Дорого как память (джен)

Ему до дрожи нравилось это ощущение — творить зло в постоянном опасении быть пойманным... В скучной, придавленной повседневным бытом жизни нечто экстремальное было подобно щекочущим нёбо пузырькам шампанского — только не дешёвого, а по-настоящему дорогого, оставляющего во рту приятное послевкусие…

За много лет он научился убивать своих жертв так, что после не оставалось ни единой зацепки, улики сначала для работников милиции, а потом и для полиции, возведя своё кровавое хобби до воистину эстетического наслаждения. Нет, убить-то способен практически каждый, но не всякий способен признаться самому себе в желании оборвать, отнять чью-то жизнь...

В первый раз Охотник (так он любил называть себя и так же будем называть его мы) убил, когда ему только-только исполнилось четырнадцать лет и та, что открыла собой длинный список будущих жертв, была девчонка из соседнего дома — неопрятная, вечно сующая свой сопливый нос куда не следует... вот и досовалась! Нет, он великодушно предоставил ей возможность (как, впрочем, предоставлял после и всем последующим жертвам) уйти целой и невредимой, не заходя в своём любопытстве излишне далеко, но та проигнорировала этот великодушный жест (и те, другие, впоследствии тоже игнорировали!), за что и поплатилась...

Когда кровь, толчками выходившая из глубокой резаной раны на шее девочки остановилась, а её глаза, распахнутые в немом изумлении, начали понемногу терять свой живой блеск, затягиваясь смертной плёнкой, Охотник испытал воистину ни с чем не сравнимое наслаждение и в изнеможении рухнул рядом с жертвой, лишь каким-то чудом не угодив в кровавую лужу... Потом-то он научился продлевать это сверкающее ощущение, останавливая жертву на тонкой грани между жизнью и смертью, возвращая её раз за разом в мир боли и ужаса, отточив всё практически до автоматизма, но вот этот первый опыт навсегда врезался в его душу — словно ожог от орудия палача.

Конечно, многое из того, что происходило, было вполне предсказуемым: и ужас, что потихоньку нарастал в глазах жертвы, которая начинала осознавать всё происходящее с нею, и мольбы о пощаде, и просьбы не делать больно... да, так просили все, даже мужчины, которые подчас ломались куда быстрее женщин. И кто назвал слабый пол слабым? Наверняка какой-нибудь идиот, которому досталась квелая, вечно хнычущая и на всё жалующаяся бабёнка, бесконечно льющая слёзы и сопли... Мерзость какая! Нет, Охотнику попадались лишь воистину неукротимые дикие кошки, готовые до последнего сражаться за свою жизнь... Особенно ему запомнилась одна — темноволосая, кудрявая, с немного ассиметричными чертами лица... Впрочем, это совсем не портило её, а напротив — делало если и не красивой, то вполне симпатичной. Кудряшка не стала ни вопить, ни просить о пощаде — наоборот, она как-то быстро обмякла, словно смирившись со своей участью, отчего Охотник немного расслабился... за что практически сразу и поплатился. Мощный удар по голени заставил его взвыть от дикой боли, а кудрявая фурия умудрилась как-то освободиться и ринулась к выходу, но уйти всё же так и не смогла — метко пущенный вслед тяжёлый кусок металлического прута, со свистом прорезав воздух, с противным хрустом вошёл ей в основание черепа и беглянка, даже не успев ничего понять, замертво рухнула на пол. Охотник, прихрамывая, подошёл к ней, носком кроссовка перевернул на спину и словно завороженный уставился в тёмные, широко распахнутые глаза, полные начинающей затухать вместе с жизнью ярости... Но это всё был единичный случай, когда Охотник получил такой отпор от не желающей сдаваться жертвы. С мужиками же было всё намного проще: один только вид всевозможных приспособлений, что человечество придумало для того, чтобы причинять муки и страдания, практически сразу лишал какого-нибудь альфа-самца гонора и превращал того в жалкую, поджавшую хвостик, шавку, отчего порой даже становилось неинтересно.

Нет, Охотник не снимал мучения своих жертв на видео, как делали многие маньяки... К чему? Лишняя улика, которая всегда могла угодить не в те руки! Все самые лучшие и захватывающие моменты он навечно запечатлевал в своей памяти и порой, лёжа в ночной тишине, прокручивал их перед мысленным взором, повелительно извлекая из глубин мозга. Но вот от чего Охотник так и не смог отказаться, так это от коллекционирования... У каждой жертвы он забирал какую-нибудь мелочь, чепушинку: у самой первой — дешёвенькую заколку в виде божьей коровки... Пропажа сама по себе невелика, никто так и не обратил на её исчезновение никакого внимания — ни мать убитой девочки, ни следователи... подумаешь, пропала какая-то заколка, цена которой — десять копеек! После этого первого случая Охотник начал собирать свою коллекцию, и чего только в ней не было: заколки, клипсы, дешёвенькая бижутерия, зажигалка, даже пуговицы. Золотые и серебряные украшения Охотник не брал никогда, понимая, что вот их-то пропажа может привлечь ненужное внимание, а это совершенно излишне. Год проходил за годом, число жертв потихоньку росло, правоохранительные органы бесились от полнейшего бессилия, бесились также и обыватели — от неспособности правоохранительных органов прекратить эти убийства и вот...

... — А ведь сегодня юбилей! — задумчиво сказал Охотник, глядя на своё постаревшее отражение в мутном зеркале. — Вот уже шестьдесят лет, как я начал свою охоту... И отметить даже не с кем, хотя... Почему бы и нет?

Окрылённый внезапно пришедшей в голову идеей, он торопливо заковылял в просторную гостиную, где и принялся хлопотать — раздвинул тяжёлую столешницу складного стола, что стоял посреди комнаты, покопавшись в шкафу, достал оттуда кружевную, немного пожелтевшую от времени и долгого лежания скатерть, связанную ещё его бабкой для всяких там торжественных случаев... а чем сейчас не торжественный случай? Тщательно заперев двери и задёрнув шторы, Охотник достал из потайного места шкатулку с теми самыми безделушками, что были взяты им у убитых и принялся аккуратно, обходя стол по кругу, раскладывать их на столешнице, накрытой пожелтевшими кружевами...

Протяжный бой часов заставил его вздрогнуть и, поняв, что уже полночь, Охотник устало выпрямился, потирая занывшую поясницу, и плюхнулся в единственное, стоявшее во главе стола кресло — немного отдохнуть перед тем, как полюбоваться и снова сложить всё в шкатулку. Веки его начали медленно наливаться тяжестью, голова — клониться на грудь и Охотник, досадливо вздохнув (старость не радость!), резко выпрямился, посмотрел на свои сокровища и...

Справа от него, опираясь одной тоненькой рукой о край стола, а другой — крепко сжимая заколку в виде божьей коровки, стояла девочка в застиранном синем платьице. Заметив, что Охотник смотрит на неё, она блеснула серебряными зрачками мёртвых глаз и, чуть склонив голову набок, отчего рана на её тоненькой шее распахнулась как второй рот, широко улыбнулась, скрипнув мёртвыми сухожилиями и обнажив красные от крови зубы.

"Нет, этого не может быть..."

Охотник крепко зажмурился, чувствуя, как его сердце начинает бешено колотиться, опять глянул...

За то короткое мгновение, что его глаза были закрыты, народу в комнате прибавилось — рядом с девчушкой стояла та самая темнокудрая, что едва не сбежала. Её длинные пальцы, неловко сгибаясь, ухватили колечко из стекла под лунный камень и она, с хрустом повернув голову в сторону оцепеневшего от ужаса Охотника, безучастно замерла, не делая более ни одного лишнего движения, ибо мёртвые на них крайне скупы.

Один за другим возникали всё новые и новые "гости" — мужчины и женщины, молодые и старые, хорошо одетые и не очень... Каждый новоприбывший аккуратно брал со стола вещь, принадлежавшую когда-то лично ему, и сразу же застывал, вонзая в начавшего трястись как в лихорадке Охотника пустой, сияющий мертвенным серебром взгляд. И вот последняя вещичка взята со стола...

— И что теперь? — от страха, пронизавшего душу, голос Охотника прозвучал скрипуче. Заметив это, он откашлялся и продолжил уже более уверенно. — Вы уже давно мертвы, а я ещё жив и намерен прожить как можно дольше... Да вы мне ничего и не сделаете, призракам убить живого не под силу! Проваливайте прочь, и можете оставить своё барахло себе, так даже лучше... Вы что?!

Гости, безмолвно обменявшись взглядами холодных серебряных глаз, отошли от стола и, аккуратно обойдя его, начали неторопливо приближаться к Охотнику, протягивая ладони, на которых лежало то, что он некогда отобрал у них — отобрал вместе с их жизнями...

Ближе всех была его первая жертва — девчушка с перерезанным горлом. Её бледная, похожая на брюшко лягушки, ладошка с лежавшей на ней заколкой уткнулась едва ли не в нос Охотнику и тот, машинально взяв эту злосчастную заколку, на какое-то время сжал её в кулаке... и затем, неожиданно для самого себя, ткнул её остриём себе в плечо так, что она почти полностью ушла в плоть и только божья коровка осталась торчать снаружи — красная среди выступившей красной крови...

Как ни странно, но боли Охотник не почувствовал — возможно, от банального шока... Впрочем, особо задумываться над этим времени не было, так как следующий гость уже протягивал ему свою безделушку.

Некоторые предметы — как кольца, например, или пуговицы — не могли проткнуть живую, пусть и дряблую плоть и тогда Охотник пускал в ход собственные ногти, как-то отстранённо думая о том, что произойдёт, когда боль всё же нахлынет на него подобно кровавой волне... Смерть придёт сразу или же придётся немного помучиться? Он расковыривал в своём теле всё новые и новые раны и впихивал внутрь всё новые и новые предметы, на нём уже не было живого места, когда подошла темнокудрая и молча протянула своё колечко.

— Не надо... прошу, хватит! — еле слышно простонал Охотник, умоляюще протягивая к ней окровавленные руки, но мёртвые неумолимы — холодные пальцы вложили в его ладонь не менее холодное кольцо и он, поднеся его к лицу, одним движением вогнал в глазницу, давя выпученный от ужаса глаз...

И тут же нахлынула боль...

...Обнаружили Охотника лишь через пять дней, когда пришёл почтальон с пенсией...

На теле его не было ни единой царапины и лишь одно показалось полицейским немного странным — крепко зажатая в окоченевших пальцах шкатулка, которая, возможно, была дорога умершему как память... Впрочем, она была пуста, да и полицейские не стали особо ломать над этим головы — мало ли какие причуды бывают у стариков?

— Интересно, было ли что в этой шкатулке? — вполголоса спросил полицейский, что был постарше, у своего напарника. — И если было, то куда потом делось? Может, всё-таки грабители, а старикан перепугался и протянул ноги? Думаю, нам этого никогда не узнать... Эй, можете забирать тело!

Равнодушные санитары подхватили тяжёлое тело, приподняли... и то начало словно расползаться, из ран вместе со зловонной жидкостью повалились пуговицы, колечки, значки... Последней на пол плюхнулась детская заколка в виде божьей коровки.

Всё то, что было дорого как память...