Драконья ночь (гет)

Они продираются сквозь кусты, и ветки колко хлещут по голым щиколоткам. Яра крепко держит его за руку и уверенно идет вперед. Он пытается остановить ее, просит объясниться, но она лишь оборачивается мельком и недовольно хмурится, продолжая идти. Елай начинает узнавать места и понимает, куда Яра ведет его — только более коротким, неторным путем. Когда-то, еще мальчишкой, он построил для них небольшой шалаш на берегу Быстротечной, где она делает крутой поворот, едва удерживаясь в каменистых берегах. Он нанес еловых ветвей, закрепив их между двумя приземистыми рябинами, наземь постелил доски, которые сумел унести из деревни, и выстлал их мхом. Он никогда не забудет, как блестели глаза Яры, когда она впервые увидела это неказистое строение.

Немало весен прошло с тех пор, они переполняли Быстротечную студеной водой, и она с ревом неслась вниз, в долину, где, остепенившись и приосанившись, уже важно катила ее до самого далекого моря — так говорили Странники. Старшие советовали не слишком-то верить их басням, но Елай слушал и не мог наслушаться, и в рокоте Быстротечной ему часто чудился шум прибоя. Кто знает, может это не просто глупые мальчишеские фантазии, и когда-то, очень давно, ему и впрямь доводилось слышать его?

Со временем шалаш их значительно разросся — Елай укрепил стены и потолок, а Яра сумела принести тайком парочку изношенных покрывал. В жаркие летние деньки они расстилали одно из них совсем близко к реке — так что ее брызги мелким жемчугом рассыпались на разгоряченной коже, и подолгу смотрели в высокое, напитанное солнцем небо, пытаясь угадать ту или иную птицу по размаху крыльев, форме тела, манере полета. Правда со временем Елай стал слишком в этом хорош, и Яра отказывалась играть с ним, с деланной обидой покусывая мягкие губы. Но потом она разрешила ему впервые поцеловать их, и прежние забавы быстро утратили для них свой интерес…

— Яра, — он все же заставляет ее остановиться, — давай хотя бы я поведу, — говорит он и обходит ее.

Его Яра вовсе не из тех легкоумных девиц, которые впадают в истерику по любому пришедшему им в голову пустяку.

Наконец они на месте. Солнце уже почти село, оно бросает последние кровавые отблески на верхушки сосен, у подножия которых сгущается мрак. Но они слишком хорошо знают этот лес, чтобы заплутать. Да и шепот Быстротечной становится все слышнее с каждым их шагом.

— Так, теперь расскажи, в чем дело, — Елай круто оборачивается и кладет широкие ладони Яре на плечи. — Яра! — нетерпеливо повторяет он, замечая, как она отводит глаза.

Слишком уж несвойственно это бойкой на язык и спорой на дело девушке.

— Ты же знаешь, какая сегодня ночь? — тихо говорит она, поднимая на него испытующий взгляд.

Елай вспоминает не сразу, а когда вспоминает, лишь пожимает плечами.

— Да, и что? — говорит он и запинается.

Яра щурится, глядя как на открытом, скуластом лице Елая проступает понимание. Кустистые брови ползут вверх от изумления, а затем собираются на переносице, придавая ему вид угрюмый и грозный.

— И чья же это затея? — в его голосе мешаются недоверие и злость.

А он-то дурак думал, что заслужил доверие и даже уважение односельчан.

— Небось, Богдановы домыслы? — мрачно спрашивает Елай.

Уж он-то знает, как Богдан заглядывается на Яру и как злится, что она на него и в шутку-то не взглянет, как бы тот ни хорохорился.

— Не знаю, — Яра качает головой, так что кудри огненным всполохом взвиваются вокруг ее узкого личика, — честно, не знаю, Елай. Только мне страшно за тебя, — она прижимается к нему с непривычной робостью. — Ты же знаешь, как это бывает?

Елай кивает. Как не знать. Есть только один, веками проверенный способ — испытание огнем. Тот, кого они ищут, в огне не горит, а будет вынужден принять свой истинный облик. Ну а человек горит, ясное дело, и тогда его нужно будет спасать — если успеется. Ведь дракон-то не сразу свою личину кажет — выждать надо. Поговаривают, раньше много безвинных так сгинуло…

— Но почему? — недоумевает Елай.

Не так-то просто поверить в подобную подлость. Обычай этот не просто старый, а почти уже совсем позабытый. Ни одной серьезной проверки не случалось на его памяти. Нет, костры по-прежнему вспыхивали в Драконью ночь, но лишь за тем, чтобы потешить неугомонную молодежь. До утра продолжались гуляния, над притихшей рекой разносились отголоски песен и смеха, а в прошлом году ряженый драконом Лагута так напробовался наливок, что едва сам себя не спалил, уснув возле пепелища, куда угодил его длинный хвост.

— Не знаю точно, — отвечает Яра, понизив голос, — но говорят, будто кто-то шепнул Старейшине, что в деревне дракон — оттого-то третий год у нас неурожай и скот мрет чаще обычного.

— Вздор! — возмущается Елай. — Дедовы россказни. Драконы давно оставили эти места, да и причем тут… — он обессилено машет рукой и опускается на толстый сук, вытянувшийся у самой земли. — Но почему я? — спрашивает уже почти с усмешкою, потому что заранее знает ответ.

Яра пожимает плечами и садится рядом.

— Слишком хорош для человека? — предполагает она. — Силен, ловок, красив, — перечисляет, ничуть не смущаясь. — Ну и потом, ты ведь воды боишься…

Елай криво усмехается. И это обернули против него. Будто мало он страдал в детстве, глядя, как другие резвятся в воде, в том числе и его Яра, когда сам он был вынужден ждать на берегу и терпеть насмешки.

— А говорят, будто есть и водные драконы, — произносит задумчиво.

— Говорят, — кивает Яра. — Ну и ты ведь подкидыш, — тихо добавляет она, потупив взор.

Елай опускает голову, глядя на сцепленные руки. Он далеко не единственный подкидыш в деревне — частые войны с соседями и набеги Диких оставляют сиротами детей, которые вынуждены становиться приживалами в чужих семьях, быть перед ними в неоплатном долгу и работать с утра до ночи за кусок хлеба. Лагута, Мира, Богдан, Рада, да и сама Яра — все они выросли без единой родной души, не считая друг друга. Были и другие — старше и младше. Но только его нашли почти бездыханным на берегу Быстротечной, и никто не знает ни роду его, ни племени.

А что если они правы? — мысль испуганной стрелой проносится в голове. Он ведь ничего не помнит из раннего детства. Только как задыхался, швыряемый из стороны в сторону разъярившимися волнами, как пытался сделать спасительный глоток воздуха и не мог, теряя последние силы. Это-то и отвратило его навсегда от водных забав. Со временем он сумел преодолеть свой страх хотя бы отчасти — полюбил смотреть на воду, даже выучился понемногу плавать, когда никто не мог его видеть, и, не раздумывая, бросился спасать тонущего мальчишку в прошлом году... Что ж, видимо, этого было мало. Те, с кем он бок о бок рос, на чьих глазах взрослел, из-за чьего-то глупого или злого слова с легкостью признали в нем вероломную, способную на любую подлость тварь — именно такими испокон веков считали драконов.

И что теперь? Как быть и куда податься? Тяжелые мысли овладели Елаем, когда он почувствовал легкое прикосновение к своей руке.

— Пойдем, — шепчет Яра, потянув его за собой в сторону шалаша.

— Знаешь, а тебя ведь хватятся, — встревожено говорит Елай, пригибая голову и забираясь следом внутрь — им приходится встать на колени друг против друга. — Послушай, Яра, ты должна вернуться, — внушает он, забирая вострое личико в свои ладони — только сейчас он до конца понимает, чем это может обернуться и для нее тоже. — Ты ведь знаешь, почему именно эта ночь? — говорит приглушенно. — И что будет, если подумают, что ты провела ее… с драконом? — он смотрит на нее пристальнее обычного.

По преданию, именно в ночь накануне летнего солнцестояния взрослеющий дракон, которого нерадивая мать когда-то подкинула людям, входит в свою силу, и чтобы завершить процесс, ему нужно пролить свое «поганое семя». Подойдет для этого не только дракон, но и человек.

— Знаю, — Яра обнимает его ладонями за шею и улыбается так, что у Елая кружится голова.

Он шумно вдыхает чуть затхлый, с привкусом хвои воздух и различает тонкий аромат ее кожи.

— Мне все равно, — говорит она, придвигаясь так близко, что он едва может рассуждать здраво.

— Яра, — он пытается собраться с мыслями и даже слегка ее отталкивает. — Подумай…

— Уже, — она вздергивает подбородок с таким знакомым упрямством. — И даже если… пусть, — выдыхает ему прямо в лицо, после чего крепко целует в губы, и он чувствует в этом поцелуе обещание того большего, до чего у них никогда не доходило прежде. — Пусть дракон, — говорит она и снова целует. — Важно не то, кем родился, а кем стал, разве нет? А я знаю, какой ты, Елай, очень хорошо знаю. Здесь нет ничего, что я боялась бы потерять. Кроме тебя.

Пораженный ее словами Елай замирает на мгновение, а затем притягивает ее к себе, покрывая лицо поцелуями и чувствуя, как его переполняют благодарность и восхищение.

Ближе к рассвету они сидят возле разведенного Ярой костра и строят планы на будущее. Возвращаться нельзя, это они понимают. Предательство все еще тяжело ворочается в груди Елая, но теперь там поселилось и другое чувство — вера в то, что он сумеет стать опорой своей Яре, что вдвоем они проживут жизнь совсем иную, чем была уготована им судьбой, пусть более опасную, но не в сравнение более яркую и интересную.

— Значит, решено? — снова недоверчиво спрашивает он.

— Решено, — с легкостью отвечает Яра. — Я даже сумела прихватить кое-что на первое время, — говорит она, кивая на брошенный в паре шагов узелок. — Мир посмотрим, себя покажем, а там, глядишь, и дракончик подоспеет, — говорит она, лукаво на него поглядывая.

Елай тихо смеется, целует ее в висок и мягко тянет назад. Вместе они смотрят в бледнеющее небо, где все еще различимы крохотные светлячки звезд.

— Ты мой счастливый оберег, — говорит Елай, крепко прижимая Яру к себе. — Эх, а ведь будь я и правда дракон, вот бы мы с тобой зажили, — хмыкает он, — нашли бы парочку-другую кладов и горя бы не знали.

— Ничего, — говорит Яра, — справимся как-нибудь, — она чуть усмехается уголками губ.

На считанные мгновения ее зрачки словно впитывают в себя тающий свет предутренних звезд и вспыхивают чистейшим золотом.