snow queen (джен)

У девочки-Седьмой была сильная, горячая привязанность — мальчик-номер-Пять.

Снежная Королева, владычица времени, смотрительница всех мировых часов брови тонкие выгибала, хмурилась, завидовала — сама себе не признаваясь в том — стучала когтями острыми по подлокотнику холодного своего трона.

Оставаться в одиночестве среди замерших во льду стрелок сотен тысяч хронометров, порталов, остовов жизней чужих ей было совсем невозможно.

Королева забрала его, обломками изранила, заперла в своем прозрачном замке наедине с попыткой из нескладных осколков времени выложить слово «счастье».

Лёд проник в самое его сердце, искалечил, изрезал изнутри — даже сами глаза стали холодными прозрачными льдинками.

Она не любила его, она хотела, чтобы ее саму хоть кто-то наконец полюбил. Ей так невыносимо в обрывках собственного человекоподобия хотелось низменно и глупо обычного по-человечески счастья — чтобы хоть кто-то ценил, не представлял без ее рук холодных своего существования.

Чтобы был ей должен и даже помыслить не смел уйти, оставить одну в неизменной измерзшей статичности.

Мальчик жмурится, сгибается надвое — к сердцу холодеющему, в кристалл недвижимый стремительно обратившемуся прижимает дрожащие ладони — и ничего больше перед собой не видит кроме ее лика во льды вмерзшего, на внутреннем взоре отныне высеченном.

«Не откажи мне, будь так любезен».

Он бежит, зачерпывая холодный воздух плоскими подошвами ботинок, режет мысками острыми пространство в каждом новом рывке. Сбивается с ног, оскальзываясь на льду, падает прямо в ее промерзшие объятия.

Все ее движения манерно-тягучи, она сама вся манерная, точеная, утонченная, изо льда веками назад кем-то созданная, выточенная — и хотела бы, быть может, согреться, да растаять боится слишком.

П я т ь. Светлый мальчик, тонок лёд его запястий, холодны теперь глаза — неотрывные от нее, ищущие по старой памяти былую забытую жизнь — глубоки зрачки, по ней шарящие, ласки ее — не ее вовсе — ищущие.

Он с ней отныне — всегда рядом, всегда под приглядом, под дланью утонченной ее руки — и шагу от нее ступить не смеет, с колен угловатых своих сбитых встать не может и помыслить. Окровавленными пальцами перебирает бесконечно сотни льдинок и стеклышек — никак не получается у него им придать первозданный — был ли таковой вообще когда-то? — вид.

Девочка-цифра ночами все плачет и согревает очаг, всем и каждому в своей деревне говорит: «он обязательно вернется», внимания не обращая, что никто не слышит, никто не верит ей совсем.

Королева смеется от жалкости попыток, и тон высокий дребезжит, отражаясь от величественных сводов, холода прозрачных стен.

Девочка, ненавистная, маленькая и слабая — не чета ей, великой, величественной, мудрой и всесильной — казалось бы, да нет — собирает свою сумку и скрипку, одевается теплее и уходит из дома, не погасив призывный свет.

Ей хочется безжалостно всю силу отобрать, обобрать до нитки, прогнать подальше — и не то из владений своих, не то — из мыслей его, для нее неподступных.

А та все днями и ночами, растянутыми в годы идет и идет — в сугробах остаются глубокие следы ее маленьких ног. Говорит с ним — пусть только в мыслях собственных, да не прекращая ни на минуту — «где же ты, отзовись пожалуйста, ответь».

Королева сражается всегда искренне, истинный гнев ледяной льется сквозь пальцы, снегом заносит, дует злым ветром в завывающем опасном у х о д и.

Девочка-Семь через ветер проходит, пробирается поступью шаткой, несмелой. От волков диких злостью спущенных сбегает и прячется. Не сбивается внутренним компасом, возвращается раз за разом — снова и вновь, по имени-номеру его зовет, помнит и забывать этого отзвука не собирается будто. Коснуться, увидеть даже его не может — откуда только силы столько в гадком этом утенке — да не сдается притом.

Приходит под двери самые, руками слабыми, маленькими ладошками греет, пытаясь весь вековой лед растопить, отобрать ее прелесть, украсть это — возможное ли вообще — «счастье».

Королева гневится и стены дрожат.

Он смотрит загнанно, над формулой нерешимой своей корпеет без устали, в руки, колени ее холодные лбом утыкается в слезах, просит — не то о помощи, не то о пощаде — не согреться в стенах вековых, заколдованных, ему бедному никак.

Несносная, поганая девчонка никак не замерзнет насмерть, никак, гадина, не сдастся — скулит и шепчет, фонарь зажигает каждую ночь и вторит самой себе, все зовет его — «вернись, пожалуйста, вернись».

Королева изливается слезами, осколками злобы иссыпается, сжимая меж пальцев тонких темные пряди в безмолвном «тебе меня не победить».

Девочка молчит — смотрит глазами белыми, снега впитавшими в самую глубь, горит изнутри невозможно обычным простым человеческим сердцем — и словно знает больше самой Королевы, словно сколько бы целого мира без него не боялась, ее — не боится совсем.

Смычком тонким струн заснеженных касается — и звуком разбивает лед.

Он замирает, и смотрит не на Королеву, смотрит мимо, сквозь нее. Губами продрогшими тонкими изгибается, сведенными тонкими пальцами последний осколок на место ставит — да только вместо «счастья» под ногами ее — цифра остроугольная ломаная, каждой гранью впивается в само утонченное нутро.

Королева с места срывается непристало-порывисто, самой себя недостойно — лицо собственное трещинами злыми исходит, она кричит надрывно и отчаянно — да как ты смеешь, я для тебя была, я для тебя стала в с е м — а он ее не слышит больше.

С колен сбитых поднимается без усилия будто и уходит, за собой оставляя рушимые своды, идет по ломкому льду, не боясь оступиться — на звук скрипки, на отзвук тихого голоса — прямо к воротам, за собой оставляя звенящее пустотой н и ч е г о.

Королева впервые в бесконечно долгом сроке своей жизни бежит, догнать пытаясь, настигнуть все слабеющим завыванием — и тот холодным ветром насквозь проходит, не останавливая, ни за что внутри него не цепляясь боле.

Она споткнулась и упала, осколками льда осыпалась в беззвучном рыдании, а он только грохот услышал, да дальше, не обернувшись, пошел. И всякое «ты должен мне» о спину рикошетом билось, вглубь не проникая ни на грамм.

Мальчик не оборачивался, не смотрел, не видел — взглядом прикованный к бесполезной, обычной до отвращения девчонке — а стены сыпались, погребая ее под собой.

Шел напрямик непоколебимо, ступал уверенно

навстречу

настоящему

теплу.