Вторая половина души (гет)

Выйдя из Управления и с досады хлопнув стеклянной входной дверью, Есеня быстрыми шагами преодолела расстояние до своей машины. Хотела снять сигнализацию, но поняла, что перед уходом, погрузившись в свои мысли, попросту забыла её включить. Похолодев, она застыла на месте, невольно озираясь по сторонам. Вряд ли транспорту что-то угрожало здесь, на охраняемой территории СК. Однако не стоило забывать, какая серьёзная недавно началась игра и какие в ней были высокие ставки. Если её главный противник умудрился забраться в дом к отцу, то его было опасно недооценивать.

Вдруг её скользящий взгляд остановился на машине, сфокусировался в попытке пронзить пространство как лазером: она готова была поклясться, что ровно секунду назад за затенёнными окнами промелькнуло что-то, какое-то движение. Вздрогнув, Есеня настороженно подошла ближе, заглянула в салон. Осмелев, распахнула дверь с пассажирской стороны и просунулась внутрь. Вдруг, у неё резко закружилась голова, и она схватилась за подголовник, чтоб не упасть. Отшатнувшись, — захлопнула дверцу и потёрла глаза, привалилась к крылу машины. Неделя бессонных ночей и тревожных, безрадостных дней, проведённых в неприятных заботах, формальностях, расследованиях, похоронах, совершенно измотали её.

Казалось, после смерти отца развалилось всё то, что до этого ещё как-то держалось. Дома всё разладилось мгновенно. Женя был уверен, что Меглин не просто убийца-струнник, но ещё и ТМНП, и рыл землю носом с таким рвением, какого она прежде за ним не замечала. Маньяк торжествовал, вошёл во вкус, подбрасывал новых жертв, писал на окнах и стенах свои зловещие инициалы, явно уверенный в полной безнаказанности. А расследовать было некому. Вновь, как в том случае со свадебной снайпершей, Есеня вдруг так остро почувствовала собственное бессилие. И то, как мало стоили все её навыки, опыт и умственные способности без присутствия наставника. Даже в таком нестабильном психическом, да что там говорить, и физическом состоянии! Год назад, помнится, он говорил, что готовил из неё замену себе. А получилось, что без него она была, как гуляющая половина без целого.

От неё как от ученицы Меглина ожидали многого, особенно теперь, а она ничего не могла сделать или дать. Решительно ничего! «Нутро» молчало, что-то увидеть на месте преступления самостоятельно она была не в силах. В управлении, после случившегося, её жалели и особенно не трогали, Быков как будто уже и рукой на неё махнул. И это давящее чувство вины и несостоятельности ещё больше усугубляло и без того безрадостную картину.

И вот до чего довела её эта проклятая «игра»! Что ей уже на стенах мерещились кровавые заглавные буквы, что она спит с пистолетом под подушкой, просыпаясь от каждого подозрительного звука. А теперь в малейшем намёке на перелив света ей чудились зловещие тени убийц, пришедших по её душу. Похоже, этому безымянному гаду было мало полностью сокрушить Меглина, разбить, втоптать в грязь, свести его с ума окончательно? Захотелось провернуть то же самое с его преемницей? Что ж, у него почти получилось.

Сняв солнечные очки, Есеня какое-то время постояла так, опершись о бок машины спиной. Потом, приняв решение, потянулась в сумочку и достала сигареты и зажигалку. Прикурив дрожащими пальцами, осторожно вдохнула дым. Не удивительно, что Меглин не расставался с сигаретой: с первой же затяжкой голова заметно прояснилась, мысли стали складываться в нечто, напоминающее логические цепочки, потом и более сложные конструкции. Есеня курила в первый раз после беременности и декрета и думала, как ей максимально эффективно и быстро прийти в себя и решить, что делать дальше. И когда перед глазами в этот мир вновь вернулись краски, когда вдруг обнаружилось, что на дворе — лето, листва зелёная и по асфальту скачут солнечные зайчики, когда Есеня почувствовала себя более-менее спокойной и не такой несчастной, как пару минут назад, в её душу робко и тихонько постучалась грусть.

Это было давнее чувство, отголосок былой боли. Это было одиночество, ощущение, что в этом мире она лишилась единственного человека, который всегда её понимал. И лишилась его уже во второй раз!

От этой мысли в глазах начало предательски пощипывать. Есеня закусила губу, расплющила сигарету в пальцах, закрыла глаза. Ее губы задрожали. Всего пару месяцев назад Провидение подарило ей уникальный шанс, чудо, которого не бывает и не должно было, по идее, случиться в этом мире! Её наставник, её единственный и любимый человек, вернулся к ней; ну, вернее, то, что от него осталось. А она вместо того, чтобы возблагодарить за это судьбу, небеса, бога и черт знает кого ещё, повела себя как полная дура!

И так же наивно и глупо, как ровно год назад, понадеялась, что установившийся порядок вещей никогда уже не изменится. Расслабилась, юркнула за его спину, на людях изображая из себя бог весть какого крутого следователя. А сама только об одном и думала: что бы она делала без него? Что она вообще может... без него? Как она может жить... без него?

Сердце в груди сжалось до боли, до стона, высушив и сковав спазмом горло. Это давняя, затянувшаяся рана в сердце заболела вновь и стала кровоточить.

Есеня глубоко вздохнула, утёрла ладонью глаза, наплевав на тушь и вообще на все, швырнула недокуренный бычок себе под ноги и села за руль.

Сердце все ещё покалывало чем-то острым, вести машину в таком состоянии она не могла.

Откинувшись на спинку, Есеня подумала, что все зашло слишком далеко. Одна она не справится точно. Ах, если бы только Меглин был здесь! Она бы разом простила ему все прошлые фокусы, весь его бред и галлюцинации, все его «голоса» и «жучков», эти его новые жутковатые улыбочки в полный рот и то, что для неё, Есени, его настоящего уже почти не осталось. Даже если ТМНП... это он... Пусть так, лишь бы Меглин был здесь!

Но это невозможно. И она опять была одна. Как осколок, ущербный и маленький. Господи, что же делать?

Мучительно скривившись, Есеня наконец собралась с духом и выпрямилась, положила руки на руль, включила мотор.

И вдруг мужская рука резко перехватила её запястье. Есеня не успела и дёрнуться, как другая рука локтем обхватила её за шею. Крик замер на губах, прорвавшись еле слышным всхлипом.

— Ку-ку, ликвидаторша! — весело произнёс над ухом до боли знакомый голос.

И эта улыбка в зеркале...

— Меглин? Твою ж...

Не дав и секунды на то, чтобы опомниться или выругаться, бородатый псих перехватил обе её руки, прижал к её груди. А с запястья Есени зачем-то стянул наручные часы.

— Ну, чё, — усмехнулся он, невозмутимо придвигаясь ближе. — Погнали?

— Ты совсем тронулся? — прошипела Есеня сквозь зубы. И даже дёрнулась, пытаясь вырваться. — Отпусти меня!

Только ей ли было не знать, что из этой стальной хватки освободиться невозможно? Раньше он вот так же мог удержать её всего одной рукой... Пока другая ловко забралась под полу её куртки.

Выполнив какое-то действие, о котором ошеломлённая Есеня пока не в силах была сообразить, он разжал пальцы, и она рванулась, вырвалась.

— Погнали, погнали, — так же тихо повторил он.

И она вдруг сообразила, что ей в ребро ткнулось дуло её собственного пистолета.

— Меглин! Ты что творишь? Отпусти меня!

Но голос испуганно дрогнул и сел.

Скосив глаза, Есеня увидела всю ту же веселую улыбку, перечёркнутую уверенным, знакомым взглядом.

«Он как ребёнок, — вспомнила она слова пожилой учительницы. — Заигрался».

А она могла бы сразу догадаться! Сперва ключи, телефон, кошелёк, теперь — пистолет. Столько раз уже он это проворачивал, и она всё так же попадалась на его фокусы!

И тут уши услышали щелчок, сильно напоминающий звук снятого предохранителя.

— Меглин...

«Ты серьёзно, мать твою?»

Нога сама вдавила газ. Чертыхнувшись, Есеня вывернула руль, и внедорожник, в облаке пыли, вылетел из ворот управления.

— Ты совсем спятил? — нервно выговаривала она своему незапланированному пассажиру, пока уже спокойнее перестраивалась в крайний ряд. — Ты в розыске, я в машине так долго сидела... Быков из окон всё видел! Родион! Ты что творишь? Тебя найдут!

— Найдут, — согласился с ней тот, ловко перебираясь с заднего на пассажирское сидение. — А сперва мы его найдём...

Покосившись на направленное на неё дуло «Макарова», Есеня вздохнула.

— А говорил, ты огнестрельным не пользуешься, — напомнила она, невольно вздрогнув.

Да и вряд ли он помнил. Так говорил прежний Меглин, уверенный и сильный, твёрдый как кремень, несмотря на всё, что с ним случалось. А не это его жалкое подобие... С непроницаемым взглядом и с пистолетом в руках.

— Куда ехать-то? — безучастно спросила она.

Вдруг так кстати вспомнилась её учеба на юридическом и советы: при общении с психами лучше подчиниться. А то ещё на курок нажмёт, по старой памяти....

— А прямо давай, — ухмыльнулся он. Ещё и по плечу похлопал, наглец. — Прямо, прямо...

Ну, прямо так прямо.

Прямо — это было на магистраль. Влившись в оживлённый поток транспорта, Есеня почувствовала, что огнестрельное оружие ей больше не угрожает, и облегчённо вздохнула. Скосив глаза, с удивлением заметила, что всё это время наставник возился с её аксессуаром и теперь, кажется, разобрал; снял крышку и положил на переднюю панель, где уже красовалась маленькая часовая отвёртка.

— Что ты...

— Я ж говорил, аж в ушах от тебя гудело, — пробормотал Меглин, с поразительным для его состояния спокойствием ковыряясь в маленькой коробочке её наручных часов. И торжествующе извлёк какую-то деталь, покрутил в пальцах.

— Давай, здесь на выезд! — скомандовал он, и Есеня подчинилась.

Этот уверенный тон, не терпящий возражений, был как привет из прошлого. Сердце заколотилось быстро-быстро.

Притормозив на обочине, она вышла следом за наставником, хлопнув дверью. На звук он обернулся, подошёл и протянул Есене её пистолет, как более не нужную вещь.

А сам с тем же пристальным вниманием уставился на крошечный кусочек металла в своих пальцах.

— Что у тебя там? — спросила она, застегивая кобуру и заглядывая ему через плечо.

— Жучки, — усмехнулся он.

— «Жучки»! — ахнула Есеня. — Быть не может!

Вместо ответа он протянул ей свою находку и отвернулся, закурил. А Есеня во все глаза уставилась на маленький тёмный предмет в своей ладони. Увы, она совершенно не представляла себе, как именно выглядит подслушивающее устройство. Однако эта деталь на вид была явно чужеродной и сложной для её маленького аксессуара. И потом, разве раздумывая обо всем, что случилось, она не приходила к мысли, что в бредовых, на первый взгляд, предположениях наставника о прослушке есть рациональное зерно?

Вдруг её слух уловил звук удаляющихся шагов — Меглин уходил куда-то в сторону от рокочущей магистрали, к лесополосе. Зажав «жучок» в ладони, она едва успела включить сигнализацию на машине. И бросилась вдогонку.

— Я ж говорил, слушают тебя, — не оборачиваясь, укоризненно заметил Меглин, когда она его нагнала.

— Выходит, всё это время...

— Все это время ты ушами хлопала, — мигом дал он оценку деятельности ученицы, двигаясь по траве уверенными, широкими шагами. От того законченного психа не осталось и следа.

Эта мысль возникла в её голове как вспышка. Есеня вздрогнула всем телом и резко остановилась. Судьба в очередной раз устроила ей американские горки, и что теперь было делать, она совершенно не представляла.

Ещё пару недель назад он был чокнутым осколком того Меглина и, несмотря на её расстройство по этому поводу, это же её, в сущности, устраивало? Всё было логичным и, если так можно выразиться, удобным. А за эти три с половиной месяца, пока они успели помотаться по новым случаям — вдвоём, почти как раньше, — она даже свыклась с его новым состоянием. И потом, разве, год назад, оплакивая его мнимую смерть и втайне страстно желая его возвращения, она не боялась последнего с равной силой? Ей было намного легче встретиться с этим, новым Меглиным, который не помнил ни её, ни того, что она с ним сделала. И который до поры спокойно сносил то, что его возили по местам преступлений как овчарку, чтобы взял след... Такой расклад был бы намного легче и проще для всех. Он бы остался рядом, как смутная тень, призрак того, что было раньше, а у неё, Есени, сохранилось бы хоть какое-то подобие семейной жизни.

Как ей быть с настоящим Меглиным — вот чего она не знала.

Подняв голову, Есеня увидела, что он остановился впереди, вполоборота, поджидая её, не удаляясь, но и не делая шага навстречу. Заметила его пронзительный — совсем как раньше — взгляд, неуловимую складочку у края губ. И убегать, и догонять его теперь было бы в равной степени глупо.

— Ну, чего встала? — недоумённо пророкотал он.

А она молчала, внутренне сгорая на месте до угольков. Казалось, ещё миг, — и все поле вокруг вспыхнет. Ноги стали свинцовыми, ни шагу не сделать. Ах, эта неистовая смесь страха и страстного желания быть с ним! Мучиться этой тягой, этим намерением всё-всё ему рассказать и при этом дрожать от предположений, как он на это отреагирует. Знать, что он маньяк и убийца, и при этом отдаваться ему очертя голову, заглушив все мысли, утонув в огне...

Она не произнесла ни слова, только смотрела на него, не отрывая глаз, бессильно, беспомощно.

«Ты вернулся, но я к этому совсем не готова».

Ах, лучше бы он ушёл! Он бы вновь исчез, а она пошла бы к своей машине и там бы попыталась прийти в себя... Ведь он узнал, что хотел, и показал ей, что было нужно, выкопал «жучок» из её наручных часов — папиного подарка. Кто его туда засунул и когда — вот над чем стоило поразмыслить.

Услышав шелест травы, Есеня опустила голову, поспешно уставилась себе под ноги, выделив какой-то выгоревший чахлый цветочек неопределённого цвета, и сосредоточила на нем всё своё внимание.

Две секунды, что растянулись в вечность, и она кожей, каждой клеточкой, почувствовала, что Меглин был совсем рядом. И сжалась всем телом, будто ожидая удара.

Её нервы за это короткое время расстроились вконец, постоянная тревога и предчувствие угрозы, в том числе и от него, превратили её в какого-то загнанного зверька, разуверившегося и потерявшего свой внутренний стержень. Это уже не была она, Есеня, это была манная каша, размазанная и раздавленная. И рядом с ним, под его строгим взглядом, она не ощутила той бодрящей уверенности, что раньше дарила ей крылья и отрезвляла мозг. Ещё немного, и она попросту грохнется в обморок, прямо здесь. В ушах уже предупредительно зазвенело, с лица сошли последние остатки краски, колени задрожали. Она покачнулась и торопливо шагнула назад, чтобы не упасть.

Горячие руки легли на её поникшие плечи, обхватили, удержали. По телу прошёл озноб.

— Что с тобой? — мягко спросил он. Так мягко, так взволнованно, как почти никогда ещё не обращался к ней прежде.

И этот тон, этот голос из прошлого, из её снов, это неожиданное прикосновение были как спусковой крючок, как первый вылетевший гвоздь из обшивки перекрытия плотины.

Мгновенно слёзы ринулись по щекам градом. Ничего не видя за этой солёной завесой, Есеня с совершенно позорным громким рёвом подалась вперёд, машинально заслоняя глаза ладонями. И неожиданно уткнулась носом в тёплый рубчик его рубашки.

Она рыдала и дрожала всем телом, и из её глаз лился ливень — из тех, какие выпадают в пустыне, прорываясь из туч, что до этого сгущались в небе целый год. Всё то, что она копила в себе, закрывала, прятала, чему не давала выходить всё это время наружу, теперь прорвалось вот этой спасительной истерикой. Это было переключение, обрыв, разрядка, которой ей так недоставало. И он рядом, живой и как будто вменяемый, и его пальцы, что держали её за плечи, привлекли к груди, а потом вдруг легли на её затылок, нырнули в её волосы... Он держал её в объятиях, медленно гладил по голове, как ребёнка, и молча терпеливо ждал.

Когда её слезы иссякли и вместе с невероятным облегчением наступило и истощение, слабость, она всё не поднимала головы и прижималась плотнее к его рубашке, закрывая глаза и не желая, чтобы это неожиданное счастье когда-то закончилось.

Но сильные руки наставника отстранили её, и пришлось с опаской посмотреть на него сквозь мутноватую пелену. Наградив своим привычным изучающим взглядом, Меглин вздохнул, склонился к ней и нашёл её дрожащие губы.

А Есеня в один миг потеряла чувство реальности. Все вокруг растворилось, остались только они вдвоём посреди бесконечного сгорающего поля. И этот поцелуй, неторопливый, ласковый, участливый, был как панацея от всех её горестей и страданий.

«Господи! Так это правда! Он вернулся, вспомнил! И он любит меня! Он всё понимает!»

Страшась даже пошевелиться, она стояла абсолютно неподвижно, в то время как внутри отчаянно хотела броситься ему на шею и завопить от радости, прикоснуться к нему, как раньше, уколоться о щетину его бороды, обнять так сильно, как только могла! Он держал её лицо в ладонях, как чашку, и целовал с величайшей осторожностью. Теперь, спустя несколько секунд, это стало дразнящей пыткой.

Медленно-медленно он в последний раз прикоснулся к самому краешку её губ и отстранился, переводя дыхание.

Есеня заставила себя так же медленно открыть глаза, встретить его расплавленный взгляд. И затем, забыв обо всем, подалась вперёд и сама прижалась губами к его губам, обхватила за шею.

Теперь уже Меглин замер на месте. Похоже, новый поцелуй не входил в его планы, но она впервые застала его врасплох. Пальцы стиснули её плечи почти до боли, не решаясь ни оттолкнуть, ни притянуть её ближе к себе.

Ох, как не хотел он поддаваться этой провокации, как пытался противостоять своей собственной, тайной слабости! Как боролся сам с собой и внутренне злился на неё за то, что она не простила ему даже такого маленького жеста и сразу захотела большего! Этого «большего» никогда не должно было быть, оно — ненужно и опасно, особенно, теперь! Никогда нельзя сдаваться, ослаблять контроль, допускать, чтобы чувства взяли верх над холодным разумом! В этом неистовом огне сгорит всё и вся, и в первую очередь — они сами! Как это уже случилось год назад!

«Понимаешь ли ты это, дурочка? Несмотря на все, что случилось, что выпало на твою долю вопреки всему, чему я тебя учил, не жертва, Женщина, настоящая маленькая Женщина, до самых костей, до той пламенеющей лавы, что бежит в твоих жилах сейчас... Что же мне поделать с тобой!»

Есеня с волнением ощутила, как вокруг неё, медленно и будто через силу, сжимаются, стягиваются его объятия. Казалось, она отогрела, разморозила, оживила Меглина. Упрямо твёрдые губы дрогнули, и, теряя терпение, она легонько укусила его.

А потом у неё перехватило дыхание. В один миг поцелуй стал жарким и испепеляющим, сжигающим дотла. Казалось, они оба выплескивали в нём все свои сокрытые доселе чувства, все эмоции, ревность и нежность, страдание и надежду, боль и безумное счастье. Всё то, что она так давно собиралась сделать, испытать, прочувствовать, она ощущала теперь. Вся эта фантастическая радость от того, что он жив и вернулся к ней, и все ликование, которые уже несколько месяцев как были упрямо погашены, похоронены — все это теперь охватило Есеню как взметнувшееся пламя. Ей было уже наплевать на всё, вся её прежняя жизнь опрокинулась как блеклые, бездарные декорации. Вот где было настоящее, вот где полыхал огонь! Вот где она не чувствовала себя фальшивкой, куклой в чьей-то чужой пьесе, в которой приходилось играть какую-то роль и вымученно улыбаться, притворяться. Вот где была её жизнь, вся жизнь и её смысл! Рядом с ним и подле него. Всегда. Всё это время.

Выдавив из груди друг друга последние остатки воздуха, они одновременно отшатнулись. И Есеня, торжествуя, сумела в неуловимый миг поймать совершенно ошеломлённое выражение его глаз.

Меглин же в ответном взгляде увидел всю гамму её чувств, счастье, разом озарившее её лицо, румянец, что вернулся на её чуть впавшие от бессонницы щёки. И нахмурился вновь, в который раз рассердившись на себя. И на неё. До зубовного скрежета.

— Я без тебя совсем ничего не могу... — тихо призналась она, впервые не чувствуя вины по этому поводу.

— Это я уже понял, — буркнул он.

Подмечая до малейших деталей её сонное, мечтательное выражение глаз, подрагивающие губы, а главное — тот свет, невыносимый свет, что появился в ней снова. Свет, который он не имел права зажигать, никогда.

Резко развернувшись, он ускорил шаг, будто стараясь уйти от неё как можно дальше и быстрее. Он всегда знал, что ничем хорошим это не закончится. Не стоило даже начинать! Не стоило брать её на стажировку, не стоило даже надеяться на то, что она чему-то научится у него, что примет правила игры! Она, женщина! Да кого он хотел переиграть!

Это она научила его. Тому, что он не желал знать, не желал чувствовать! У него никогда прежде не было слабости, ни одной. Слабость делает тебя жертвой, доступной добычей. Крошечная трещина в любой момент может пролечь дальше, расползтись, углубиться до величины бездны! И тогда уже не будет спасения! Тогда будет так больно, что лучше бы в тебя десяток раз выстрелили, разрезали бы на кусочки! Умирать не страшно, он всегда об этом знал. А теперь убедился в этом точно, на своей шкуре. Смерть — это быстро, это просто. Никакого сравнения с адской пыткой, разрывающей внутренности не одну секунду, или две, а целую жизнь! Любовь — хуже убийства, так, кажется, он когда-то говорил ей?

Он — мёртв и всегда был мёртв для людей. И он не хотел быть оживлённым кем-то, больше всего на свете не хотел! Сколько всего уже случилось, сколько ещё могло случиться! А они оба уже дали течь.

— Ты же поможешь? — услышал он.

Отдуваясь и шурша травой, Есеня бежала за ним.

Вздохнув, Меглин замедлил шаг, позволяя ей догнать.

— Посмотрим, — уже спокойнее ответил он.

Чувства улеглись, эмоции понемногу отступили, голова заработала лучше, привычно оценивая все, что произошло, без прежней «ваты».

От девчонки всегда было мало толку, а теперь и подавно. Но что поделаешь, придётся взять её с собой. О том, что первый «жучок» обнаружен и она об этом знает, теперь известно всем любопытным. А это значит, красавица может сегодня и вовсе не доехать домой. Да и куда она поедет в таком состоянии, с такими мокрыми глазами, с этой глуповатой улыбкой на губах?

Меглин замедлил шаг и услышал изумленный вздох: Есеня, что до того внимательно смотрела себе под ноги, наконец подняла голову и увидела его новый транспорт.

— А это ещё откуда? — кивнула она на машину.

— Добрые люди помогли, — буркнул Меглин, садясь за руль. — Забирайся.

Есеня помедлила, держась за раму двери, и даже нерешительно оглянулась.

— Ты непоймашку найти хочешь? — раздраженно поторопил он её. — Ну, быстро!

В машине Есеня усмехнулась:

— Непоймашка...

— А как его ещё называть? Аббревиатурой? Язык сломаешь, пока выговоришь.

— Получается, ты знаешь, кто он?

— А ты? — усмехнулся Меглин.

Она вспыхнула, гневно повернулась к нему.

— Мне сейчас совсем не до твоих ребусов-загадок! У него моя дочь! Если ты уже понял, кто он, ты должен мне сказать!

— Наша, — вдруг поправил Меглин.

Есеня воззрилась на него с ужасом. А она думала, он тогда крепко спал после инъекции и ничего не слышал!

— Ну чего уставилась? — не отрываясь от дороги, недовольно фыркнул он. — Помню я всё, помню...

— И давно?

— Сама как думаешь?

— Значит, всё это время ты меня за нос водил? — вспыхнула Есеня. И совсем как раньше недовольно скрестила на груди локти, надула губки.

— Не совсем.

— А как же твой зелёный чёртик, или с кем ты там ещё так задушевно беседовал?

— Вынужденная и неотъемлемая половина жизни, — ответил Меглин. И едва удержался от того, чтобы не подмигнуть в зеркало своей довольной лопоухой галлюцинации на заднем сиденье. — С которой приходится считаться.

— А я? — вдруг с улыбкой спросила она.

Наставник помолчал, явно обдумывая ответ. Наконец, когда Есеня уже отчаялась его услышать, вздохнул. И пробормотал, не отрывая глаз от дороги:

— А ты — вторая половина.