Чуть больше о Джоне Харрисоне (джен)

Хан просидел в изоляторе на ЮСС Энтерпрайз всего несколько часов, но у него было такое чувство, словно прошла целая вечность.

Единственным его развлечением были мысли.

Эмоции.

Воспоминания.

Он вспоминал всю свою жизнь. Для него это стало вроде соревнования с самим собой.

Что он вспомнит более детально? Какая мысль придет следующей? Какая заменит предыдущую?

Самое первое воспоминание, вспыхнувшее перед закрытыми глазами — белый потолок. Вообще, в его длинной, слишком длинной жизни, потолков было самое разнообразное множество, но чаще всего они были именно белые. Белые потолки больниц, камер, кают, лабораторий.

Лаборатории были частью его жизни и местом, где он в первый раз встретил живых людей. Раньше, во время бесконечных опытов, с ним разговаривал только безэмоциональный голос динамиков и механический писк датчиков.

Детства Хан не помнил. Его жизнь, настоящая жизнь началась, когда он стоял в безликой массе на платформе, вместе с такими же, как он. Лабораторными крысами, которых вывели, как идеальное оружие для войны, без жалости, колебаний и чувств.

На тренировках его всегда выделяла особая выносливость, безжалостность и острый ум. И, пожалуй, именно из-за своих умственных способностей он заслужил звание капитана.

Но сейчас, оглядываясь назад, он понимал, что всегда был еще один — кто-то второй, такой же идеальный солдат, как и он сам. И впоследствии Джон Ватсон стал первым помощником Хана на космическом корабле СС Ботани Бэй.

Именно Джон Ватсон мелькал в воспоминаниях капитана чаще всего.

Он вспоминал их первую встречу на мостике. Тогда Хан удивился, как этот человек, вроде бы прошедший через те же опыты, что и он сам, был способен убить хотя бы комара, не говоря уже о том, чтобы свернуть кому-то шею.

Джон Ватсон никогда не ассоциировался у Хана с жестокостью, пока не убил несколько десятков человек ради спасения своего капитана на очередной миссии. Именно тогда начала зарождаться их хрупкая дружба.

Вскоре Хан понял, что привязался к своему экипажу. Они были такими же жестокими, беспринципными существами, знающими только пьянящий вкус победы и ярости, на поле боя переходящий в абсолют. Но все они нуждались в ком-то, кому можно доверить самое сокровенное, запрятанное в самых глубинах черной души, в ком-то, кто прикроет тыл в бою и пожертвует жизнью ради друга.

Именно таким человеком стал для Хана Джон. А экипаж стал семьей.

Долгими вечерами капитан со своим помощником играли в шахматы, яростно дискутируя на какие-то отвлеченные темы, делились чувствами и, что Хану нравилось больше всего, просто сидели в тишине, погруженные каждый в свои мысли.

Это было так… умиротворяюще, что ли?

Ровно до одной миссии, разрушившей всю идиллию.

Тот день Хан помнил в мельчайших деталях, с каким-то садистским рвением прокручивая его в голове снова и снова. В тот миг, когда Джон, его лучший и, похоже, единственный друг Джон заслонил собой капитана от луча фазера, Хан понял, что не хочет потерять своего помощника. Сжимая в руках умирающего напарника, чья кровь перемешалась с каплями ледяного дождя, и не слыша ничего, кроме оглушающего стука сердца в ушах, он поклялся себе, что не даст Джону Ватсону умереть.

Именно тогда на корабле в первый раз использовали криокамеру.

Глядя на лицо друга за толщей стекла, капитан и думать не мог, что сам окажется там же буквально через несколько месяцев. Корабль подбили ромуланцы, и команде не оставалось ничего, кроме как предпринять попытку бегства. Но в момент вхождения в варп навигационные системы, как и двигатели, оказались так сильно повреждены, что СС Ботани Бэй выбросило на другой конец системы, в самое захолустье, где не было ни связи, ни элементарных признаков разумной жизни.

Долгое время они провисели без связи с миром, запасы воды и пищи постепенно заканчивались. Хану не оставалось выбора, кроме как отдать приказ о погружении в криокамеры. Хоть члены экипажа и были генно-модифицированными людьми, даже они не могли долго обходиться без восполнения ресурсов.

Пробуждение от долгого сна было неприятным: какие-то космические разбойники (позже Хан, применив пытки, узнал, что это были знаменитые на всю галактику работорговцы) наткнулись на бесхозный корабль и попытались ограбить его ненавязчиво взглянуть, есть ли выжившие.

Им повезло. Хотя, это как посмотреть.

На Хана они наткнулись случайно. Его криокамера стояла в тени, отдельно от всех. И когда он, придя в себя, увидел разграбленные ящики с медикаментами и пустующие боксы, его накрыла ослепляющая, неконтролируемая ярость.

Пришел в себя Хан только тогда, когда в живых осталась всего пара человек, сжавшихся в углу.

— Где?! — прорычал он, вытирая чужую кровь с лица.

Таким образом, он узнал, что двенадцать человек из его экипажа семьи, были убиты. Почему? Просто за ненадобностью. Просто так. Их забили, как скот, даже не пробуждая от стазиса. А остальных, прямо в криокамерах, отправили на рабовладельческие планеты.

Это послужило последней каплей, и Хан убил остальных разбойников. Без жалости, упиваясь каждым криком, методично наносил удары — за каждого члена своей семьи.

В числе пропавших оказался и Джон.

Долгие месяцы Хан пытался найти свой экипаж. Иногда до них оставался всего шаг, а иногда у него было чувство, словно он ходит по кругу.

За долгие месяцы, медленно перетекающие в годы, Хан позаботился о смене личности. Ему нужны были документы, чтобы не привлекать излишнего внимания. Над именем долго думать не пришлось.

Он взял себе псевдоним — Джон Харрисон. В честь своего первого помощника, канувшего в Лету и пропавшего на просторах космоса.

Это было не столько именем, сколько обещанием.

И вот неожиданные повороты судьбы привели его в изолятор корабля ЮСС Энтерпрайз.

И он почти добрался до своего экипажа, находящегося в каких-то двух этажах ниже от клетки Хана. Это расстояние было ничтожно по сравнению со всем тем, что он пережил и на что ему приходилось идти, чтобы оказаться в такой близости от своей семьи.

Он сильнее сгорбился на стандартной кровати и прошептал одними губами:

— Я почти добрался, Джон… Почти…