Время колокольчиков (джен)

Он аппарировал туда, где был их старый дом. Хотя почему старый? По сравнению с тем, в котором они сейчас живут, очень даже новый. Добротный хороший дом в Насыпном Нагорье, каким же он был удобным и родным, как жалко было его покидать…

Зачем он вернулся сюда, что хотел увидеть или отыскать, Альбус и сам не знал.

В доме жили другие люди. Точнее волшебники, судя по тому, что он увидел, понаблюдав издали: воронку аппарации ни с чем перепутать нельзя, а на задний двор как раз кто-то аппарировал — то ли кто из хозяев дома, то ли гость. Задний двор, где когда-то росла любимая яблоня его покойной сестры, место, с которого все началось.

«Хорошо, что ее спилили», — подумал Альбус, потому что видеть, как на дереве, на которое совсем недавно залезал мальчишкой, сидят другие дети, не хотелось.

Видеть дом — такой родной и одновременно чужой — стало нестерпимо, и так же нестерпимо жгла Альбуса то ли память, то ли досада — на все и всех, и на себя, конечно, тоже. Он старался изо всех сил, но не мог убедить себя в том, что сестра погибла не из-за его заклятья. Да, это он мог быть убийцей. Как и Аби. Как и Геллерт. Но нет… это не он. Только не он.

«Только не Геллерт!» — кричала его душа, только не единственный настоящий друг и единственный, кто понимал его, Альбуса, мечты и мысли.

Аберфорт? Но тот любил Ариану больше, чем себя самого. Он не мог. Просто не мог.

И оставался только он, Альбус.

Нет-нет-нет. Он никак не мог поверить ни в один из вариантов. Они все вместе виноваты. Все вместе. Каждый на треть. Почему-то думать так казалось легче…

Но, кажется, никто из них не получил никакого отката — а ведь если маг убивает родственника, что-то такое должно было быть, он ведь читал. Правда, данные были не проверенные, но все же, все же…

Альбус прислушался — ему показалось, что он слышит звон — тонюсенький, тихий, доносящийся словно из ниоткуда. Или из-за дома? Он с трудом отлепился от дерева, на которое опирался боком, и побрел вперед, не забыв, конечно, об Отводе глаз.

Нет. То, что он не получил откат — это снова отговорка, это новый способ доказать хотя бы самому себе, что ни в чем не виноват. Хотя если бы он, именно он, Альбус, смотрел за сестрой получше, Аберфорт не стал бы возмущаться. Они бы не поссорились — просто не было бы причины. И… и… все было бы хорошо?

Он медленно шел, не совсем понимая направление, но стоило странному звону послышаться с другой стороны, как Альбус сворачивал на звук и, автоматически передвигая ноги, думал, думал, думал…

Да кого он обманывает? Не было бы хорошо. Он уже всей душой ненавидел тесный и темный дом в Годриковой лощине, он терпеть не мог сюсюкать с сестрой, которая понимала его через раз, а еще, кажется, начинала побаиваться. А он не делал ничего, чтобы это исправить. Ничего. Потому что если бы ее не стало, он смог бы наконец отправиться в путешествие, как давно мечтал.

Кажется, звон стал громче. Альбус заметил, что деревня осталась позади — он стоял на границе у старой рощи. Звон слышался из нее. Стволы словно расступались — и так же расступались все его самооправдания.

Значит, он хотел того, что случилось. И вот этого себе не простит. Никогда. Но в конце концов,из-за нее, из-за сестры у него нет больше ни отца, ни матери. Он должен ей это простить, но — как? Ведь ее нет. Теперь у него вообще никого нет. Ни друга, ни брата…

При воспоминании о том, какие слова Аберфорт бросил ему на похоронах, Альбус с трудом вдохнул воздух — тот почему-то обжигал холодом, несмотря ни на какое лето и вполне зеленую траву вокруг. А от картины, которая встала перед глазами потом — разрыв с Геллертом, окончательный и бесповоротный, потому что так, как он — нельзя, если хочешь остаться хоть сколько-то человеком…

«Ну вот, остался? — спросил Альбус сам себя и сам же ответил: — Не уверен».

Ему показалось, что он слышит чей-то смех, и снова огляделся — нет, все еще знакомая роща, а за ней начинаются холмы самого Нагорья, овеянные легендами… да нет, детскими сказками! Он сейчас просто пойдет и посмотрит, и все узнает — терять ему все равно нечего.

«Кроме себя», — раздался странный шепот.

«А и наплевать», — подумал он и снова услышал призрачный смех.

Сколько он себя помнил, Альбус никогда не был один. Сначала — родители, у которых он был первым и, конечно, любимым сыном, потом появился брат, и, если Альбусу и пришлось потесниться на пьедестале родительской любви, то вниманием обойден он не был, особенно когда Аберфорт подрос — а это оказалось на удивление быстро.

И хоть с ним не было особенно интересно, зато можно было рассказывать свои идеи — брат внимал ему иногда буквально с раскрытым ртом. Потом появилась сестра, о которой надо было заботиться, но с этим прекрасно справлялась мать, а потом и Аберфорт — малышня должна быть вместе, считал Альбус, и младший брат не думал спорить. Он действительно лучше находил общий язык с сестрой, даже когда это был еще детский лепет.

«Потому что Аби сам недалеко ушел», — думал Альбус, внутренне гордясь, что он не такой. Он старше. Умнее. Талантливее.

Если бы только отец был с ними! Может быть, тогда ничего такого и не произошло? Но Ариана убила мать, пусть и не хотела этого, и что, тогда и это он должен был простить? Младший брат говорил, что она не нарочно — естественно, это было так, но кому от этого легче? Ведь сестра все глубже и глубже уходила куда-то внутрь себя, а когда ее глаза смотрели осознанно, лучше всего было бежать, заперев дверь — ее комната была защищена лучше, чем класс для дуэлинга, — уж в этом Альбус понимал.

Она была камнем на его шее, она…

Она умерла. И виноват в этом он — даже если возьмет на себя треть вины от брошенного заклинания вместе с Геллертом и Аберфортом, то, что он этого хотел — вина еще большая, и ее с ним не разделит никто и никогда.

Одиночество — он думал об этом и думал, как было бы прекрасно одному владеть домом, одному решать, что и как делать дальше, но на поверку все оказалось пустым — аж до боли. Зачем ему все — его способности, его таланты, если они не помогают… да ничему не помогают!

Альбус брел все дальше и дальше — все равно делать было больше нечего. Когда ноги уставали, он садился на ближайший камень или прямо на землю. Правда, приходилось скоро вставать — лето было прохладным, и от земли и камней становилось холодно.

Как-то быстро набежал сумрак, окутанный легким туманом, который почему-то показался ему теплым, как старое одеяло. И он решил, что останется на ночь — почему? То ли заблудился, то ли просто было все равно — Альбус и сам не знал. Но устало присел на какую-то кочку и начал клевать носом.

«Ты наш», — услышал он где-то на границе сознания и потянулся за этим шепотом, наклонился, и вот ветки куста сомкнулись над ним, молодая поросль потянулась, закрывая след от тела, словно его не было.

«Какие колокольчики, — восхитился Альбус, и было чему. — Может, это и правда путь к Добрым соседям? А я… я ничего не взял!»

На один короткий миг его накрыла паника, но цветы — живые, с изящными голубыми чашечками, зазвенели — и он узнал этот звук, очаровавший все его существо с самого начала.

«Не трогай!» — в три удара простучало сердце, но рука уже сама тянулась к зеленым стебелькам. А потом его накрыла темнота…

Он не чувствовал, как его покидает человеческое — сон был легким, дивным, и то, что он был совершенно один, нисколько не портило жизнь, наоборот, придавало ей особенную сладость. Никому не должен. Никому не нужен, кроме себя самого. Новая жизнь, и он наполнит ее тем, чем захочет.

Захочет — будет играть. Не захочет — отправится путешествовать. Ах да… теперь он точно сможет одолеть Геллерта в поединке, даже шуточном — раньше ему мешали чувства, страх сделать что-то не так, применить то, что сможет повредить по-настоящему.

Больше он не боится. Ничего не боится.

Альбус потянулся, расправляя спину, и только тогда почувствовал, как продрог. К счастью, солнечные лучи уже пригревали, и туман рассеялся, словно не было его. А в ладони оказались зажаты два колокольчика — но уже не живые, а словно выкованные или вылепленные из серебра, а может, какого-то другого металла.

Он долго рассматривал их, а потом поднял и снова услышал тихий звон. Знакомый звон. Родной. Приносящий удивительную ясность и спокойствие. Куда делось его вчерашнее смятение? Растаяло с туманом — следа не осталось. Хотя…

Альбус еще не знал, что память будет с ним всегда. Память, боль и вина — они отступили совсем ненадолго — лишь для того, чтобы он поддался очарованию Колокольчиков. Очарованию подарка Добрых соседей. И не поверил тому, что всегда знал: Добрые соседи — только название, данное им перепуганными людьми. О да, им было чего бояться...

Добрые соседи всегда любили смотреть на сильные эмоции людей — и чем сильнее те, тем им было интереснее.

У добрых соседей нет понятий о добре и зле, и молодой чародей, забредший к ним, станет всего лишь еще одним развлечением. Хорошо бы надолго — они любят играть.

Он никогда не будет в мире с собой из-за черной трещины в душе — наблюдать за этим так интересно! А Дар не даст ему успокоиться, пока он не попытается переделать мир — конечно, только его кусок, но и за этим будет любопытно понаблюдать.

Он будет воевать — сначала с самым близким человеком, а это невероятно увлекательно! Но пока колокольчики с ним, он не прекратит свою войну — внутри себя и снаружи, он будет бороться за то, что сам себе нарисует — а Соседи будут смотреть, что из этого получится. А то уже сколько веков вокруг сплошное тихое болото. Под Холмами давно скучают по крови… и по теплым живым слезам. По чужой ярости и испугу. Скучно, как без этого скучно…

Альбус, его зовут Альбус. Ему подходит это имя. Пусть считает себя светочем, самым непогрешимым, самым мудрым, самым… хотя достаточно, он уже полностью готов. В путь, молодой волшебник. Порадуй нас своей игрой. Порадуй нас своей войной. Мы щедро тебя одарили — сделай так, чтобы нам снова было интересно наблюдать за миром.