Селяви (джен)

Девочка в изорванной одежде спотыкалась, падала, снова поднималась и бежала вперед. За спиной раздавались голоса.

— Держите ее!

— Стой, мелкая дрянь!

За ней неслись трое мужчин, скорее не из-за того, чтобы наказать маленькую воришку, а из-за примитивной скуки. Как-никак чем же еще заниматься людям, жизнь которых до чертиков однообразна? К тому же избавляться от слабых было здесь в порядке вещей.

Она хмыкнула, сквозь зубы прошипела несколько грубых ругательств, которые слышала от отца, когда он оскорблял ее, что было очень-очень часто, крепче прижала к себе буханку начинавшего черстветь хлеба и резко завернула за угол с надеждой оторваться от погони. Хитрость не прошла, они продолжали неустанно следовать за ней, посылая в след проклятия, когда она на их пути опрокидывала все, что попадало под руку. «Почему они так прицепились?» — отчаянно подумала, понимая, что уже не знает, где находится. Она никогда так далеко не забегала, впервые была в этом районе Подземного города. Сильно саднили босые ноги. Наверное, опять придется перевязывать все еще недостаточно огрубевшие пятки теми лоскутками ткани, что удастся найти. Обувь ей уже не снилась. Конечно, раньше были потертые ботинки, доставшиеся от старшего брата, но они были сильно изношены и совершенно не пригодны. «Так странно, меня преследуют хреновые старперы, а я думаю о том, что надеть на ноги», — с досадой отругала себя малышка, перепрыгивая через маленькую бочку, которую дети катили в сторону, видимо, своего дома. Они прикрикнули на нее и чудом успели отскочить в сторону, когда мимо их пролетели трое здоровенных амбалов.

— Смотри, куда прешь, грязная вошь! — процедил гавкающим басом человек, действительно похожий на пса.

Малышка обернулась. Они все еще были за ней. «Зачем они вообще увязались?» — спрашивала она себя, но не могла ничего ответить. Тупик. Выхода нет. И все это из-за этого бесполезного (пускай и очень вкусного) куска хлеба. Так обидно, что в уголках глаз защипало. Нужно храбриться. Девочка гневно стерла кулаком слезы и с вызовом посмотрела на врагов. Да, она слабачка, но не трусиха. Если бы ею была, не выносила бы так спокойно отцовские побои.

— Смотрите-ка, кто тут у нас? Набегалась, малая сволочь? — заискивающим голосом спросил мужчина с бегающим взглядом.

— И куда ты теперь? Или собираешься отрастить крылья и улететь? — подыгрывал ему другой с приплюснутым лицом.

— Если бы могла, никогда меня бы тут не было, — буркнула девочка, сверкая глазами исподлобья.

— Какая жалость, что отсюда можно выбраться лишь ногами вперед, — ложное сожаление сквозило в голосе человека с большим носом и растопыренными ушами. — Мы бы тебе позволили уйти, но так же совсем не весело. Давай мы тебя немного поучим, а потом как следует поиграем, вдруг тебе понравится, а через пару лет вновь уважишь милых дядечек, — кровожадная ухмылка исказила его черты.

Она медленно отступала, сверля взглядом то одного, то другого, которые подворачивали рукава грязных, измазанных чем-то темным (может, даже кровью) рубахах из грубой дешевой ткани, то третьего, зачем-то развязывающего тесемки на штанах. В голове лихорадочно мелькали всполохи мыслей. Как сбежать? Что делать? Ясно знала одно, что просить о помощи бесполезно: ее не будет. Мысль о том, что придется молить о пощаде, была отвратительна, поэтому она лучше умрет, чем попросит ее. Уж лучше грызть землю зубами, чем так низко падать. Неужели все кончено? Понимать это было горько. И зачем только она подарила единственный нож маленькой проходимице, рассказавшей ей о брате-преступнике, которого она до смерти боялась, ведь ему нравились такие, как она? Хотя что это за «нравились» девочка не понимала, но это произносилось с такой особой интонацией, что чувствовала, что это что-то плохое. Так много мыслей… Такая бессмыслица. А ведь это конец, ведь так? Наверное, будет больно. Она к ней привыкла, но это, наверное, будет в сто раз хуже. Было такое ощущение, что ли? Обычно в такие моменты прощаются со всем на свете, но, когда специально подумаешь об этом, почему-то становится очень пусто, все просто исчезает. «Без-воз-врат-но», — произнесла по слогам интересное слово, которое услышала недавно и понимала его примерное значение. «Навсегда».

— Эй! Что вы забыли не на своей территории? — раздался мальчишечий голос.

Троица синхронно развернулась к источнику шума.

— Будь хорошим мальчиком, не зови взрослых и уйди подобру-поздорову. Тебе здесь делать нечего, — мерзкий тон, вызывающий тошноту из-за подобия со звуком, будто по металлу скрежещут напильником.

Мальчик презрительно поморщился, поведя подбородком. Серые проницательные глаза зацепились взглядом за нее, но он, словно быстро утратив интерес, вновь обратился к мужчинам:

— Я спросил: что вы забыли не на своей территории? Больше повторять не буду.

Девочка с любопытством, ужасом и разгоравшейся надеждой смотрела на ее возможного спасителя. Как бы она хотела быть настолько сильной, чтоб больше никогда не нуждаться в помощи! Теперь она стоит и боится, что он развернется и уйдет, оставив ее один на один с этими тварями. А еще показалось, что он принизил ее взглядом, увидел, что непримечательна, и повесил бирку. Это так обидно и горько! Даже не хочется с ним дружить. Он странный. Хоть он старше нее самой совсем ненамного, но взгляд у него взрослый, пронизывающий. Как будто в тело мальчика посадили какого-то немолодого мужчину. Не такого, как эти трое, а настоящего.

— Разве тебе непонятно? Мы изловили девчонку. Покончим с ней — и уйдем, — прогавкал в ответ приплюснутый.

— Убирайся к черту, паршивец, — не остался в стороне и большеносый.

Тот, не услышав ответа, который бы его удовлетворил, нахмурился и пренебрежительно бросил:

— Я даю вам время. Уходите и не возвращайтесь.

Приплюснутый оскалился:

— А то что, пожалуешься папочке? А ты уверен, что у тебя хватит на это времени? Я успею вспороть тебе брюхо, ты даже пикнуть не успеешь, молоко…

Его голос оборвался. Мальчик в мгновение ока оказался перед ним. Мелькнуло острие ножа, разрезая плоть на животе. Тело бухнуло вниз.

— Успеешь, значит? — хмыкнул, брезгливо посмотрев на окровавленное лезвие.

— Что ты сделал с нашим братаном, ты, мелкий ублюдок! — взревел один из оставшихся, придя в себя.

— Не жди пощады, скот!

Они побежали на вооруженного ребенка. Тот поудобнее перехватил клинок и выжидал, пока взрослые с искривленными воплем гримасами, делающих их похожих в ее глазах на отвратительных монстров, неслись в его сторону с голыми руками, думая, что смогут совладать со строптивцем, напав оба сразу. Девочка, округлив глаза, испуганно вжалась в стену. Что-то мешало ей пошевелится. Хотя подсознание отчаянно кричало, что нужно бежать, тело совсем не двигалось и его било мелкой дрожью. Она стояла, мертвой хваткой вцепившись в хлеб, и наблюдала, как ее спаситель убивал людей. Живя в мире, где привычно насилие, малышка никогда раньше не видела такие смерти близко, но теперь… Сознание помутилось, глаза почти ничего не различали, кроме крови, отдающей запахом железа, льющейся на землю и отдельными брызгами долетающей до нее, пятная поношенное грязное платье. Мыслей не было. Только зияющая пустота.

Мальчик был холоден. Чужаков нужно было наказать. Это будет наукой для других. Те двое были уже мертвы, на их тела не хотелось смотреть, но отвести взгляд было невозможно. Третий с глубокой раной пришел в себя и предпринял попытку встать на колени, придерживая окровавленной рукой живот. Последовал короткий удар в затылок, раскроивший черепную коробку. Человек больше не пытался подняться.

Лицо и одежда мальчика были испачканы чужой кровью, и кажется, ему это не особо нравилось. Он достал из грудного кармана темной куртки ровно сложенный большой платок и начал вытирать им свой нож. Спокойно. Не сходя с места. Словно это в порядке вещей.

— Эй, ты. Уходи. Незачем тебе здесь больше торчать. Ты ведь из того района, что и эти куски дерьма, — кивнул себе под ноги на мертвецов. — Возвращайся домой. Я не хочу с тобой возиться.

Девочка, придя в себя из-за его обращения, нервно сглотнула и, стараясь придать своему виду большую смелость, на которую только была способна, слегка дрожащим голосом спросила:

— Кто ты?

— Это не должно тебя волновать. Оторвись от стенки и убирайся. Не заставляй меня больше повторять.

Она плотно сжала зубы от его презрительного тона. Втоптать бы в землю этого заносчивого типа. То, что он сильнее и помог ей, не дает ему никакого права так говорить. Когда-нибудь она покажет себя, когда-нибудь она не будет нуждаться в помощи, когда-нибудь они снова встретятся, и она уж точно начистит его самодовольное рыло (так ведь сказал бы отец?). Девочка старалась не смотреть на тела, из-за вида которых к горлу подкатывала тошнота.

— Придурок, — тихо обозвала она и убежала, пока он не ответил.

Дома ее ничего не держит, но она по-прежнему туда возвращается, сама не зная почему. Там ее опять будут ждать «теплые» встречи с родным папашей. Никак не хватает духу распрощаться с ним надолго. Может, это из-за того, что она мала и слишком привязана к этому месту своими воспоминаниями? Пару раз она сбегала, но жить на улице было еще сложнее, а никакая группа ее не хотела принимать к себе. Типичные фразочки типа «Ты маленькая и бесполезная. На кой черт ты нам сдалась?», которые действовали на нервы. Была бы гениальной воровкой с самого начала — захотел бы ее кто-нибудь взять в ученицы, и тогда все было бы совсем иначе — такие мысли ее тешили и давали причину самосовершенствоваться. К тому же другого способа для выживания у нее не было. Не то, чтобы она много знала о мире и обществе, долгое время торча в четырех стенах, заботясь о больных матери и брате, которых уже больше нет, но смутное представление имела, и этого на первое время хватало. Мысль о том, что после их смерти стало гораздо легче, была отвратительной и вместе с тем в чем-то даже правдивой. Хорошо помнилась безысходность...

— Отец, я вернулась, — глухо произнесла девочка, все еще прижимая к груди буханку с уже общипанной горбушкой (так хотелось поскорее утолить голод, но увлекаться ведь нельзя, нужно растянуть на несколько дней).

Ответа не последовало. Она помялась в пороге. Входить не очень хотелось, опять пахнет перегаром и из-за двери выглянет раскрасневшаяся опухшая физиономия со слезящимися глазами, и родитель прогудит: «Где ты шлялась?». Удивительно, что он все еще ее помнит, хоть и после смерти жены напивался до потери сознания самым дешевым бухлом, которое только здесь можно было найти. Все же девочка неторопливо вошла с готовностью выскользнуть из помещения, как только появится хоть малейший проблеск угрозы. Но... Отец был мертв. Его голова лежала на столе, рука сжимала бутылку, а на затылке зияла рана. Он был заколот в точности, как тот мерзкий человек, убитый тем заносчивым мальчишкой. Девочка шокировано замерла. В голове были какие-то редкие всполохи чувств, не позволяющие ей впасть в ступор, как это было совсем недавно. К отцу была уже безразлична, хоть в глубине сердца и привязана к нему как к единственному родному человеку. Шаг за шагом отступая к двери, она закрыла ее за собой, оставляя за спиной то, что связывало ее с этим местом. Теперь не было выбора. Оставалось только уйти. Как жить дальше она не знала. Вернее да, когда отец был жив, она представляла, что сбежит от него, но сейчас... Как-то пусто.

Стала такой же, как множество других в Подземном городе. Никому не нужной. Лучше бы ее не спасал этот мальчишка. Всяко сразу умереть, чем жить в ожидании голодной смерти. Такие мысли ее пугали, она была в отчаянии, и, несмотря ни на что, казалось, что раньше было проще. Что же делать? Как быть? Страшно… Нет. Нужно успокоиться. Как-то ведь жила без помощи дорогого папочки и сейчас проживет. Вот скоро перестанет плакать и заживет. Немного подрастет, станет опытной воровкой даже без учителя (да и кому он вообще нужен? Не будет она лизать ему зад) и войдет в какую-нибудь группу. Они станут ее семьей. Это сейчас кажется, что все плохо, потому что все случилось слишком быстро. Да, она надеялась, что так случится, но ведь чуть попозже. Скоро все наладится. Она хотела уже с досады выбросить хлеб, чтобы унять разбушевавшиеся эмоции, но вспомнила, что это ее единственная еда, поэтому вновь прижала его к хрупкому тельцу. Девочка опустилась на землю у стены дома и спрятала голову в коленях, не обращая внимания на прохожих, впрочем, и им не было до неё никакого дела: у каждого свои тяжелые мысли.

Послышался звук шагов. Судя по стуку каблуков, шла женщина в обуви с хорошей подошвой. Такую здесь не встретишь, девочка это хорошо знала, а значит незнакомка была обеспечена. Та почему-то остановилась возле нее. Наверное, захотела посмотреть на «чудного зверька». Обычно только люди, что прибыли с Поверхности, могли проявить интерес, однако чаще они были мужчинами в военной форме, высокомерными и горделивыми до ужаса. Тут же возникла стыдливая мысль спрятать босые ноги, но девочка одернула себя. Ну и что, что она бедная и у нее нет обуви, зато она никогда не позволит себе унижаться перед другими, даже если отхватит за это. Пускай смотрит. Демонстративно распрямилась сидя и посмотрела на незнакомку снизу вверх. Это была статная блондинка с собранными в высокую прическу волосами и в шляпке с перьями. Она была похожа на лисицу (девочка никогда их раньше не видела, однако из рассказов представляла, что это за зверьки), особенно ощущение усиливали хитрые карие с золотыми крапинками глаза. Черное корсетное платье с небольшим вырезом и воротником ей безумно шло, и женщина знала об этом.

— Госпожа Розенкранц, что Вы здесь делаете? Не стоит ходить в этих трущобах одной, — к ней подбежал обеспокоенный спутник, судя по одежде ниже ее по статусу.

Лишь взмахом руки она заставила его смолкнуть, и тот, опустив голову, покорно шагнул в тень. Это напоминало какой-то странный ритуал, принимавшийся спокойно с обеих сторон. Девочка с любопытством проводила взглядом мужскую фигуру и вновь пытливо посмотрела на блондинку, ожидая ее дальнейших действий в абсолютном молчании.

Госпожа Розенкранц присела напротив нее и спокойно, будто общалась с равной, спросила:

— Как тебя зовут?

— Эбигейл Адамс, — немного расслабившись, раскрыла свое имя девочка.

— Я Маргарита, — указав на себя, представилась та. — Как ты живешь здесь?

— Я думаю над этим, — честно ответила Эбигейл.

— Правда? А почему? — Маргарита чуть склонила голову в бок, на ее губах обозначилась тонкая полуулыбка.

Открыться незнакомке было легче, чем кому-то еще, потому что вы больше никогда не встретитесь, поэтому девочка с тихим вздохом приняла решение поведать ей все, аргументируя это тем, что богачка потешится «трагичной историей», которые подобные ей так любят, и, возможно, наградит ее за рассказ монеткой. Ей как-то говорили, что такое часто срабатывает. Сама Эбигейл не знала, правда ли это, ведь раньше никогда не встречала таких, как эта женщина.

— Как себя помню, я заботилась о больных матери и брате. Мне больше ничего не надо было. Отец торчал на работах. Не знаю, что делал, но всегда приносил немного съестного. Не то, чтобы этого хватало на нас всех, но хоть что-то. Потом умер брат, а за ним и мать. Отец стал пить. Иногда избивал. Я сама заботилась о себе, хотела уйти из дома, но чего-то не могу. Сложно это. Не могу и всё тут... — девочка выдержала небольшую паузу и тихо произнесла, до конца не веря, что это правда: — То есть... могла уйти. Отца убили. Кто? Какая разница? Теперь меня ничто не держит. Я хотела этого, но так сразу получить… Короче, я думаю над тем, что делать дальше.

Маргарита внимательно с серьезным выражением лица. Складывалось впечатление, что ее действительно волновала судьба девочки. Эбигейл настороженно вглядывалась в женщину светло-серыми глазами, пытаясь понять, что может скрываться за заинтересованностью к ней, справедливо опасаясь, что любое участие может быть ложным.

—Сколько тебе лет?

— Шесть с половиной, — с вызовом ответила девочка, мотнув копной спутанных русых волос. — Еще немного подрасту, и все мне будет по плечу.

— Вот оно что, — улыбнулась Маргарита, подняв руку, чтобы погладить малышку по голове. — Недаром я подумала, что ты смелая девочка.

— Не надо, — предупреждающе одернула женщину.

— Не надо — что? — уточнила госпожа Розенкранц, принявшись потирать руки, будто она это замышляла с самого начала, а вовсе не хотела прикасаться к маленькой оборванке.

— Делать вид, что вам не все равно.

— А откуда тебе знать, что мне все равно? — удивилась женщина.

— Мне так рассказывали. Вы слушаете, а на самом деле нет, потом даете деньги и уходите, — несколько дерзко ответила Эбигейл.

Маргарита рассмеялась, запрокинув голову, басистым здоровым смехом, совершенно его не стесняясь, хотя кто-то мог бы сказать и, безусловно, говорили, что женщине ее круга не пристало так наглядно демонстрировать свои недостатки.

— А если я скажу, что меня на самом деле волнует твоя жизнь, и я хочу забрать тебя с собой?

— Почему? — тут же спросила девочка, искреннее обеспокоясь, не сошла ли с ума богатая госпожа.

— Почему? — протянула блондинка. Её лицо подёрнулось пеленой ностальгии. — Ты напоминаешь мне меня саму, когда я была твоего возраста. Когда-то мне и моей семье помогли так же, как я хочу помочь тебе. После этого моя жизнь изменилась. Я хочу изменить и твою. Пойдешь со мной за стену Сина?

Эбигейл задумалась. Она сразу поняла, что жизнь в том мире, к которому она привыкла, не сулит ей ничего. Все ее существование, что и так не обещает быть особо радостным, может сосредоточиться лишь только на надежде выжить. Возможность не только бояться голода, но увидеть небо, провести свое свободное время со сверстниками, что могли себе позволить лишь дети с Поверхности, казались сказкой, что рассказывала мама, пока была жива, сказкой, которая была за пределами ее понимания. Люди из маминых рассказов казались Эбигейл божественными созданиями, которые жили так, как многие могли только пожелать и никогда не достигнуть. Она кивнула. Все равно здесь больше ничего не держит, а так девочка получит то, о чем не смела мечтать. Это будет интересным приключением, ведь только трусиха не воспользуется шансом и будет томиться в этих трущобах до скончания веков, а сама Эбигейл Адамс считала себя сильной и смелой девочкой.

Маргарита улыбнулась, встала и подала руку, за которую девочка схватилась, поднимаясь с земли. Хлеб выскользнул из пальцев и остался брошенным лежать в грязи улицы. Они направились в сторону военных, замеченных Эбигейл только сейчас. Госпожа Розенкранц цепко держала длинными тонкими пальцами грязную ручку своей маленькой подопечной, которая, задрав носик, прямо смотрела перед собой, не обращая внимания на неодобрительные взгляды бедно одетых прохожих. За дамами бесшумно следовал тот самый совсем молодой мужчина, раньше остановленный жестом Маргариты, бдительно следя за их окружением, готовясь вмешаться, если кто-то будет представлять угрозу.

Двое мужчин из Военной полиции скептически отнеслись к намерению госпожи Розенкранц, пришедшей сюда проверить некоторые заведения, обеспечивающие ей стабильный доход, забрать ребенка из этого отходника. Маргарита бесстрастно подняла руку, в которую сопровождающий вложил небольшой мешочек, набитый монетами, когда те заговорили о том, что для подготовки нужных документов необходимо больше времени, чем им выделили, она спокойно попросила и второй. Эбигейл с интересом наблюдала за происходящим, смутно понимая, что она впервые за свою жизнь столкнулась с тем, что взрослые раздраженно называли «взятничество». Только после этой процедуры они все вместе вошли в здание, принадлежавшее Полиции, где в маленьком помещении были приготовлены документы, позволяющей некой Эбигейл Адамс покинуть Подземный город. Все это заняло около часа, и теперь девочка сидела рядом со своим опекуном в экипаже, запряженным двумя лошадьми. Было уже темно. На небе сияли россыпи звезд. Но она никак не могла оторвать восторженного взгляда от окна, что вызывало на лице у Маргариты покровительственную улыбку.

В город экипаж въехал далеко за полночь. На улицах встречались редкие прохожие: в одном квартале они походили на тени, а в другом являли собой пороки человечества. Сморщившись, Маргарита резко отдернула шторку и взглядом попросила своего компаньона закрыть окно с другой стороны. Рамон Мартин с интересом проследил за движением кисти, запрятанной в кружевной перчатке, и молча выполнил поручение. Девочка, до этого пытливо смотрящая в свое окно, с безучастным выражением лица отстранилась, посчитав, что мужчина хотел ее коснуться. Однако поняв, чего именно он хотел, она поерзала, усаживаясь поудобнее. Поколебавшись, она слегка повела русой головой, намереваясь запротествовать, но все же смолчала, лишь ненадолго остановила взгляд на том, кто нарушил ее спокойствие. Эбигейл решила, что любой ее протест будет воспринят с недовольством. Она плохо знала женщину, которой доверила свою судьбу, и рисковать ее расположением из-за какой-то даже самой незначительной просьбы не решилась, поэтому она опустила взгляд себе на ноги, молча их разглядывая. На них были совсем новые сверкающие ботиночки. Помнится, когда ей вручали подарок, она так радовалась, что строгие черты лица сопровождающего даже на мгновение смягчились.

Рамон, хоть беспрекословно выполнил немую просьбу госпожи Розенкранц, но был удивлен ей и про себя подметил, что раньше она никогда не брезговала и совершенно спокойно относилась ко всему, что видела, когда проходилась по определенным кварталам или же проезжала по ним в карете. Но сейчас один вид работяги, блюющего на мостовую напротив кабака, вызвал такую реакцию. Темные глаза ненадолго зацепились за лицо девочки, сидящей напротив. Худенькая, в изношенном платье из грубой дешевой ткани, с острым взглядом, в котором читался дотошный, даже живой ум. Если она захочет, сможет дорасти до уровня Маргариты, которую Мартин считал эталоном. Он нашел девочку достаточно миловидной, чтобы та с годами стала краше. Конечно, оценщик мыслил предвзято, сравнивая созданный им образ выросшей Эбигейл со своей госпожой и подмечая явное превосходство последней, но за это, думается, его можно простить. Всему причиной была его безоговорочная преданность и некая повернутость на той, кого он принял как важного для себя человека, считай, с ранних лет. Для должности поручителя и помощника господ особняка, названного «Файлхен», эти качества подходили в полной мере. Когда-то и его покойный отец был столь же предан супругу Маргариты, ушедшему год назад.

После недолгой остановки с проверкой документов и навязчивым светом солдатских фонарей путешествие продолжилось. Маргарита, заметив испуганный взгляд подопечной, сообщила:

— Мы покинули южный район стены Сина, который называется Гермина. Владения семьи Розенкранц находятся в паре часов езды. Эта обособленность неудобна, но все же с ней, к моему сожалению, приходится мириться.

Топот лошадей, бегущих размашистой рысью, редкие свистящие удары плети кучера, теплая весенняя ночь, и отблески луны, пробивавшиеся сквозь шторки экипажа, достаточно быстро усыпили девочку. Она погрузилась в сладкую дремоту, склонив голову в сторону женщины. Губы Маргариты приподнялись в легкой полуулыбке. Сияющий быстрый взгляд метнулся на соседа напротив, будто желая, чтоб он также отметил, как умилительно спит ребенок. Этого жеста со стороны госпожи Розенкранц хватило, чтобы Рамон осознал, насколько та была тверда в намерении обеспечить достойную жизнь под своей опекой этого маленького растрепанного выходца Подземного города. Пускай Мартин дорожил хозяйкой, безукоризненно выполнял ее поручения и отвергал все мысли, встающие против нее, нельзя было отрицать, что все же он попал под влияние смутного сомнения. По этой причине он легко принял то, что его недоверие было безосновательным. Юноша со всей пылкостью, заключенной в его душе, мысленно дал себе слово делать все возможное для защиты нового члена хозяйской семьи. По его мнению, это было единственное верное решение. Однако было очевидным, что неизменно будут те, кто не оценит стремления госпожи Розенкранц. Они увидят в воспитаннице какое-то бельмо из-за ее незавидного происхождения. Также беспокоило, как выстроятся отношения слуг (а в особенности Рамона беспокоил дворецкий Роджер) с

Эбигейл и что предпримет сын хозяйки, юный господин Финн.

Когда тряска прервалась, Эбигейл лениво открыла глаза, не меняя позы. Скрипнули ворота. Карета снова тронулась. Теперь они ехали по брусчатке, но совсем недолго. Должно быть, они уже находились на территории Файлхена. Раздалось грудное «тпру» — и лошади окончательно остановились.

Девочка сжала в пальцах подол платья. Чувствовалось легкое волнение. Неужели на самом деле, когда дверца распахнется перед ней, образуется проход в новую жизнь без страхов и бессмысленного, предрешенного существования? Если ошибется, то примет это. Если станет больно, то справится. Обязательно. Иначе никак. Она любила про себя повторять, что все ей по плечу. Это помогало не терять веру даже в самой сложной ситуации и стало ее жизненным кредо.

Раздался приглушенный с нотками усталости голос Маргариты.

— Мы с Эбигейл придем позднее, а ты беги в дом, попроси нагреть воду для ванной. Уверена, что близняшки еще не спят. А еще, пусть твоя матушка найдет ночные рубашки Коралины. На первое время подойдет. Завтра нужно пригласить Элису для снятия мерок. После можешь ложиться. Твои услуги больше не потребуются. Доброй ночи.

Рамон кивнул, молча покинул экипаж и поспешил к особняку. Со стороны Маргариты открылась дверца. Кучер, высокий широкоплечий мужчина со спутанными пшеничными волосами, редкими пятнышками веснушек и родинкой над бровью, неуклюже встал сбоку, неловко почесал щетинистый подбородок и все же подал руку.

Женщина на нее оперлась и споро выскочила из кареты.

— Молодец, Ганс. Ты справился отменно. Я понимаю, что ты нервничаешь, но нам необходим этот спектакль. Людям ведь нужно зрелище, а мы постепенно сможем его подготовить, — похвалила Маргарита, вглядевшись в полумрак кареты и выловив оттуда фигурку девочки.

— Буду стараться, — буркнул он.

Лицо мужчины расплылось в улыбке. Он одернул без особой необходимости коричневое пальто и гордо вытянулся. Для него было в новинку проявлять галантность. Его огрубевшие ладони привыкли заниматься тяжелым трудом и держать поводья, точно не помогать даме покинуть экипаж.

— Будь любезен, отнеси маленькую госпожу Эбигейл в дом. Не хотелось бы ее будить.

Ганс охотно кивнул и собрался было обойти карету, чтобы распахнуть дверцу с другой стороны, но девочка быстро спрыгнула на землю.

— Я проснулась, госпожа, — бойко отозвалась Эби.

Полутьма скрыла легкую, добрую усмешку на устах, но она слышалась в голосе.

— Прости, Эбигейл, я не заметила. Пойдем домой?

Маргарита протянула руку, в которую девочка с готовностью вложила свою. Женщина собралась было идти, но резко развернулась и бросила кучеру:

— Благодарю, Ганс. Можешь распрягать лошадей и ложиться. Не забудь, что завтра днем запланирована еще одна поездка. Подготовишь других, эти пускай отдохнут.

— Есть, мэм, — выдохнул мужчина.

Они прошли по дорожке, обрамленной цветниками. Слышался стрекот сверчков, пару раз над головами пролетели летучие мыши. Словно маяки освещали путь висевшие над крыльцом с обеих сторон ажурные светильники. Маргарита уверенно шла вперед, погруженная в свои мысли, лишь украдкой посматривала с тонкой полуулыбкой на свою воспитанницу. Каждый шаг девочки отдавался громким топотом в новой обуви. Какое счастье видеть такую красоту на ногах. Теперь можно не бояться камней. Пускай пока ей немного трудно что-то носить из-за мозолей, но ничего, все скоро заживет. В сумраке Маргарита задумчиво посмотрела на ноги подопечной. Жаль, что они спешили, и Рамон не смог найти ничего лучше. Горестно отозвалось в душе, что, похоже, в своей жизни это милое дитя не знало ничего получше. Даже сейчас ее лицо озарялось задорной улыбкой. С усмешкой госпожа Розенкранц вспомнила, как бы скуксилось лицо леди Аланы, когда она в юном возрасте позволяла себе громко ходить, и Маргарита осознавала, что все же действительно у них с Эби много общего.

Было темно, тонкие полосы колыхавшегося света озаряли весьма ограниченные участки спящего сада, поэтому Эбигейл все разглядеть не удавалось, но она решила, что здесь утром будет довольно красиво. Хотелось бы, если ей, конечно, позволят, насладиться утренней прогулкой.

Адамс совершенно не испытывала волнения от предстоящего знакомства с жителями особняка, отвлекшись на отсчитывание ступенек, на которые резво ступали ее ножки. Она сосредоточенно шевелила губами, про себя озвучивая цифры, и в конечном итоге радостно буркнула:

— Десять.

— Что-что? — рассеянно переспросила Маргарита.

— Десять ступенек, — громче повторила девочка.

Женщина рассмеялась.

— Ах, вот оно что. Так ты умеешь считать, Эбигейл?

— До десяти. Я не знаю дальше.

— Поэтому ты и обрадовалась, что их хватило? Понимаю… Если захочешь, научишься продолжать счет.

— Угу.

Маленькая Адамс кивнула, не совсем понимая, как можно самой научиться, если захотеть. Если бы так было возможно, тогда она бы давно уже умела читать, писать и считать, потому что ей очень-очень хотелось этому научиться. С помощью мамы она смогла считать до десяти, но дальше не успела... «Все-таки странные эти люди с Поверхности», — оборвала девочка неприятные мысли, кисло улыбнувшись.

Дверь распахнулась. Они вошли в холл. Для Эбигейл он был просто огромен и страшный. Из-за того, что время было позднее, а лампа, подвешенная над потолком, могла осветить только половину коридора, близкую к выходу, царила мрачная атмосфера. Приглушенные тона помещения создавали такую гнетущую атмосферу, что девочка испуганно сжалась, но даже не пыталась искать защиты у Маргариты. Большее внимание малышки привлекла лаконичная лестница с колоннадными вырезными балясинами и столбами при входе, на которых уместились какие-то две хищные птицы (позже Эбигейл узнала, что они зовутся коршунами).

По этой самой лестнице к ним спустились двое: чуть полноватая кареглазая немолодая шатенка с смеющимся нестареющим взглядом и лысеющий мужчина с ухоженной светло-русой бородкой, слегка подернутой сединой, и опущенными вниз уголками губ.

— Здравствуйте, госпожа Маргарита, Рамон известил о Вашем приходе с маленькой спутницей. Я хотела сообщить, что ванна уже готова. Как раз сегодня я попросила убраться в ее будущей комнате, будто бы чувствовала, что Вы прибудете с гостем. Розмари и Вани готовы помочь милой мисс Эбигейл с водными процедурами, — бойко заявила женщина, с улыбкой смотря на храбрящуюся девочку.

— Спасибо, Гвен, — искренне поблагодарила блондинка и сняла шляпку, не щадя прически. Она слишком устала, чтоб беспокоиться о таких мелочах.

Мужчина подождал, пока его спутница отвесит принятый этикетом поклон, и раздраженно начал говорить, к концу распаляясь все больше:

— Зачем Вы привели в дом эту оборванку? Разве подобает госпоже Файлхена быть настолько невежественной. Как к этому отнесутся остальные члены общества? Вы накладываете отпечаток на репутацию всего знатного рода!

Он демонстративно поморщился, когда его взгляд прошелся по лицу Эбигейл. Та нахмурилась. Она никогда раньше не видела, чтобы на человека смотрели с таким отвращением.

— Ох, дорогой Роджер, ты теряешь хватку. Я смогла предсказать твою реакцию с того самого момента, как готовились необходимые документы для пропуска Эбигейл наверх. Тебе придется смириться с тем, что ты будешь подчиняться не только непосредственно мне и моему сыну, но и этой девочке, которую, как только будут приготовлены оставшиеся бумаги, официально назовут Эбигейл Розенкранц-Адамс, и ты в этом убедишься, — Маргарита приподняла подбородок, всем своим видом демонстрируя превосходство.

— Вы…

— Роджер, пожалуйста, не стоит поднимать шум, — примирительно замахала руками Гвен. Эбигейл с интересом наблюдала за окончанием этой сцены.

— Не волнуйтесь, я всего лишь спрошу, — проскрежетал зубами, вновь обратившись к госпоже: — Что Вас сподвигло на этот аморальный поступок?

— Как раз-таки мораль. Я спасла ее и хочу воспитать так же, как и меня когда-то господин Норман и бабушка Хэлен. Ты явно хочешь услышать поподробнее, почему именно эта девочка?

— Простите меня за дерзость, но я живу здесь дольше Вас, поэтому крайне заинтересован в положении дел, — он нервно оправил рукав пиджака, чудом не оторвав запонку. — Поэтому потрудитесь объяснить.

— Она на меня похожа. В ней есть такой же беснующийся дух, что живет во мне.

— Только это?

— Для меня этого достаточно. Ты уж прости меня, что я не твоя любимая госпожа Алана и совершаю поступки, которые тебе не по нраву, — повела рукой, выражая свое безразличие.

— Почему… — запнувшись, неуверенно проговорила Эбигейл, — Почему он Вас отчитывает? Это… ваш дедушка?

Лицо Роджера при этих словах исказилось. Маргарита рассмеялась. Ее смех хоть и приглушался ладонью, но все равно эхом прокатился по холлу. Гвен сдержанно улыбнулась. Девочка непонимающе обвела взглядом собравшихся.

Госпожа направила девочку на лестницу на второй этаж и объясняла, ступая на ступени вместе с ней.

— Нет, дорогая. Мне стоило сразу потрудиться вас представить. Это Роджер,— тот фыркнул при представлении, следуя вместе с женщиной, с которой пришел, позади дам, — дворецкий Файлхена — так называется дом, где ты будешь жить. А это Гвен, — та на ходу поклонилась, сохраняя на лице светлую улыбку. — Она матушка Рамона и экономка.

— Вам бы следовало учить девочку обращаться к нам по фамилии, как подобает служащим нашего ранга, — не выдержав, недовольно пробубнил дворецкий.

— Твое желание сохранять традиции ни к чему не приведут, Роджер. Общество не стоит на месте. Мы с тобой это уже обсуждали. Я не намерена продолжать разговор на эту тему, — раздраженно отрезала Маргарита. Мужчина смолчал, но оставался недоволен. Глубоко вздохнув, госпожа Розенкранц продолжила, обращаясь к Эбигейл: — Они очень сильно помогают мне с уходом за этим большим домом. Если будет интересно, позже либо они сами, либо я расскажу, за что именно они отвечают, но сегодня тебе нужно хорошенько отмыться и лечь в кровать. Завтра — новый день. Надеюсь, что для тебя он будет интересным. Ведь тебе предстоит знакомство с твоим названным старшим братом. Его зовут Финн.

— Хорошо, — уверенно кивнула Эбигейл.

— Вот и славно, — отозвалась миссис Розенкранц, примечая с каким любопытством малышка рассматривает затемненные ночью миниатюры на стенах, и, прежде чем последовать в свою спальню, обратилась к Гвен: — Демира же еще не легла?

К тому времени Роджер удалился к себе, коротко поклонившись.

— Нет. Она ждет Вас. Вы же знаете ее, она ни за что не уснет, пока не выполнит свои обязанности, — сразу же встрепенулась экономка.

— Стоило бы ей лечь. Я в силах сама справиться с платьем, — вздохнула Маргарита. — А Барбара и Лаура?

— Тоже. Необходимо потушить свечи над парадной лестницей. Они решили дождаться приезда госпожи.

Маргарита поджала губы. Она чувствовала себя неловко каждый раз, когда обременяла кого-то из прислуги дополнительными заботами. Замявшись в коридоре, она все же простилась со всеми на ночь и со спокойной душой передала девочку в руки Гвен.

— Добрых снов, — последовав примеру простодушной экономки, протянула Эбигейл. К сожалению, она видела лишь удаляющуюся точенную спину и не могла заметить ласковой улыбки на лице Маргариты, вспомнившей в ту самую минуту о чем-то светлом и, казалось бы, давно утраченном.

Коридор освещался редкими канделябрами. Особо рассмотреть ничего не получалось, кроме очертаний скрытых сумраком лиц на портретах и пейзажей в массивных рамах. На одну из многочисленных дверей экономка указала, объяснив шепотом, что эта комната будет принадлежать маленькой хозяйке. Ванная находилась в конце коридора. Когда они вошли, вкусно пахнуло.

— Любимые благовония госпожи? Вы находчивы, девочки, — похвалила Гвен, просто расплываясь гордостью за своих подчиненных.

Особенно выделялся еще незнакомый Эби аромат фиалки. Многое скрывалось за деревянной ширмой, сверху оформленной замысловатыми узорами. Лишь часть зеркала в черной раме, просматривалась с входа. На светлых стенах вились темные узоры цветущих веток.

Дежурными улыбками встречали юную госпожу абсолютно одинаковые девушки. Темноволосые и темноглазые с пухлыми губками и скуластыми симпатичными личиками. Обе собирали длинные прямые волосы в хвост и носили черные платья с белыми воротниками. Эбигейл замерла у двери в изумлении.

Гвен проницательно заметила:

— Вам, наверное, никогда еще не приходилось видеть таких людей, юная госпожа.

— Меня зовут Вани. Мы с Розмари — близнецы, мисс. Это случается, когда женщину посещает благословение. Детей сразу может появиться у нее двое, а то и трое. Иногда их бывает и больше, — по-детски искренне быстро произнесла одна. Она казалась непоседливой, проворной и любознательной.

Эбигейл удивилась. Она не знала, что детей за раз может появляться больше одного. Именно «появляться». Вот она просто появилась одна, а вот откуда именно взялась, не знала. Точно понимала, что Бенджамин, ее брат, пришел раньше, но вот только почему-то по пути сюда он заболел.

— Мы все же, хоть и родились вместе, совершенно разные, но навсегда неразрывно будем связаны друг с другом, — размеренно продолжила другая. От нее веяло спокойствием и умиротворением.

Адамс осторожно кивнула на их объяснение. Когда Гвен намерилась уйти, девочка обернулась к ней, начиная чувствовать себя покинутой.

— Наши сестры собираются ложиться? — поинтересовалась Розмари у Гвен.

— Госпожа просила им передать, что они могут быть свободны, как только погасят свет в особняке, — пожала плечами экономка, совершенно не замечая взгляда Эбигейл, брошенного на нее.

— Ах какая жалость! Мы так долго набирали воду, грели ее и теперь вновь будем ее выливать! — грустно вздохнула Вани, указывая на ширму.

Розмари неодобрительно посмотрела на сестру. Подогревом воды занимался Эдвард. Он же, пару раз чуть не обжегшись и ругнувшись, наполнил горячей водой хозяйскую ванну. Сестрам только и оставалось, что разбавить ее холодной. Очевидно, что с ее опорожнением вдвоем они уж точно справятся. Заодно и помогут Эдгару с поливкой сада. Розмари намеревалась уже запротестовать, но вдруг раздался тягучий детский голосок.

— Я потом вам помогу.

Эбигейл руководствовалась самым простым и искреннем желанием помочь тем, кто добр к ней и столкнулся с трудностями.

В глазах горничных вспыхнули уважение и признательность. Вани засмущалась, понимая, что ее капризы зашли настолько далеко, что тронули неравнодушного ребенка.

— Ой, ну что вы, добрая хорошая госпожа, мы сами справимся. Девочкам поможет Эдвард вынести воду. Он у нас самый сильный. Либо надо чуть подробнее объяснить, либо вообще убрать). В то время он еще не спит. Вы с ним еще познакомитесь. Он хоть и кажется тем еще ворчуном, но на самом деле очень добрый, — тут же поспешно заговорила Гвен, тепло принявшая участие девочки.

Экономка, поклонившись, почти сразу ушла, получив в ответ неумелый реверанс от девочки с пожеланием доброй ночи. Гвен была до невозможности умилена тем, как старательно юная госпожа, совершенно ничему не обученная, старается пародировать жесты взрослых, и решила утром поделиться своими впечатлениями с хозяйкой.

Со временем Эбигейл начало казаться, что она никогда не выберется из ванной. Ее тщательно терли всевозможными губками и обливали различными маслами. Иногда из-за какого-то резкого движения Эби была готова вскрикнуть. Но сдерживалась, понимая, что давно пора смыть всю грязь улиц, запятнавшей ее прошлым, к которому Адамс не хотела бы возвращаться. Знал бы тот вредный мальчишка, спасший ее, как сильно изменится ее жизнь, никогда бы так с ней не разговаривал, обиженно подумала малышка, тут же удивившись, что она все еще помнит презрение в его взгляде. Думается, вскоре его лицо сотрется из памяти, а вот воспоминание об нанесенном оскорблении, вероятнее всего, продолжит занимать свое место в чертогах разума. В дальнейшем все проносилось как дымка: махровое полотенце, неторопливые движения рук, нежное касание белой ночной рубашки, легкие прикосновения, направляющие ее, уже дремавшую, в сторону комнаты, тепло удобной мягкой кровати (такое непривычное), а потом сон, полный чудных образов, плетущих кружева.

Пристанище юной души было просторным и светлым. Возле окна стояла кровать с балдахином из бежевой ткани, прикрепленном к стене и служившим скорее украшением. Рядом стоял прикроватный столик. На нем ютились колокольчик и зажженная лампа. В дальнем углу находились письменный стол с узорчатой столешницей и придвинутый к нему изящно отделанный белый стул. В противоположном — светлый шкаф. Несколько канделябров, стоящие в разных местах, приглушенно освещали комнату.

Когда весело пляшущие огоньки в них были потушены, Розмари пропустила вперед сестру и тихо закрыла дверь за собой.

— Я думаю, она будет нашей чудесной маленькой госпожой. Разве я не права, Розмари? — тут же спросила Вани, споро двигаясь к их спальням.

— Быть может… Она добрая девочка, но ей было очень тяжело, — отрешенно отозвалась ее сестра.

— Думаю, она нам это еще расскажет. Я даже уверена. Скорей бы послушать.

Вани, любившая интересные истории, мечтательно сложила руки. Розмари не сразу кивнула, цепляясь задумчивым взглядом на вяз за окном.

Солнечные лучи пробивались в комнату за неплотно закрытые бежевые шторы. Эбигейл поморщилась и приоткрыла глаза. Заспанный взгляд, подернутый пеленой, скользнул по потолку. Вчерашнее ночное путешествие казалось прекрасным сном. Би еще раз, уже более осмысленно, оглядела комнату, себя, убеждаясь, что на ней та самая белая красивая сорочка, которую она на себя надела, отказавшись от помощи особо не настаивающих близняшек. Подушка сползла на пол, когда Эби резко поднялась с постели и подбежала к окну. Она как можно скорее отдернула штору. Должна увидеть то, о чем только слышала, о чем мечтали многие дети с Подземного города, хотели дотянуться, но никак не могли. Поэтому и она рвалась, даже больше, чем просто хотела, увидеть… небо. Ночью оно одно, утром — другое, днем -третье, а вечером — четвертое. На небе бывают закаты и рассветы. Тогда оно раскрашивается разными цветами. Мама сама никогда его не видела, но, когда была жива, рассказывала сказки о том, насколько оно красиво. Ее бледное острое лицо тогда становилось прекрасным из-за румянца небывалого оживления. Малышке всегда было сложно вообразить то, что она почти не понимала, но слушала с удовольствием, потому что мама тогда улыбалась. Рука прикоснулась к стеклу, губы раскрылись в изумлении.

— Такое… голубое, а эти штуки на нем — это же… облака? — произнесла, вглядываясь вдаль. — Красиво…

Слезы прокатились по щекам. Оказывается, такое бывает на самом деле. Теперь она может жить. Времена, когда приходилось выживать из последних сил, прошли. Чувство свободы окрыляло, и Эбигейл тихонько засмеялась, с силой стирая слезы кулачками. Она почти не видела комнату из-за пелены, затмевавшей обзор, но ощущение уюта и особой теплоты заставили губы девочки задрожать еще сильнее. Она была счастлива. Происходящее все еще казалось сном, и если ему суждено было закончиться, то Эбигейл Адамс предпочла бы никогда не просыпаться. В дверь постучали — малышка резко развернулась. Щеки оставались мокрыми, но глаза упрямо сверкали.

В комнату вошла девушка лет 15. Она чем-то напоминала ночных близняшек, но нос у нее был с горбинкой, а карие глаза куда темнее, чем у Розмари и Вани. В ее руках был поднос. На нем — коробочка, в которой лежало, кажется, мыло, небольшой голубой тазик с узором в виде белых веточек какого-то растения и кувшин в таком же цвете и с таким же узором, наполненный водой.

Незнакомка немного помялась, но все же прошла дальше в комнату. Она заметно нервничала, но все же, заикаясь от волнения, проговорила:

— Я р-рада, что вы уж-же встали, маленькая госпожа. Господин Финн настаивал-л, что хотел бы с вами познакомиться, к-как можно скорее, а госпожа Маргарита попросила п-проверить, спите ли В-вы, если нет, то п-привести в столовую н-на поздний завтрак, — спохватившись, она поспешно добавила: — М-меня зовут Лаура.

Эбигейл поздоровалась и облегченно вздохнула. Встречи с сыном миссис Розенкранц она не боялась. Зачем опасаться того, с кем никогда даже не встречалась?

— Я п-помогу Вам с утренними процедурами, — вызвалась Лаура, осторожно ставя поднос на прикроватный столик.

— Я могу сама, — тут же заявила девочка. Она никак не могла понять необходимости в том, чтоб за ней ухаживали, ведь раньше прекрасно обходилась и сама.

— П-простите, госпожа, но это мои об-бязанности. Не волнуйтесь, м-меня это нисколько н-не затруднит, — ответила девушка, отвесив церемониальный поклон.

Эбигейл неуверенно кивнула.

Все-таки сестры не врали Лауре, говоря, что девочка доброжелательна к прислуге в отличие от юного господина. Оставалось только надеяться, что он никоим образом не повлияет на свою будущую сестру.

Девочку споро умыли и причесали. Она впервые могла выбирать, пускай пока что из двух платьев. Раньше ей всегда брала только то, что ей давали. Указала на белое платье с кружевными рукавчиками и черными оборками на подоле и рукавах. На этот раз Эби все же настояла, что способна справиться сама, и Лаура, поддавшись уговорам, не стала препятствовать.

При утреннем свете коридор выглядел не столь мрачно и неприветливо, как это было ночью. В закругленные сверху окна утреннее солнце весело пробивалось через крону ветвистого старого вяза. Теперь можно было рассмотреть лица на портретах. Сильнее всего Эбигейл впечатлило изображение неулыбчивой строгой брюнетки, пожилого мужчины с добрыми глазами и приникшего к земле пса возле какого-то цветущего куста. Между окнами стояли вазы с глициниями и маками, а где-то вдалеке виднелся одинокий вазон с бегонией, единственным комнатным растением здесь. На стене у лестничного пролета вырисовывались пейзажные миниатюры. В основном с одним и тем местом, но в разные поры года и время суток. Это был вяз, краешек сада и стены дома.

Возле лестницы Лаура, следующая впереди, указывая направление, остановилась. Эбигейл с немым вопросом посмотрела на нее.

— П-прошу, юная госпожа, — девушка указала впереди себя, — так об-бязуют правила.

Адамс недоверчиво кивнула, но все же стала спускаться по мрачной лестнице впереди нее. В холле выстроились незнакомые люди. Девочка нервно передернулась, но предпочла сохранить на лице безучастную маску. С краю, рядом с каменным коршуном, венчавшим лестницу, стояли Маргарита и какой-то безукоризненно одетый парень с растрепанными блондинистыми волосами и яркими голубыми глазами. Если бы не ожесточенное их выражение, он мог бы сойти за воплощение идеала и красоты. Эби почти сразу обратила на него внимание, быстро поняв, кто перед ней. Она хотела было улыбнуться, однако тот смотрел так же, как дворецкий, поэтому ее губы лишь чуть дернулись и вновь сжались в тонкую полоску. В душу закралось подозрение: а, может, не он сам настоял на знакомстве, а матушка велела? Девочка дернула русой головой и намеренно перестала обращать внимание на незнакомца. Ну и ну, какие мы гордые, ну и пусть! Больно надо! Подумаешь! С нее хватит таких взглядов. Мальчик чуть было не закипел от ярости из-за поведения какой-то пришелицы из трущоб. Она всего лишь приживалка! Это неприемлемо. Недаром Роджер говорил, что ей не место здесь.

На себя обратила внимание хозяйка дома, когда девочка, чуть поколебавшись на последней ступеньке, все же подошла к ним:

— Доброе утро, Эбигейл. Эдгар из сада видел, что ты уже встала, поэтому я взяла на себя смелость уже после того, как Лаура ушла к тебе, собрать всех значимых личностей особняка Файлхен перед завтраком. В первую очередь, спешу тебе представить твоего будущего названного старшего брата Финна Розенкранца, — Маргарита жестом указала на него.

Представленный заученно поклонился, а Эбигейл, тоже особо не горя желанием, неумело, но старательно соблюла правила приличия, так и не взглянув на наследника рода. Мальчик вспыхнул от гнева, но снова смолчал. Его родительница усмехнулась, понимая, что антипатия у детей на первых порах не могла не возникнуть. Да и к сожалению, Финн многое вобрал от своей бабушки госпожи Аланы. Сохранялась надежда, что в будущем они привыкнут к обществу друг друга.

Женщина продолжила:

— Рамона Мартина ты уже знаешь. Он моя правая рука. Я всецело ему доверяю и буду благодарна, если и ты проникнешься к нему тем же доверием.

Эбигейл Адамс повторно поклонилась, уже сопровождая действия улыбкой. Хорошо сложенный, высокий молодой мужчина-шатен с твердыми чертами лица и тонкой полоской шрама над левой бровью сдержанно склонил голову.

— Я буду ему доверять, — серьезно подтвердила девочка, смотря прямо в глаза, что затеплились прораставшими ростками глубокой привязанности юноши.

Маргарита удовлетворенно кивнула. Следующими были представлены слуги высшей ступени иерархии благородного дома, уже знакомых Эбигейл дворецкого Роджера и экономку Гвен. Адамс также старательно склонилась в реверансе. Мужчина нахмурился, сморщив нос, а женщина простодушно поприветствовала юную госпожу с пожеланием ей «всех благ, что были, есть и еще будут». Рамон спрятал снисходительную улыбку в уголках губ, тщательно скрывая нежность, испытываемую им к матери. Тем временем госпожа кратко расписала обязанности объявленных двух, объясняя, что «без этих важных винтиков механизм встанет и замрет на месте». После было объявлено имя женщины, помогавшей хозяйке ухаживать за одеждой и укладывать волосы. Все из этого, Розенкранц, смеясь, добавляла, она беспощадно портила в виду своей небрежности. Хозяйка считала подобное своей маленькой причудой. Демира, женщина, выглядящая старше своих лет, с прямым носом и высоким лбом, отнеслась к воспитаннице Маргариты с холодным почтением и бесстрастно поприветствовала ее. В своем сером закрытом платье и собранными в высокую прическу волосами она казалась строгой, неприступной и неизменно следующей правилам. Лауру Эрн, сестру близняшек и еще не представленной Барбары, Эбигейл уже знала. Она представлялась к ней и имеет те же обязанности, что и Демира. Двое мужчин, на которых в дальнейшем указала Маргарита, синхронно поклонились. Кристофор, учитель Финна в области наук и знаний этикета, был худощав, моложав и довольно хорош собой. Он одевался просто и со вкусом. Разогнувшись, тот оправил рукой кудрявые волосы и задорно улыбнулся девочке. Сирэл, второй учитель мальчика, специализирующийся на рукопашном бое, владением клинком, стрельбе из лука и верховой езде, выглядел мрачным из-за взгляда холодных голубых глаз из-под кустистых черных бровей. Черновласый, подтянутый, со скуластым лицом он смотрелся контрастно по сравнении со своим коллегой. Улыбающийся Бордо, чуть полноватый повар с проседью в жестких волосах и бородке, раскланялся после представления. С удовольствием отвесил глубокий поклон юный Джозеф. Это был помощник повара, ровесник молодого господина, юркий зеленоглазый «подхалим» (со слов прошипевшего сквозь зубы это определение Роджера) с каштановыми волосами. Эдвард, крепкий, хорошо сложенный кареглазый мужчина с сильными жилистыми руками, похожий скорее на фермера, чем на помощника повара, что-то приветственное буркнул себе под нос. Также Эби рассказали, что в доме было предусмотрено иметь лакеев, но Маргарита предпочитала нанимать их по необходимости, когда ожидался прием множества гостей, что случалось лишь в особенных случаях. Ганс, уже знакомый кучер, и Хуан, конюх и отец сестер Эрн, уже пожилой мужчина, сохранивший прекрасную для своих лет форму, засвидетельствовали свое почтение господам. Миссис Кэт Эрн и ее оставшиеся дочери, работающие горничными, с улыбками встретили старательно раздающую поклоны всем Эбигейл. Барбара пыталась скрыть насколько она прониклась этим жестом со стороны маленькой госпожи, но ее необычные темно-зеленые глаза блестели из-под полуопущенных ресниц, а тонкие губы еще долго трогала тень улыбки. Последним представили Эдгара, садовника с собранными в небрежный пучок рыжеватыми волосами и щетиной на лице.

Эбигейл постаралась сделать вид, что она нисколько не устала оказывать знаки внимания всем собравшимся, хотя тело начинало болеть с непривычки. Роджер не одобрил то, что девочка оказала равное почтение всем слугам, несмотря на занимаемую ими должность. Маргарита наоборот же одобрительно смотрела на нее и покровительственно улыбалась. Финн все еще был обижен началом их знакомства с Эби и понуро ждал окончания этой части, чтобы перейти в столовую, где все уже было готово к завтраку.

После необходимых церемоний Маргарита попросила всех разойтись, а сама по предусмотрительному напоминанию дворецкого направилась в столовую в сопровождении детей, Рамона, который обычно завтракал и обедал с хозяевами, а ужинал неизменно с матерью, и Роджера, в чьи обязанности входило прислуживание за столом. Пускай сам дворецкий с удовольствием бы откланялся от того, чтобы обслуживать маленькую оборванку, но он посчитал, что это будет крайне непрофессионально с его стороны. «Какая невидаль уже вторая женщина запятнает честь этой древней фамилии! Сначала пришла эта Маргарита Миллер, теперь вообще девчонка (кто б мог подумать!) из Подземного города», — поджав губы, думал он, сжимая руки, тем самым стараясь удержать себя в узде, иначе сорвется, как прошлой ночью, и вновь начнет спорить с хозяйкой.

В столовой в приглушенных серых тонах на стенах висело несколько натюрмортов с цветами и рисунок пушистого черного кота с роскошной белой грудкой. В вазе на столе нежно пахли аккуратно срезанные веточки, пышно усеянные гроздями каких-то необычных маленьких цветов.

— Как эти цветы называются? — восторженно спросила Эбигейл первого человека, чей взгляд уловила на себе.

— Сирень, — не сразу, с большой неохотой ответил дворецкий. Он немного стушевался, ведь позволил себе мысль о том, что перед ним обыкновенный любознательный ребенок, а не какая-то пришлая оборванка.

Эбигейл повторила про себя это новое слово, желая его поскорее запомнить, и тихо произнесла:

— Мне нравится сирень…

Маргарита посмотрела на Рамона и кивнула на раскидистые ветви. Он понял желание хозяйки запомнить эти цветы. Они первыми девочке понравились здесь и были важны из-за того, что могли послужить началом не только дружбы ребенка с новым, абсолютно незнакомым миром, но и любви к нему. Мартин ненадолго прикрыл глаза, давая ей понять, что он выполнит ее пожелание.

Когда все уселись за стол, Роджер торжественно объявил заковыристое название блюда, которое Эбигейл не запомнила. Адамс никогда раньше не наедалась, поэтому содержание тарелок ее безумно манило. Но начинать есть первой она боялась, поэтому тихо дожидалась позволения, то и дело бросая взгляды на Маргариту и в меньшей степени на Финна. Он в свою очередь фактически неотрывно, изучающе смотрел на свою «сестру».

Если бы она не была настолько заносчивой, что было странно в связи с ее незавидным происхождением, она могла сойти за милую, если даже не красивую девочку, способную вырасти в очень симпатичную особу. Оставалось только набрать в весе, а то ее впалые щеки и казавшиеся большие на исхудалом лице глаза заставляли ей посочувствовать так же, как облинявшей недокормленной зверушке, посаженной в клетку. Когда девочка поймала его задумчивый взгляд, юный Розенкранц криво усмехнулся. «М-да, и это моя будущая сестра. Что же подумают другие, увидев нас вместе?», — вздохнул он. Матушка дала наказ быть милым с этой замарашкой, но Финн не знал, что предпринять, ведь с самого начала испытывал к ней легкое отвращение. Однако и мать, и Рамон, являвшийся для мальчика авторитетом, были на стороне Эбигейл. Как же перестроить себя? Как стать к ней более благосклонным, когда у них пока ничего не наладилось?

Эбигейл уселась напротив Рамона Мартина, который привычно занял место по правую руку своей госпожи.

— Бордо опять перестарался, — сконфуженно прошептала Маргарита, сидевшая во главе стола вместе со своим сыном.

Финн был полностью погружен в себя и невидящим взглядом изучал тарелку с уложенными на ней ломтиками бекона, яйцами, поджаренными до корочки колбасками и сваренной в соусе фасолью.

— Почему? — поинтересовалась Эбигейл, отвлекшись от созерцания стола.

— Он перфекционист. Такие люди, как он, стремятся к идеалу. Все должно быть на своих местах и оформлено так, чтоб не было к чему придраться, — с удовольствием разъяснила госпожа Розенкранц, радовавшаяся заинтересованности Эбигейл.

Рамон вмешался в разговор с усмешкой:

— По словам матери, повар-перфекционист — беда всего дома.

— Из-за того, что запасы истощаются, а Гвен приходится их пополнять? — вспомнив обязанности экономки, с запалом спросила маленькая Адамс.

— Все верно, — кивнула Маргарита.

— Значит мне нравятся перфекционисты. Раз они все делают красивым, — серьезно заключила девочка.

Госпожа разразилась хохотом, выдернувшим Финна из мыслей. Он рассеянно обвел взглядом присутствующих и предложил:

— Может, приступим к трапезе?

Глаза Эбигейл тут же загорелись. Она бы с удовольствием принялась уплетать в обе щеки, но вовремя одумалась, решив делать все в точности так, как и остальные. Пускай у нее и получалось не совсем удачно, но госпожа Розенкранц была совершенно довольна. Она видела, что Эбигейл достаточно старательна, чтобы получить то, что она желает. Наверное, именно эту черту уловила когда-то леди Хэлен в девочке с фамилией Миллер. Удивительно, что столько времени прошло с тех пор… Все же как бы хотелось сразу приступить к обучению. Нет, все же она должна воздержаться, дабы не начать давить на ребенка. Как-никак Маргарита была научена своим горьким опытом, что подобное может привести к зарождению на первых порах жгучей неприязни.

Господа продолжали завтракать, когда дверь тихонько отворилась. На это никто будто бы не обратил внимание. Эбигейл, не зная местных порядков, с интересом наблюдала, как Роджер ненадолго вышел из столовой и вернулся со скрученной газетой в руке. Дворецкий расправил ее, вручил хозяйке и невозмутимо встал на прежнее место, у стены рядом с окном, сложив руки за спиной. Маргарита пила чай и читала, откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу. Адамс решила тоже попробовать напиток, но чай показался ей совершенно непригодным для питья. Она, поморщившись, отодвинула от себя чашку.

— Попробуй подсластить, — тихо подсказал Рамон.

Тем временем Финн чопорно открыл сахарницу, добавил в чай сахар и, стараясь особо не стучать ложкой, размешал его.

— Он должен полностью раствориться, — сказал он, как будто сделав одолжение, уцепившись взглядом за то, как во все глаза девочка смотрит на его руки.

Эбигейл повторила все действия, попробовала, расплылась в благодарной улыбке. Финн чуть подавил в себе желание великодушно хмыкнуть, чтобы не показать брешь в своем желании быть неприветливым к этой особе, а Рамон мягко предложил угоститься пирожными, лежащими на блюде рядом с цветами. Ничего вкуснее малышка в жизни не пробовала. Так восхитительно и почему-то заставляет чувствовать себя счастливой.

Не отрывая глаза от газеты и изредка прихлебывая чай, Маргарита объявила:

— Потрошитель нашел себе очередную жертву. Военная полиция в Митре обеспокоена. На этот раз это были кто-то из высокопоставленных чинов и его подчиненный. Четыре человека за неделю. Теперь ты не будешь спорить со мной, что он маньяк, Рамон?

— Простите, что усомнился в вашем предположении, — тут же извинился Мартин.

Женщина же продолжала читать.

— Опять умерло с полсотни человек из разведкорпуса… — произнесла она. — Не понимаю, в чем смысл Розенкранцам финансировать это совершенно неприбыльное предприятие, если люди мрут как мухи, и ты не видишь, за что конкретно они кладут свои головы? Я уже начинаю жалеть, что Джером был одним из тех, кто вываливал кругленькую сумму на запчасти для УПМ и обмундирование солдат. Пускай мы и являемся людьми, чьи патриотические чувства, неоспоримо позволяют нам, обладая средствами, выбирать кого конкретно мы облагочестим своим вниманием, но все же… Если в ближайшие полгода ситуация не изменится, я напишу письмо командующему. Нужно все разъяснить.

Ее не особо волновало, слушают ее или нет, но она не стыдилась выражать свои мысли, которые чаще всего поддерживал Рамон и критиковал Роджер, чьим мнением особо никто не интересовался. На этот раз старик настоятельно требовал следовать пожеланиям погибшего господина Джерома. Его аргументами были, что если господин посчитал, что разведкорпус более достоин, следует действовать согласно его воле, хотя бы для сохранения светлой памяти о нем. На это пылкое заявление Маргарита не обратила внимания, твердо решив действовать так, как она посчитает нужным.

Вновь дверь чуть приоткрылась, и Роджер удалился, чтобы после сообщить о прибытии некоего господина Дина Стаффа. Маргарита тут же отложила газету, встала из-за стола, попросила Рамона и детей следовать за ней в гостиную, где уже было приготовлено все необходимое для официального оформления опекунства.

Их встретил полный господин с залысиной и низко посаженными слезящимися глазами. Он громко поздоровался, справился о здоровье госпожи и детей.

— Так это и есть маленькая Эбигейл Адамс? Какое заметятельное создание. Я не озидал, что она оказется настолько прелестна, — несколько фальшиво восхитился он, заметно шепелявя.

Эбигейл больше заинтересовалась картиной над камином, чем этим человеком, поэтому, как умела, выразила ему свое почтение и вновь обратила свой взор на голубоглазую девочку-блондинку с пухлыми губками и ангельскими чертами лица в летящем платье, стоявшую на цветущем лугу.

Пока взрослые решали свои безумно важные вопросы, полностью в них погрузившись, дети откровенно скучали.

Эби долго не решалась спросить о ее впечатлившей загадочной девочке, но все же, не выдержав, обратилась к Финну:

— А что за девочка висит здесь?

— Коралина, моя сестра, — не задумываясь, ответил мальчик, пристально наблюдая за матерью, что-то пишущей на листе бумаге.

— А что с ней сталось? Почему мы еще не встречались?

— Умерла два года назад, — запнувшись, Финн с остервенением бросил: — А тебе-то что?

— Ничего! — обиженно воскликнула Эбигейл, но все же чуть погодя ответила: — Просто… В ней есть что-то особенное. Как будто что-то… Короче, сердце трепещет. Вот.

Финн поджал губы и ничего не ответил. Он не видел причины изливать душу этой почти что незнакомке. Кто она ему? Ничего не значит совершенно, да и не будет значить никогда, потому что по-другому просто быть не может.

Тем временем к ним с торжествующими улыбками развернулись, и Маргарита, взяв в руки подол черного платья, украшенного узором из цветов, быстрыми шагами преодолела расстояние отделявшее ее от детей, обняла обоих, обволакивая тонким ароматом духов, и совершенно расчувствовавшись прошептала:

— Важные вопросы уже решены. Осталось совсем немного. Можете считать меня несколько торопливой, но я не могу сдержать свои эмоции… Я просто хочу сказать. Добро пожаловать в семью, Эбигейл Розенкранц-Адамс.

Девочка опешила. Неужели все это правда? Красивый большой дом не рассыпется будто карточный. Громкий смех Маргариты, тонкая улыбка на суровом лице Рамона — они ведь тоже останутся? Тот мальчик действительно спас ее? Ее же не оставили умирать в той подворотне и все это правда не станет прекрасным видением, способным превратиться в пыль? Такое счастье… Она же его совершенно недостойна. Просто девочка из Подземного города. Неужели кто-то сверху преподнес ей подарок за то, что она раз за разом называла себя смелой и сильной, не позволяла упасть духом и потерять веру в то, что преграды на ее пути, если она приложит усилия, развеются по ветру?

Но сейчас она ведь может позволить себе быть слабой? Ее же не будут за это ругать? Нет, сдержаться не было никаких сил и она, как обыкновенный ребенок, расплакалась, потянувшись всем своим маленьким существом к спасительнице, подарившей ей надежду. Ее окутали объятия и не осуждали за эмоции. Вся обида и боль за прошлое и радость на то, что могло бы ее ждать впереди, выплескивались со слезами.

Финн был в замешательстве и чувствовал себя покинутым. Все взгляды были устремлены на нее… Мать выпустила его из объятий, сев на колени, прижимала к своей груди эту… Эбигейл, которая к тому же теперь уже официально стала его сестрой. Рамон с верностью цепного пса смотрел на еще одного человека, который поступил под его защиту. А господин Дин Стафф демонстрировал щербину между передними зубами, то и дело утирая глаза большим носовым платком. Дверь в комнату была приоткрыта, и за ней слышался, если навострить уши, то в особенности, торопливый и порывистый шепот Вани и предостерегающий и недовольный — Розмари. Наверное, за дверью были еще люди… Мальчик об этом не знал. Хотя… (Финн гордо передернул плечами) Эбигейл будет пользоваться популярностью среди домашних только в первое время, потом интерес к ее персоне должен поумериться. Он подождет и потерпит, а потом посмотрим, когда всем надоест эта новая игрушка.

Светло-серые глаза, наполненные слезами, устремились на него, будто читая душу, губы перестали дрожать. Эбигейл ненадолго замерла в раздумьях, принимая решения, которое давалось ей нелегко, и все же умильно протянула руку, желая не оставлять названного брата в одиночестве. Но… Он почти в ту же секунду брезгливо дернул головой и посмотрел в сторону большого серванта у стены. Девочка медленно убрала руку и вновь обняла Маргариту, сидевшую вместе с ней на полу, прикрыв глаза. Она лишь изредка поглаживала воспитанницу по голове, что-то почти беззвучно шепча. Рамон Мартин был единственный, кто обратил внимание на немую сцену, произошедшую между детьми. Он не одобрил жест со стороны Финна, но убедил себя, что со временем названным брату и сестре удастся найти общий язык и образовать семейные узы. Их было необходимо просто подтолкнуть... Возможно, ему или Маргарите, если та не будет слепа, все же удастся им помочь.

Вскоре уехал Дин Стафф, как обычно долго расхваливая все и всех вокруг. За ним Файлхен покинули госпожа, ее помощник и сын. Финн кичился перед Эбигейл и на вопрос «Куда они направляются?» с бахвальством отвечал, что он едет вместе со старшими, чтобы подготовиться к принятию в будущем всех капиталов, которыми владеет его мать, и управлению ими. Адамс выразила свое желание поехать вместе с ними, но мальчик на это только рассмеялся.

— Ты не сможешь достигнуть каких-либо высот, Эбигейл, — сказал он. — Я слышал, что люди из Подземного города ровным счетом ничего из себя не представляют.

Она упрямо поджала губы. Этот говорит подобные вещи, другой — смотрит как на пустое место… Неужели эти мальчишки не понимают, что, беря ее на слабо, проиграют в этой битве? Если она захочет, то сделает все, что угодно!

Эби попросила Рамона нагнуться и тихонько прошептала ему на ухо:

— Я ведь смогу поехать с вами, если всему-всему научусь, да?

— Если юной госпоже угодно, она может с нами поехать и просто так, — удивился молодой мужчина.

Девочка помотала головой:

— Нет. Я так не хочу. Я утру нос Финну. Поэтому должна научиться. Я покажу ему.

Рамон по-доброму усмехнулся и заверил:

— Я передам твои пожелания госпоже Розенкранц. Не волнуйся.

Маргарита, отошедшая наверх переодеться в платье с небольшим воротничком и оборками на подоле, вернулась и после непродолжительного прощания с Эби вместе юношами устремилась к поджидавшему у порога дома экипажу. Девочка задержалась, наблюдая за тем, как Ганс неуклюже подал даме руку и быстро уселся на козлы. Как только карета тронулась, она захлопнула дверь. Поехать с ними безумно хотелось, но как она может не показать этому заносчивому мальчишке, на что она способна? Он должен понять, что глубоко заблуждается, говоря о ней такие вещи.

Ей сказали ожидать приезда Элисы. Она, Лаура и Демира лучше всего помогут подобрать гардероб. Девочка в этом ничего не смыслила, поэтому решила всецело довериться им. Пока мучительно медленно тянулось время ожидания, Эбигейл решила самостоятельно осмотреть дом, начиная с уже знакомых комнат (ведь она так впечатлилась минувшими события, что ничего не успела толком рассмотреть), заканчивая теми, где она еще не бывала. Лаура хотела было последовать за ней, но та, сильно смутившись, поначалу резко отказала, а потом, спохватившись, объяснила, что давно уже перестала быть маленьким ребенком, да и вовсе не нуждается в опеке. Эбигейл повела сморщенным носиком, демонстрируя тем самым, как же ей не нравится сравнение с неразумным дитя, и, как только заметила, что Лаура постепенно сдается под ее напором, тут же улизнула в первую попавшуюся открытую дверь.

Она вела в ту самую гостиную с камином, удобными креслами, бордовой софой у стены, напротив окна, и сервантом, где она стала членом семьи Розенкранц. В нише стоял секретер с множествами ящиков. За ним всего несколько мгновений назад сидел господин Дин Стафф и размашистым почерком дополнял кое-какие бумаги. Эби все еще не до конца верилось, но, похоже, благодаря всему происходящему за этим секретером, она и обрела дом. Девочка благодарно погладила гладкое дерево. Бровки дрогнули, но она все же сдержалась.

— Что ты здесь делаешь… Эбигейл? — прокашлявшись, спросил бесшумно вошедший в комнату Роджер.

Она вздрогнула и обернулась.

— Хотела пройтись по дому. А что? — она смущенно вспыхнула из-за своей внезапной пугливости и поэтому вновь отвечала резко.

— Ты не так поняла, — мужчина приосанился, презрительная складка залегла между бровей: — Ты здесь потому, что хотела получить от хозяйки какие-то средства? Тебя явно кто-то обучил, что нужно делать, чтоб добиться внимания богатых неравнодушных дам. Признавайся, и я помогу тебе исчезнуть, не оставив следов.

Эбигейл нахмурилась, горделиво подняла подбородок и нарочито спокойно сказала:

— С чего Вы взяли, что меня кто-то учил, Роджер?

— Для тебя господин Уотсон, — перебил дворецкий, оскалившись. — А разве нет? Разве вас под землей не этому обучают? Вы гниете там. Вы — отходы общества. Зачем вы вообще живете? — шипел он, сжимая кулаки.

Снова говорят о ее происхождении, снова обзывают ничтожеством. Это так невыносимо слышать. Сколько раз такое будет произнесено в ее адрес? Нет, с этим никогда нельзя мириться.

Адамс не выдержала:

— Да! Мы такие! Мы отходы! Но кто сказал, что мы сами выбирали свою судьбу! — Роджера какая-то невидимая сила оттолкнула от девочки. Он ошеломленно отступил от нее. — Думаете, я серьезно выбрала бы там родиться? Думаете, я хотела смотреть, как мать задыхается? Вы, богачи, видали нормальных докторов, а нам вообще не помогли, болтая постоянно что-то о постели! А брат?! Мне нужно было за ним ухаживать, даже если я каждый раз боялась, что он «сломается». Хрупкие кости — или что там гнал тот придурок, взявший еще с нас денег за то, что ни хрена не помог?! Думаете, я хотела хоронить их, голодать, смотреть, как бухает отец! Вы сказали, что меня чему-то научили. С чего ли, когда мне все талдычили, что я малая, что я ничего не смогу? Я воровала, чтобы выжить! Думаете, я выла, когда меня били, если поймали? Ага, щас! Я чуть не померла из-за хлеба! Меня спас какой-то придурок! Его взгляд был такой же, как Финна. Он из того же гадюшника, что и я, но смотрел так, что меня выворачивало! Да я вообще возвращалась домой по привычке, потому что я никому не была нужна! И знаете что? Отца-то моего того… убили. Наверное, его паршивые «друзья». Почему Вы судите меня, когда не знаете обо мне ни черта?! — Эбигейл, немного отдышавшись, закончила с грустной улыбкой: — Я не хочу уходить, понимаете? Я верю, что здесь я наконец смогу быть как дома. Я хочу носить красивую одежду и обувь, играть, учиться и… как можно чаще видеть небо. Оно такое красивое и… и разное! Я счастливой быть хочу. Всегда!

Дворецкий изумленно застыл, не ожидая такого. Он никогда не приравнивал оборванцев из трущоб к людям, брезгливо смотрел на разлагавшиеся слои общества, но тут услышал такую гневливую экспрессивную тираду от представительницы загубленного общества. А мог ли он быть неправым? Вдруг он заблуждается? Когда-то давно покойный батюшка часто поговаривал, что умный человек должен корректировать свою точку зрения и не быть глухим к словам разума, неважно с чьих уст он услышит истину. Стоит ли прислушаться к нему?

Господин Уотсон так и не произнес ни слова после распаленного излияния молодой души. Он развернулся и ушел.

Его каменное лицо прорезалось морщинами.