На привязи (гет)

Началось все со звука. Неприятного, зудящего, назойливой мухой всверливающегося в сознание, заставляющего сбросить оковы сна и против воли начать воспринимать окружающее. Постепенно звук усиливался, став гулом, в котором стали проскальзывать отдельные реплики:

— …Невосполнимая потеря для магической Англии…

— …Самоотверженность и самопожертвование… Бесстрашие перед лицом страшного темного мага…

Меня разбудила чья-то панихида? Или наоборот — она мне снится?

Тем не менее надо было поскорее очнуться и покончить с непонятным наваждением. Беспокойная жизнь, особенно в последние годы, научила спать чутко и просыпаться быстро, но сейчас я словно барахтался в тягучем мутном вареве и невероятно медленно выныривал на поверхность, не в силах ускорить момент пробуждения. Отвратительное состояние, подозрительно похожее на проклятье.

— …Мы собрались здесь, чтобы отдать дань уважения выдающемуся волшебнику…

К счастью, усиливались и становились четкими не только звуки; пространство вокруг тоже стало светлеть и наполняться красками. И чем больше появлялось красок, тем яснее становилось и мое сознание. Вскоре я начал различать силуэты и понял, что нахожусь среди толпы в Большом зале Хогвартса. Что же, наконец-то узнаю, кого тут оплакивают. И, надеюсь, пойму, что со мной случилось. Последнее, что я хорошо помнил, — это директорский кабинет и ощущение, что нужно срочно куда-то идти…

— …И портрет Северуса Снейпа займет достойное место среди директоров Хогвартса…

Северуса Снейпа?! Что за нелепый розыгрыш!

…Увы, все оказалось не розыгрышем. Меня действительно восхваляли как героя, а собственное имя помогло окончательно прийти в себя, все вспомнить и в полной мере оценить творящийся абсурд.

Поздравляю, Северус, ты все-таки подох под змеиными зубами в вонючей хижине. И не нашел ничего лучше, как вернуться в школу, чтобы пугать малолеток.

Видно, мало надо мной судьба поиздевалась.

Оказалось, мало. Практически сразу, после того, как сквозь мое тело прошел Хагрид, а следом пролетел Кровавый барон, выяснилось, что меня не замечал никто: ни люди, ни призраки, ни портреты. Себя стало до невозможности жалко — даже привидение из меня нормальное не получилось.

— Минерва, — я помахал ладонью перед лицом Макгонагалл, — уж ты, как директор, должна меня видеть.

Минерва осталась ко мне совершенно безучастной, продолжая тихий разговор со Спраут:

— Не понимаю, зачем было устраивать это шоу, — покачала она головой. — Северуса мы проводили еще весной вместе со всеми.

Помона вздохнула:

— Побыстрее бы закончили, у меня еще мандрагоры, бедняжки, не политы.

Конечно, удивляться не стоило, я всегда знал, что не вызывал ни в ком теплых чувств, но все же стало обидно. Я поплыл дальше. Следующие на очереди оказались Флитвик и Слагхорн.

— Как думаете, коллега, долго портрет будет в Большом зале? — поинтересовался мой софакультетник. — Мне, право, неловко было бы ужинать с ним за одним столом.

— Ох, придется потерпеть, — ответил полугоблин, — в кабинете директора он окажется как раз после ужина.

Обида переросла в злость. Если я по-прежнему настолько неприятен, то зачем весь этот фарс?!

Через несколько минут, подслушав еще несколько разговоров, я получил ответ на свой вопрос и разозлился еще больше. Оказалось, во всем виноват Поттер. Нахальный мальчишка не придумал ничего лучше, как заказать мой портрет и, приурочив к моему дню рождения, подарить его школе. Но не просто так, а со всеми, Моргана его задери, почестями, журналистами и представителями министерства! Я был, конечно, рад, что Поттер выжил, но сильно зол, что он выставил меня на посмешище.

Поттер как раз спустился с трибуны и отошел в сторону, давая слово какой-то министерской шишке. Вне себя от ярости, я завис перед ним и громко высказал все, что думал о его идиотской инициативе. Но Поттер только поковырял мизинцем в ухе и широко улыбнулся подошедшей младшей Уизли.

— Джинни.

— Молодец, Гарри.

Поттер скромно потупил свои бесстыжие глаза:

— Ну, мне помогли. Правда, я не думал, что будет масштабная церемония. Просто хотел подарить портрет Хогвартсу, и все.

Вот как? Значит, не настолько ты виноват. Интересно, кто тебя в таком случае надоумил?

— Ты правильно сделал, что послушал Кингсли, — прошептала Джиневра, обнимая Поттера, и с воодушевлением добавила: — И, кто знает, может, ты набираешь очки для будущей карьеры министра…

Глупые детишки. Это министерство для себя очки набирает, без зазрения совести используя для своих целей наши имена. Надеюсь, Поттер, ты когда-нибудь поумнеешь и не будешь идти на поводу у всех подряд.

Донельзя опечаленный, я хотел уплыть в родные подземелья, но понял, что меня что-то не выпускает из Большого зала. И как бы я ни пытался, выйти за двери не мог. Стиснув невидимые зубы, я начал определять границы доставшейся мне территории. Выводы получались неутешительные. Пространство, центром которого являлся мой портрет, было очень ограниченным, и оставалось надеяться, что я перемещусь отсюда вместе с картиной. В кабинете хотя бы будет иллюзия уединенности.

Найдя место потише, плюхнулся на свободную лавку. Потом сообразил, что не сижу, а по-прежнему продолжаю парить в воздухе. От нечего делать стал экспериментировать и убедился, что для нужной позы достаточно простого желания. Хоть какое-то развлечение.

Надежда оказалась ненапрасной, и, к величайшему своему облегчению, после торжественного ужина я наконец-то покинул главный зал Хогвартса. Портрет занял место между шкафом и окном, а я сразу нырнул в самый дальний темный угол, с нетерпением ожидая, когда уйдут посетители, чтобы поразмышлять в одиночестве. Остальные почившие директора мне не мешали, я давно научился не обращать внимания на их болтовню. Мог бы и не прятаться, но воображать, что меня никто не замечает, потому что сам этого хочу, а не потому, что я призрак, было гораздо легче. Кабинет опустел, только Грейнджер еще стояла и задумчиво смотрела на мое изображение.

— Гермиона? — в помещение заглянул Уизли. — Так и думал, что будешь здесь.

— Что ты хотел, Рон?

— Ты моя девушка! Хотел побыть с тобой.

Он подошел к Грейнджер и провел ладонью ей по спине. Дернув плечом, она отстранилась.

— Что-то на церемонии ты об этом не вспоминал, — язвительности Грейнджер мог позавидовать и я сам.

— Зато вспомнил сейчас, — мурлыкнул озабоченный наглец и, прижавшись, полез ей под юбку.

Кто-то из директоров закашлялся, еще один заворчал, но Уизли не обратил на них внимания. Остальные портреты храпели или изображали спящих.

— Что ты творишь? — зашипела девчонка, отталкивая и хлопая его по руке. — Мне показалось, объятья Лаванды были тебе предпочтительней.

— Мы просто давно не виделись, — возразил Уизли, отступая, — она обнимала меня как друга!

Я меланхолично заметил:

— А он очень по-дружески гладил ее по заднице.

— А ты по-дружески гладил ее по заднице, — повторила Грейнджер.

Я оторопел, но с энтузиазмом добавил:

— За полотнищем барсуков.

Она вторила:

— За полотнищем барсуков.

Не может быть…

— С чего ты взяла? — ненатурально возмутился Уизли.

— Профессор сказал! — Грейнджер показала на мой портрет.

— Он был далеко! И вообще, откуда он мог знать? Вы с Гарри совсем с ума сошли с этим Упырем! Вам лечиться надо!

Сплюнув, Уизли стремительно вышел. Грейнджер растерянно пробормотала:

— Получается, это правда… — но тут взгляд ее резко поменялся, став из растерянного обрадованным, и, развернувшись, она воскликнула: — Профессор, вы проснулись!

Нарисованный я, конечно же, промолчал, но я настоящий раздумывал, как бы повежливей вывести ее на разговор и не напугать — все же это первое существо, которое меня услышало. Грейнджер между тем пристально продолжала вглядываться в мое лицо. И ее прорвало: она извинялась, что меня недооценивали, потом восхищалась моим мужеством, затем снова извинялась за себя и «мальчиков».

Я поморщился. Хоть ее словоизлияния выглядели достаточно искренними, но мне были совсем не интересны. Все мои действия были не для признания, а из-за необходимости. Когда Грейнджер сделала комплимент художнику, написавшему мой портрет, я, неслышно подплыв сзади, заговорил:

— На мой взгляд, слишком пафосно, я тут словно кол проглотил.

Девчонка обернулась, рот приоткрылся, глаза расширились и тут же закатились…

Мерлин всемогущий! За те несколько минут, пока Грейнджер лежала в обмороке, я думал, сойду с ума и мое призрачное сердце выскочит из груди. Мне вовсе не улыбалось стать причиной ее гибели.

— Вы призрак, — настороженно поглядывая на меня, произнесла она и поднялась с пола.

— Какое тонкое замечание, — не удержался я от ехидства. — Не ожидал, что вы испугаетесь. Неужели не привыкли за столько лет?

— Это от неожиданности, — смутилась Грейнджер, глазки ее заискрились любопытством: — Вы хотели что-то спросить?

— Хотел, — кивнул я. — Дело в том, Грейнджер, что слышать и видеть меня можете только вы…

Почему видит меня только она, Грейнджер не знала, но в остальном разговор вышел продуктивным. Грейнджер не охала, не причитала, а вполне обстоятельно отвечала на мои вопросы, и теперь я имел полную картину произошедшего после моей смерти. Во время разговора некоторые директора с опаской поглядывали на Грейнджер, беседующую с пустотой, но не вмешивались.

Было уже поздно, и долго задерживать я ее не мог, так что сам с некоторым сожалением свернул разговор. Что ни говори, но беседа принесла мне удовольствие, на какое-то время я даже забыл о своем неживом состоянии. Грейнджер попрощалась, обещала зайти еще и нырнула в камин, назвав неизвестный мне адрес…

…Через несколько минут мы мрачно сверлили друг друга взглядами у нее в гостиной.

— Что скажете? — строго спросил я. — Почему меня потянуло вслед за вами, как собачку на поводке?

— Не знаю, — буркнула Грейнджер, — вы сами сказали, что связаны с портретом.

— Я ошибся, и теперь припоминаю, что вы все время маячили с картиной рядом.

Грейнджер потерла виски.

— Вряд ли я выдам сейчас подходящую версию, — устало сказала она. — Надо посмотреть книги.

Девчонка на самом деле выглядела замученной. Немудрено — стенные часы показывали первый час ночи.

— Ладно, отдыхайте. Утром поговорим. Мне вроде как торопиться некуда.

Подозреваю, что она выпила какое-то зелье, потому что уснула очень быстро прямо в одежде. На следующий день сюрпризы продолжились. Ночью, погруженный в собственные мысли, я об этом не думал, но утром сразу сообразил, что на длину моего «поводка» вдобавок влияла насыщенность магией. В Хогвартсе он был длиннее, среди маглов, соответственно, короче, что привело поначалу к ругани и недопониманию.

— Извращенец!

— Я не виноват, что ваша ванная размером с кабинет зельеварения.

— Это был эксперимент по расширению пространства.

— Вот и страдайте теперь от своей гигантомании.

— Отвернитесь!

— Было бы на что смотреть.

— Ах вы!..

— Не психуйте. Я имел в виду, что у вас из пены только голова с коленкой торчат. Но я отвернусь, не беспокойтесь.

— И в сторону отодвиньтесь.

— Как будто я нижнего белья никогда не видел.

— Откуда я знаю, что вы видели.

— Должен признать, у вас есть вкус.

— Заткнитесь!

— Я вам комплимент сделал, грубиянка.

— Перестаньте издеваться!

Ну, есть немного. Так и быть, помолчу.

Послушно отойдя подальше, я задумался о том, что на меня нашло и зачем мне надо было ее дразнить. Я вообще не понимал, что со мной происходит. Не знаю, что в принципе могло взволновать мое эфемерное тело, но тем не менее оно взволновалось, и коленка со стекающей по ней пеной еще долго стояла перед глазами, а кружевное белье, брошенное на тумбе, вообще дало волю воображению и будило весьма фривольные фантазии. Да и кроме коленки, признаться, там было на что посмотреть. Печально. Мало того, что я никогда не заглядывался на студенток — ни бывших, ни настоящих, — так еще призрачного себя контролировать оказалось гораздо сложнее, чем живого настоящего.

— Грейнджер, кажется, кто-то ломится в ваш дом.

— Мерлин! Стойте смирно, не поворачивайтесь.

— Вы еще «к ноге» скомандуйте или «фас».

— А что, можно? — прозвучало ядовито.

— И кого вам надо покусать, кровожадная вы девица?

— Зануда!

— Язва.

— Это я язва?! — возмутилась она, выскакивая из ванной и на ходу вытирая полотенцем волосы.

Я просочился сквозь дверь и вернулся обратно:

— Ваш рыжий друг пришел. Не иначе, как извиняться. Открывайте, а еще лучше гоните его прочь.

— Без вас разберусь!

Выражение лица у Рональда Уизли было соответствующее моменту — одухотворенно-глуповатое. Я не ошибся. Уизли сначала помялся у порога, затем смело произнес:

— Гермиона, прости. Я не хотел с тобой ссориться, да еще из-за такой ерунды.

И внаглую, без приглашения, прошел внутрь и уселся в кресло. А я в очередной раз ощутил свою ущербность, когда он уставился на девичьи ноги, мелькающие между полами халата. Ведь, случись что, даже заклятие в нахала кинуть не смогу.

Грейнджер округлила глаза:

— Ты считаешь такое поведение нормальным?

Поправив свое одеяние, она тоже села. Я завис рядом, выгнул бровь:

— Грейнджер, неужели вас это удивляет? Ваши друзья всегда шли на поводу своих желаний, не считаясь с правилами.

Все еще не остыв от перепалки, она резко выставила ладонь в мою сторону, чтобы я не вмешивался, но, сообразив, как это выглядит со стороны, сразу опустила и продолжила наседать на Уизли:

— Да ты меня готов был поиметь прямо у портрета!

Но этот олух только ухмыльнулся и игриво ответил:

— Ну а что? Летучей мышке ведь все равно.

— Рон! В замке было полно людей! А другие портреты? И вообще, это аморально.

— Гермиона, ты такая правильная, что иногда скучно.

— Какое чудное извинение, — насмешливо сказал я. — Наверное, долго репетировал.

Грейнджер зыркнула на меня свирепым взглядом, затем чуть ли не сквозь зубы высказала своему дружку:

— Если я скучная, зачем ты пришел?

Уизли стушевался — видно, вспомнил, для чего он здесь.

— Помириться. Не думал, что ты обидишься. Я, может, сальноволосому отомстить хотел.

— Отомстить?! — одновременно воскликнули мы с Грейнджер и ошарашенно переглянулись.

— А что все со Снейпом так носились? И ты все время только о нем и говорила. Меня от него до сих пор тошнит.

Я не удержался от смешка:

— Однако, я польщен. Но месть, конечно, оригинальная.

— Ладно, оставим это. — Грейнджер вновь недовольно покосилась на меня и сделала глубокий вдох, видно, пытаясь успокоиться. — А обнимаясь с Лавандой, ты тоже хотел отомстить?

— Нет! С чего ты взяла? Все не так...

Я закатил глаза:

— Сейчас скажет, что это не то, что ты думаешь.

— ...Это не то, что ты думаешь, Гермиона!

— Какая банальность, — фыркнул я.

Лицо Грейнджер пошло красными пятнами:

— Хватит! Надоели!

— Гермиона, с тобой все в порядке? — недоуменно спросил Уизли. — Ты какая-то нервная.

— Нет, не в порядке! Пожалуйста, Рон, уходи. Я пока не готова к разговору.

— Знаешь, Гермиона, — раздраженно высказал Уизли, — ты очень странно себя ведешь. Когда успокоишься, найдешь меня в Норе! — и язвительно добавил: — Только не исключено, что я буду не готов!

Гордо вздернув подбородок, он ушел, сильно хлопнув дверью. Ваза на столике у входа опасно покачнулась, но, к счастью, немного побалансировав, вернулась на место. Я покачал головой:

— Надо же, Грейнджер, вы еще и виноватой остались.

Грейнджер разозлилась:

— Зачем вы влезли? Не могли помолчать? Из-за вас я выглядела ненормальной.

— Неужели купились на его убогие извинения? — хмыкнул я. — Думал, вы умнее.

— Рон хотя бы пытался! — распалялась она. — А вы… вы вообще не умеете извиняться!

— За что, интересно? — с удивлением взглянул я на нее. — Не я обнимался с Браун и собирался поиметь вас у портрета.

— Хам!

— Истеричка.

— Вас мои отношения не касаются!

— Касаются.

— Что?!

— Грейнджер, — сказал я снисходительно, — пока я к вам привязан, меня касается все, что с вами происходит. К сожалению.

— Вам чувство такта хотя бы знакомо?! — воскликнула Грейнджер.

Я не чувствовал себя виноватым, но мне совсем не понравились тоскливые нотки в ее голосе. Видимо, слова Уизли задели девчонку сильнее, чем я предполагал. Поэтому решил больше не враждовать и примиряюще произнес:

— Хорошо. В следующий раз постараюсь отойти от вас как можно дальше и попытаюсь заткнуть свои призрачные уши.

У нее, похоже, тоже желания спорить не было, и она несколько минут сидела молча, о чем-то раздумывая. Я опустился в свободное кресло.

— Вы не похожи на обычного призрака, — вдруг сказала Грейнджер.

— Мы с вами это уже выяснили, — скривился я, — но именно этой непонятной сущностью я сейчас являюсь.

И провел рукой сквозь подлокотник. Мог при желании провалиться вниз, но не хотел выглядеть глупо.

— Нет, правда, вы отличаетесь.

Она подошла и, наклонившись, стала внимательно меня разглядывать. Я невольно сфокусировал взгляд на глубоком вырезе перед моим носом.

Грейнджер несколько раз сунула ладонь в мою грудь.

— Перестаньте, — дернулся я.

— Вы что-то чувствуете?

— Нет, просто неприятное зрелище.

— Простите, — Грейнджер поправила сползающий с плеча халат и выпрямилась. — Мне надо было проверить.

— Что именно? — заинтересовался я, проводив глазами симпатичные выпуклости.

— Куда вы смотрите?

— Никуда, я просто задумался над вашими словами. Так чем я отличаюсь?

— От вас не несет холодом, и вы такой… цветной, хоть и прозрачный, но не как привидения Хогвартса, а как… — она на мгновение задумалась, подбирая подходящее слово, — как голограмма, наверное.

— Голограмма?

— Да, голограмма — это…

— Мне известно, что такое голограмма, — недовольно перебил я, — но это не объясняет, почему я у вас на привязи и что с этим делать. Есть идеи?

Идей у Грейнджер не было. И следующие несколько дней мы зарылись в книги. То есть зарылась она, а я старался запомнить, что она говорила, и подсказывал, на что обратить внимание. Я пытался держать свои чувства в узде, но иногда неудовольствие прорывалось наружу — слишком мучительно было видеть перед собой интересную книгу и не иметь возможности перелистнуть страницу! Грейнджер в такие моменты вела себя тихой мышкой и сочувственно на меня поглядывала, отчего я бесился еще сильнее.

К Мордреду такое унылое существование!

Вскоре подходящие по тематике книги у Грейнджер закончились, и мы отправились в министерскую библиотеку. Правда, я настаивал на Хогвартсе, потому что знал, что его библиотека гораздо богаче, но девчонка решила по-своему. После небольшой перепалки пришлось смириться и плестись в этот чиновничий храм, раздражающий меня своим лицемерием и мнимым величием. Впрочем, поначалу даже было любопытно наблюдать изменения, произошедшие после победы. Последний раз министерство мне запомнилось с достаточно гнетущей атмосферой.

Видимо, из-за новых впечатлений я не сразу обратил внимание на то, что Грейнджер не очень-то усердна в наших поисках. Через день я убедился в этом окончательно, когда она по второму кругу стала просматривать уже прочитанное и принесла стопку литературы, в которую затесались книжонки Локхарта. И никакие уверения Грейнджер, что Локхарт брал за основу реальные случаи, не могли поколебать мою уверенность, что девчонка либо уже нашла необходимое, но не хотела ставить меня в известность, либо изначально знала или догадывалась, в чем причина, и тянула время.

Первым желанием было грубо высказать все, что я думаю о ее скрытности, но потом успокоился и решил действовать по-другому. На глаза как раз удачно попалась книга, где бывший профессор ЗОТИ приманивал полтергейста на могилу последнего.

— Грейнджер, бросайте бесполезную беллетристику, нам надо в Хогсмид. Хочу увидеть место своего упокоения.

Уверен, на кладбище разговорить Грейнджер будет гораздо проще.

— Прямо сейчас? — мое внезапное требование явно выбило ее из колеи.

— Да, или вы хотите отказать мне в естественной, в общем-то, просьбе?

— Нет, конечно. Но, может, чуть позже? Я как раз закончу…

— Мы идем немедленно, — с нажимом сказал я и на всякий случай показал на опус Локхарта. — Надо кое-что проверить.

Грейнджер подчинилась, и спустя полчаса мы направлялись к кладбищу, находящемуся между Хогвартсом и Хогсмидом. Но едва оказались среди надгробий, нас догнала Макгонагалл.

— Гермиона, здравствуй.

— Профессор? Не ожидала вас здесь встретить.

— Мы с Помоной хотели зайти к Розмерте, но я увидела тебя и решила, что это подходящий момент, чтобы поговорить.

— О чем, профессор?

— О тебе, девочка. Ты мне как дочь, и я очень за тебя переживаю.

— Со мной все нормально, — озадаченно и растерянно сказала Грейнджер.

Я тоже недоумевал, с чего Минерва озаботилась. Девчонка казалась мне вполне здоровой, активной и не в меру языкастой. В общем, все как обычно. Скорее всего это портреты пожаловались.

— Я так не считаю, — Минерва многозначительно посмотрела на Грейнджер. — Что ты здесь делаешь, Гермиона?

— Пришла проведать, что в этом особенного?

Макгонагалл вздохнула.

— Гермиона, милая, меня беспокоит твоя увлеченность…

— Не надо, — бросив на меня быстрый взгляд, перебила Грейнджер. — Я ценю вашу заботу, профессор, только давайте потом поговорим.

— Обещаешь?

Грейнджер пообещала. Но Минерва не спешила уходить:

— Я тебя провожу, если не возражаешь.

Причин возражать у девчонки не нашлось, и они вместе дошли до нужного места, не проронив при этом ни слова.

— Мне жаль, что я оказалась слепа и не разглядела за жестокой маской человека, — качнула головой Минерва.

— Вы хотя бы отдали ему последние почести.

— Да, это так, только… — Минерва сложила губы в извиняющую улыбку, — отдавать их было почти нечему.

— Это как? — Грейнджер аж рот открыла от удивления, я, признаться, тоже.

— Ты сама видела — хижина сильно обгорела, на месте мы нашли только пепел и остатки мантии с палочкой. Здесь это все и лежит.

— Пепел? — озадаченно переспросила Грейнджер. — Я не знала.

— Нас никто не спрашивал, — Минерва пожала плечами. — Что именно произошло, определить не получилось. Там было столько темной магии, что было трудно дышать.

— Рядом была ставка Лорда, — проворчал я, — ничего удивительного.

— Ладно, Гермиона, оставляю тебя одну, но буду ждать обещанного разговора.

— До встречи, профессор.

Стоило Минерве уйти, я подал голос:

— Прекрасно, значит, мы спокойно можем вскрыть мою могилу.

Грейнджер передернулась:

— Зачем?

— Я же ясно выразился, что хочу кое-что проверить, заодно полюбоваться на свою палочку. Возможно, последний раз.

— Там, — неожиданно хрипло выдавила Грейнджер, отводя глаза, — нет вашей палочки, только подделка.

— Вы не можете этого знать, вы меня не хоронили.

Грейнджер закусила губу, и вид у нее был такой, словно она собиралась нырнуть в омут с головой.

— Когда мы уходили с вашими воспоминаниями, я оставила обманку, а ее забрала с собой.

— И для чего она вам понадобилась? — мне стало неприятно. — Хотели сломать собственноручно?

— Нет! Наоборот, хотела сохранить. Она лежала у стены, а я вдруг подумала, что эта палочка делала не только плохие вещи, но и хорошие, — Грейнджер слабо улыбнулась. — Я помню, как вы ей лечили меня после заклятья Долохова, от оборотня защищали, а сколько она предотвратила взрывов на зельеварении?

— Достаньте палочку, — прервал я поток ностальгических воспоминаний.

Грейнджер подвинула маленькую сумочку, висящую у нее через плечо, с бедра на живот и достала мою палочку. И я впервые за все время что-то ощутил. Это были отголоски родной магии, которую я всегда чувствовал, когда творил заклинания, и мне все стало ясно. Получается, не Грейнджер меня таскала за собой, а моя собственная палочка. Взгляд девчонки ясно показал, что ей пришли на ум те же мысли.

— Грейнджер, вы не расставались с сумкой даже в уборной?

— Да! — отчего-то взорвалась она. — Не расставалась! Она помогала выживать, когда мы были в бегах, с ней я чувствую себя уверенно. Я привыкла, что она всегда под рукой и там есть все необходимое! Ясно вам? А теперь можете смеяться!

— Почему я должен смеяться? — опешил я, не понимая ее внезапной агрессии.

— Все смеются.

— Они идиоты.

Грейнджер чуть фыркнула:

— Удивительно, профессор Снейп меня утешает.

— Не такое я уж чудовище, как вы, вероятно, считаете, — ответил я и признался: — Одно время я носил в кармане брюк портмоне с расширенным пространством внутри, где было много чего полезного, даже палатка.

— Палатка? — Грейджер вздрогнула. — Какая палатка?

— Обычная магловская, от отца досталась.

— А у меня лежит волшебная, — снова улыбнулась Грейнджер, но улыбка в этот раз была шире и светлее.

— Вот видите.

Мне стало невероятно жаль девчонку, которую до сих пор не отпустила война. Ее друзья действительно идиоты.

— Наверное, это неплохо, — решил я ее поддержать, — иметь запас нужных вещей. Можно туда добавить что-нибудь для хорошего отдыха. Зонтики, например, шезлонги, приспособления для барбекю. Уверен, вам станет гораздо веселее держать сумочку при себе, и вы постепенно успокоитесь.

Вроде бы в моих словах не было ничего особенного, только Грейнджер посмотрела на меня таким странным взглядом, что стало неловко, и я не знал, куда деться. Но быстро взял себя в руки — пора было прояснить ситуацию до конца. Отбросив вежливость, потребовал:

— А теперь, Грейнджер, признавайся, что ты сотворила с моей палочкой и зачем тебе это было надо.

Она поняла, что время увиливаний и недомолвок закончилось, и разом поникла, затем, предварительно смахнув снег, села на стоящую неподалеку скамейку, вытащила из той же сумочки старинную книгу и, открыв на нужной странице, положила рядом. Я обомлел. Потому что хорошо знал и книгу — творение Виридиана, — и заклинание из раздела некромантии. Грейнджер выступала как призыватель, догадавшись использовать мою палочку в качестве якоря для моего духа.

— Зачем? — хрипло повторил я.

— Я не верила, что оно сработает…

— Отвечай, Грейнджер!

— Это правда, я не была уверена. Но решила, если получится, то смогу… смогу извиниться, и-и меня отпустит…

— Ты передо мной ни в чем не была виновата, — веско сказал я. — В чем настоящая причина?

Она подняла голову и, глядя на меня несчастными глазами, сбивчиво начала рассказывать. О том, что терзалась чувством вины, когда не догадалась проверить у моего тела хотя бы пульс, и потом, когда не вернулась в хижину сразу после битвы. Но худшее случилось после. Собирая обо мне информацию, чтобы помочь Гарри, загоревшегося идеей меня оправдать и увековечить с помощью портрета, сама не заметила, как мысли о бывшем учителе превратились в болезненную зависимость. Из-за этого она даже переселилась из Норы, где над ней постоянно подшучивали, и практически порвала с Уизли.

— …Портрет по всем признакам был обычным, и я решилась на заклинание. Думала, рявкнете на меня, как раньше, и все пройдет, — закончила она свою исповедь.

— Я не рявкал, а делал замечания.

— Вы поняли, что я имела в виду, — Грейнджер потупила взгляд.

Я потрясенно уставился на девчонку. В голове не укладывалось, как молодая способная волшебница могла зациклиться мало того что на Пожирателе и не самом приятном в общении человеке вдвое ее старше, да еще который был мертвецом!

— Грейнджер, ты дура.

— Я знаю.

— Тебя пороть надо. Твой ум переоценили.

— Так уж и пороть, — сварливо сказала она и шмыгнула носом.

— Вот увидела ты меня, — едко произнес я, — почему не отпустила? Долго веселилась и наслаждалась моим непониманием?

— Я не веселилась! — с отчаяньем воскликнула Грейнджер. — Мне было стыдно! И больно, — и совсем тихо закончила: — И мне понравилось с вами общаться.

Стало смешно:

— Мы с тобой только и делали, что пререкались. И кто после этого извращенец?

Смахнув выступившие слезы, она хмыкнула, но промолчала.

— Грейнджер, — смех ушел, ему на смену пришла горечь, — обращай заклинание.

Она вскинула заплаканные глаза:

— Вы исчезнете.

— А ты хотела вечно держать меня на привязи? — мрачно спросил я, она отрицательно помотала головой. — Видеть жизнь, но не чувствовать. Не иметь возможности вдохнуть запах трав или прикоснуться к женщине. Это самое жалкое существование, какое только можно представить, Грейнджер. Отпускай.

Гермиона кивнула, выдавила:

— Вы мне очень нравитесь. Я буду скучать.

И подняла палочку, по щекам снова потекли слезы. Она начала выводить линию заклинания, но вдруг резко остановилась, и глаза ее заблестели вовсе не от влаги.

— Подождите. Один вопрос. Вам ведь знакомо это заклинание. Скажите, вы его тоже использовали?

Сейчас я не видел смысла скрывать:

— Да.

— Оно сработало?

— Нет.

Семнадцать лет назад, только став преподавателем, я специально искал и нашел в Запретной секции книгу Виндиктуса Виридиана и тоже пытался вызвать призрака, чтобы попросить прощения. Ничего не вышло. Я пытался снова и снова, пока, обессиленный, не рухнул на поляне Запретного леса. Там меня и нашел Дамблдор. Объяснил, что этим заклинанием нельзя позвать тех, кто ушел окончательно, оно для того, чтобы управлять уже существующими призраками, еще для восстановления слепков душ у поврежденных портретов. Книгу он забрал и спрятал в своем кабинете. Правда, кое-что полезное я для себя вынес: с помощью заклинания смог напугать и договориться с Пивзом, со школьных лет попортившим мне немало крови.

— Сэр, — лицо Гермионы посветлело, — у вас не получилось, потому что человек точно был мертв.

Я кивнул, не понимая, к чему она ведет.

— А вы знаете, что это заклинание создал целитель?

— Многие заклинания, придуманные во благо, использовались потом не по назначению, — пожал я плечами. — Взять хотя бы Круцио. Его тоже придумал целитель, чтобы запустить сердце. Это позже его извратили.

— Да, и это тоже переделанное, первоначальная формула неизвестна, но… — Гермиона зажмурилась и выдохнула: — Я прочитала, что целитель работал с живыми мертвецами. Понимаете? Он пытался позвать души тех, кого поцеловали дементоры и кто впал в глубокую кому.

Таких подробностей я не знал. И мне, конечно же, безумно хотелось, чтобы девчонка оказалась права, но предположение было слишком фантастичным, чтобы в него поверить. В любом случае пора было с этим покончить. Быть призраком — не для меня.

— Грейнджер… Гермиона, отпускай.

— Но, может, надо подождать, поискать еще книги, узнать точно…

— Пожалуйста, не тяни. Если ты не ошиблась, то чем дольше я оторван от своего тела, тем тяжелее будет к нему вернуться.

Я сам не верил в то, что говорил, но надо было ее подтолкнуть. И, кажется, мне это удалось.

— Да, верно! — Гермиона провела пальцем по моей палочке и улыбнулась. — С вашей палочкой мне даже зелье для поиска не понадобится, — и тут же схватилась за голову, — Мерлин! Надо было сделать это раньше!

Вообще-то на коматозников обычное поисковое заклинание срабатывает слабо, а на тех, кого поцеловал дементор, вроде бы не действует вообще. В таких случаях больше толку от медиумов или специальных ритуалов на крови родственников. Но говорить об этом я не стал.

— Я поняла, вы не призрак, — Гермиона оживала прямо на глазах, — вы душа, которую надо было разбудить. Я обязательно вас найду!

— Конечно, Гермиона, — я ободряюще ей улыбнулся. — Но если ничего не выйдет, не переживай и не страдай, — и сказал, что говорил ранее: — Ты ни в чем передо мной не виновата и ничем мне не обязана. Ясно?

Она хотела возразить, но, подчинившись моему требовательному взгляду, кивнула, затем глубоко вздохнула и подняла палочку…

…Это был опять звук, вернее, целая какофония звуков, пищащих и гудящих, буквально взорвавших мой мозг. И, едва очнувшись, я снова погрузился в темноту, не в силах вынести этот безумный оркестр, где каждый инструмент играл свою собственную мелодию.

В следующий раз звук приборов уже не казался громким и раздражающим. Слух привык к ним быстро и почти перестал замечать. Да и не все приборы были подключены, как выяснилось позже. Оттого, что все оказалось правдой и отчаянная девчонка добудилась до моей души, меня наполнила эйфория. Я стал жадно присматриваться вокруг и прислушиваться. С невероятным наслаждением скреб ногтями простыню, щурился от света и вдыхал запах лекарств.

Спустя несколько минут услышал шум за дверью и уловил знакомые интонации — Гермиона кого-то приложила Конфундусом. А еще через мгновение она склонилась надо мной и затараторила:

— Сэр, вы очнулись! Вы меня помните? Узнаете?

Я согласно прикрыл глаза. Гермиона широко улыбнулась и продолжила торопливый монолог:

— Это просто чудо! Я узнала, что вас, тяжелораненого, нашли недалеко от заброшенной фабрики. Вы считались безнадежным, никто здесь не верил, что очнетесь. Мерлин, вы такой предусмотрительный! У вас даже есть медицинская страховка!

Мои губы тронула легкая усмешка. Однажды, еще до первого развоплощения Лорда, я пострадал в одной из стычек и, неудачно аппарировав, потерял сознание прямо на городской улице. В результате, благодаря сердобольным прохожим, попал в обычную больницу. Тогда-то и понял, что для непредвиденных случаев и во избежание неудобных вопросов очень даже неплохо иметь при себе комплект магловских документов, включая медицинскую страховку. Выходит, можно было себя похвалить.

— Сэр, вам что-нибудь нужно, что бы вы хотели?

Прочистив горло, я просипел:

— Выпороть тебя. Чтобы некромантией больше не занималась.

— Что?! И это вместо благодарности! — несмотря на возмущение, глаза Гермионы искрились весельем. — Я вас, между прочим, вытащила из небытия, или где вы там обитали. Я не позволю себя выпороть.

— А что позволишь? — вырвалось у меня непроизвольно.

Гермиона заинтересованно на меня посмотрела:

— Смотря что предложите.

Я уже успел понять, что конечности мои в целости и сохранности, органы чувств и реакции тела также в полном порядке, а что не в порядке, должны прекрасно поправить зелья и время. Так что предложить я хотел много всего, правда, не все это было приличным. Но эта девушка заслуживала особого отношения. И, мысленно отругав себя за непристойные намерения, я поделился самым скромным желанием:

— Хочу пригласить тебя на ужин.

— Вы зовете меня на свидание? — недоверчиво спросила Гермиона.

— Да.

Сердце гулко забилось, и я внезапно ощутил страх, что она откажется и мы разойдемся. Не думал, что успел настолько к ней привязаться.

— Я…

Я затаил дыхание, а сердце пропустило удар.

— …Согласна.

Воздух шумно вышел из моих легких. Гермиона наверняка не догадывалась, что сделала. Она не просто разбудила, она в меня новую жизнь вдохнула.

Настроение стало превосходным, и я тоже улыбнулся. Война закончена, долги уплачены, я жив и оправдан, а рядом привлекательная неравнодушная ко мне молодая ведьма.

Что еще надо для счастья?