Отеческая забота (джен)

Они были знакомы уже достаточно долго, чтобы Артемиус понял, что Жюль тянулся к нему не просто как к наставнику, было что-то слишком доверительное в их общении, будто они всегда были семьёй. Поначалу ужасно зажатый в вопросах личного характера, Верн постепенно всё больше открывался и смелел. Иногда вопросы юноши ставили Лукаса в тупик своей простотой, так что он невольно всё чаще начал задумываться о том, как рос и воспитывался его протеже.

Артемиус начал оказывать ему всё больше внимания, чувствуя отдачу и замечая, что Жюль даже не понимал, что вышел за рамки простых деловых отношений. Такое подсознательное поведение юноши бросало Лукаса из крайности в крайность: он то ужасался от подозрения о том, что в семье Вернов ласка была редкой гостьей, то старался дать своему протеже необходимую отеческую заботу, порой становившуюся слишком явной.

Беспокоили Артемиуса и те моменты, когда Жюль говорил о своём отце. Со стороны заметно это не было, но Лукас уже научился читать мальчишку как открытую книгу и слышал в его голосе призрачную дрожь. В негладких отношениях отца и сына Артемиус убедился тогда, когда юноша вздрогнул от слов старшего Верна, отчитавшего его перед всеми присутствующими в кабинете людьми. Не будь здесь агентов, кто знает, чем бы всё обернулось, но всё время в карете Жюль сидел как на иголках и даже немного сжался.

Не удалось Верну прийти в себя и на корабле, потому что внезапно за ними увязался и его отец. Лукас начал опасаться за сохранность своего протеже, когда тот вздрогнул от новых слов старшего Верна, и поддерживающе положил руку на его плечо, понимая, что вмешаться в семейные отношения и защитить своего мальчишку не может, от чего ему было ужасно неприятно. Сердце заныло, когда под его рукой Жюль расслабился и даже немного подался к нему, будто неосознанно просил как раз о защите.

Последующие события отодвинули отношения Вернов на второй — если не третий — план. Артемиус пару раз обругал себя за то, что позволил потащить детей на это сражение с Немо, однако сомневаться в способностях Жюля и Амели не приходилось, что делало их ценными фигурами в этой смертельной игре. После объятий перед встречей с Немо и битвы с самим капитаном Лукас дрожал от напряжения, ожидая возвращения ставшего родным мальчишки из самого опасного места Стального города. Он первым кинулся обнимать его и успокоился только тогда, когда юноша ответил на его объятия.

Сердце пару раз кольнуло, когда Жюль не решался открыть обёртку своего подарка. Несмотря на все эти месяцы он так и не научился адекватно реагировать на подарки, особенно от наставника, однако последующая бурная реакция с диким восторгом покрыла все переживания Артемиуса, и он ожидал бы новых эмоциональных объятий, если бы рядом не было столько много людей. А затем Лукас прикусил губу, когда радость Жюля от возможности писать для журнала в чистом номере, который наставник специально заказал для него, и похвалы Артемиуса в адрес прочитанных романов сменилась тяжёлым вздохом и едва заметно поджатыми губами — старший Верн однозначно заявил, что его сын будет продолжать семейное дело, ведь адвокаты много пишут. Понурый вид юноши не исправили даже слова поддержки Амели, да и вряд ли хоть что-то могло теперь улучшить его настроение.

Уже вечером, когда все, в том числе оставшийся в гостевой комнате мсье Верн, спали, Лукас пошёл в свой кабинет, чтобы убрать в особую стопку последнюю прочитанную рукопись Жюля. Теперь он жалел, что не обсуждал каждую из них со своим протеже, это могло бы уверить Жюля в собственном таланте.

Артемиус с удивлением нашёл юношу, свернувшегося калачиком, на лестнице перед личной библиотекой Лукаса. Он пристально смотрел на подаренный наставником чистый томик и совсем не обращал внимание на происходящее вокруг. Казалось, Верн был настолько погружён в свои мысли, что они пленили его получше тюрьмы «Наутилуса». Только когда на его плечи опустился плед, Жюль вздрогнул и начал озираться по сторонам, словно его поймали с поличным на каком-то преступлении.

— Уже придумал новый роман? — мягко поинтересовался наставник, когда юноша вздохнул с облегчением от его вида.

— Есть пара набросков.

Артемиус, сев рядом, прижал его к себе и поставил подбородок на его макушку, и Верн в его руках мгновенно расслабился. Подобные редкие моменты проявлений беззащитности протеже теперь стали для Лукаса ещё ценнее.

— Таких людей тяжело переубедить. Можно как-то сгладить углы, но не более.

Юноша вздохнул и кивнул, теснее прижавшись к наставнику.

— Просто знай, Жюль: если тебе что-нибудь понадобится, если будет трудно, или ты не будешь знать, к кому обратиться за помощью — здесь тебя всегда ждём мы. Жду я.

— Спасибо, мсье Артемиус, — выдохнул Верн как что-то сокровенное.

— Однако я надеюсь, что ты поживёшь у нас ещё, — улыбнулся Лукас, и ответом ему стала чистая ответная улыбка его протеже.

Они посидели ещё немного, обсуждая новые наброски для романа и судьбу капитана Немо, а также возможность Жюля продолжать путешествия под крылом наставника хотя бы до окончания его обучения в Париже. У юноши мелькнула мысль, что он может рассориться из-за этого с отцом, и Артемиус пообещал приютить его у себя, дав и дом, и работу.

Вскоре Лукас погнал своего протеже спать и лично убедился в том, что он улёгся в кровать. По лицу Верна наставник понял, что тот жалел, что в его детстве рядом с ним не было такого вот заботливого мсье Артемиуса, который укладывал бы его спать и не держал бы его в строгой дисциплине. Тот, в свою очередь, пожалел о том, что не мог позаботиться о Жюле годами ранее.

— Доброй ночи, — потрепав юношу по волосам, улыбнулся Лукас и, получив ответное пожелание, тихо прикрыл за собой дверь, последний раз взглянув на теперь спокойное и умиротворённое лицо своего протеже.