I'd like it if you stayed (джен)

Не так все должно было случиться, совсем не так.

Северус лежит здесь, перед ним, его воспоминания расползаются в стороны, но у Гарри с собой только крошечный фиал из-под Феликса — пустой, почему же он пустой? Ему так нужна удача сейчас. Он капает последнюю каплю на приоткрытые губы Северуса и собирает воспоминания — все не помещаются. Неужели он умрет, и они вот так навсегда растворятся в пустоте? Неужели никто больше их не увидит?

Гарри смотрит в его глаза, из которых текут слезы, скатываются по вискам, теряются в испачканных кровью волосах, и плачет сам. Северус ловит губами воздух. И Гарри больше не знает, что делать, кроме как зажимать рану рукой. Где же Гермиона, когда она так нужна?

Кровь не хлещет. Он уже наложил какое-то слабое исцеляющее — к его позору, оно было единственным восстанавливающим заклинанием, которое он знал, — и обыскал карманы Северуса в поисках хоть какого-нибудь зелья — кроветворного, укрепляющего, какого угодно! Но нет, ничего.

Мутным взглядом Гарри осматривается вокруг, призывает вековое одеяло, лежащее на разваливающейся кровати, наверное, с самого момента постройки хижины, очищает его заклинанием, режущим рвет на полоски — пух из одеяла летит во все стороны — и пытается перевязать рану. Может быть, на обновленном десяток раз заклинании и повязке Северус продержится еще хотя бы час, пока Гарри не вернется… Волдеморт зовет его в Запретный лес. Если Гарри умрет сегодня, ему хотя бы не придется всю жизнь провести с горечью этой потери, а если выживет, то обязательно поможет Северусу. По-другому и быть не может.

Гарри улыбается сквозь слезы, жмурится, сжимает губы, которые превращаются в тонкую кривую линию, опускает голову и вжимается лбом в чужое плечо, шепчет:

— Было бы хорошо, если бы ты остался.

* * *

Волдеморт мертв — а небо уже светлеет, и Гарри вместо того, чтобы вернуться к остальным, мчится в сторону тоннеля к Визжащей хижине, схватив за руку Гермиону. Она точно может помочь — она же самая умная, самая лучшая девушка на свете — и спустя вечность они доползают до Северуса, неподвижно лежащего на том же месте, но все же дышащего.

— Он жив! — Гарри почти кричит, подбегает, падает на колени и обновляет исцеляющее. Гермиона тут же начинает выписывать узоры своей палочкой — конечно, она знает заклинания сильнее, действеннее — и сосредоточенно шепчет что-то. Ресницы Северуса немного дрожат, он приоткрывает рот, но оттуда доносится лишь хрип. Они левитируют его к выходу, а потом Гермиона отправляет Патронуса к колдомедикам — при всем желании Гарри сейчас не смог бы найти хоть одно счастливое воспоминание.

Когда колдомедики прибывают — удивительно, что свободные люди вообще остались, учитывая количество пострадавших в Хогвартсе — и грузят Северуса на летающие носилки, Гарри плачет от облегчения, рвется аппарировать с ними, но в этом совершенно нет надобности. Сейчас они переместятся в Мунго, обработают раны, и у Северуса все будет хорошо, а Гарри лучше пойти к остальным своим друзьям и союзникам — им, живым, в сознании, поддержка требуется больше, чем Северусу под чарами стазиса.

В последний миг Гарри хватается за безвольно висящую руку, холодную, как целый Северный полюс. Подносит ее к губам и шепчет:

— Я знал, что ты останешься.

* * *

Прибыв в Мунго через несколько часов, Гарри совсем ничего не понимает. Слова колдомедика будто отскакивают от задней стенки черепа. Как? Они же смогли остановить кровь, напоили Северуса всеми восстанавливающими зельями в мире — как?!

— Главная проблемы была не в ране, мистер Поттер, — объясняет доктор. — В крови мистера Снейпа был обнаружен яд самой опасной змеи на планете.

В ушах Гарри бьют барабаны, он задыхается, слезы бесконтрольно текут по его лицу.

— От него не существует противоядия.

Он говорит что-то о том, что только оказанная сразу после укуса помощь могла помочь, что подобные яды действуют за несколько часов, постепенно парализуя все мышцы, включая дыхательные.

Что Северус перестал дышать несколько минут назад.

* * *

— Привет, Северус, — грустно улыбается Гарри. — Прости, что докучаю слишком частыми визитами.

Он садится прямо там, где стоял, сутулится, опускает голову.

— Но я бы остался даже жить здесь, если бы ты позволил.

Одинокая слеза скатывается по переносице, с самого кончика носа падает на землю. Гарри прижимается лбом к холодному надгробию и шепчет:

— Все-таки было бы хорошо, если бы ты остался.