, и близнецы могли поклясться, что физически ощутили, как несколько гирь перестали тяготить их сердца. — Никто вас не бросал. Она умерла вскоре после вашего рождения, так что в своё время это лишь подстегнуло людей оставить вас, близнецов, в лесу. Горожане увидели в вас угрозу двойную: близнецы, так ещё и успели погубить мать.

Их не бросали… Кажется, Фред услышал, как шмыгнул его брат. Голова Джорджа была опущена на грудь, а несколько капель упали с кончика носа, который юноша спешно оттёр. У Фреда и самого ком сдавил горло, но он зло просипел:

— Всё же сатанинские отродья…

— Ни в коем случае, — резко осёк его Фабиан. Он, в отличие от своего брата, выглядел и вёл себя жёстче, наверняка готовый даже в случае чего схватиться за палочку на поясе. — Вы дети волшебников и сквибы, но не отродья. И Молли вы не убивали. Роды были тяжёлые, она была слаба и…

— А что отец? — подняв красные глаза, спросил Джордж. — Кровный.

Колдуны неловко переглянулись, затягивая с ответом. Однако бежать им было некуда, и утро не торопилось перейти в ночь, поэтому…

— Артуру, к сожалению, пришлось остаться. Ради остальных детей. Он не мог рисковать…

— А нами, значит, мог! — мгновенно ощетинился Фред, ощутив, как потухший ранее гнев вновь начал подниматься из самого нутра. Путаница чувств возбуждала в нём таящуюся агрессию. И сейчас Фред действовал по правилу «бей или беги».

— Нет, Фред, как же ты не понимаешь?! У него был план! — воскликнул Фабиан, взмахнув руками.

— Какой к чёрту план!..

— Это он, притворившись, что оставит вас в лесу, на самом деле передал вас вашему Деду, члену Ордена в отставке. Зная, что тот воспитает и в обиду не даст. Зная, что с ним безопаснее. Это ваш отец принёс вас к нам, братьям покойной супруги, чтобы мы убедились в том, маги ли вы. И он же просил нас присматривать за вами хотя бы на расстоянии. И у нас получалось — мы общались с Амосом* совами.

Фред и Джордж сидели ни живы ни мертвы, постепенно понимая трагедию их жизни и стараясь не дать всем знаниям захлестнуть их панически.

— Что с ним сейчас?

— Мёртв, — огласил тихо Гидеон.

Не сказать, что близнецы расстроились от этой новости. Но не то чтобы и обрадовались. Всё же было неприятно узнать, что родители их были хорошими людьми, оставили их просто из-за всех этих ужасных обстоятельств, но уже оба были мертвы. Едва обретённая семья вновь ускользала от них. А ведь случилось это уже наверняка много лет назад. Легче от этого, конечно, не становилось. А вот насчёт того, хорошо ли, что теперь близнецы знали всё это, или же плохо то было, стоило ещё поразмыслить… Сейчас, по крайней мере, они не чувствовали никакой радости.

— Так… так у нас есть родственники?

— Да, старшие братья, — поспешил ответить Сириус, подозревая, что ещё одна словесная стычка между Фабианом и Фредом, уже чем-то неуловимо похожих друг на друга, на его взгляд, обернётся чем-то чреватым. — Билл, Чарльз и Персиваль. Они всё-таки волшебники. Билл погиб несколько лет назад — его поймала инквизиция. Но, позвольте заметить, ещё ни один известный волшебник не уходил с таким огоньком. Кострище без контроля полыхало ещё целый день с его смерти. Его не могли затушить никакими способами — вода и земля были бессильны. И серебряный пепел навсегда въелся в камень на площади. Сколько стояло криков, как яростно перекрещивались и выли верующие… Многие покинули город в страхе, что теперь вся округа проклята. Достойный уход, не иначе. И он был отличным волшебником, к тому же. Будучи участником Ордена, спас с десяток колдунов и колдуний…

— А Чарли жив! — перебил его Ремус, заметив на лицах близнецов твердевшую печать мрака. — Но в бегах уже несколько месяцев. Никто не видел его и куда он бежал, но все знают, что он жив. Сидит себе где-то тихо, путает следы для охотников и выжидает возможность вернуться. Он тоже участник Ордена. С ним в группе не было страшно ни одно задание — такой вот он отличный маг.

— А Перси..валь?.. — спросил Джордж, с трудом повторив услышанное ранее имя.

Несколько лиц мгновенно исказились в презрении. На немногих отразилась печаль. Тишина повисла в комнате на, казалось, долгое время — никто не желал отвечать на вопрос. Пока вперёд вдруг не выступил Хвост:

— Он притворяется магглом и живёт среди обыкновенных людей. После смерти отца Перси отказался от общения с волшебниками… включая семью.

— Смерть Артура сильно повлияла на мальчика… — тихо объяснил Ремус, ища на лицах близнецов понимание.

— Он струсил! — перебил его Сириус. Ядовитый голос его звучал непреклонно, и колдун, сцепившись взглядом с Ремусом, не обронил ни слова больше. Они, казалось, вступили в безмолвный спор.

Выбор о том, что думать об этом брате, надо полагать, оставался на близнецах. Трус ли, как считал Сириус, или ужасно потрясённый смертью отца, как сказал Ремус? Или, впрочем, какая сейчас разница? Близнецам от этого было ни горячо, ни холодно. Имя Персиваля было пустым звуком как раньше, так и сейчас. Хотя неприятный осадок всё же был. Но он был связан с тем, что такая тяжёлая судьба лежала на плечах всей их обретённой и вмиг потерянной семьи.

— Они вообще знали о нашем существовании?..

— Конечно, знали, — кивнул Гидеон, опершись локтями на стойку — казалось, тяжесть всего разговора давила на него физически. — И знали, что вы хорошо спрятаны от любопытных глаз, и что, чтобы обеспечить вам спокойную и безопасную жизнь, лучше не искать с вами встречи. Ваш отец отдал вас в руки доверенному человеку, и они приняли его решение.

Близнецы сникли, поняв, что только-только обретённая семья из их жизни пропала, так и не появившись: родители и один из братьев были мертвы, ещё один был в бегах, а последний и вовсе отринул от жизни волшебников и от семьи. Взгляды их, едва загоревшись, потухли, и хмурая, отчаянная морщина залегла меж бровями. Лицо Ремуса же смягчилось, пока остальные продолжали сохранять тишину. Фабиан и Гидеон выглядели тучнее всех. Они не любили говорить об умерших родственниках и предателях, а потому лишь хмуро молчали.

— Я убеждён, что когда Чарли сможет вернуться, то первым же делом примчит к вам. Уверяю, он добрейшей души человек и очень смелый волшебник. Вам будет о чём поговорить — он сможет рассказать вам о вашей семье, о родителях и братьях, о Деде, если вам захочется…

Это в какой-то степени согрело сердца близнецов. Они не знали этого брата, но словам и интонации Ремуса доверялись довольно охотно. Хотелось хоть чего-то хорошего во всём этом печальном и мрачном потоке новостей.

— Значит, Чарли вместе с вами. И Дед тоже был когда-то, — повторил Фред, задумавшись. Орден уже столько раз упоминался в разговоре об их семье, что становилось даже смешно. Хорошее впечатление начинало складываться — орден всё же занимался спасением. Подумать только! Буквально недавно ни Фред, ни Джордж и мысли не допускали о том, что маги могут быть не только в легендах и сказках. А теперь они были даже счастливы знать, что у общин ведьм и колдунов есть шанс на спасение в сложившихся условиях, при которых их повсеместно отлавливают и убивают. Вот только, спасая, умирали сами участники. Добровольцы, надо полагать. Хотелось знать больше. — Но чем конкретно вы занимаетесь?

— Вызволяем волшебников и волшебниц из беды, — охотно ответил Питер, прямо-таки искря от гордости. — Отводим в более безопасное место.

— Например? — вскинул бровь Фред. Ему даже при наличии этого огромного дома, столько лет спрятанного от чужих глаз, пока слабо верилось, что где-то было настолько масштабное место, способное прятать такое количество ведьм и колдунов. В конце концов, как долго уже существует Орден? Наверняка ему больше лет, чем им с братом.

Лунатик удивлённо поднял брови.

— Дед наверняка рассказал вам, этот пройдоха. Деревня в лесу. В этом лесу. Там одни маги.

— И вы туда магов массово уводите?

— Нет, конечно, — хмыкнул Фабиан. — Кто-то присоединяется к Ордену и живёт тайно среди людей. Кто-то уходит своей дорогой. Кто-то — да, идёт с нами в деревню.

— Ваши старшие, к слову, тоже жили там. Конечно, сейчас дом Чарли пустует, но он, в конце концов, должен когда-нибудь вернуться. А вот дом Билла — очень шумное местечко. Успел обзавестись большим семейством, — улыбнулся Ремус.

— Что ж, — раздался громкий голос Сириуса, который вдруг хлопнул в ладоши, призывая к тишине. — Если на этом ваши вопросы закончились, теперь пришёл ваш черёд отвечать на наши.

— Постой, Сириус… — вдруг приостановил его Фабиан, — Тебе не кажется, что им нужно отдохнуть? Обоим. Джордж ещё отходит от полученной раны, а Фред, очевидно, не отдыхал нормально несколько суток.

— Это тебе мой вид подсказал? — криво усмехнулся Фред.

— Ну, спасибо большое за своевременную заботу, — заехидничал его брат.

Фабиан взглянул на них возмущённо и после отвёл взгляд. Сириус размышлял какое-то время, переглядываясь с Ремусом, согласным с владельцем Норы, и после махнул на братьев рукой.

— Мы поговорим с вами ещё позже, — он строго поглядел на них и, выдержав этот взгляд, взмахнул пальцем в сторону Фреда: — С тобой особенно.

Долгий разговор был окончен, и жильцы начали расходиться по своим делам. Луна, только что закончив намешивать травы, мгновенно подхватила ступку и подпархнула к Джорджу. Её пальцы уже касались раны на голове юноши. Сириус прошёл к лестнице мимо близнецов, едва на них взглянув. Питер тенью последовал за ним, всё ещё с некоторым опасением поглядывая на Фреда. И только Ремус перед уходом улыбнулся им.

Гидеон подошёл к близнецам почти незаметно, а когда появился прямо перед ними, братья почувствовали, как по спинам пробежал холодок.

— Вам нужно что-нибудь?

— Помыться, — ответили братья.

Джордж уже начинал ненавидеть чесотку вокруг раны — так и хотелось содрать ногтями этот толстый слой багровой корки. Его раздражал даже сухой трескучий звук, издаваемый запёком, когда он двигал головой. Фреду же казалось, что слой пота и грязи облепил его настолько крепко, что, возможно, сросся с живой кожей. Ощущения были пренеприятные — словно сплошной костюм плотно обтягивал его уставшее тело.

— Можем навести вам две бочки тёплой воды, — предложил тогда Гидеон, оценив состояние обессиленных после всего братьев.

— Пойдёт.

Гидеон кивнул и отошёл — брат ждал его в проёме двери. Метнув на близнецов короткий нечитаемый взгляд, Фабиан пропустил Гидеона к выходу и сам отправился следом. Фред всё ещё не мог поверить, что два их соседа всё это время были их… дядями? Конечно, у них всех был редкий рыжий цвет волос, однако очевидного сходства, способного показать их родство, лесник никогда не замечал. Даже теперь. Интересно, а будь их мать жива, они бы смогли узнать её? Была бы она похожа на него и Джорджа? Есть ли у неё такое же море веснушек? Высокая ли она, прямой ли нос и голубые ли глаза? Или, может, она именно такая, какой Фред видел её в своих снах — маленькая, пухленькая и подвижная?

Задумавшись в ожидании бочек с тёплой водой, Фред на какое-то время отвлёкся от реальности, пока брат его не окликнул:

— Дьявол, Фред! Что с тобой случилось?

Джордж, остановив руку замершей Луны, очумело глядел куда-то ниже его плеч. Фред проследил за его взглядом и, закатав рукава повыше, тупо уставился на свои руки. Эти уродливые шрамы, оставленные огнём и когтями…

— Ах… это… — не желая глядеть, Фред отвёл взгляд в сторону и зацепился за что-то по ту сторону окна вдалеке. — Боевые раны, братец… Боевые раны…

Там, далеко за полем среди деревьев стояла фигура. Её было несложно различить из-за внушительных размеров. Она неподвижно стояла, вперив взгляд на дом, глядя будто на самого Фреда. Не смея ступить и шагу туда, где, как запомнил Фред, начинался барьер. Эти огромные красные глаза… Даже здесь, в безопасности, кошмары не отпускали его. Наверное, с того момента он и начал понимать, что всё это закончится только тогда, когда он наконец решится дать отпор своим страхам.

*Амос Диггори, конечно! А знаете, почему именно Диггори? Не только потому, что характер подходит для давно знакомого и в то же время незнакомого Деда, но и потому, что в каноне Уизли, Лавгуды и Диггори жили по соседству! Законы канона идеально накладываются на фанфик)

Примечания:

Саундтрек к главе: Dance of the Druids (feat. Raya Yarbrough), Bear McCreary.

Жизнь Гермионы была не самой обычной. И счастливой до знаменательного момента.

Во-первых, Гермиона была ведьмой и единственным ребёнком в семье. Что первое, что второе угоды не делали. Гермиону любили. Но только родители. Среди деревенских взрослых и детишек её приняли далеко не сразу — девчушка в детстве долго страдала тяжёлой хворью, потому многие лета провела в пределах семейной хатки. Даже среди волшебников, вроде как, в меньшинстве своём вынужденном держаться друг за друга крепко и дружественно, встречались свои изгои. Она долго была именно им.

Во-вторых, Гермиона была очень свободолюбивым ребёнком. Даже в отсутствие друзей всегда её несло на приключения. Чаще всего — в лес. Столько там всего было необычайно волшебного среди растений и животных! Скольких она знала из книг мамы! Скольких она хотела увидеть вживую! За эти несанкционированные вылазки мать её часто ругала и наказывала, ведь лес — не место для дитя и игр, особенно для волшебниц, особенно для юных. Малышка со временем благодаря своему уму стала находить всё больше тайных путей и обманов. Однако улизнуть из-под носа родителей без спросу она позволяла себе очень-очень-очень редко. Потому что не хотела их расстраивать и получать новый нагоняй.

Гермиона очень любила маму и папу. Потому что они заботились о ней, всегда были рядом, учили её всему, включая самое главное — волшебству.

Был самый обычный погожий денёк — частый в их местах, но отчего-то всё равно необыкновенно чудесный. Отец с соседскими мужиками распивали пшеничную араку на крыльце под полуденным солнцем (Венделл очень гордился своими настойками!), а Гермиона и её мать сидели в доме — готовили хлеб для праздника. Тесто постепенно набухало, а в это время мать и дочь, измазанные в муке и весёлые, сидели у окошка и, поглядывая на разлившийся за окном луг, болтали о своём.

— А вот эта линия… — неспешно объясняла женщина, слегка оглаживая разные (длинные, короткие, малозаметные и явные) полоски на ладони Гермионы, — она говорит о долгой жизни. Чуть выше — о крепости брака… о, у тебя будет очень крепкий брак, дорогая!

Гермиона захихикала — что ещё взять с двенадцатилетней девчушки? Хотя её никогда особо не трогали разговоры о мальчиках, если быть честными. Ей подавай старинные писания о заклинаниях, зельях и магических существах. Смеялась она над серьёзным тоном матери и её попытками объяснить будущее по ладони. Волшебство девчонка обожала ужасно, но вот когда их соседка — местная сумасшедшая — нагадала ей по линиям на руке, что юная Гермиона никогда, никогда не будет любить, а если и полюбит, то человек этот окажется полным болваном и изменит её жизнь не в лучшую сторону… в общем, в хиромантию с того момента юная чародейка отказывалась верить.

— А что мне скажет линия судьбы… хм-м, — Джин, потирая тонкими пальцами ладошку дочери, вдруг таинственно задумалась. — Тебя ждёт судьбоносная встреча, Гермиона! Полная опасностей, приключений и… о, надо же! — любви!

На слове «приключения» у девочки загорелись глаза, потому часть с «любовью» она благополучно пропустила, уже пытаясь представить себе другие деревни и города за защитным заклинанием их поселения. Долгий, голодный до всего интересного взгляд Гермионы блуждал по запретному лесу за окном. Тем временем мать её продолжала:

— Вот только спровоцирована она будет, увы, печальными вещами. И человек этот будет несчастлив внутри — ты встретишь его тогда, когда судьба его должна будет измениться. Я вижу ясно, как день, что одним своим появлением ты повлияешь на его предначертанное. И… да, вы встретитесь в самый нужный момент жизни.

— Ты всё это по руке прочитала, мама? — удивилась Гермиона, вскинув аккуратные бровки, почти не обращая внимания на то, что наобещала мать.

— А как же! — улыбнулась она, глядя ласково и насмешливо, а потом заметила вновь проницательно: — А ты, дорогая моя, начала бы уже верить в судьбу.

Гермиона сварливо поджала губки и вновь отвернулась к окну.

— Суженый мой по судьбе этой всё равно дурак будет, так зачем… — пробубнила девчушка, уткнувшись щекой в кулак и вспоминая нагаданное треклятой Трелони.

Мать её мягко улыбнулась, выпуская ладонь.

— Человек, которого ты встретишь, не обязательно станет тебе супругом. Я увидела лишь, что вы измените друг друга и поможете справиться с бедой.

— Ага, а про любовь не ты только что говорила… — Гермиона лишь хмыкнула, не собираясь верить и на грамм. Потому что, признавая одно предсказание, автоматически обязательно верить и в другое. Гермиона почувствовала, как что-то мягкое пыльцой разнеслось по её щекам, оседая на бровях, и распахнула глаза — мама с залихватской улыбкой глядела на неё с горсткой муки в руках. Дочь подорвалась с весёлым криком, сжимая в ладошке тесто…

Уж лучше тогда ни в какое предсказание не верить. Всё равно Гермиона собиралась всю жизнь прожить вместе с родителями, в окружении волшебных писаний. Замуж её не возьмут. Да и нужен ей какой-нибудь дурак?.. А там, быть может, и в лес она, когда повзрослеет, начнёт ходить… Жизнь за пределами защитного круга, а? Звучало волшебно! Или вовсе переехать?.. Вместе с родителями, скорее всего. Да. Это было бы замечательно…

Все эти детские мечты и желания в таком раннем возрасте казались Гермионе весьма осуществимыми, пусть и размытыми, ведь были пока довольно далеко. Ни разу не столкнувшись с настоящей опасностью, она и не предполагала, какой жестокой может судьба. А потом её мать погибла. Страшно страдая… от рук незнакомцев… прямо там, куда всегда запрещала ходить своей дочери. Немаги. Ужасные, злые, кровожадные люди. Они схватили её, когда она была беспомощна, одна. Они схватили её, надругались и утащили куда-то прямо на глазах у Гермионы, скрытой в зарослях волшебством. И, вероятно, они убили её. С тех пор Гермиона никогда не видела её, не слышала. И боялась магглов — особенно тех, что отлавливали волшебников и волшебниц. И в лес больше никогда не ходила. Даже с кем-то…

За хозяйство с тех пор по большей части отвечать пришлось ей самой. Обязанности матери стремительно легли на неготовые юные плечи ещё и вместе с некоторыми обязанностями отца — с горя он стал чаще пропадать вне дома. Зато приносил достаточно еды.

Отец души не чаял в Гермионе, но после смерти её матери стал вдруг строже и непреклонней. Он поставил дочери целый ряд запретов: туда не ходить (первым запрещением стало именно посещение леса), этим не интересоваться… Порой даже отвечал отказом на простые просьбы Гермионы выйти и поиграться заклинаниями с другими подростками в какую-то волшебную ночь. Захлопывал дверь её комнатки прямо перед шмыгающим соплями носом.

Однако со временем его запреты (кроме пары самых крепких) слабели и исчезали… Венделл будто медленно, но верно отпускал поводья за неимением сил.

Гермиона взрослела, разрешались гуляния. В ней наконец стали видеть вполне симпатичную девушку, к ней стали присматриваться молодые люди, место в качестве подруги предлагали многие барышни. Девушка вполне охотно и по мере возможностей отвечала на ухаживания и попытки сблизиться — многие деревенские были в самом деле хорошими и приятными людьми. То самое тепло людских отношений, которого ей категорически не хватало, она искала в каждом, кого встречала.

Однако первое впечатление их обрывалось на том моменте, когда каждый понимал, насколько была умна юная волшебница. Юношам ум её стал помехой — им, будущим защитникам их деревеньки, серьёзно не нравилось, что заклинаний она, простая магичка, знала больше. А ещё она была вечно занята. И потому на предложения погулять чаще отвечала отказом, ссылаясь на дела. Интерес к ней со временем пропал. С меньшинством юношей общение не заходило дальше одной совместной прогулки и поцелуя. Вероятно, с ещё меньшим числом общение заканчивалось после одной-двух совместно проведённых ночей. И с большинством заканчивалось после некоторого времени разговоров, не доходя до гулянок. А барышни от неё чаще просто отворачивались — Гермиону нисколько не интересовали те пересуды и сплетни, которые они обычно обсуждали.

Она всё больше развивала в себе проницательность и недоверие, потому людей подпускала с большой неохотой. Чтобы потом не было больно, когда очередной ухажёр махнёт на неё рукой, а подружка, посмеявшись, бросит.

Однако всё же были у юной волшебницы и хорошие приятели. Оливер-кочегар, Невилл, кузнецкий сын, и Анджелина плакательщица. Сошлись ли они на общих интересах или же на том, что все четверо были «не от мира сего», размышлять никому из них не хотелось. С этими деревенскими Гермионе было приятно общаться — они не видели в ней изгоя, не презирали за ум или занятость, прощали долгие отсутствия. Время от времени они вчетвером ходили к речке у края деревни, учились волшебству, даже обсуждали выученные заклятья и просто игрались с какими-нибудь баловскими заклинаниями.

Жизнь, впрочем, была вполне размеренной и… скажем, всё-таки скучноватой. Порой Гермиона, несясь через деревню с кипой новых пергаментов или книг, или молоком с кульком пирогов (подарки от друзей) несмело замедляла шаг и останавливалась, как вкопанная. Глядела на огромный, чужой лес, подпускающий свои изумрудные лапы-ветви к деревне. Глядела с воодушевлением, задумчивостью и желанием. И когда лёгкий ветерок свободы, повеявший из чащи, пробегался по её лицу, обещая приключения, ведьма отступала назад и брела своей дорогой.

Лес был для неё запретным местом.

Она сознательно избегала любых приключений. Потому что погибшая мать ей всегда наказывала, чтобы Гермиона была осторожной, вдумчивой… и не лезла туда, где могла попасть впросак. А ещё она лишь единожды нагадала ей судьбу. Вероятно, правдиво — Джин была волшебницей с выдающимися способностями. И девушка держала её слова в голове, страшась потерять, забыть.

Со временем запреты отца (кроме пары самых крепких — как лес, например) слабели и исчезали… вероятно, вместе с его здоровьем.

Прошло несколько лет со смерти её матери, как следом заболел и отец. Различные целители — и местные, и приходящие — околачивали порог их хаты, бились над стремительно чахнувшим и увядающим Венделлом и в итоге разводили руками. Гермиона сутками сидела над записями своей библиотеки, но ничего не могла найти. Изучала книги, принесённые её приятелями в попытке помочь, но и там не обнаруживала ничего подходящего. Никто не знал, чем болел Венделл. И остальные волшебники начали обходить их дом стороной, страшась, как грянувшей уже два века назад бубонной чумы, не заглядывали даже на огонёк и не пытались помочь. Они считали, что это было какое-то древнее проклятие. Очень многие верили в это. И приятели со временем тоже перестали приходить к Гермионе.

Одиночество никогда особо не пугало её, ведь большую часть её сознательной и не очень жизни деревенские обходили её стороной — сначала за её хворь, потом за странности, а в последние годы за болезнь отца. Пропадая над книгами, пытаясь докопаться до правды или хотя бы её угадать, она не замечала её и теперь. Однако в вечера, когда сна от тревоги и горя не было ни в одном глазу, друзья не говорили ей и словечка, а из голосов кроме собственного она слышала только стоны болеющего отца за стенкой, Гермионе слишком остро не хватало твёрдого плеча для опоры или хотя бы свободных ушей. И потому она лишь продолжала верить, что на свете существует хотя бы один способ спасти её милого папу, и тогда всё наконец снова станет хорошо…

И однажды надежды исполнились — Гермиона нашла старую легенду о цветке Красного солнца. В какой-то старой-старой книге, найденной среди вещей матери (Гермиона уже искала ответы на вопросы у умерших, потому что живые от неё и её отца отвернулись). Там была стихотворная легенда, несколько письменных пометок от руки и… ничего больше. Нигде она больше не обнаружила упоминания о волшебном цветке. Но маме Гермиона верила. И поверила, что единственный шанс её отца и её самой — найти Красное солнце.

Гермиона собрала всё, что её могло помочь в пути: палочку, снадобья, еду, одежду. И об отце попросила позаботиться небезызвестную Трелони — не та, кому бы юная волшебница хотела бы довериться, но единственная, кто вызвался помочь.

Когда Гермиона уже должна была покинуть деревню, то задержалась в комнате папы. Очень надолго. Стояла на пороге, мяла сумку и глядела на родненького слезливо, отчаянно и пристыженно. Венделл с течением болезни потерял способность соображать. Он всегда лежал в постели бездвижно и бесшумно, был бледен, как новоявленный труп, и не реагировал ни на кого. И в глазах больше не было того привычно весёлого и задорного огонька. Пустота.

Гермионе пришлось собраться со всеми силами, какие в неё только оставались. Она вдохнула, набрав в лёгкие побольше воздуха, потому что боялась даже простым дыханием сделать папе хуже, склонилась над его постелью, клюнула поцелуем мокрый лоб и выпорхнула из дома без единого звука. Вдохнула вновь только на пороге леса. Вкус свободы оказался горьким.

Лес был не таким, как в детстве. После смерти матери Гермиона боялась больше, чем когда-либо. Она всё страшилась, что из-за очередного куста навстречу ей выпрыгнет охотник на ведьм или того хуже — инквизиция. Однако у неё получалось каким-то невероятным образом продвигаться именно там, где людские тропы не лежали. Гермиона выбирала дорогу к цветку по знакам (эта магия была описана всё в той же книги её матери, которую она выучила на зубок), а спутником её неизменно был Арагорн — подаренный отцом чернопёрый фамильяр.

Она почти не ощущала одиночества — всё же с людьми ей было тяжело всю жизнь. Скуку красил Арагорн, с которым они порой болтали (хотя беззаботными эти поболтушки не были, потому что ни птица, ни волшебница не умели «говорить ни о чём»). Гермиона не жила недели странствия впроголодь, хотя еду порой было сложно найти, как и понять, ядовита ли та была. Во многом ей вновь помогал друг-ворон. На пути ей встречались лесные звери, но они почти всегда обходили её стороной. Те же, что решались приблизиться, чаще попадали волшебнице в суп. Гермиона редко использовала заклинания, но иначе убить животное не могла — не было навыков.

Она шла долгие недели, пока однажды наконец не столкнулась с первым на её пути человеком. Немагом, если быть точнее — магов в этой местности ведь быть не могло?.. Впервые она встретила его, когда он копался в кустах дикой малины, собирая половину в корзинку и половину — в рот. Невольно загляделась. Её отчего-то сильно привлёк его необычайный рост, из-за которого юноше приходилось ссутулиться над кустиками ягоды. И ещё сильнее заинтересовала шевелюра ярких, пылающих рыжих вихров. Гермиона видела рыжеволосых людей. Но чтобы настолько огненных — никогда.

А потом он обернулся, перепачканный соком, и первое впечатление внезапно сошло. «Полоротый» — подумала Гермиона, состроив осуждающую моську, и нырнула в траву, когда юноша стал выходить из кустов. Незамеченная, она просидела за деревом бесшумно ровно до того момента, пока незнакомец не ушёл.

Вероятно, в какой-то момент волшебница заблудилась. Потому что вечером следующего дня встретила его вновь — в этот раз склоняющегося над ловушками. Сколько хлопот они ей доставили в тот день! Как кропотливо она их обходила, страшась задеть и оставить след!

И отчего-то ощущение тревоги не накрыло её при первом столкновении с магглом, потому и во второй раз она не была напугана. Гермиона вновь засела в кустах и, оправдывая своё поведение необычайно необходимым отдыхом (она не ела уже давно), наблюдала. Рыжий юноша в этот раз был каким-то другим. Если при первой встрече он показался Гермионе каким-то чудаком-сладкоежкой с атрофированной способностью к аккуратности, то в этот раз это был совершенно сосредоточенный и осторожный молодой человек, способный концентрироваться на таких мелочах, как детали ловушки.

Его хмурое в поту лицо, оттенённое рыжими вихрами, привлекло её внимание, заворожило.

Однако сидеть долго было нельзя. Молчаливо простившись с незнакомым и странным, но не страшным юношей, как с хорошим знакомым, она двинулась дальше в путь, скользнув меж деревьев бесшумно. Гермиона надеялась, что последние указания магии помогут ей найти дорогу.

Но планы не сбылись. Её поймал тот самый юноша и, сначала напугав до чёртиков, обескуражил своей добротой, а потом, вновь до ужаса напугав, потащил к инквизиции. Первой, однако, перед тем инстанцией стала уютная хатка. С похожим, как под копирку, братом незнакомца.

И там понеслось. Долгий разговор, клокочущий страх и мольбы, обращения к Мерлину за помощью, переживание за отца, оставшегося и без дочери, и без лекарства обратились… в спасение. Её отпустили. Даже предложили ночлег. А следующим утром предложили помощь.

Гермионе были непонятны мотивы лесника, но, в конце концов, не ей было жаловаться. В лице рыжего парня она нашла себе не только проводника, но и в каком-то смысле защитника (в коем она, честно говоря, не шибко нуждалась) — было и дубоголовому ясно, что тот знал, чего в лесу стоило опасаться. Как таковой опасности для себя Гермиона в нём не видела. Тут, наверное, сыграли две их первые встречи. О многом ей говорило и то, что Фред и Джордж жили вовсе отдельно ото всех и слишком уж сильно отличались от тех представителей немагов, которых Гермионе однажды довелось встретить. А если вдруг что-то и могло случится, то она сможет постоять за себя — палочка всегда лежала в её рукаве. Уж против одного, пусть и долговязого, крепкого юноши больше неё почти в два раза, она смогла бы устоять заклинанием. Благо, что матушка научила её в своё время защитным заклятиям…

Фред оказался до ужаса болтливым и любознательным парнем. И называл её этим странным прозвищем «ведьмочка», от которого коробило. Но ещё он был довольно подкованным и смекалистым. И, как ни странно, всё же добрым (на что он мог пойти ради брата, как она — ради отца? И на что теперь шёл ради… ради чего?). Это не могло не подкупать. Впервые Гермиона встретила человека, который был лучше неё в чём-то (со своими деревенскими она соревновалась только в волшебстве). Это был новый и довольно интересный опыт. А ещё лесник… был весьма привлекательным. Весьма и весьма. А Гермионе было с чем сравнить.

Он знал всё, чего не знала она. Особенно о запретном плоде желаний — лесе. Знакомство с капканами ей не понравилось. Гермиона и сама удивлялась, как за всё время не угодила ни в один и разу. А его внезапное обещание защищать её от людей её… впечатлило. И согрело. Ей нравилось, как он это ей сказал. И ещё нравилось, как хорошо он ориентировался в лесу.

Потом в пути она неоднократно ловила на себе его странные, но знакомые взгляды. Такие она уже видела на лицах других молодых людей в своей деревне. Взгляды ей эти сулили всегда неземную окрылённость и больное падение. И лесник с самого начала стал… ухаживать за ней? Неловко, неумело, но… мило? Его знаки внимания были мягкими и ненавязчивыми — бутон цветка, обещания, разговоры…

Гермиона была осторожна.

Был у них и момент столкновения, благодаря которому ведьма поняла Фреда чуть больше — он не просто хорошо ориентировался, он жил лесом и заботился о нём. И та ссора быстро сменилась погоней, сблизившей их ещё больше. И обида забылась. И Гермионина осторожность дала слабину под напором его искренности и сердоболия.

Первое впечатление сменялось вторым, а за тем третьим и четвёртым — многое открывалось ей быстро во время их путешествия. И Гермиона уже начинала конкретно тонуть в этих голубых глазах, засматривалась на рыжие волосы и коричневые крапинки на носу. Однажды не сдержалась и лизнула его в щёку. И нисколько не сожалела, впрочем.

Со временем Гермиона уже не могла перед самой собой отрицать, что её к нему тянуло.

Фред был замечательным человеком. С абсолютно искренней и даже несколько наивной, чистой душой. Он был нежным и осторожным в отношении её. С крепкими принципами, необыкновенными знаниями и способностями. И она была буквально влюблена в эту его непреклонность и уверенность. Он не бросил её, услышав об опасности их путешествия.

И ещё, вероятно, он обладал волшебством. Каким-то. Впервые она заметила это, когда он говорил с медведем, который послушался приказа и ушёл. И, кажется, вновь зверь послушался его, когда напал на них ранним утром. Он замер и, вероятно, всё равно не напал бы на Фреда, если бы не Убивающее проклятие.

Гермиону поражало, насколько много он знал о волшебном мире. И упоминание неизвестного Деда-родителя ясности не вносило. Это было очередной странностью, которую она обнаружила в леснике. Кто же такой был этот их Дед? Не мог простой маггл знать столько о волшебниках, думала Гермиона. Тогда кто такие близнецы? Кто такой Фред?..

У него были кошмары. И вещие сны. Может, это было одно и то же для него. Ясно было единственное — Фред видел цветок, который они искали. Гермиона не могла остановиться перед этим фактом — любые знания о Красном солнце могли бы сильно помочь их поискам. После того разговора она стала… вмешиваться в его сны. Ей было стыдно от того, что она делала это без спроса, но в то же время ведь и Фред не желал говорить обо всём этом… Она смотрела его сны вместе с ним. Видела и тот, который навлекла на него своим вмешательством. Тот, в котором наблюдала за самой собой со стороны. Она не слышала, о чём говорил Фред со снящейся Гермионой. Но видела свою-не свою голову, склонившуюся к лицу лесника.

И была смущена.

Между Фредом и Красным солнцем был определённый контакт — Гермиона его ощутила с помощью вмешательства, она это поняла и через их странные осторожные диалоги, отнимавшие у неё много сил. Достать из лесника хоть какую-то информацию было ой как тяжело.

У Фреда была магия однозначно.

Но у него не было метки.

И Фред, вероятно, обо многом, если не обо всём, догадывался. Он был умным юношей. И скрывал от неё, что догадывался (чего стоили его побеги от разговоров и пространные ответы). Вероятно, хоть чего-то он всё же боялся. Ответов на незаданные вопросы. Правды.

В своих догадках Гермиона убедилась, увидев его со своей палочкой в руках. С огнём на всю округу. И страх от столкновения с ужасными, отвратительнейшими немагами отошёл на второй план под впечатлением от могущества магии Фреда. Она могла пересчитать по пальцам волшебников и волшебниц, которые могли бы выпускать такое количество магии за раз. Фред был невероятен.

А потом он наконец сломался. Выдал ей все свои страхи в истерике, от которой ей самой стало тяжело.

И она успокоила его.

Потому что Фред не был сыном сатаны.

И вряд ли был магом.

Он ей верил. И её не могло это не тронуть.

С горем пополам они смогли дойти до озера и там…

Она ещё помнила их близость в, как бы смешно ни звучало, дупле дерева. И её душа и сердце требовали дальнейшего. Гермиона была почти уверена, что он не откажет ей. Но — о Мерлин! — когда она всё же почувствовала, как его тело двинулось на встречу её синхронно, как его губы неистово вцепились в её, как самозабвенно он ласкал её, несмотря на больную руку… она поняла, что пала. Не любить его оказалось невозможным. И она стала осознавать то, что встретиться им было предначертано судьбой (она помнила последнее предсказание мамы), ещё раньше.

Его лицо, когда они упали на берегу и она запрыгнула на его бёрда… переполненное удивлением, восторгом, одобрением и страстью… она постаралась запечатлеть это в памяти. Как и всю ночь. Фред был неопытен, но смекалист, к тому же быстро учился и хорошо чувствовал её. Он скоро понял, что было нужно Гермионе, и подчинялся её указаниям. Потому ещё ни с кем до него она не ощущала такого удовольствия.

Однако ночью она вновь сделала это. Вмешалась в его сон. Фреду снился дом и Дед с братом. А потом незнакомая рыжеволосая женщина… вероятно, та, которую он принимал за мать. А цветок не снился. Гермиона чувствовала, что ей нужно узнать больше, чтобы понять. И чтобы Фред тоже понял… Она хотела помочь. И найти цветок — тоже.

Гермиона пообещала себе, что признается во всём, но позже. Больше всего ей не хотелось, чтобы он мучился от неопределённости (она ведь всё ещё не могла сказать точно и уверенно, что с ним было), чтобы он мучился от понимания, что он — проклятье, от которого избавились оправданно. Она не хотела, чтобы ему было плохо. Потому хотела сначала всё выяснить и лишь потом сказать ему.

Отношения между ними стали более открытыми. Ведьме нравилось, каким всё ещё слегка неловким в силу отсутствия опыта был юноша. Нравилось, что он не был против того, что она брала инициативу на себя, помогая ему ориентироваться.

И он правда быстро учился. Целоваться у него получалось отменно.

Был ли Фред магом? Гермиона догадывалась, что на него оказало своё действие влияние цветка — Красное солнце залечивало любые раны и обладало неизведанным волшебством, так почему бы… не дать мальчишке немного магических сил? Или, может, даже открыть в нём их?

Она хотела выяснить. Потому придумала план с галлюциногенными ягодами.

Правда, в итоге всё пошло немного не так. Гермиона чувствовала стыд и вину за то, что делала с Фредом без его ведома. И тоже съела плоды. Её накрыло с лихвой — она вновь увидела мать и то, как магглы утаскивали её в лес. Как разорванная одежда болталась на её боках. Увидела бездыханного отца. Все воспоминания и мысли, которые она так старательно прятала в себя, вышли к ней в видения.

Ей было ужасно.

Но отошла она быстрее Фреда. Проверив его состояние, Гермиона убедилась, что всё хорошо. Не удержалась от ласкового касания губ ко лбу. А потом, желая сбросить морок мыслей, ушла к озеру освежиться. И пала в незабытье.

Очнулась Гермиона уже в странном помещении. В городе, в который ни за что на свете не хотела бы попасть. Благо, метка была скрыта из-за синяка, оставленного охотниками. И всё равно она была в ужасе, что её раскроют…

Место оказалось корчмой. Там она познакомилась с наследником Мерлина, ощутила неописуемое удивление и восторг от встречи. И поняла, что что-то во Фреде после видений изменилось. Он не прикасался к ней. Он не смотрел в её сторону. Он не звал её по имени. Он почти не обращался к ней.

Ровно до расставания под ливнем.

Ей было ужасно обидно. Потому что она не понимала, что происходило тогда и что произошло в голове лесника, что он так сменил своё к ней отношение. Что он сбегал от неё. Их цели столкнулись — каждый хотел позаботиться о своём родном человеке (как у Гермионы единственной семьёй был отец, так и для Фреда был Джордж). Ведьма понимала, что им нужно разойтись на это время. Но Фред её в прямом смысле бросал. Она чувствовала и понимала, что он не намерен вернуться к ней вновь. Словно их пути больше не сойдутся.

— Что ты наделал?! — вскричала она, когда Фред уже скрылся от её взгляда где-то вдалеке, а Гарри вышел за ними. — Зачем ты сказал ему?!

Она взвыла и заревела, грохнувшись на колени прямо посреди грязной дороги. Если бы Гарри не сказал Фреду, что палочкой владеют только маги, то он бы не стал думать, что она ему соврала. Он бы не стал считать её… врагом?..

Ох, она была разбита.

Если бы у неё было ещё немного времени!.. Если бы Фред немного подождал…

…Если бы она сказала раньше!..

Гарри согласился помочь ей с поиском цветка. Она была не одна. Но одиночество чувствовала острее, чем когда-либо. Наследник Мерлина был неплохим юношей — он умел вести диалог, он многое знал о волшебстве и даже немного о следопытстве.

Но это всё равно был не болтушка Фред, знающий всё на свете про лес.

Она оставляла метки в надежде, что Фред нагонит. Что не бросил её.

Путь их был долог и сложен — где-то рядом всё ещё рыскали охотники в поисках разыскиваемых Фреда и Гермионы, подступы к цветку были всё опаснее и опаснее. Лес путал их, леший водил за нос, нападали не только животные, а сама природа — их терроризировали растения похуже дьявольских силков, сам воздух стал отравленным. Чем ближе к нужному месту они были, тем хуже себя чувствовали — они страдали от головокружений, тошноты, постоянного напряжения и страха. Чем ближе к нужному месту они были, тем сильнее Гермиона хотела этот цветок. Она была благодарна Гарри за то, что тот, узнав об опасности, не оставлял её. И что не поднимал вопросов о Фреде. Вероятно, Солнце нужно был наследнику так же, как и ей, раз его отравляло с той же силой. Они петляли и путали следы, только благодаря удаче не попадая в настоящую опасность.

В итоге они надышались дымом с волшебных болот. Гермиона по глупости и неосторожности — больше. Она вновь провела слишком много времени в незабытье. Гермиона видела перед собой мать, улыбающуюся загадочно, держащую в руках её ладонь, перепачканную в муке. Видела её перепуганные от происходящего вокруг ужаса глаза, взброшенную ради заклинания руку и здоровые фигуры, уносящие сопротивляющуюся маму в глубины страшного леса. Гермиона видела отца, сидящего на ступенях их маленькой хатки и пьющего свою любимую араку, рассказывающего смешные байки и утешающего дочурку после ссоры с матерью. Она видела его, обессиленного, бледного, неспособного контролировать собственный кишечник. Постепенно от неё ускользающего. Гермиона видела друзей, отвернувшихся от неё в трудную минуту. Видела улыбающегося ей приветливо Фреда, его задорный взгляд и лицо, выражающее глубокую привязанность с первой встречи. Его разочарование и злость, стремительно удаляющуюся спину...

В этот раз Гермиона очнулась не в корчме. Но была полностью исцелённой. От тошноты, слабости и головокружений не осталось и следа. Гарри и какие-то незнакомые люди сновали по всё той же опушке, на которой она потеряла когда-то сознание. И невдалеке, изувеченный ожогами с головы до ног, с отсутствующим глазом и чёрными пальцами рук, лежал в траве… бездыханный Фред.

Примечания:

Всем привет! С вами на связи снова эй отчаянье)

Во-первых, хочу поздравить людей, окончивших сессию (как я сегодня) и сдавших экзамены. Вы прошли долгий путь. Вы большие молодцы! Что насчёт тех, кто ещё в процессе — что ж, вы почти у цели! Удачи и успеха вам.

Во-вторых, я хотела бы попросить прощения у тех, кто меня так долго ждал, за долгое отсутствие. Столько всего приключилось за последние месяцы (учёба, лечение, препараты, проблемы), что мои планы с окончанием фика к июню претерпели изменения.

Надеюсь, новая глава скрасит ваше сегодняшнее время. И готовьтесь к тому, что я постепенно вернусь. Писать хочется — жуть! Посмотрим, как у меня получится разобраться с этой историей.

— Птицы летают низко. Дождь будет долго.

Отворившаяся со скрипом дверь явила в свете хатки продрогшую и нахохлившуюся фигуру. Тяжело ступая, она присела на скамью у порога. Несмотря на то, как спокойно говорил Дед, выглядел он встревоженным. Фред несмело приблизился, заглядывая в лицо родителя, пока тот стягивал с окоченелых ног тяжелые сапоги. Джордж выглядывал из-за печи с ухватом наперевес.

— Разве это плохо, Деда?

Старик посмотрел на мальца с улыбкой, взгляд его, ранее отчуждённый и задумчивый, смягчился перед конопатым лицом Фреда.

— Звери чувствует окружающую нас природу намного чётче, чем люди. Сейчас они встревожены, и это мне не нравится. А теперь, — поднявшись, Дед оглядел освещённую свечами хатку и глубоко вздохнул, — попробуем, что вы там на двоих с братом сготовили.

Джордж, только и ждавший момента, тут же вынул из печи котелок с супом. Его раскрасневшееся от жара печи лицо выглядело чрезмерно довольным. Фред уже накрывал на стол.

Это был один из множества спокойных вечеров их семьи. Близнецы, пихая друг друга ногами под столом, с жадностью поглощали горячий суп. Дедушка, садясь за стол, отвесил неуёмным близнецам деревянной ложкой по лбам и принялся за еду. Погода за окном тем не менее бушевала. Было темно, выл ветер, капли колотили в стёкла, будто кто-то маленький и шустрый требовал отворить и впустить его в тёплую уютную хатку. Там же, в хатке этой, горел огонь печи, пахло свежим супом и сушёными травами. Было тихо — лишь стук ложек звучал в избушке, да носом шмыгал едва заболевший Джордж.

— Завтра пойдём с вами в лес, — сказал вдруг Дед, облизывая ложку после трапезы. Фред и Джордж никогда не спорили с родителем, когда дело касалось леса. И потому, едва переглянувшись, ничего не сказали. В глазах друг друга они, тем не менее, прочитали сомнение.

Лишь когда ночь вступила в свои права и пора было ложиться спать, один из них, на правах старшего, набрался смелости спросить. Джордж уже преспокойно посапывал на соседней подушке. Дед сидел у печи, начищая три пары сапог перед походом. Его и без того крупная фигура на фоне огня выглядела ещё больше. И теплее. Дед в такие спокойные минуты внушал спокойствие и доверие. На самом деле он не был стариком преклонного возраста, несмотря на седые волосы. Их родителю было не так много лет, чтобы звать его Дедом, но они продолжали звать так. С ним никогда не было страшно. Близнецы знали, что Деда защитит их от любой опасности, победит злодеев и своих мальчишек научит тому же. И ещё они знали, что Деда и сам может быть злым и гневливым. Сколько раз он лупил их за провинности?..

Наверное, именно этим и оправдывал своё промедление Фред.

Дед совсем тихо напевал себе под нос какую-то мелодию и скрупулёзно оттирал тряпочкой каждый кусочек грязи, застрявший в подошве сапог. Клонило в сон. Вдохнув поглубже, Фред шепнул:

— Деда, — он, казалось, не услышал, но всё же напевать прекратил. — А как же дождь, Деда? Ты сказал, что он будет долго.

Дедушка наконец распрямился и опустил сапоги у печи, чтобы на утро те были тёплыми и парнишки не простудились. «По-хорошему, — думал родитель, — Джорджу нужно купить новую обувь». Старые сапоги уже прохудились, а появившиеся дырки грозили младшему дитю чем-то и посерьёзнее простуды. Дед вздохнул. В их хатке денег куры не клевали. Если бы не дары природы, то их неполноценная семья жила бы вовсе впроголодь. Однако деньги нужны были — сезон дождей должен был затянуться, а для того, чтобы его пережить, нужно было купить не только новой одежды, но и лекарств. И потому пора было посетить город. А перед этим нужно взять парней с собой — на рыбалку, на сбор трав, на охоту.

Высунувшееся из-под тёплого одеяла лицо Фреда выражало сомнение.

— Вот и посмотрим, как вы сможете сориентироваться в лесу во время дождя, — Дед улыбнулся, широкая, горячая его рука накрыла лоб и глаза ребёнка. Фред, так и не сумев понять, слиплись ли его веки от усталости или же от рук старика, пал в сновидения. На улице всё ещё тарабанил дождь, будто кто-то стучался в окно...

Снаружи было сыро и туманно. Тучи в небе так и не рассеялись со вчерашнего дня, и в лесу оттого стояла мрачная полутьма. От дождя осталась только морось, готовая разрядиться непрошеным ливнем в очередной раз за прошедшие сутки, но ни это, ни изредка громыхающая вдали небесная наковальня, ни полусонные близнецы не заставили Деда передумать. Он все так же намеревался отвести своих мальчишек в лес, дать им очередной навык выживания. Дед хотел был уверенным, что, когда его не будет рядом, его мальчишки смогут вдвоём справиться со всем, на что были обречены ещё при рождении.

Однако что-то, как и боялся старик, было не так. Моросящий дождик вскоре после их отправления уже превратился в целую бурю — переход был настолько внезапным, что никто из них не успел вовремя понять опасность. Разойдясь совсем недалеко, в условиях нарастающего ливня и ветра они потеряли друг друга. Боясь, что ветви деревьев вот-вот упадут на его голую голову (ветер срывал не только ветки и листья, но и капюшон), Фред думал только об одном: дом, дом, дом…

Шум листвы и ветра превратился в нестихающий гул, становился похожим на чужеродный шёпот, шипение и оклики. Фред метался, едва удерживаясь на ногах, стараясь сохранить тепло хотя бы под той одеждой, в которую безуспешно кутался, брёл куда-то, лишь бы не стоять на месте. Ему казалось, что кто-то невидимый его глазу наблюдает за ним из-за ветвей деревьев и только и ждёт, когда мальчик остановится. Он делал шаг — и нечто ступало одновременно с ним, он начинал бежать и слышал, как что-то с чавканьем спешит след в след. Звать Фред перестал ровно тогда же, когда его голос пропал. Джорджа и Деда слышно из-за гнева погоды не было.

И тут вдалеке — совсем малюсенький огонёк — надежда. Свеча в окне их дома? Соседский огонёк? Не важно — спасение! В момент, когда Фред обнаружил его у себя перед глазами, он замер и не мог поверить — дыхание остановилось на полувдохе, сердце пропустило удар и болезненно сжалось в предвкушении. Но Фред даже не заметил, что замер не только он, а всё вокруг. Замер лес, остановился ветер и сама вода. Нечто в кустах пригнулось для прыжка.

Фред сорвался с места настолько быстро, что сам не поверил взявшимся из неоткуда силам.

Уже через несколько шагов он ощущал не только притягивающую силу огонька вдалеке, но и дышащий в затылок страх. Страх смерти. Это был почему-то самый простой вывод из всех, что когда-либо делал Фред. Его хотят убить. И потому нечто вдалеке — его единственный шанс.

Вновь выл ветер, раскачивались до самой земли деревья, хлеща ветвями лицо и задевая корнями ноги мальчишки. Вода застилала глаза — не только дождь, но и попросту слёзы ужаса текли градом. К чавкающим по грязи шагам за его спиной добавилось хриплое тяжёлое дыхание и клацанье голодных до мяса зубов. Мальчишка уже с трудом перебирал ногами, но силы отчего-то не заканчивались, мышцы были будто раскалённые, сердце колотилось, готовое разбиться о грудь!..

Свет оказался ближе, чем ему казалось. Поляна, на которую он вышел, вся освещалась мерцающим ярким огнём. Перед Фредом был цветок. Краснее и ярче, чем само солнце. По его алым листьям стекал жидкий огонь, пестики горели аки факелы. Фред не осмелился оглянуться назад. То, что сейчас рычало и с громыханием прыгало грудью на стену (а была ли она там?) казалось куда менее привлекательным, нежели цветок… нет, существо перед ним. Оно манило, звало, окутывало приятным тёплом, словно объятие близкого…

Дед нашёл Фреда только утром. Спящего в углях посреди выжженной поляны. Существо не просто спасло его и согрело ночью, но и наделило необыкновенным даром сновидения.

Теперь Фред снова был здесь. Сломя голову он бежал по болотам, желая как можно скорее вернуть затухающую Гермиону к жизни. Арагорн прилетел в Нору, как-то нашёл спрятанное ото всех убежище…

Фред лёг спать тем же днём, когда пришёл, потому что очень устал. Ему снилась всё та же Нора, в которой он был, но она отчего-то была совсем другая и в то же время такая, что было ясно, что это именно она. Такая же нагромождённая, кривая, с выступающими башнями, обросшая плющом, но… уютная? Ухоженная? Было ясно, что к ней прикасалась чья-то рука, постоянно готовая что-то поправить и добавить. Фред наблюдал со стороны, стоял прямо перед дверьми и не мог и шелохнуться — ни рука не поднималась к ручке, ни нога не ступала дальше порога. А внутри, за закрытой дверью были шум и суматоха — ни следа от тишины и скрытности, присущей Ордену. Там было много народу — с десяток людей, не меньше. И все они ходили, бегали, перекрикивались между собой, но не по-злому или неприязненно, а как-то по-домашнему и добро.

Из надстроек, помимо криков, раздавались хлопки и шёл дымок. Фред был готов поклясться, что слышал свой голос или Джорджа. Или их обоих. Помимо них он узнал голос наследника Мерлина и несколько незнакомых и знакомых одновременно. Даже, вроде как, голос Гермионы. И там были голоса взрослых тоже — полуприказной-полуласковый женский и спокойно-весёлый мужской. И пахло пирогом, который Фред любил больше всего. Который Дед готовил им, когда ещё был жив.

В какое-то мгновение в одном из окон высунулось его же лицо, гогочущее и выбрасывающее что-то на улицу. Следом за ним пронеслась чужая рука, отвесив оплеуху, и вихор кудрявых каштановых волос, мелькнув, исчез вместе со вторым Фредом. Настоящий, стоя всё там же на порог, скривился. Должно быть, больно было.

— Фред… — позвал мягким шёпотом посторонний голос. Он был словно вне сна, над ним. Как белый шум, но очень настойчивый, пусть и тихий. — Фред… — запах вольных ветров и цветочных полей проник в его нос, словно ненароком забытый и вновь упомненный. Голос, ласковый и кроткий, взывал к нему с мягким нажимом, с нуждой. Фред не понимал, что происходит. Чьи-то локоны касались его лица, ладони трогали плечи в знакомом-знакомом жесте…

— Ты умрёшь, Фред… — раздалось внезапно близко в самое ухо, отчего Фред почти подпрыгнул. В тот же момент следом раздалось:

— ФР-Р-Р-ЕД! — гаркнул раскатистый скрипучий голос.

И лесник мгновенно очнулся от сладкого сна. Обнаружил себя на полу. По комнате метался ворон — сшибал всё на своём пути, бился в стены, словно заведённый. И повторял всё то же:

— Беда! Беда! БЕДА!!! — Это был Арагорн. Несчастная взвинченная птица лепетала слово, которому лесник так упорно её учил.

Фред вдруг почувствовал острую нужду во вдохе, но не мог дышать, словно утопал. Паника захлестнула его, и он, наконец, в какой-то момент в самом деле очнулся. Уже наступал вечер.

Тоска по ведьме, которую он не вспоминал или упоминал в разговорах только вскользь, вернулась к нему вновь с новой силой. Как она там? Нашла ли цветок? Хватило ли времени? Успела за эти оставшиеся три дня? Спасла отца? Жива ли? Теперь, когда о его жизни стало известно столько невероятных деталей, ему хотелось, чтобы Гермиона всё же была на его стороне. Он понимал, что всё ещё имел право злиться, но правда обстояла в том, что ведьма была ему всё так же нужна. И им нужно было лишь поговорить обо всём, что висело большим вопросом над ними. Вот только теперь… когда это случится?

Сильная девочка всегда ему помогала, даже когда он был без сознания.

Чем дальше ты от ведьмы, тем слабее чувства. Ослабли ли твои? Он подумал об этом только сейчас. Столько всего произошло за последние дни, что он совсем забыл о том, как тянуло внутри при мысли о его ведьмочке, как болело сердце.

Он прислушался к этим ощущениям.

Нет.

Вот и ответ.

Да, она ему необходима.

С этой мыслью Фред вышел на крыльцо, едва узнавая его после сна. Там расположились Луна и Джордж. Брат чувствовал себя гораздо лучше, раз решил выйти на свежий воздух. Луна всё так же следовала за ним, ухаживая за ранами. Фред решил рассказать всё. Глаза его брата, отдохнувшие и даже счастливые от того, что рядом были люди, которых он больше всего хотел видеть, становились круглыми и ошалелыми с каждым словом. Фред рассказывал о своём приключении, о Гермионе, о своих чувствах и сомнениях, об окончательном решении, чувствуя, будто прощается. И нутро его не обмануло.

В разгар рассказа раздался хлопок — негромкий, но зычный, далекий. Раскатистое граянье прокатилось над их головами мгновением позже. Братья вздрогнули от этого неожиданно неуместного звука, задрали головы к небу и увидели стремительно приближающуюся чёрную точку. Фред не мог поверить, хотя сейчас больше всего на свете ему хотелось, чтобы это было правдой. Птица, продолжая кричать, приближалась стремительно быстро, надрывая свои угольные крылья, силясь привлечь внимание знакомого лесника и не сбиться с пути. Фред подорвался, стул позади него упал с громким стуком. Лицо его исказило изумление и благоговение, в порыве он протянул руки навстречу.

— Гермиона…

Джордж воззрился на него с ужасом в глазах, не понимая, что происходит, но чувствуя, что случится нечто ужасное. Такая же перепуганная Луна невольно замерла у его кресла, как маленькая пташка перед налётом смерти. Джордж рванулся со своего места, стремясь достигнуть брата, ухватить за руку…

Арагорн… конечно, это был он. Сон его не мог быть обыкновенным, никогда таким не был.

Ладонь Джорджа едва успела прихватить полу чужой рубахи, когда раздался судьбоносный хлопок, и в следующее мгновение всё вновь стихло. Рука прошла сквозь пространство, ухватив лишь воздух. Джордж упал на колени.

На крыльце Норы остался лишь он и Луна.

Фреда переместило на болота. Он был здесь раньше, но едва узнавал местность — она исказилась, будто пропущенная через плохой эфир, или будто лесник наблюдал за ней через донышко бутылки. Это ядовитый дым размазывал округу, отравляя непрошенным гостям не только лёгкие, но и зрение. Встревоженный Арагорн, волшебное существо, сидел на плече Фреда, не способный более прорваться через этот кислотный плотный туман. Он и так истратил все свои силы на перемещение.

Совсем недалеко Фред услышал шаги и тяжёлые вдохи. Ещё не успев надышаться отравой, он смог быстро найти тех, кто был здесь уже давно. Гарри тащил Гермиону на себе, едва ли не теряя сознание. Завидев чужую фигуру, волшебник из последних сил ухватился за палочку и выбросил заклятие, но промахнулся — видимость была ни к чёрту. К счастью, ещё до второго заклятия он успел узнать в приблизившемся человеке своего знакомого. Обессилев окончательно, наследник Мерлина упал на траву.

Он не рассказал почти ничего нового — было ясно, что они всё это время шли по болотам, разыскивая путь к цветку. Попали в передряги с растениями и животными, защищающими Солнце, и надышались парами. Гермиона впала в незабытье первая. Что действительно было важно: Гарри сказал, что им можно помочь, сорвав цветок. Сейчас только он мог избавить от ран и яда, ведь сам был их причинителем.

У Фреда с собой не было ничего. И всё же он отправился дальше.

Лес теперь будто всеми силами сопротивлялся — отныне, вероятно, цветок чувствовал, что Фред шёл именно за ним. Монстры из кошмаров вновь преследовали его в дороге, как в детстве. Фред начинал вспоминать всё… Он почти вскоре вновь нашёл эту поляну. Такую знакомую, невообразимо родную… Стало внезапно так тихо, словно уши крепко заложило — Фред рассеянно попытался отжать воздух из ушей пальцами, однако тишина так и не отступила. И лесник понял, что это тоже происходило раньше. Воспоминание пробудилось в его голове мгновенно: чернеющая темнота, вой и клацанье стальных зубов за спиной, горящий, жаркий цветок впереди. В груди расцвело ощущение, будто он встретил старого друга.

Однако вновь стоя на поляне, залитой ослепляющим светом выжигающей все в округе звезды, Фред в этот раз оглянулся. Те создания, которые всю жизнь преследовали его в кошмарах, ходили за ним всю дорогу от дома до цветка и вновь стоявшие за его спиной, были… в ужасе. Это были больше не жаждущие мяса хищники, а перепуганное до смерти зверьё. От цветка исходил удушающий жар — он иссушал, подавлял волю, выжигал внутренности и кости.

Фред оглянулся. Ноги несмело и с трудом понесли его вперёд. Цветок пылал, как красное солнце, жегся, протягивая свои огненные щупальца навстречу. Фред смотрел только на этот красивейший цветок, столько лет ожидавший его прихода, но краем глаза замечал, как мир вокруг превращался в ад: все горит, просто полыхает, но источником огня оставалось только это создание. Воздух будто загустел, лесник уже насилу передвигал конечности, будто двигался сначала в воде, а потом в тине (или в лаве?..), но неумолимо приближался.

Внутри всё пылало, подобно огню вокруг. Все плохое выходит с кровью — Фреда этому научила Гермиона, заговаривавшая в своё время его раны, потому кровотечений из носа и глаз он почти не боялся, когда приблизился невозможно близко.

Фред протянул к существу руки из последних сил, чувствуя, как кожа стала густо стекать с его рук и лица. В следующее мгновение он почувствовал жжение в глазнице и тут же услышал хлопок — так от жара лопнул левый глаз.

...И в следующие мгновение мир погрузился в абсолютную тишину. Фред не чувствовал ни ожогов на расплавленной коже, ни жара, заполнившего лёгкие. Он не чувствовал и миллиметра своего тела, кроме лица, которое горело, будто раскалённое над костром. И, может, ничего не слышал, потому что перепонки в ушах лопнули?.. Ему казалось, что он лежал на чем-то невообразимо мягком, словно на родной перине.

Когда он открыл тяжелые веки, то мир не сразу стал чётким: лишь постепенно он начал видеть и чувствовать по обеим сторонам от своего лица пышные завитки каштановых волос, таких знакомых. Фред смотрел, смутно различая образ, будто в глаза бросили пыли. А она смотрела, кажется, так, будто знала больше, чем мог когда-либо знать он. Улыбалась ему, но при этом выглядела как-то тоскливо и глядела на него этим пронзительным золотистым шоколадом. Ему бы не хотелось знать, как выглядело его тело, раз на него смотрели так...

А потом он разглядел другое лицо в этом коридоре кудрей — и ничего больше. Рыжих кудрей. Женщина, незнакомая, улыбалась ему, но при этом выглядела как-то тоскливо, и смотрела на него пронзительным голубым небом, которое ему было сильно знакомо. Он наконец не чувствовал всё остальное своё тело, словно его и не было. Их дыхание: его — слабое и поверхностное, и её — ласковое и неровное, — смешалось в одно.

Она чего-то ждала — наверное, когда он окончательно придёт в себя, потому что как только Фред полностью сфокусировался на ней, она тихо произнесла ему:

— Я люблю тебя, — на её губах слабая улыбка.

— Я знаю, — и он чувствовал кровь на зубах.

Перед его глазами, как в одном знакомом сне, снова была Гермиона. Фред знал, на что шёл. Сны рассказали ему всю правду. А мир вновь предался огню.

Примечания:

Сама поражаюсь тому, как пишу главы... Спешу сообщить, что эта — предпоследняя. Последнюю напишу точно до сентября. Что буду писать дальше — ума не приложу. Хочется чего-то новенького, но пока, увы, не ясно, чего.

Так же большое спасибо и мои поздравления — нас теперь 100! :))

Примечания:

Вот и последняя глава, спасибо всем, кто ждал. Я, честно говоря, немного подвыдохлась ближе к концу — видимо, что-то мне приелось. Однако это не отменяет и того, что я очень довольна получившейся работой и рада, что смогла написать всё, что планировала. Спасибо вам, мои прекрасные, что продолжали быть со мной, оставляли отзывы и поддерживали эту работу! Для более глубокого погружения рекомендую зайти в мою группу вк — там есть небольшой рисунок и музыка, которая очень подошла к эпилогу (https://vk.com/hey.desperation).

Далее я пока не планирую писать работ ни по одному из тех фандомов, по которым у меня есть истории. Хочется испробовать чего-то нового — написать ориджинал. Пока ориентируюсь на сборник историй-рассказов, к которым уже есть некоторые зарисовки. Когда же я начну — вопрос даже для меня. Буду счастлива и благодарна, если кто-то всё равно останется со мной!

До скорых встреч! Приятного чтения!

«Ворожбой полоненные дни

Я лелею года, — не зови…

Только скоро ль погаснут огни

Заколдованной темной любви?»

(А.Блок)

Сначала не было ничего. Ничего было внутри него, вокруг. Насколько вокруг — тоже не было понятно. Казалось, что в этом узком пространстве без конца и края нельзя было раскрыть руки или разогнуть спину. Хотя это тоже вызывало сомнения — он не чувствовал ни кусочка своего тела, так что ему нужно было раскрывать или разгибать? Даже собственное сознание было под вопросом. А кто, в конце концов, он сам?

Затем, словно разводы в мутной воде, стали появляться цвета, очертания. Пространство приобретало формы, становилось понятным, но всё также не имело за собой конкретного размера — оно казалось возмутительно небольшим и невообразимо нескончаемым одновременно.

Образ начинал что-то напоминать. Внутри от этого засвербело. Оранжево-красное, размытое, пустое. Прямо перед ним (но перед кем — «ним»?) из почвы или того, что было на неё похоже, выбрался росток. Увеличиваясь на глазах, в следующее мгновение он имел листочки, а потом и цветок. Бутон раскрылся медленнее, словно стесняясь или сомневаясь, и из него выпрыгнули яркие горячие тычинки. Брызнул огненный сок, побежал по стеблям и лепесткам, орошая корни. Вскоре образовалась маленькая лужа, становясь всё больше, гуще, горячей, пока наконец Фред не отпрыгнул, боясь обжечься.

И тогда он вспомнил, что это — цветок Солнца. А он — лесник Фред. А это место он уже видел когда-то.

И тогда, когда он вспомнил, кто он и почему здесь, как только горестные воспоминания коснулись его воспалённого смертью разума, перед ним явилась она. Женщина с самым ласковым взглядом на свете. Подвижная и юркая. Низкая, пухлая, с копной рыжих недлинных волос. Мама. Он не мог не узнать её. Она приходила к нему во снах.

— Наконец-то ты пришёл, — улыбнулась она медленно. Цветок под её ногами начал увядать также стремительно, как только что расцвёл. Фред захотел приблизиться, чтобы сделать… что-то… но мама взмахнула рукой. — Не пугайся. Так нужно. Всё будет хорошо.

И он поверил ей безоговорочно.

— Я умер? — спросил он тогда, несмело поднимая взгляд.

— Не спрашивай о том, что боишься услышать, — она вновь улыбнулась так, будто бы одобряла любой его вопрос заранее.

— Тогда… ты моя мама?

Она промолчала, но губы её растянулись шире. Фред потупил взгляд, и тем не менее рот его тоже дрогнул.

— Ты приходила ко мне.

— Ты звал.

— Почему я снова вижу тебя?

Глаза матери отразили глубокую печаль, но она вновь не стала молчать.

— Я часть цветка, Фредди. И мы наконец можем говорить. Теперь, когда он умирает.

Лицо лесника отразило испуг и непонимание.

— Расскажи…

— Что ты хочешь знать?

Немного помедлив, он ответил:

— Всё.

Молли в сомнении склонила голову. Фред не давал пояснений. И она начала…

Их семья жила среди людей. Как и многие другие волшебники того времени. Маги не могли держаться поселениями, потому что подвергали себя риску быть обнаруженными и уничтоженными. Вынужденные жить так, чтобы простые люди не подозревали о них, волшебники жили среди немагов и старались вести тихую жизнь. Артур и Молли познакомились благодаря другому волшебнику — на то время это был самый простой способ знакомиться.

Часто незнакомые маги начинали жить вместе, чтобы было хоть как-то легче среди враждебного племени. Артур и Молли полюбили друг друга, что тоже не было чем-то необычным. В таких условиях многие волшебники, делившие быт и жильё, сближались и становились семьёй.

В их небольшом доме стали быстро появляться дети. Первенца назвали в честь друга, познакомившего их — Чарли. Второго мальчика назвали Биллом, а третьего — Персивалем. У них была небольшая разница в возрасте, потому долгий перерыв перед рождением следующего чада показался Артуру и Молли странным. Шли недели, месяцы и годы, и супруги думали, что на этом всё и закончится — трое детей для волшебников было в самый раз. За волшебными детьми нужен был глаз да глаз — малейший всплеск магии под носом у людей мог привести к непоправимому. Благо, что Уизли жили на окраине города.

Однако Молли снова была беременна. Всё было точно так же, как когда она вынашивала Чарли, Билли, Перси. Только живот был больше и оттого, вытягивая кожу, оставлял куда более глубокие шрамы. Молли снова цвела и благоухала, часами разговаривая с чадом внутри себя. Она любила его ещё до того, как он появился на свет, и терпеливо ждала его.

Выносив положенный срок, Молли стала готовиться к родам. Вот только даже с магией, которая облегчала тяжбу девяти месяцев, нельзя было точно предугадать день. Роды начались в городе. Молли, не успев вернуться домой, пришлось рожать в доме повитухи — люди привели её туда при схватках. Прошло много тяжёлых и мучительных часов, прежде чем на свет родились два здоровых мальчика. Близнецы. Это стало приговором для радостной матери, прижимавшей к груди две рыжих головки.

Последнее, что помнила перед смертью Молли, были чужие страшные руки, уносившие прочь её мальчиков. Фредди и Джорджи. Она точно не знала, что случится с её детьми после. Знала только, что люди нарекли их предвестниками Сатаны. Знала, что Артур обещал ей сохранить мальчиков в безопасности.

Когда она вновь открыла глаза, то сначала не поняла, где оказалась. Место, в котором она находилась с тех самых пор, не имело очертаний, границ, формы, запаха. Лишь один цвет и ощущения. Иногда они были совсем притупленными, порой становились жгучими и ядовитыми, но не для неё, а для всего, что её окружало. Сознание Молли было разделено на двоих. Принадлежа когда-то только ей, большей своей частью оно отныне было отведено необыкновенному существу, о котором Молли никогда не слышала раньше. Красное солнце разделило своё существование с ней на долгих двадцать лет. Дало ей возможность. И по ощущениям это сосуществование было бы похоже на вечность, если бы не один простой случай, приведший к матери её чадо одной буйной ночью.

Когда Фред впервые приблизился к цветку, Молли уже знала, что он отозвался на её внутренний зов, о котором она и сама не подозревала раньше. Связавшись с Солнцем единожды, мальчик смог закрепить связь с когда-то умершей матерью. Стремясь не терять эту связь более, не расставаться с сыном как можно дольше, Молли смогла передать часть своей магии ему, сквибу. Так появилась способность говорить с животными, глазами которых мать наблюдала за своими детьми. Так появились сны, — порой вещие, а порой связывающие — благодаря которым Молли могла общаться с Фредом. Так появилась способность не потеряться в лесу — чтобы Фред всегда мог найти дорогу не только домой, но и к цветку, к матери. Она знала, что когда-нибудь он придёт снова. Только ему это было дозволено.

Магией же Молли смогла вмешаться в узлы времени и, не меняя, не вредя, лишь сторонним наблюдателем подсмотреть происходящее тогда, когда сама она была устранена из своего времени. Связав себя с подсознанием сына, Молли узнала, что сделал Артур после её смерти. Он похоронил жену в лесу и взял близнецов с собой. Спрятал и её, и их подальше от людей, которые сотворили весь этот кошмар. Чтобы больше они не беспокоили. Даже после смерти. Могила была ничем не примечательна — лишь небольшой булыжник с именем и подписью «прекрасная». На большее места просто не хватило. А «прекрасная» заключало в себя все доступные значения: прекрасная женщина, мать, жена, волшебница…

Сразу после Артур понёс мальчиков глубоко в лес. К братьям покойной жены. Конечно, избежать их гнева он не смог. Потерявшие сестру, Гидеон и Фабиан почти обезумели от горя и всю свою ненависть вылили на того, кто принёс плохую весть и оказался рядом — на Артура. Однако в близнецах, которых так невзлюбили горожане, они, как и Молли, как и Артур, не видели ни крупицы зла. Зная старинное волшебство, они помогли скрыть метки Мерлина на ручках мальчишек. В память о Молли. Во имя любви к сестре… Конечно, Артур рассказал им о своём плане. Они обещали присматривать за детьми.

Покинув Нору, родной дом жены, Артур отправился ещё глубже в лес — к избушке, в которой проживал отставной орденец. Несмотря на молодой возраст (он был едва моложе самого Артура), Амос был помотан в схватках и походил уже на пятидесятилетнего старика. В некотором роде из-за своих морщин и шрамов, в большем роде из-за того, что мало следил за собой. Амос согласился помочь — он, как никто другой, знал, на что способны люди в своих ненависти и непонимании. Артур оставил детей, вернулся в город и рассказал всем, что оставил детей на съедение волкам. Что случилось дальше — не знали ни Амос, ни братья Пруэтты. Артур пропал вместе с остальными мальчиками.

Вместе с Гидеоном и Фабианом Амос хранил близнецов в безопасности, следил за их взрослением… Амос взял детей под крыло, пообещав молчать о правде так долго, как получится. Однако он умер, не успев её раскрыть. Завял стремительно быстро за каких-то пять лет и унёс тайну рождения с собой.

Всё это Молли узнала, будучи оторванной от жизни. Именно из-за того случая одной пасмурной буйной ночью она смогла быть рядом с обоими своими мальчиками, наблюдать их взросление. Благодарить небо хотя бы за эту вот хрупкую возможность. И ждать, когда сын придёт вновь.

Фред слушал внимательно, стараясь сохранять серьёзный вид, но глаза его то и дело наполнялись слезами. Падая на щёки, они тут же иссушались от жара пространства вокруг. Они с братом были любимы всю свою жизнь. И пусть они были оставлены родителями, мать их никогда не покидала.

Когда Фред, остервенело протерев заплаканные глаза, вновь взглянул на мать, та стояла совсем рядом. Он не успел сообразить, а руки Молли уже крепко обнимали его — ласковые, родные, мягкие. Объятия, дарящие безмятежность и чувство безопасности. Мамины объятия. Фред спешно заключил вокруг её стана кольцо своих рук, боясь, что ощущение её ласки пропадёт быстрее, чем он сможет напитаться ими. Но она не исчезла — наоборот, провела мягкой рукой по его спине, успокаивая, и только тогда Фред понял, что рыдает и задыхается в этом рыдании.

— Мама… мама… — голос надрывался высокими нотами и дрожал, руки и плечи тряслись от эмоций. Фред чувствовал себя ребёнком здесь и сейчас. Таким слабым и маленьким, но наконец-то найденным и нужным.

— Я так люблю тебя, сынок… Вас обоих… — говорила она, продолжая гладить его спину. — Спасибо, что появились на свет. Спасибо, что пришёл ко мне…

Мама говорила много тех фраз, о которых Фред даже не подозревал — такое можно слышать от матери? Но он будто чувствовал, что это было то, что ему давно было нужно — эти слова, эти касания… всё отдавалось в нём дрожью и теплом. Ласковая рука наконец-то достигла его и его сердца.

— Слушай внимательно, Фредди, — прошептала она ему на ухо спустя время так, словно кто-то мог их подслушать. — Цветок — это не только благословение. Это и проклятие, несущее смерть. Оно растёт на могилах людей, обладающих самым сильным и непостижимым волшебством. Потому оно лечит от любой хвори, потому прогоняет смерть. Но за такие дары всегда нужна плата. Самая ужасная из всех. Цветок перенаправляет смерть, Фредди…

За её спиной стояли ещё люди. Сквозь слёзы Фред увидел перед собой Деда, а чуть поодаль — кучку рыжих людей, улыбавшихся настолько похоже, что сердце щемило от догадки. Дед протянул Фреду руку и сжал предплечье, лежащее на спине матери. Юноша беглым взглядом изучал его с ног до головы снова, стараясь освежить в памяти. Это коричневое тяжёлое пальто, низкие сапоги и мощная бляшка ремня, в своё время отходившая его вдоль и поперёк за непослушание. Его широкий и высокий силуэт, дикая борода, строгие глаза и ласковая редкая улыбка… Эти чёрные обугленные пальцы. Эту руку, которую он держал все пять лет, пока Дед болел, и в самый последний его час.

Кустистые брови сошлись на переносице, когда родитель заметил этот взгляд.

— Используй сок цветка с умом, Фредди, — и юноша оторопело кивнул.

— Я понял, почему ты умер…

Дед коротко кивнул, глядя всё также пристально. И Фред подумал, что если он — настоящий, то, наверное, изучает его сейчас также пристально, чтобы насытится этим образом… запомнить. Фред захлебывался.

— Прости меня… прости. Это из-за меня ты заболел… и я не нашёл, чем мог тебе помочь… Прости.

Фред вспомнил, что рука, за которую он держал Деда, пока тот умирал, была с грубо заросшими ожогами. Дед доставал его из пожара, а не из углей. Тогда никто не знал, что из себя представляет Красное солнце. Но теперь знал Фред. Об этом ему рассказала мама. Оно не сгорает дотла. Красное солнце сжигает дотла. Оно выжгло до смерти их с Джорджем Деда всего за несколько лет.

Родитель ничего не ответил — лишь взгляд его смягчился, стал по-отцовски ласковым и губы дрогнули в слабой улыбке.

— Ты так вырос, мальчик… — это не было ответом, но это было лучшее, что Фред хотел бы сейчас слышать: — Я горжусь тобой.

Кажется, после смерти ему предстояло выплакать много непролитых слёз.

Дед отошёл в сторону, отступила и мать, позволяя Фреду двинуться с места, но тот её не отпустил и прижал к боку покрепче, боясь вновь потерять. Перед ним было двое мужчин — один был в возрасте сорока лет, второй намного моложе, но старше самого Фреда. Оба высокие и худые, как Фред и Джордж. Оба рыжие, но у того, что старше, лысина. Он смотрел на него поверх двух стёклышек — такие были у наследника Мерлина. Смотрел с лаской, счастливо и слегка виновато. Второй лучился светом. От него чувствовалась храбрость и непостижимая готовность к приключениям. И смотрел он с гордостью своими прищуренными глазами.

— Папа, — догадался Фред, глядя на Артура, и перевёл взгляд. — Билл.

Они кивнули с разницей в мгновение, и внутри Фреда всё зацвело. Вот она — его семья. Он было потянул руки, чтобы прикоснуться к ним, запомнить, впитать, но рука матери его остановила. Видения молчали.

— Это ты делаешь?

Она грустно улыбнулась.

— Я могу лишь передать тебе образ. Коснуться ты их не можешь.

Тогда лесник напряг весь свой ум, чтобы запомнить их. Таких разных, но очевидно похожих — на друг друга, на него, на Молли. Фред запомнит Артура — хитрого, жертвенного и преданного. Запомнит Билла. Храброго, авантюрного и несдающегося. Запомнит, чтобы рассказать о них брату и всем, кого ещё встретит. Мужчины улыбнулись шире, видимо, прочитав его мысли по лицу, и вдруг начали отступать. Позади них не было ничего, но казалось, что там — конец. Это было похоже на прощание. Как только догадка посетила его голову, всё начало меркнуть одновременно — небольшими всполохами, но Фред, испугавшись, не мог не заметить. Что-то происходило, и нутро кричало в ужасе.

— Как же я теперь без вас буду?! Вы были… — взвыл лесник, безумно оглядывая всех их и вцепившись взглядом в маму, — ты была рядом всё это время незримо! И я справлялся со всем благодаря твоей магии, благодаря твоему присутствию!

Она ничего не ответила, а когда её маленькая родная фигура выскользнула из его ладоней, он почувствовал необыкновенную пустоту и холод. Руки стали словно тяжёлые камни и не поднимались, как сильно бы сейчас Фред ни хотел ухватить мать за руку, не давая вновь исчезнуть.

— Не исчезайте! — взмолился он, чувствуя, как не только семья отдаляется, но и чужая сила, сидевшая в нём все годы, теперь уходит из тела.

— Близкие никогда не покидают нас, Фредди. Если мы будем нужны тебе, то вспомни, что мы всегда рядом… вот здесь, — тяжёлая широкая ладошка с чёрными пальцами легла ему на грудь, даря тепло. И, пропав, тем не менее не унесла вместе с собой этого сокровенного чувства, как исчезнувшее тело матери.

Перед глазами, вытесняя настоящую картинку, на мгновение появился холм, деревня, ранний рассвет. Необыкновенная трава переливалась всеми известными цветами на этом свету, причудливые дома мигали волшебными огнями…

В следующее мгновение перед глазами вновь было всё то же неизмеримое пространство. Дед, стоявший так долго совсем близко и поддерживающий одним своим присутствием здесь и сейчас, внезапно стал отдаляться, как и остальные. Не двигаясь. Это Фред отдалялся — его тянуло куда-то назад, и падать вновь в неизвестность было невыносимо страшно! Когда Фред, видя только точки вдали, хотел воззвать к матери, дедушке, отцу, брату… он почувствовал тепло в груди. И тогда все страхи ушли, гонимые тем, что подарили ему родные люди. Любовью.

* * *

Открыть глаза вновь — тяжело. Тело было неподъёмным, словно железом налитое. А перед взором — яркие пятна. Почему-то не было больно и несмотря на тяжесть даже легко. Что же ему снилось только что?..

Когда веки наконец открылись, Фред первым делом увидел душистые и незнакомые травы — сухие такие, связанные в букетики. Их было много. Лесник за ними не видел и кусочка деревянного потолка. Поднял одну руку — она коснулась чего-то шершавого и едва крошащегося, твёрдого, неровного. Это была белёная печь под левым боком — тёплая, лишь немного разожгли притопок. Поднял другую руку — та сразу нашарила твёрдую поверхность. Облокотившись, Фред не без труда сел на узкой пуховой кровати. Прямо перед ним оказался стол с разными склянками (такие он уже видел у одной знакомой ведьмы), ступками и пестиками, сухими травами, свитками и даже книгами. Ни кусочка свободного пространства. И отделял Фреда от этого кособокого стола лишь узкий коридорчик.

Встав, лесник неловко зацепил рукой несколько свитков, повалившихся на пол, а головой задел букетики, едва ли не прижав их к потолку. Сухие листья, крошась, опали на огненные волосы. Утягивая за собой одеяло, на нетвёрдых ногах Фред пошёл дальше. Хатка оказалась совсем маленькой, но больше, чем у него с Джорджем. Здесь хотя бы были комнаты и коридоры, пусть и совсем невнушительные. Фред был один.

Лесник прошёл мимо двух закрытых комнат, увидел раскрытую нараспашку парадную дверь и последовал к ней. Солнце, пробиваясь сквозь резной узор крыльца, тут же лихо очертило его лик, залезло в глаза, нос и уши, словно пытаясь осмотреть и удостовериться, что всё хорошо. Едва вставая, оно уже радовалось новому дню. А едва Фред ступил босыми пятками на сухое чуть тёплое крыльцо, то понял, что и снаружи тоже — никого. Пустота и странности, да и только.

Дом, из которого он вышел, сидел на горе. Вокруг него — на пригорке и соседних холмах стояли, где подбоченившись, где вскинув нос-крышу, множество самых разных домиков. Один холм был засеян какой-то незнакомой травой, и в лучах восходящего солнца она блестела, как золото. Он в чужеземной деревне. Лишь приняв эту мысль, Фред наконец заметил совсем новое: поле переливалось не только золотом, но и другими цветами, словно в ней — драгоценные камни. В окнах домов стояли причудливые стёкла — похожие на фрески, издалека они, напоминая какой-то рисунок, тоже блестели соцветиями из звёзд. Все домики были причудливы, не похожи один на другой: где-то на крыльце висели плетёные странноватые куклы, коих точно не купишь в обычном магазине; где-то на перилах были развешены амулеты и обереги; где-то на стенах дома были нарисованы ночные светила и их созвездия… Но в округе не было ни души. О присутствии человека не говорило ничего — не было дымка из труб, не было чужих голосов или хотя бы рёва животины, не пахло свежим завтраком…

Ноги нагрелись от тепла крыльца, и Фред стал перебирать пальцами, наслаждаясь. Но стоять прямо всё же трудно — по ощущениям, он лежал в постели несколько суток. Спустившись на прохладную, орошённую росой траву, лесник подошёл к бочке, заполненной водой, и заглянул внутрь. Его отражение смотрело на него устало и почти безжизненно. Волосы, тусклые и отросшие, торчали в разные стороны. Взгляд одного глаза почти потух, второй был прикрыт повязкой, края которой не полностью скрывали обожжённую кожу. Он похудел, но не сильно. И на щеках не было щетины — кто-то явно за ним присматривал. Да и кости ломило не так, как должно было бы за все время лежания. Этот кто-то (или эта?) ещё и разминал ему конечности. Заметив хмуро собранные брови, Фред постарался расслабить лицо. Это не помогло, и тогда он разгладил складку пальцами. Стало получше. Черпнув в руки воды, лесник ополоснул нижнюю часть лица, промыл глаз, ополоснул рот. Начал чувствовать себя более живым.

Погодя, Фред сел на лавочку под боком дома, окна которого смотрели на проснувшееся солнце будто с прищуром. Он поплотнее закутался в одеяло, чувствуя некоторый озноб не только от раннего утра, но и из-за недавнего пробуждения. Тело было будто не своё, Фреду казалось, будто он движется в чём-то тягучем — в патоке, к примеру. Перед ним открылся завораживающий вид: голубое небо и облака, испещрённые нежными солнечными лучами, переливы луга на холме, сияющие фрески в окнах домов. Запах леса… не такой, как раньше. Фред помнил запах, который держался около его дома в лесу — сырость, пахучие травы, хвоя. Здесь ветер разносил и что-то другое — невесомое, едва уловимое и непохожее. Это щекотало нос и горло, но не назойливо, а даже как-то приятно. Так пахло тогда, когда Гермиона колдовала… Это был запах чар, висящих в воздухе.

Фред вдруг понял, что уже видел это раньше. И воспоминание разлилось перед глазами: цветок, мама и её рассказ, Дед, папа и Билл… Мгновенно начало свербеть в носу, кончики пальцев закололо, и Фред резво поднял лицо к небу, не позволяя слезам вновь стечь по щекам. Всё это было грустно и особенно теперь, когда он вернулся к жизни и больше не встретит их вновь. Но это были не слёзы сожаления или вины. Фред чувствовал облегчение за все прошедшие годы.

Из мыслей его освободил оклик. Резко обернувшись на зов, он увидел. Гермиона. Взбираясь на гору, она обнаружила своего больного и, справившись с минутным шоком, уже на всех парах мчалась к нему. Широкая улыбка растеклась по его лицу сама собой — Фред был необычайно рад видеть живую и пышущую здоровьем ведьмочку, пусть и готовую оторвать ему голову за всё, что он наделал. Она наскочила на него прямо с разбега и всадила что есть мочи по щеке. Неготовый к такому проявлению эмоций Фред, схватившись за щёку, возмущённо глядел на волшебницу, открывая и закрывая рот, потому что мысли сейчас выразить было трудно.

— За то, что не умеешь думать, идиот! — гаркнула она, и глаза Фреда стали ещё шире.

— Да я… да как… — задыхаясь, лепетал он.

— Ты мог умереть! — визжала ведьма.

— Не умер же! И вообще, я ведь хотел спасти тебя!

— Тогда не бросал бы, тогда, у таверны!

— Тогда бы не колдовала у меня за спиной!

Красные и косматые, пышущие гневом, они замолчали, уставившись друг на друга. Прошло время, и, злобно и громко фыркнув, Гермиона упала на скамью рядом, так ничего и не сказав. В глазах её застыли злые слёзы. Фред, всё ещё не отнимая ладони от щеки, смотрел себе под ноги.

— Кто вообще бьёт раненых… — пробурчал он себе под нос, надеясь, что Гермиона его не слышит. Когда та вдруг вздрогнула всем телом, Фред испугался, что она сейчас снова ему отвесит.

— Прости… — вместо этого выдала она, теребя подол знакомого коричневого платья. Фред подумал, что ослышался. — Прости, что влезала в твои сны. Прости, что колдовала за твоей спиной. Прости за то, что ничего не говорила…

Лесник не ожидал, но ведьма вдруг разоткровенничалась. И это приняло неожиданно глубокий оборот, ведь Гермиона начала с рассказа о своих родителях, а потом объяснила, почему и когда применяла к нему магию. Фред слушал и… принимал это. Он не до конца понимал вещи, о которых говорила Гермиона, и несколько всё же злился на неё, но её виноватый вид, красные щёки, когда разговор заходил о её чувствах к нему — всё в ней говорило ему о том, что она, во-первых, раскаивается, а во-вторых…

— Так как твой отец?! — спохватившись, перебил её Фред под конец, слегка подрагивая от нетерпения.

Лицо его ведьмочки тронула ласковая улыбка — почти такая же, какую он видел перед смертью. Разве что была без тоски. Зато всё ещё с горчинкой вины.

— Он жив. Благодаря тебе. Я сделала отвар из цветка, и он наконец почувствовал себя лучше. Сейчас он вместе с остальными. Впервые за многое время…

— Прости, что оставил тебя. Мне нужно было сложить всё воедино… и я боялся, что остаюсь рядом с тобой только из-за твоей магии и если останусь, то не смогу обдумать… — она остановила его, положив руку на предплечье. Гермиона прощала.

— Что… что вообще было после того, как я…?

— Пришли люди из Ордена. Их вызвал Гарри ещё до твоего появления, но вы разминулись.

Фред дёрнул уголками губ.

— Арагорн перенёс меня к вам.

Глаза Гермионы отразили удивление. Она хотела что-то спросить, но просящий и нетерпеливый вид лесника напротив вынудил её продолжить:

— Они смогли вытащить тебя из уже затухавшего огня. Я очнулась спустя время. Орденцы ходили вокруг, помогали Гарри и делали всё, чтобы… остановить кровотечение и облегчить боль и… я думала, моё сердце остановится… я думала, ты мёртв.

Фред ласково улыбнулся, когда ведьма подняла слёзные глаза, и сжал её руку, стараясь подбодрить и вернуть к тому, что они оба здесь и сейчас. Живы.

— Как ты очнулась? Я думал, болота…

— Как только цветок сгорел, яд на болотах стал расступаться и таять. Всё, чем он защищался ранее, перестало существовать за очень короткое время.

Лесник грузно кивнул, уронив голову на грудь. Почесал в затылке и наконец решил рассказал ей о том, что видел, когда был мёртв…

— …И теперь, когда цветок погиб и моя мать окончательно отправилась на тот свет… вновь остались только я и Джордж. Вновь только сквибы. Но даже так… я наконец спокоен, — подвёл итог Фред. Весь рассказ, даже с некоторыми упущениями про цветок, уместился в довольно короткое время, и это было неприятно. Хотя слова не смогли бы полностью передать всё, что испытал на той стороне лесник.

— Так… твоя мать была цветком? — помешкав, спросила Гермиона. Было тяжело вот так сразу переварить всё сказанное. Ведьме, даже имея связь с магией с самого детства, казалось что то, что произошло с её лесником, было чем-то более сложным и древним.

— Не совсем, — он качнул головой и, покусывая губу, задумался. — Она была его частью. Красное солнце растёт на могилах волшебников. И не на любой могиле. Лишь на той, где лежит волшебник, обладавший самой чистой и сильной магией…

— Материнская любовь, которая превозмогла саму смерть… — поняла Гермиона. — И именно там, где нет места смерти, рождается этот самый цветок, что лечит любую хворь, побеждая саму смерть…

Фред кивнул. Они вновь какое-то время сидели молча: Фред смотрел за рассветом, Гермиона снимала раскрошившиеся травы с его волос.

— Скажи… — вдруг попросил он, — что-то ещё осталось от цветка?

Гермиона печально пожала плечами.

— Он весь сгорел. Я сожалею…

Фред какое-то время молчал, задумчиво глядя в небо. Выглядел он теперь не просто уставшим, но и каким-то неуверенно печальным.

— Но остались ещё некоторые заготовки, которые я использовала для снадобья… — она попыталась утешить, не понимая, что так впечатлило лесника, но лицо его изменилось едва заметно. — Что-то не так? — всё же спросила Гермиона, озабоченно разглядывая его.

Юноша снова молчал, а через пару мгновений встрепенулся, словно очнувшись ото сна, и ответил, старательно давя улыбку:

— Нет. Всё отлично…

Не мог же он сказать, что теперь, когда цветок, спасший его многие годы назад, снившийся ему всю его сознательную жизнь, стал чем-то сродни близким? И Фред теперь, когда цветок наконец был уничтожен, ощущал всё это так, словно потерял друга? Было бы безумием в этом признаваться…

— Он столько лет звал меня к себе…

— Может, призывал тебя исполнить свою судьбу? — улыбнулась Гермиона, прикасаясь ко лбу Фреда, проверяя температуру.

— Судьбу? — он усмехнулся уголками губ.

— Не веришь? — она стрельнула взглядом, как делала обычно, когда он поднимал на смех её слова.

— Я могу поверить только в судьбу, которая привела меня к тебе, — вдруг серьёзно сказал Фред, осторожно беря её за запястье. — Судьба — это ты.

Её глаза удивлённо сверкнули, но потом огонёк в них смягчился, лицо расслабилось, и Фред мог видеть, как оно вмиг стало мудрее. Словно Гермиона знала намного больше, чем он.

— Ты мне снилась в смерти… — выдохнул лесник, притягивая её ближе.

— Я знаю, — улыбнулась ведьма, говоря знакомым тоном и позволяя утянуть себя.

И их губы встретились, крепко прижались друг к другу. Его — сухие от болезни, её — искусанные от беспокойства о нём. Соскучившись, они словно пытались припомнить все те пережитые, кажется, уже давно ощущения. Губы, языки, зубы — всё было сразу. Слабыми руками Фред ощупывал ведьму, проверяя, хорошо ли она ела, крепко ли спала и достаточно ли отдыхала. Пальцами он нащупывал выступающие рёбра и худые бока. Платье висело на ней, как тряпица. Всё это давало ему ответ: нет. Отстранившись, Фред хмуро вгляделся в лицо Гермионы, пока она осторожно обнимала его затылок, почёсывая пальцами кромку отросших волос. И не смог и словом пожурить, глядя в её золотящиеся лаской и счастьем глаза. Магия, дарованная ему матерью, защищала его от ведьминского влияния. Простые смертные бы пали от чар красоты любой ведьмы. Но Фред не пал перед чарами Гермионы, потому что не был простым смертным. Он всё это время был искренне влюблён.

— Я тебя люблю, Гермиона. Спасибо, что появилась в нашем лесу, — Фред вернул ей её признание, пусть она и сказала ему это лишь во сне, и смотрел на Гермиону нежно и преданно, но что-то в нём на крохотное мгновение напугало ведьму. Заметив эту перемену, Фред решил спросить: — Так… это твой дом?

Отстранившись, но не отпуская от себя, он пристально глядел, пусть и было неудобно. Гермиона полусидела на нём и больше удерживала себя на весу, чтобы не сделать ему больно, но и сама отступать не стала. Она больше не хотела отдаляться.

— Да, и это моя деревня, — кивнула Гермиона, очертив глазами место вокруг, а потом вновь посмотрела ему в глаза, уже пристально и удручённо. — Зрение восстановится со временем, но не полностью, — с печалью уведомила она, едва касаясь пальцами повязки на глазу.

Фред кивнул, наслаждаясь её прикосновениями.

— Где все люди? — тихо спросил он, не желая пугать момент. — Я не нашёл никого, как проснулся.

— Встречают… — она не закончила предложение, решив, что проще показать. Гермиона встала и протянула ему ладонь. Фред вложил в её раскрытую руку свои чёрные пальцы. — Кстати, Джордж тоже здесь…

Ну конечно — как же братец мог бросить его на произвол судьбы, тем более прознав, куда помчались орденцы?! Когда они обошли дом, то невдалеке, у подобия ворот, виднелась куча причудливого народа — в мантиях, с сумками-перевязями и, кажется, даже палочками наизготовку. Они громко разговаривали и смеялись, встречая вновь своих спасителей, и делились огнём палочек, делая раннее утро ярче и волшебнее. Ещё с горы Фред заметил две рыжие макушки, встретившиеся в толпе. Это его семья постепенно воссоединялась спустя годы. И тёплая узкая ладошка в его руке делала Фреда уверенным, что теперь всё встанет на свои места.

Вот так маги, сказки о которых Фреду и Джорджу рассказывал Дед, перестали быть просто легендами. Великие маги, могущественные чародейки, невероятные герои — всё была правда. Всю жизнь находя их выдумкой, Фред отныне не сомневался, ведь сам он оказался прямо в центре всех этих сказок — в деревне, которая была рядом всё это время.

Волшебство, как и сказывал Деда, всегда ближе, чем кажется. Нужно только поискать.